***
Спустя две недели после событий, описанных мною в конце первой части, в Москве случилась Рэйчел. Появившись у Макса и наткнувшись там на Викторию, Рэйчел удивилась. Точно и мысли не допускала, что рано или поздно нечто подобное должно было произойти. Макс рассказывал, что Виктория, сообразив, кто такая Рэйчел, засуетилась вокруг неё и усадила обедать. Рэйчел выкушала щей, потом куриную котлетку с гречневой кашей, потом чаю с молоком. И, расточая улыбки, рассыпалась перед Викторией в самых изысканных благодарностях. Виктория пришла от Рэйчел в восторг и напоследок расцеловала её на европейский манер. Макс вдохновенно изображал потом, как Рэйчел и Виктория, грациозно изогнувшись, прижимались друг к другу то правыми, то левыми щеками, изо всех сил стараясь избегнуть касания губами.
Что до Макса, ситуация возбудила в нём неуместные и парадоксальные чувства. Вместо приличествующей случаю неловкости, Макс оказался во власти... вожделения. И был даже на грани того, чтобы сделать своим дамам совершенно непристойное предложение. Но пока он колебался, Рэйчел упорхнула. А Макс, рисуясь, убеждал меня впоследствии, что задержись она хоть на минуту, он непременно решился бы.
Как бы то ни было, визит Рэйчел в Москву оказался в ряду обстоятельств, стечение которых и привело к неожиданной развязке.
А началось всё с телефонного звонка. Трубка поздоровалась со мной нежным женским голосом и попросила пригласить Иннокентия.
– Я слушаю, – сказал я.
Трубка замешкалась, но через секунду заговорила вновь, переменив, однако, и голос, и интонацию. В выражениях самых нелюбезных мне было объявлено, что я – ничтожный клятвопреступник, а клятвопреступление карается ужасной казнью. Что выбор я делал сам, никто не тянул меня в "братство", но, решившись на первый шаг, отступать нельзя, иначе снова ужасная казнь. Что у меня пока есть шанс вернуться и искупить свою вину, что "братство" пока согласно принять меня в своё лоно, но если я буду медлить, ужасная казнь для меня неминуема.
Я так испугался, что и пошевелиться не мог от страха. Но "ужасная казнь", повторённая в третий или четвёртый раз, вывела меня из оцепенения и даже принудила задать уточняющий вопрос. В ответ я услышал поток брани и обещания сделать ужасную казнь как можно более ужасной.
Звонили и Максу. И после звонка Макс почти перестал выходить на улицу. Даже и в Институт боялся ездить. И всё требовал от нашей отличницы, живущей с ним по соседству, заходить за ним по утрам, чтобы отправляться на занятия вместе. "Ну вместе-то веселей!" – объяснял он своё внезапное и настойчивое требование.
А звонки повторялись. И однажды Макс увидел из окна, что возле его подъезда дежурят какие-то незнакомцы в чёрном. Я было посмеялся над его мнительностью, но когда, возвращаясь из Института, увидел и возле своего подъезда таких же субъектов, охота смеяться прошла. Моим появлением они заинтересовались. И неизвестно, чем окончилась бы наша встреча, если бы не возвращавшаяся из магазина пожилая соседка, которой я навязался в помощники.
Проснувшись в одно прекрасное утро, я вдруг понял, что лишился чего-то очень дорогого и важного. Я лишился дара беззаботности, я потерял способность радоваться каждому дню – я боялся.
Боялся "ужасной казни", боялся встречи с "братьями", боялся оказаться в чёрном мешке. И это было ужасно – сознавать себя беспомощным трусом.
А с Максом от страха произошли настоящие перемены. Ни о каких тусовках он и слышать теперь не хотел. Даже и на день своего рождения – 20 ноября – Макс предпочёл не созывать гостей. Явились только я да незваная Рэйчел, которой, как мне показалось, необходимо было заявить о правах женщин или вроде того. С этой именно целью Рэйчел натужно смеялась, перешёптывалась о чём-то с Викторией и даже взяла меня под руку, давая понять Максу, что женщина она свободная и что ей решительно наплевать на происходящее в его личной жизни. Но Максу не было дела до выкрутасов Рэйчел. Только однажды он поморщился и пробурчал, что дескать "нашла дура время".
А между тем, нужно было что-то решать. Виктория уговаривала Макса ехать с ней в Сочи. Макс пытался уговорить меня ехать вместе с ними. Но дома никто бы не понял и не принял такого моего поступка.
– Да пойми же, – убеждал я Макса, – предки мои никогда этого не поймут! Ну что я им скажу?! Вдруг, среди учебного года – перед сессией, заметьте себе, – срываюсь и еду в Сочи! Зачем? А так... К кому? К подружке Макса. Надолго? Не знаю...
