Меня это устраивало. Пахать тут никак не меньше полугода. Даже если упираться и рвать на себе жилы. Значит, помесячно я вытащу из них три тысячи. И, значит, не заплатить у них будет возможность всего только полторы. Потому что сошлись мы на четырёх с половиной. Хотя я просил пять. Мой московский приятель, который всё это мне и подсуетил, сказал: "Проси пять. Больше не дадут. Эти олигархи - жлобы редкие. И самые из них редкие те, что из тени собираются выползать на свет. Собираются, но не хотят".
Он знал, что говорил, мой московский приятель. Мне они и пять не дали, сказали, что бюджет проекта (ну везде у них теперь проекты с бюджетами!) предусматривает четыре с половиной. Возможно, остальные пять или десять они взяли себе. Я-то ни их бюджета, ни их олигарха никогда не видел. Даже по телефону с ним в процессе работы не говорил. Один раз имел честь и удовольствие общаться с московскими шестёрками, дальше - с двумя идиотами, представлявшими его олигархические интересы у нас в городе.
И только когда я всё закончил, он наградил меня радостью личного телефонного общения.
Сначала я не мог себе объяснить - почему они решили эту работу отдать мне. Что, в Москве мало специалистов, способных сделать её так, как я и гораздо лучше?
- В Москве таких специалистов немало, - сказал мой московский приятель. - Один из них я. Но я возьму за такую книгу, минимум, пятнадцать, а не пять. А этот урод за пятнадцать на Красной площади удавится.
- Ага, значит, ты предлагаешь мне демпинговать. А что скажет антимонопольный комитет?
Приятель шутку не оценил.
- Короче, твой телефон и самые лучшие рекомендации они получили, а там поступай, как знаешь. Но учти, в какой-нибудь Беларуси или Молдове им за штуку то же самое сделают с дорогой душой.
В общем, я согласился. Теперь передо мной стояло несколько задач: написать жизнеописание этого сраного олигарха, получить оговоренные деньги (а значит, удержать втайне свой скорый отъезд. Если они о нём узнают - фиг я что получу) и попасть в Германию до дня рождения ребёнка. Чтобы увидеть Элю беременной.
Часть этих задач я решил. Часть нет…
В нашем городе фонтан - это место встреч. Как в когдатошном ГУМе. Только у нас фонтан спокон века не работает, не бьёт то есть. У нас сухой фонтан. И у этого сухого фонтана встречаются все - алкаши, панки, проститутки разной степени сложности, депутаты с клиентами.
Ко мне у фонтана подошёл человек вполне приличного вида. Такой аспирант-отличник, только без очков в тонкой оправе.
- Это вы мне звонили? - в моём тоне явно слышалось удивление.
Аспирант улыбнулся.
- Нет, звонил мой помощник.
Я тоже улыбнулся.
- Референт?
Аспирант улыбнулся шире.
Итак! Суть проекта…
Нет, ну почему всё у них теперь называется "проект"? Ну любое говно!
- А как вас зовут? - перебил я аспиранта. - Надо же мне как-то вас звать.
- Зовите меня Аспирант, - сказал он.
- Вы шпион?
- Все мы в этой жизни шпионы. В некотором, конечно, роде.
Звучало это глубокомысленно. Но глупо. Ничего глупее я ещё никогда не слышал.
- Итак (он очень любил слово "итак", он просто был от него без ума)! Вы под расписку получаете пакет документов о жизни и деятельности Шефа. Пишете главу или две - это на ваше усмотрение. Файл называете "Книга 2003" плюс порядковый номер. По воскресеньям мы согласно перечню принимаем у вас отработанные документы. Под расписку выдаём следующий пакет. Записываем файл на диск, и вы удаляете его из своего компьютера. В нашем, уж извините, присутствии.
- Вы что, будете жить в моей квартире?
Аспирант улыбнулся.
- В вашей квартире жить - нельзя.
- Да? А я живу… Постойте! А откуда вы знаете - можно или нельзя? Вы что, бывали в моей квартире?
