Легенды и быль знаменитой киевской Лысой Горы. Можно ли стать ведьмой похитив Книгу колдовства? Ведьмовство - это дар или проклятие? Реинкарнация - мы уже жили раньше? На эти и другие подобные вопросы ответят герои романа "Седьмая свеча", Глеб и Галя, оказавшись в непростой жизненной ситуации.
Содержание:
Пролог. Одна из них. - 1. 1
Часть 1. Лысая гора. 6
Часть 2. Дороги, которые выбираем. 23
Часть 3. Призраки прошлого. 41
- 37 - 46
Чертова любовь - Рассказы 78
"Однажды…" 78
Молчание ягнят 81
Любовь до гроба 83
Коля Бумбакин и его любовь 84
День святого Валентина, или Страсти по Цвейгу 87
Я боюсь 91
Сергей Пономаренко
Я буду любить тебя вечно
Роман
Чудеса не противоречат природе, они противоречат лишь тому, что нам о ней известно.
Блаженный Августин
Я прошел через сансару многих рождений.
Рожденье вновь и вновь - горестно.
Будда
Мы все пришли и все уйдем,
Но в этой жизни есть избранники,
На Голгофу и на Трон.
Из мюзикла "Экватор"
Пролог. Одна из них.
1.
Яркий солнечный свет после полумрака тюремной кареты со слепым окошком заставил Анику невольно зажмуриться. Солнце, багрово-красное, застыло на горизонте, посылая на землю не по-весеннему жаркие лучи. Карета остановилась посредине мощенного камнями двора, окруженного высокой стеной. Раскаленная мостовая, насыщенный жаром воздух с готовностью приняли Анику, надеясь выжать жалкие остатки влаги, сохранившиеся в ее измученном теле после долгого путешествия. После затхлой духоты кареты она с удовольствием вдыхала этот сухой, горячий воздух.
Жандармский поручик, начальник караула, галантно помог девушке сойти на землю.
Со стороны это было нелепое и забавное зрелище - помогать арестантке в ручных и ножных кандалах, сером казенном халате и темном платочке, прикрывавшем коротко остриженные русые волосы. Она была красива, эта арестантка: большие выразительные глаза цвета изумруда на худощавом, бледноватом личике с небольшим чувственным носиком, - все гармонично, пропорционально и к месту.
Увидев протянутую руку жандармского офицера, она несколько замешкалась, но все же приняла помощь. Его учтивость никак не сочеталась с теми унижениями и страданиями, которые довелось ей испытать за время нахождения под следствием в киевской губернской тюрьме. Высокие деревянные ворота тюрьмы с полосатой будкой для караульного стали гранью, отделившей прошлое и, теперь такую далекую, свободу. Весь мир сузился до размеров тюремной камеры, переходов и кабинета следователя.
Караул провел арестантку к приземистой массивной круглой башне с неизменной полосатой будочкой для часового у входа. Скрипнули тяжелые дубовые двери, пропуская её и сопровождающего офицера внутрь. В небольшом внутреннем помещении после яркого дневного света их встретил полумрак и новый караул - фельдфебель и двое солдат. Деревянные стол, лавка, топчан и пять железных дверей с зарешеченными смотровыми окошками вдоль стены - вот и все караульное помещение. Поручик вручил фельдфебелю приказ.
Фельдфебель, уже пожилой мужчина с рыжевато-седыми усами и многочисленными нашивками на рукаве, медленно его изучил, окинул арестантку пронизывающим взглядом и скомандовал:
- В офицерское отделение, в одиночку для смертников.
Сердце Аники сжалось и через мгновение ему стало тесно в груди. Катастрофически не хватало воздуха. Солдат с безразличными сонными глазами на круглом веснушчатом лице несколько раз стукнул в железную дверь в дальнем углу. Через некоторое время в смотровом окошечке появился круглый черный глаз, и послышался грубый недовольный голос:
- Чего еще надо? Соснуть не даете, черти!
Солдатик коротко хохотнул.
- Пассажирка к тебе, Филиппыч! Чтобы не скучал, значит!
