Гордон Кварт пригласил нас в ресторан. Только в шесть вечера отец мне сообщил: Кварт в семь заедет за нами на машине. Я возмущался, что меня так поздно оповестили, - разумеется, вечером мы встречаемся с Мартой. Отец равнодушно сказал, что я могу и не идти, если не хочу, а уж с Квартом он как-нибудь объяснится. Вот уже сколько дней он всячески давал мне почувствовать, до чего я ему отвратителен. Притом я помалкивал и вел себя так, будто забыл про похищение, то избегая отца, то чуть подлизываясь, ну, куда ж еще?
- Помнишь свое обещание? После выпускных я могу о чем-то попросить.
- Да.
- В будущем прошу сообщать мне заранее, что мы куда-то приглашены.
Чистое безумие, я мог пожелать путешествие на Кавказ или деньги, а может, и мотоцикл, но вместо этого лишь выпустил капельку скопившегося внутри яда. Отец равнодушно ответил:
- Посмотрим, как получится.
Марта разобиделась, когда я позвонил, экая важность - ужин с отцом и Квартом. Я наврал, что Кварт всячески настаивал на моем присутствии, бог весть почему. Мы проболтали полчаса, нашептались и нашушукались вдосталь. Еще Марта спросила, как долго будет оккупирован домик, и тут уж я сказал правду:
- Может, узнаю сегодня вечером.
Кварт заехал за нами вовремя, в темном костюме, старившем его на несколько лет. Пожимая руку, он мне подмигнул, словно между нами был тайный сговор. Отец спросил, отчего он не взял с собой Ванду, а Кварт весело ответил, что она на фестивале работает переводчицей, и жаль ужасно, но ничего не попишешь. Кварт был в таком прекрасном настроении, что отец велел ему разок дохнуть, прежде чем мы уселись в желтый автомобиль.
В городе многие улицы были перекрыты, но даже там, где проехать разрешалось, пешеходы мешали двигаться вперед. Кварт то и дело жал на гудок, ругался на молодежь, не признающую правил, и сиял. На вопрос отца, куда он нас везет, Кварт ответил:
- Вот-вот будем на месте.
Но он преувеличивал, мы долго еще не могли добраться до места, и свое настроение он подрастерял, поскольку ему приходилось все время сворачивать не туда, куда хотелось. В конце концов он поставил машину на стоянку и предложил проехать две остановки на трамвае. Отец назвал его блестящим организатором, Кварт закатил глаза и обратился ко мне:
- Как ты только терпишь этого торопыгу?
Пока ехали в трамвае, он всячески давал мне понять, что нынче вечером я главная персона: и взглядами, и ожиданием моего кивка, чтобы продолжить какую-то фразу, и постоянными хлопотами вокруг. Отцу все это не нравилось, при любом знаке внимания он кроил такое лицо, будто дивился современным нравам.
Ресторан назывался "Ганимед", Кварт знал там одного официанта, который занял для нас столик. Нам пришлось пробиваться через толпу людей у входной двери: их не пускали, ресторан полон. Кварт несколько раз повторил: "Ведите себя прилично!" Только мы сели, как официант поставил перед нами бокалы, наполненные шампанским, это Кварт с ним договорился. Я выпил шампанское одним махом, напрасно отец коснулся моей руки. Кварт сказал, что шампанское - невиннейший из напитков.
Официант обслуживал нас так быстро и так внимательно, как будто Кварт когда-то спас ему жизнь. Тем не менее отец вскоре потерял терпение и брякнул:
- Когда начнем?
Я сделал удивленное лицо, хотя давно догадался, что ужин они используют как предлог, то ли намереваясь проверить, какую опасность я для них представляю, то ли желая заручиться моим молчанием. С деланной наивностью я спросил Кварта, что такое нам следует начать, я вообще решил как можно больше говорить с Квартом и как можно меньше с отцом.