Аспирант опять улыбнулся.
- Конечно. Мы обязаны были всесторонне проверить, что вы за птица.
- Но у меня же там две двери. Замков четыре штуки, кошка в конце концов.
Аспирант снова улыбнулся.
- Надеюсь, у вас ничего не пропало?
- Не знаю. Надо посмотреть.
- Посмотрите. А то вы себе не представляете, с кем иногда приходится работать.
- А с кем мне приходится! Вы бы только знали.
- Итак! Вам всё ясно?
- Всё. Но я же могу оставить копию файла себе.
Аспирант улыбнулся.
- После удаления мы пройдёмся по жёсткому диску поиском.
- А если я файл переименую? Или положу на свой сайт в Сети? Или отошлю по электронке в любую точку земного шара?
Аспирант улыбнулся. И держал улыбку с минуту.
- Неужто в любую? По-моему, вы преувеличиваете возможности так называемой Сети.
Он не понимал, что несёт полную ахинею. Он был уверен, что у него всё продумано до мелочей и тайна вкладов гарантирована.
- Я не советую вам всего этого делать, - сказал Аспирант. - Иначе с вами будет разбираться мой помощник.
- Тот, который референт?
Аспирант выразил недовольство моим отношением к проекту - он поморщился.
- Вас же предупреждали. Никто не должен знать, кто на самом деле писал книгу. Полная секретность. К слову, методика обеспечения секретности разработана СБШ в Москве. А там не дураки сидят.
- Это я уже понял. Что такое СБШ?
Аспирант улыбнулся:
- Служба безопасности Шефа. Шеф методику лично одобрил. Вам это о чём-нибудь говорит?
- Ладно, - сказал я. - В смысле, итак. Когда я получу документы?
- Сегодня в двенадцать. Вам удобно?
- Сегодня мне удобно в любое время. Всё равно день пропал.
Ровно через час после двенадцати у моего дома остановился джип. Настоящий внедорожник, на каких ездят по прериям и джунглям. Из него головой вперёд вылез типичный, классический пацан размером с памятник. Вошёл в мой подъезд. Когда в дверь позвонили, я открыл, не задавая лишних вопросов.
- Здорово, - сказал пацан, и я узнал его голос. Ночью звонил мне он.
- А мой помощник разве не у тебя?
- Кто у вас помощник?
- Как кто? Этот… Аспирант. Он обещал, пала, быть в двенадцать.
- Мне тоже обещал. Скажите, а как вас зовут?
Пацан задумался на всю свою голову.
- Меня? Меня. В этом проекте меня зовут Штангист, - он прошёл в спальню.
- Слушай, как тут можно жить, пала? Ты когда ремонт делал?
- Ремонт делал сосед сверху одиннадцать лет назад. Когда залил квартиру горячей водой. Тогда ещё горячая вода была. А он к мойке шланг прикрутил своими руками, которые у него не совсем оттуда растут. И гайку сорвало. Ремонт сосед делал теми же самыми руками.
- Да, руки у твоего соседа, пала… А давай мы их ему в дверь заложим - пальцами.
Предложение показалось мне симпатичным, но я его не принял.
- Не надо, пусть будет как есть. Вы лучше работу давайте.
- Работу Аспирант принесёт.
- А где Аспирант?
Штангист прикидывал, смотрел на часы, пожимал бровями, но так ничего и не прикинул.
- Хрен его знает, этого Аспиранта. Он всегда, пала, опаздывает. Даже в сауну, даже в кабак, даже к девкам.
В половине второго на такси приехал Аспирант.
- Извините, дела, - сказал он.
- Да какие у тебя в хуя дела? - сказал Штангист.
Аспирант улыбнулся.
- Итак.
Он вытащил из кожаного портфеля кожаную папку. Открыл.
- Пятьдесят восемь страниц. Удостоверьтесь и распишитесь. Вот здесь.
Я пролистал папку. Расписался. Аспирант снова полез в портфель и вынул мобильный телефон.
- Это вам.
- Зачем? У меня есть.