Поручик не выдержал и взорвался:
- Обращаться по уставу, команды производить по уставу! Распоясались, сволочи! Фельдфебель, наведите порядок!
Фельдфебель неохотно, с ленцой в голосе отрапортовал:
- Слушаюсь, Вашбродь! - и стукнул солдата в ухо. У того резко мотнулась голова, но выражение глаз не изменилось.
Дверь распахнулась, показался надзиратель - низкого роста, с круглым брюшком, нелепыми кривыми ногами кавалериста, обрюзгшим, полным, неестественно белым лицом в оспинках и большими черными глазами навыкате. Он мгновенно сориентировался в обстановке, вытянулся перед офицером по стойке смирно и рявкнул:
- Ваше благородие! Куда прикажете сопроводить арестантку?
Тот сердито скомандовал:
- В одиночную!
За дверью оказался серый коридор, в конце его снова дверь, и справа, наконец, ее новая обитель, - крошечная камера размером с голубятню и одиноким, привинченным к полу табуретом посредине. Офицер зашел вместе с осужденной в камеру, заполнив собою все пространство. Он был молод, не старше двадцати пяти лет. Его приятное, мужественное лицо оказалось прямо перед ней, он посмотрел ей в глаза с явным сочувствием, и в то же время твердым, официальным тоном произнес:
- Осужденная Мозенз! В соответствии с решением губернского суда - приговор вы знаете, и с учетом того, что срок подачи апелляции истек, а вы так и не соизволили ее подать, вас переводят в одиночную камеру Косого капонира Печерской крепости до исполнения приговора. Согласно принятой процедуре содержания приговоренных к смертной казни, вы будете здесь находиться в ножных и ручных кандалах. В случае задержки исполнения приговора сегодня…
Она непроизвольно вскрикнула:
- О, господи!
- Вам на ночь, до шести часов утра, будет внесен топчан с соломенным тюфяком. Такс. Какие будут просьбы, пожелания? - и добавил более мягким тоном: - Водки хотите?
"Вот и все, - подумала она с горечью, - сегодня мои страдания закончатся". Теплившаяся надежда на чудо избавления от смерти, от тюрьмы, умерла вместе с этими мыслями. Анике стало необыкновенно спокойно, как будто ее все это больше не касалось ни в коей мере. Она только с трудом сглотнула неприятный комок в горле.
- Спасибо, но я не пью… не пила раньше, - голос звучал удивительно спокойно, буднично, как будто отдельно от нее. - Если можно, то воды, холодной воды, жара сегодня невообразимая, сударь. И если вы будете так любезны, распорядитесь подать сюда библию и свечу. Здесь будет темно, когда за вами закроются двери… Большую свечу, пожалуйста, чтобы надолго хватило, - не люблю и боюсь темноты! - Задумавшись, добавила: - Хотя, кто знает, сколько мне суждено здесь всего пробыть…
От безысходности собственных слов Анике стало холодно, и тело охватила дрожь.
"Как страшно ожидать… собственную смерть… за преступления, которые не совершала - ни в мыслях, ни наяву". Срывается и кричит:
- Боже, ты же знаешь, - я не виновна! Открой глаза этим людям! - Успокаивается.
- Извините, нервы.
Поручик сочувственно посмотрел на обреченную - он видел в ней лишь симпатичную девушку, а не подлую отравительницу-убийцу.
- Зря вы от водки отказываетесь, мадемуазель! - его глаза бегали по сторонам, и на лбу выступила испарина. - Конечно, это ваше право, но, поверьте, легче станет…
- Легче будет умирать в неполные двадцать два года, - закончила она за него мысль.- Поверьте, поручик, мужества мне хватит и без водки, только обидно без вины пропасть…
- Поверьте и мне, мадемуазель, - не хотел вас обидеть, и даже наоборот… Видел я многих осужденных, в том числе и смертников. Прости их, грешных! - поручик перекрестился.- Но, что касается вас, подсказывает мне сердце, совсем вы непохожи на убийцу, - и он поспешил сменить тему разговора. - Мадемуазель, смею напомнить, что мы с вами встречались на вечере поэзии в Народном доме. Вы там читали свои поэтические творения.