Кварт явно считал отцовское поведение неуместным. Он решил исправить положение и налил мне шампанского из бутылки, вдруг очутившейся в его руке, со словами:
- Как я слышал, ты успешно сдал выпускные экзамены?
Я кивнул и хотел было выпить, но отец забрал полный бокал из моей руки, поставил пустой перед моим носом, а Кварту сказал:
- Хочешь его напоить?
Какая-то женщина из-за соседнего столика наблюдала за нами. Я выпалил, что уйду немедленно, если отец не прекратит так со мной обращаться. Затем взял полный бокал и осушил его до дна. Шампанское было невкусное, и я уже ощущал действие первого бокала. Кварт, взяв отца и меня за руки, сказал, что приглашал нас ужинать, а не ссориться.
Но нам было не до него, мы с вызовом смотрели друг другу в глаза, и отец спросил:
- А как я с тобой обращаюсь?
- Как с врагом.
- Но ты и есть мой враг.
Кварт поднес палец к губам и зашипел: официант подал суп. Из начищенных до блеска кастрюлек стал разливать его по тарелкам, с левой руки, словно желая продемонстрировать, что его ремеслу не чужд артистизм. Мы молча принялись за еду.
Вскоре отец, отложив ложку, обратился ко мне:
- Скажу начистоту: по мнению Гордона, с тобой надо поговорить всерьез и тогда ты нас лучше поймешь. Я придерживаюсь другого мнения. Во-первых, я думаю, ты вообще ничего не понимаешь, а во-вторых, мне это все равно. Но раз уж он настаивает - пожалуйста. Говорите, я слушаю.
"Еще одна только грубость, одно-единственное оскорбление!.." - решил я про себя. Кварт почуял опасность, угрожающую прекрасному его вечеру, и заговорил со мной:
- Знаешь, что у нас вчера произошло?
Взглянул на отца в надежде получить одобрение, но отец не заметил, погрузившись в размышления, которые явно касались и меня, ибо лицом он был мрачен. Тогда Кварт пустился рассказывать на свой страх и риск.
Вчера, в субботу, они сочли вонь в комнате настолько невыносимой, что решили дать Арнольду Хепнеру возможность помыться. Отвязали его от кровати, впервые с тех пор, как взяли в плен. Сделав несколько неловких шагов, он сумел самостоятельно добраться до ванной. Они ждали за дверью, поскольку запах и вид этого голого человека (нет, он не человек, а нелюдь, уточнил Кварт) не вызывают желания побыть с ним рядом. Слышали из-за закрытой двери, как он моется под душем. Через некоторое время велели ему выйти, а он не отвечал. Хотели его вытащить, а дверь закрыта на щеколду. Побежали в сад, увидели открытое окно ванной на высоте двух метров над землей: Хепнер сбежал. Решили, что направиться он мог только к автобусной остановке, с чего бы ему углубляться в лес или выходить на берег озера. Когда они уже завидели вдали остановку, Ротштейну пришла в голову разумная мысль: конечно, Хепнеру незачем забираться в лес, но ведь эта местность ему незнакома. Поспешили назад, Кварт впереди как самый молодой. Он-то и нашел Хепнера вблизи от тропинки, ведущей к озеру. Хепнер, лежа под кустом, тихонько звал на помощь, что ж такое? Прыгая из окна, он растянул или вывихнул ногу, потому и не смог уйти дальше. Он действительно перепутал направления, иначе ему, наверное, удалось бы сбежать. И рыдал от ярости, когда его обнаружили сами похитители, а не какие-нибудь прохожие. Они вернули его в дом, подхватив под руки, а последние метры даже пронесли.
На этом месте отец, который до того слушал с безучастным и вроде бы даже скучающим видом, перебил Кварта:
- Если уж рассказываешь, то давай точно. Последние метры до дома мы его не несли, а тащили волоком. Ты за правую ногу, а я за левую. Тебе что, об этом неловко сказать?