- Этот - на время осуществления проекта. В его памяти два номера - мой и моего помощника.
- Это кто у тебя помощник? - вмешался Штангист. - Это я у тебя, пала, помощник? - Штангист захохотал. Аспирант улыбнулся.
- Если будут вопросы, звоните. Если будут вопросы у нас, позвоним мы. Для других целей этим телефоном, пожалуйста, не пользуйтесь.
Он вызвал такси.
- На хера тебе такси? - возмутился Штангист. - Я ж на тачке.
- Мне в другую сторону, - сказал Аспирант и откланялся.
А Штангист остался и предложил мне как следует выпить. Я сказал, что у меня теперь очень много работы. Если выпивать - в сроки могу не уложиться.
Штангист обиделся:
- Ну у всех, пала, понты. У одного дела, у другого срока. А народ страдает.
Он ушёл по-английски не прощаясь и по-русски матерясь, завёл свой джип и отъехал, и затерялся среди других таких же джипов в дебрях каменных джунглей.
Глава 9
Путь на запад начинается с востока
За несколько дней до того, как я подрядился писать книгу от имени Шефа, кончился год, отпущенный нам с Элей германским командованием. И Эля двадцать пятого мая уехала. В день рождения Игоря, кстати. Игоря и моей кошки. Кошка тоже родилась двадцать пятого мая. Только кошка - год назад, а Игорь - гораздо раньше. И я о нём в этот год забыл. Потом уже вспомнил, позвонил, но дома никого не застал, а говорить с автоответчиком у меня не получается.
Да, Эля уехала. А весь предыдущий год она меня убеждала всеми силами и средствами. Я, сколько мог, держался. Давно взяв анкеты, всё не знал, решусь на отъезд или не решусь.
Эля говорила: "Это когда-то уезжали навсегда. Безвозвратно в полном смысле слова. А сейчас не эмиграция, а туризм. Туда-сюда катайся, живи, как хочешь. Никому до этого нет дела. Особенно если ты денег не просишь, а сам их зарабатываешь".
Я её слушал и соглашался. Что мне ещё было делать? Навсегда, безвозвратно, я бы не поехал, а остался. Мне навсегда нельзя. У меня тут могилы. И сын. И дочь. Пусть жены бывшей сын и дочь, а не мои, а всё равно мои. Пятнадцать лет я с ними. Как же не мои? И язык - мой. Мне же нужно, чтобы он звучал. Фоном чтобы шёл. Ритмы его нужны, синкопы с форшлагами. Но об этом я уже молчал. Думал - да, думал постоянно. Но - молчал.
А Эля говорила: "Будем приезжать. Жить будем, как люди, в европах, а сюда будем - приезжать". Я говорил: "А муж твой?" На что Эля отвечала: "Он мне давно не муж, и ты это прекрасно знаешь". "Но разводиться же с ним придётся?" "Придётся. Вот вывезу его и сразу разведусь. А там и ты подоспеешь".
Я понимал, что сразу ничего не бывает. Но в марте у Эли появился ещё один аргумент, самый последний. В марте она забеременела. Хотя вполне могла сделать это и раньше. Однако получилось не раньше, а вовремя.
Честно говоря, я от себя такого уже не ожидал. И никто, думаю, не ожидал от меня ничего подобного. Всё-таки не каждый рожает себе детей на шестом десятке. Далеко не каждый. Все мои знакомые ровесники - когда Эля уже родила - звонили и говорили примерно одно и то же: "Нет, - говорили они, - мы давно способны только на внуков. А на детей… На детей не способны".
Я тогда все их восторги и удивления снисходительно принял и пришёл к такому умозаключению: "Пока ты способен делать то, чего сам от себя не ожидаешь, всё ещё поправимо. Всё в порядке".
Эля, видимо, к тому же умозаключению пришла намного раньше меня. Прощаясь, она сказала:
- Давай, собирайся потихоньку. Приедешь - как-нибудь соединимся. Там это всё будет проще. А я, пока ты едешь, ребёнка тебе рожу.
- Ты только двойню не роди.