Их потом напечатали в газете "Курьезе". Стихотворения прекрасные, чувственные, в них много трагизма и даже мистицизма. Я к вам подходил, как благодарный слушатель, даже имел смелость пригласить на ужин в ресторацию "Эрмитаж", но вы восприняли приглашение как шутку, и вскоре с молодым человеком уехали на извозчике. Припоминаете?
Девушка внимательно всмотрелась в жандарма и с легкой иронией тихо сказала:
- Вы были тогда без этого мундира, такой как все. Приятный молодой человек.
- После того вечера я несколько дней был не в себе, все хотел еще вас увидеть… Тот молодой человек… У вас с ним был роман? Его звали, если не ошибаюсь, Михаил?
- Какая разница, сударь, как его звали, и был ли у меня с ним роман в той жизни, которая осталась за стенами этой башни, - с легким раздражением ответила девушка. - Но если вам будет угодно знать, то он умер. Не вынес позора и лжи. Вскоре я последую за ним, и не без вашей помощи, - и она с чувством продекламировала четверостишие:
Я буду любить тебя вечно,
Мы будем с тобою всегда.
Что жизнь?.. Ведь она быстротечна…
Душа - не умрет никогда!
- Мадемуазель Аника, я верю в вашу невиновность… - он замолк, не находя слов для продолжения.
Почему тогда я здесь, а не на воле? Почему вы готовите мне гибель, хотя верите в мою невиновность? - голос ее срывался от возмущения и обиды.
Это решает суд, верха, но ни в коем случае не я! Мое дело выполнять приказы, а не рассуждать. Да-с! - безапелляционно заявил он, разведя руками, и вновь смягчился. - Может, все-таки водки изволите…
Вы - чудовище! - Аника прервала его, ярость стучала в ее висках. - Другие хоть уверены в моей виновности и видят во мне убийцу, а вы, сочувствуя и сострадая, веря в мою невиновность, спокойно сопровождаете на виселицу! Так приказало начальство! Хорошенькая отговорка для подлецов!
Лицо офицера залила краска стыда, не в силах найти нужных слов, он непроизвольно открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.
Как ваше имя, поручик? - злость покинула Анику так же внезапно, как и пришла.
Андрей, Андрей Андреевич Щеглов, - растерялся он.
- Господин Щеглов, желаю вам здравствовать долгие годы и иметь много детей, но абсолютно не похожих на вас! Желаю вашим, еще не рожденным детям, жить не подобно моллюскам, ограниченным раковиной приказов начальства свыше, а иметь свое разумение и действовать по совести! Я вас больше не задерживаю, если у вас ко мне больше ничего нет!
При случае помолитесь в церкви о безвинно убиенной, и не без вашего участия, Анике Мозенз! - тут она расплакалась навзрыд, до боли в груди. - Идите же, я хочу побыть одна, - еле смогла промолвить она сквозь слезы.
- Я сейчас распоряжусь - вам принесут библию и свечу, - сказал офицер в стенку, козырнул и вышел из камеры. Заскрежетал ключ в двери, и голос поручика слабо донеся до Аники. - Надзиратель! Принеси барышне воду, Библию и свечу, да побольше, не огарок какой-то. Ты понял?! Мухой, давай!
Через мгновение тюремную камеру окутала густая тишина одиночества. Обрывки мыслей водили хоровод в молодой головушке, не позволяя ни на чем сосредоточиться. Рыдания перешли во всхлипывания, закончились небольшим насморком и воспаленными глазами. Вновь заскрежетал ключ в дверях, и в камеру вошел надзиратель.
- Все как вы просили, барышня - Библия и свеча. Большая Библия и большая свеча!