Кварт, сердито взглянув на отца, никак не мог решить, стоит ли вступать в объяснения из-за этого упрека. В итоге он заявил, что всякий рассказывает свои истории так, как считает нужным. И продолжал, обращаясь ко мне.
Отец с Квартом, схватив Хепнера с двух сторон, вели его по лесной тропинке, а Ротштейн пошел вперед и следил на каждом повороте, не идет ли кто навстречу. Можешь себе представить - так сказал Кварт, - до чего приятно чувствовать на своем плече руку надзирателя. Вдруг из кустов выскочил какой-то ребенок, следом появились и родители. Увидели, как двое пожилых людей тащат человека, явно пострадавшего, и спросили, не надо ли помочь. Кварт от ужаса язык проглотил, а отец спокойно поблагодарил их, заверив, что справятся сами. На том вся семья удалилась в направлении озера, а они без помех потащили пленника дальше. Особенно интересным в этом происшествии было, по словам Кварта, поведение Хепнера: он поостерегся выдавить из себя хоть единый звук. Кивал, когда отец отказался от помощи незнакомых людей, а когда они двинулись дальше, казалось, испытал облегчение сильнее всех остальных.
- Но разве не ясно было, что он именно так себя поведет? - перебил я.
Отец, оторвавшись от изучения меню, посмотрел на меня с отвращением. Кварт ответил:
- Ясно-то ясно, но если на кону годок-другой тюрьмы, то все-таки разница: или тебе что-то кажется вероятным, или это действительно произошло.
Официант подал горячее. Кварт заказал себе кусок мяса, который официант сбрызнул спиртом и поджег на наших глазах. Он и тут исполнял все движения с нарочитой ловкостью, Кварт наблюдал за ним восторженно и гордо. Отец, наоборот, постукивал пальцами по столу. Для меня же этот миг явился верхом счастья, я вот уже сколько дней не ел ничего горячего. В последующие минуты все внимание я посвятил исключительно еде.
Кварт снова и снова требовал ответить: вкусно ли нам? Отец только кивал, а я, доставляя Кварту удовольствие, принимался нахваливать свое блюдо. В конце концов отец рявкнул:
- Так, раз и навсегда: очень вкусно!
Лишь наевшись до отвала, я смог отвлечься от тарелки. Кварт держался со мной внимательно и дружелюбно, однако, я чувствовал, всерьез меня не воспринимал, уделяя внимание лишь оттого, что я по воле случая сын его сообщника. На какое-то мгновение мне тоже захотелось присоединиться к ним. Спрашиваю у Кварта:
- Этого человека ищут, так?
- С чего ты взял?
- Его семья давным-давно заявила в полицию. Значит, его ищут.
- Ты знаешь, что у него есть семья?
- А почему нет?
- Ладно, давай дальше.
- Его разыскивают, полиция найти не может. Потом вы его отпустили. Он вернулся домой, но по известным причинам вынужден молчать. Однако история на этом не закончилась.
- Как?
- Совсем не закончилась. В полиции спросят: где ты был? А что ему ответить?
Кварт долго и, как мне показалось, тревожно смотрел на отца, пока тот не ответил вместо него:
- Можешь об этом не волноваться.
Я сказал Кварту:
- Вот так он все время разговаривает: отговорки да пустые слова.
Отец не успел еще взъяриться, как Кварт вмешался, сказав ему, что беспокойство за отца естественно для сына, а мне - что осторожность для них на первом месте, на это я стопроцентно могу положиться.
- Думаешь, мы сами не знаем, что находимся во вражеской стране? - прошептал он.
- Зачем ты оправдываешься перед сопляком? - бросил отец.
А я сказал:
- Да уж, вы исключительно осторожны: тогда я вошел в дом, теперь Хепнер выскочил у вас из окна.
Не сумел я сдержаться. Надо бы небеса благодарить, что о моем вторжении уже никто не вспоминает, а я сам его приплел, да еще обозвал неосторожностью.