- Почему нет? Там на детей помощь дают.
- Помощь дают. Но почему ты считаешь, что там всё будет проще?
Тут Эля была не оригинальна. Почти все считают, что жить там проще. Мне самому так казалось. Но я всегда понимал, что могу ошибаться, поскольку был в Германии всего один раз, в апреле девяносто седьмого года, то есть давно. Да ещё в качестве приглашённого на литературные чтения автора. Какие выводы можно после этого делать? В памяти у меня осталось нечто поверхностное, неглавное для повседневной жизни. В том числе, и не имеющее к Германии отношения. Например, то, что на дойчмарки, там заработанные, я купил себе компьютер, сотку. Которая и стоит сейчас передо мной.
Но помню я, конечно, и другое. Правда, всё оно из разряда "помнить-то помню, а что толку"?
Первое впечатление от зарубежья настигло меня ещё в аэропорту, когда я понял, что в туалет нужно ходить по ту сторону нашей границы, даже если это "по ту" находится в самом Борисполе. Но это так - заметка на полях. А вот Люфтганза меня действительно поразила: попав на нашу гостеприимную землю минута в минуту, она прекрасно задержалась с вылетом, так как багаж погрузить вовремя мы не успели, зарегистрировать и обшмонать пассажиров за два отведённых под это дело часа - тем более, ну и вообще - что значат для нас какие-то двадцать пять минут опоздания? Для неё - Люфтганзы в смысле - они тоже ничего не значили, и в воздухе Люфтганза газанула, наверстала упущенное нами на земле и села, как положено, - в означенном месте и в означенное время. Но это позже.
А пока я видел, как на нашей территории меняются немцы. Это во Франкфуртском аэропорту, где самолёты сыплются с неба, как горох, а служители ездят по зданию на электромобилях, они будут спокойно читать дармовую прессу, запивая её дармовым, люфтганзовским, кофе (чаем, колой и т. д.), и не будут никуда торопиться в уверенности, что за пятнадцать минут в самолёт успеют войти все триста пассажиров. В Киеве же они за полчаса выстраиваются в живую очередь, стоят, переминаясь, в затылок друг другу, выяснив предварительно "кто крайний", и вытягивают свои немецкие шеи, и не могут оторвать своего немецкого взгляда от картины погрузки их багажа нашими грузчиками. Они хватаются за сердце, почки, печень и что при этом думают, и в каких выражениях - нашему человеку не догадаться, даже если он мыслитель.
Вздохнули немцы только на борту своего самолёта. Здесь они снова стали людьми и начали звучать гордо. Здесь они были дома.
Дома в немецком самолёте были и канадцы, и американцы, и прочие французы. Дома чувствовали себя даже мы. Вернее, мы чувствовали себя в гостях - и поэтому лучше, чем дома. Мы здесь, несмотря на свою безъязыкость и чужеродность, были желанны и почти любимы. Ведь если бы мы не были желанны и любимы, разве стали бы подавать нам такое пиво (вино, коньяк, шампанское, соки, воды, и иные жидкости), такой обед, такой кофе? Конечно, за всё уплачено, но самый лучший кофе в Германии я пил именно в самолётах. В остальных общедоступных местах - это был тот ещё напиток тех ещё богов. У нас такой продают на Озёрке в базарный день и в вокзальном буфете до и после полуночи, когда милиция уже спит.
Зато в их аэропорту кофе я наливал себе в коричневые одноразовые чашечки. Они стояли стопками, как горшки в "Операции Ы", и когда человек, выпив кофе, выбрасывал в урну такую великолепную чашечку, мне хотелось украсть их все, увезти на родину, которую не выбирают, и подарить своим лучшим друзьям и подругам - чтобы они пользовались ими в торжественных случаях, принимая самых дорогих гостей. Не знаю, что, но что-то не позволило осуществить мне этот проект (О!). Я наблюдал, как прекрасные чашечки летели в урну, и мою подкорку подтачивал вопрос: "Где, спрашивается, хвалёная немецкая экономность?"