А от меня лично - соломенный тюфячок. Хотя, это против правил. Да бог с ними, с этими правилами! Не сидеть же вам, барышня, все время, как свеча, посреди камеры на табурете. А так, можете отдохнуть, соснуть часок, - лежа-то сподручнее! Вот здесь я его расположу, удобно будет. Силы вам сегодня ой как понадобятся! - ирония сквозила в его голосе. - Наконец-то все угомонились. В этом крыле тюрьмы мы остались вдвоем, я и ты, барышня, - голос его стал приобретать зловещие интонации. - Но это не надолго, не слишком надолго.
Часа на три-четыре, не больше. А теперь расскажу, что произойдет по окончании этого времени, - он засмеялся - зло, ехидно. - К тебе, барышня, зайдут в гости на огонек большой свечи: начальник тюрьмы, духовник, врач, дежурный офицер и конвой. Начальник тюрьмы предъявит письменный приказ генерал-губернатора сопроводить тебя в Лысогорский форт для исполнения приговора. Духовник вытрет тебе то ли слезы, то ли сопли, а офицер скомандует караулу взять под белы ручки и в кандалах сопроводить в черную карету для развозки смертников. Там приготовлена такая махонькая-махонькая клетушка, что даже ты согнешься в ней в три погибели, чтобы поместиться. Тебя будет сопровождать почетный конвой из девяти казаков. А как же, важная персона, чай не каждый день висельников возят! В форте снова под белы ручки отведут на один из бастионов, где тебя ожидает большой сюрприз - деревянная виселица с добротной, хорошо намыленной, пеньковой веревкой. Комендант форта зачитает приговор суда и начнется подготовка к казни.
Что ж вы так побледнели, барышня? Ведь это пока только слова, а ведь вскоре вам предстоит все это прочувствовать, и непосредственно собственной шейкой. Мой вам совет, барышня, облегчите перед казнью не только душу, но и тело. Вон параша стоит. Ха-ха. Бывают такие курьезы… ха-ха… может и медвежья болезнь приключиться. Ха-ха. Ведь неприлично будет, барышня! Да-с!
Так вот, снимут с тебя кандалы, барышня, чтобы поменять на кожаный ремешок - он не лучше, подлецы затянут его так, что белы рученьки-ноженьки посинеют. Но сама понимаешь, не надолго. Возведут на деревянный помост под виселицу, наденут на голову черный мешок, а на шею пеньковый галстучек, чтобы, значит, шейку не простудила. Ха-ха. А шейка такая тоненькая, барская шейка… И синенькая жилочка на ней так и бьется, как синичка в клеточке. Тук-тук-тук.
Повезет тебе, барышня, если, когда лючок откроется, и ты полетишь вниз, шейка твоя сломается, и мучениям конец… А может, и не сломаться, вишь, какая ты вся худенькая, легонькая, не за что и потрогать.
Завороженная его рассказом, Аника не сразу почувствовала его руки, жадно ощупывающие ее тело. Брезгливо сбросила их с себя.
- Ты не балуй, барышня - строго проговорил он. - Я тебе дело рассказываю, а ты по рукам бьешь! А грудки у тебя даром что маленькие, зато такие востренькие, как гвоздики.
Так вот, барышня, если у тебя шейка не хрустнет, то будешь задыхаться, задыхаться, а докторишка будет свою трубу поганую к груди прикладывать и докладывать, что не кончилась ты еще. Язык покажешь всем, но не такой маленький и остренький, а толстый и синий.
Глазенки твои вылезут из орбит, а там, дай тебе Бог, и кончишься…
Но это еще не все. Вытряхнут тебя из твоего халата, а под ним ничего нет, я знаю, и засунут в дырявый мешок. Ха-ха. А солдатики будут смеяться и обсуждать твои женские прелести. Бывшие прелести…
Отнесут тебя в сторонку и где-то закопают, как шелудивую собаку - без имени, без креста.
А гутарю с тобой, барышня, по такой причине - ведь ты девица? Не красней, это дело поправить можно и необходимо, - стал слюняво причмокивать губами, - а то так и сойдешь в могилу, не познав мужика! Ведь это дело есть главное в жизни, а ты его не прочувствуешь! Будешь ли ты ходить по райским кущам или кипеть в смоле, мне неведомо, но вот этого дела ты там не познаешь! От него тебе будет только польза, может и веселей пойдешь на смерть.