Кварт сказал, что они сделали выводы и теперь знают точно, как поступать. Прозвучало это так, словно они смирились с фактом моего прохода через незапертую дверь. Правда, пленнику это ничего хорошего не сулило. Я спросил, что с ним будет дальше.
- Зачем тебе знать? - ответил Кварт вопросом на вопрос.
- Затем, что он много о себе воображает, - проронил отец.
А Кварт свое:
- Ну отпустим мы его, тебе-то что? Или, наоборот, повесим - что тебе до него?
Отец не унимался:
- Чем ты с ним вежливее, тем больше он наглеет. Ты же слышишь, какое хамство он себе позволяет!
- Нет, - сказал Кварт.
- Сначала вламывается в дом, а потом нас же упрекает в неосторожности!
- Давай потише.
И Кварт огляделся по сторонам.
- Бывают такие люди: пока десять раз не выгонишь, не уйдет. Вот он из них, - добавил отец.
Мне вдруг подумалось, что они могли между собой сговориться и из-за дружелюбия Кварта я оказываюсь совсем не защищенным от отцовских оскорблений.
- У нас разные точки зрения, это вполне естественно: ты ведь не был в лагере, - заключил Кварт.
Отец не мог дольше терпеть этого перешептывания. Он встал, взглянул на Кварта столь же презрительно, сколь и на меня, и направился в сторону туалета.
- Злится, что вы так спокойно со мною разговариваете, - прокомментировал я. - Он считает, на меня можно только орать.
Кварт тронул рукой мое плечо. Не глядя друг на друга, мы молчали, пока не вернулся отец. Со столика тем временем все убрали.
- Ну что? - обратился отец к Кварту. - Ты попросил его быть ко мне снисходительней?
За кофе Кварт рассказал, что побывал вчера в той пивнушке, куда захаживает и Хепнер. О его исчезновении там и словом не упомянули, значит - не заметили. Следовательно, никто его не разыскивал, следовательно, до вчерашнего дня в полицию никто не заявлял. Отец закатил глаза, поджал губы, глотнул кофе. Кварт, считая такое его поведение несправедливым по отношению к себе, возмутился:
- А кто первый рассказал ему про пивнушку, я или ты? Откуда он узнал, кто затащил Хепнера на дачу, от меня или от тебя?
Только когда отец, отвернувшись от Кварта, поглядел мне прямо в глаза, я осознал приближение катастрофы. Придя тогда к Кварту, я наврал столь убедительно, что у него не зародилось и тени сомнения, и тут вдруг этот убийственный случайный удар! Надо выдержать бесконечный взгляд отца, не дрогнуть, когда кровь ударила в голову и сердце грозит остановиться, надо сидеть с самым невинным видом.
Наглядевшись вдоволь, отец опять повернулся к Кварту:
- Ну, я рассказал. И что с того?
Облегчение тоже пришлось скрыть, ведь тот, кому не грозит опасность, не может испытывать этого чувства. Так я и не разобрался, то ли отец не захотел разоблачать меня перед Квартом, то ли действительно думал, что сам поделился со мной и просто не может сейчас об этом вспомнить.
***
Письмо от Эллы:
Дорогой Ганс
сегодня у нас была комиссия
проверяла Все ли в порядке
с правовой стороны
целый день хлопанье глазами
целый день головы комиссии
парили над дорожкой в парке
сворачивали за угол…
Медсестрам это вообще Никчему
они были сама напряженность
да и мне тоже лучше
если все как всегда.