То есть экономности (если забыть о чашечках, что невозможно) хватало. К примеру, мыла в душе лежал такой кусочек, что носки постирать ни за что не хватило бы. Один ещё куда ни шло, а два - ни за что. А за вечер встречи, устроенный в нашу честь, с нас же высчитали по двадцать марок. Ну не свинство ли?
Какие ещё познания я приобрёл? Что из приобретённого могло пригодиться мне в будущей иммигрантской жизни? Очень немногое.
Вот, допустим, узнал я, что мелочи в Германии превыше всего. И о них нужно знать. Для собственной же пользы. Что автоматы, продающие билеты, установлены только в первых вагонах берлинского трамвая, нужно было знать. Когда и какую кнопку нажимать, и что в них запихивать, тоже знать было нужно. Скажем, монеты, меньше десяти пфеннигов, автоматы не жрали. Хотя сдачу с полусотни марок давали беспрекословно. Не мешало знать также, что денег на билет жалеть не следует. Несмотря на то, что стоил он очень дорого. Штраф за безбилетный проезд был вообще бесчеловечных размеров.
Знать нужно и где продают дешёвую еду, одежду, чип-карты, где меняют валюту, где стоит телефон-автомат. Всё это в столице объединённой Германии - совсем не на каждом шагу.
Кстати, о телефонах. Шестнадцатого апреля я звонил родителям. Поздравлял их с днём рождения. Слышно было так, как по телефону слышно вообще не бывает. А звонил я - чтобы было дешевле - не из номера, а из обыкновенной телефонной будки. То есть, по моим представлениям, я звонил из совершенно необыкновенной телефонной будки - жёлтой и звуконепроницаемой, с не выбитыми стеклами, без характерного запаха вчерашней мочи внутри. А возможность позвонить из неё в любую страну мира! Тогда для меня это было настоящим чудом. К счастью - не обошлось без лёгкого идиотизма. Стоимость разговора со Штатами в будке была, а кода страны - не было. Хотя любые другие коды - были. Возможно, все немцы и так знали код США. Но я-то его не знал. И рылся - просто уже ради интереса - в толстенных телефонных книгах. Они висели на специальных кронштейнах. И были достаточно растрепанны, но не украдены.
Вот, пожалуй, и всё… Ну, запомнил я ещё посещение ресторанчика - на улице, между прочим, Чайковского, - запомнил, как хорошо жилось мне в гостинице. Но от этого точно уж никакого проку. Одни приятные воспоминания.
Да, в ресторанчике официант с лицом карибского пирата ничего не записывал. Приносил заказ - и всё. А потом на выходе спрашивал у каждого, что тот ел и пил. Каждый - а нас было человек пятнадцать - отвечал, он - идиот - верил, выбивал чеки и говорил, сколько платить. И если ты не очень понимал немецкий, ты просто давал ему бумажку покрупнее. Он брал, сколько надо плюс пять, что ли, процентов на чай. Без обсчёта. Единственное, что меня хоть как-то успокоило, это объяснение одной переводчицы. Она сказала, что в других ресторанах официанты всё записывают. А здесь он видел, что мы пришли с завсегдатаями, заслужившими доверие на протяжении лет - и верил не столько нам, сколько им.
А о нашей маленькой гостинице знатоки сообщили нам, что во времена Восточной Германии сюда ездили партийно-комсомольские деятели двух дружественных стран - СССР и ГДР - трахать фигуристок. Почему фигуристок, а не кого-то другого, знатоки не сообщили.
Номера здесь и в самом деле выглядели функционально: широкая кровать - одна, стол - один, стул - один, так что гостью удобнее всего посадить на кровать. Работали в гостинице муж и жена. Они же ею владели. Чистота тут стояла, как в реанимации, санузел не только сиял, но и пах. В смысле, чем-то неуловимым и ласкающим нюх. А немецкая туалетная бумага принципиально отличалась от нашей. Своей пупырчатостью и многослойностью. Всех преимуществ такой бумаги описывать не буду, они в прямом смысле ощутимы.