Ты носом не крути, не строй из себя ангела! Пока по хорошему предлагаю… Ведь если бы я просто хотел, то кто мне помешает?! Мы одни здесь! Так что можешь пручаться или не пручаться, голосить или не голосить, я сейчас для тебя господин, что захочу, то и сделаю!
Он так облапил девушку своими руками, не давая подняться с табурета, что у нее перехватило дыхание. Смердящим ртом стал тыкаться в плотно сжатые губы. Вдруг резко рванул ее с табурета и поволок на тюфяк. Косынка спала с русой головы, хлипкие застежки халата отлетели, и обнажилось плечико, что еще больше распалило его животную страсть.
Крики о помощи потонули в стенах камеры.
- Давай кричи, громче кричи, девка! Зови на подмогу солдатиков, они чай не дураки, не откажутся! Станут за мной в очередь к твоему телу! - возбужденно шептал он. - Четверо нас будет к тебе, значит, пока все пройдем - первый снова захочет, а за ним второй и так дальше! Вот такая карусель будет! Бесконечная карусель! Ты должна меня просить-молить, чтобы я двери не открыл солдатикам, а не звать их на подмогу!
Бросив ее на тюфяк, он навалился на хрупкое молодое тело. Его руки деловито задрали на ней халат, бесстыдно и властно ощупывали ее тело. От него исходила безжалостная сила вседозволенности и безнаказанности. Анику стали покидать силы. Почувствовав дрожь слабости в ее руках, он запутал цепи ручных кандалов, и силой свел обе ее руки в одну свою, а освободившейся рукой стал шарить у себя в брюках. Его кривые, мерзкие ноги разжали ноги девушки, он плотно вдавился в ее живот. Она пыталась сбросить его тело с себя, но безрезультатно. Надзиратель перестал шарить в брюках, и что-то скользкое и мерзкое коснулось низа ее живота. Аника резко дернулась, и ей удалось немного сдвинуть его.
- Ах ты, подлая отравительница! Кабацкая девка! Не нравится? Ты у меня сейчас запоешь от восторга! - в бешенстве освободившейся рукой он наносил ей хлесткие удары по лицу. Она ошеломленно затихла и прекратила сопротивление.
- Поцелуйте меня, - через силу прошептала Аника.
- Чего-чего? - оторопел он.
- Поцелуйте меня, - ведь вы у меня будете первый! - повторила она и подставила губы для поцелуя.
- Давно бы так, барышня! - одобрительно бросил он, окутав ее гнилостным дыханием.
Усмехнулся, ослабил хватку руки, мертво держащей ее руки, и впился в губы. Аника ответила, широко открыла рот и прикусила ему губу, - он завопил, не отпуская ее. Чувствуя соленый привкус крови, она все сильнее стискивала зубы. Он в бешенстве стал вырываться и что-то мычать. Наконец она с сожалением отпустила губу и тут же резко двумя руками ударила его в грудь, сбросила с себя и вскочила, поправляя халат.
Тесная камера не давала возможности разойтись, и они стояли, закипая от ярости, друг против друга. По его лицу струилась кровь, но он, бешено вращая глазами, вновь стал приближаться.
- Ах ты, зараза! Кусаться! Да я тебя сейчас на отбивную отобью! - он злобно шипел, подступая с кулаками.
- Успокойтесь, подождите немного, я должна вам кое-что сказать. Минутку спокойно постойте, куда я в камере денусь, тем более с кандалами на руках и ногах?! Присядьте на табурет, а потом можете делать, что захотите! - в конце все-таки "бросила собаке кость".
Надзиратель недоверчиво посмотрел на нее, минутку подумал и опустился на табурет.
- Гутарь, но не долго, и без твоих фокусов! А то… - он угрожающе показал кулак.
Аника говорила спокойным, ровным голосом, сама себе удивляясь.