Также я Не забыла
Что тымне рассказал
о своей беде в последний приезд
я стою на своем тебе Надо
поговорить с отцом
другого пути нет
если только забыть Все
что ты видел и что слышал
это тоже можно…
Вероятно ты думаешь чтоя
не осознала тогда масштабы истории
или ятебя бросила на произвол
Тоидругое неверно
у тебя глаза стали круглые
от разочарования аябытебе рада
дать полезный совет но янемогу
знать все только оттого чтоя Твоясестра…
Таким ужасным какты описал мнеэто дело не кажется
ужасным оно было бы наоборот и оно было ужасным
но с этим покончено разинавсегда
ты знаешь о чем я говорю
почему бы Не бить врага его оружием
почему Не навести на этих людей Страхиужас
и если даже одного Изнихубьют
это еще Ничего Не значит
так что не бойся…
Ты уже заметил как мой совет тебе
самсобой обретает форму аименно
прекрати заниматься делами отца
разве у тебя нет своих планов
или разве и у тебя нет таких планов
какие можно легко выполнить
но нелегко истолковать
будьуверен он Не позволит себя остановить
в худшем случае тыему навредишь
тогда весь свой гнев какой останется
он обратит на тебя…
Я исхожу Не только из своих размышлений
но мы все подробно обговорили
отец ия
но ты Не пугайся
ятебя Не выдала
я была хитра как опытная лгунья
твое имя вообще Не упоминалось…
Поначалу отец колебался и просто Не знал
можно ли с идиоткой обсуждать
такое деликатное дело
но вот бы ты видел
какему удалось преодолеть колебания
и какмне довелось все узнать
единственная цена которую я заплатила
это чтоя все время молчала но это просто.
Еще две вещи
первое не забудь про кофе
тут в киоске он досихпор не продается
бедная продавщица уже слышать Не может вопросов
второе я бы при возможности
поучилась играть на какомто инструменте
по радио так часто слышишь их
только я пока Не знаю на каком
сегодня мне нравится один а завтра…
Вчера я слышала фагот
лишь с недавних пор прислушиваюсь к инструментам
то есть к их названиям
раньше они были просто музыка
может это будет флейта
может и скрипка или
фагот
ты там ходишь повсюду
вдруг посоветуешь чтото другое
мне надо узнать насколько трудно учиться
на разных инструментах
мне Неохота мучиться месяцами
если я Не запутываю ты ведь исам
когдато давно начинал играть на скрипке
что из этого вышло
и кофе пожалуйста
Твоясестра
***
В понедельник я полдня мечтал только об одном: забраться бы в какую-нибудь пещеру под скалой, в самый глухой угол, и ни во что не впутываться. Письмо меня просто убило. Эллу я люблю до умопомрачения, но письмо!
Я ехал к Марте на съемки, адрес она продиктовала по телефону, и непрерывно повторял несколько этих злосчастных строк. Чья вина, моя или Эллы? Но ты не пугайся. Я тебя не выдала. Я была хитра как опытная лгунья. Твое имя вообще не упоминалось… Теперь-то ясно, почему отец так себя повел. Услыхал, что я впутал в это дело его обожаемую бедную Эллу, и сразу меня возненавидел. Сначала я удивился, отчего он, вернувшись из лечебницы, немедля не призвал меня к ответу, а потом догадался: именно так он и поступил, только на свой манер.
С тех пор как я стал всерьез размышлять об Элле, я веду себя с ней совершенно иначе, нежели отец. Стараюсь принести ей с воли все, что могу. Я убежден: раз уж она отрезана от девяти десятых всех событий, то нельзя утаивать от нее сообщения о таковых. Отец, напротив, считает неправильным переносить вести из одного мира в другой, по его мнению, спутанное сознание не нуждается в дополнительной путанице. Например, он долго отказывался покупать Элле радио, хотя в общей комнате все равно ведь стоит приемник.
Киностудия размещалась в бывшем кинотеатре, я приехал в обеденный перерыв. Светловолосый охранник, сидевший в старой будочке кассы, грубо спросил, куда это я направился. Я ответил, что у меня назначена встреча с актрисой Мартой Лепшиц. Он прошелся пальцем по списку и, не глядя на меня, уточнил:
- Как, значит, ее фамилия?
Дверь в большой зал была открыта, я вошел. Настроение мерзкое, мне даже почти хотелось, чтоб охранник меня не пустил.