– Ну надо просто чего-нибудь придумать... Наври чего-нибудь...
– Ага... Просто... Очень просто... Надо либо рассказать всю правду, а я этого делать не буду, либо... ну, я не знаю... заболеть или... жениться...
– А ты и заболей, и женись! – обрадовался Макс.
– Чем и на ком?
– На мне... – встряла вдруг Рэйчел.
– Ну-у... С такой невестой и заболеть тебе недолго, – заметил Макс.
– Oh, please! – точно не понимая слов Макса, жеманно протянула Рэйчел и повисла на моей руке. – Please, marry me, darling!
Эта выходка Рэйчел развеселила Викторию. И она зашлась своим громыхающим смехом, от которого я неизменно всякий раз вздрагивал.
– Как-нибудь в другой раз, Рэйчел. Ладно? – ответил я, высвобождая руку.
– Ничего смешного! – цыкнул Макс на Викторию.
Наши дамы нас раздражали.
– I don`t joke! – простонала в ответ Рэйчел и сложила личико в озабоченную гримаску. – I just wanna to help you! [Я не шучу. Я просто хочу помочь тебе. (англ.)]
Виктория, не понимавшая, что происходит, но, очевидно, предчувствовавшая интересную развязку, так и окаменела, так и впилась глазами в Рэйчел.
***
До сих пор не знаю, когда она успела сочинить это. Пришла ли к Максу с готовой идеей или вдруг выдумала...
Рэйчел предложила мне уехать с ней в Лондон.
Да, мы поженимся. Нет, она не то, что любит меня, но, пожалуй, она в меня влюблена. Boyfriend`a у неё всё равно сейчас нет, а вот какого-то там экзотического белья она накупила. И почему бы нам не пожить вместе, тем более что она давно уже намеревалась больше помогать людям. А выйдя за меня, она убьёт двух птиц одним камнем – и boyfriend`ом обзаведётся, и доброе дело сделает. Ведь в Англии я смогу чувствовать себя в полной безопасности. А через несколько лет брака получу гражданство, и тогда уж никто не запретит мне остаться навсегда в свободной стране. И если к тому времени мы захотим расстаться, что ж, разведёмся. Все условия совместной жизни мы зафиксируем в брачном контракте. Так теперь делают во всём цивилизованном мире! А в нашем-то случае и подавно нужны гарантии...
В отличие от Макса я бы ни за что не помчался на край света из одной только призрачной надежды или мечты. Хотя бы и обстоятельства поджимали. Напротив, я дал себе слово не мечтать. Соблазна в предложении Рэйчел было довольно. Однако в серьёзность этого предложения я не мог поверить. "Одна только ревнивая выходка!" – думал я. И неизменно уносился в фантазиях так далеко, что, опомнившись, всякий раз досадовал на самоё себя. Раз даже я вообразил, что стану когда-нибудь премьер-министром Великобритании. "А что? – рассуждал я. – Вступлю в правящую партию, зарекомендую себя... главное – выступать с инициативами... ну... глядишь, и выберут".
А между тем, прошла всего лишь неделя со дня рождения Макса, и Рэйчел появилась у меня с чемоданом. Ещё примерно через неделю она получила из Лондона какие-то документы. Вскоре после Нового года мы уехали в Лондон.
Всё, что происходило со мной в то время – академический отпуск в Институте, звонки "братьев" – всё отошло на второй план. Голова моя была занята женитьбой.
Женитьба казалась мне то невероятным везением, то чем-то неопределённым и пугающим. Я ловил на себе тоскливые взгляды Макса, но гнать Рэйчел не спешил. Иногда я украдкой рассматривал её спутанные волосы и неприязненно думал: "Вот лахудра-то!.."
Я не сомневался, что, став гражданином Великобритании, непременно разведусь с Рэйчел. И вот тогда-то уж я отыграюсь на ней за то, что, пользуясь моим положением, она заставила меня стать альфонсом и радоваться этой чёртовой Англии как подачке! Конечно, никто не принуждал меня ни эмигрировать, ни жениться. Но ведь там была свобода, о которой я грезил. Там была... заграница!..
Ну не мог я тогда отказаться! И в слабости своей снова винил Рэйчел...
Родителей внезапная и поспешная моя женитьба озадачила чрезвычайно. К Рэйчел они отнеслись сдержанно и настороженно. Недоброжелательства не выказывали, но я был уверен: Рэйчел им неприятна.
До последней минуты не хотели они верить, что я оставлю их. Но я решил, что когда-нибудь это всё равно случится – не век же мне подле них сидеть! А потому не стоит руководиться жалостью.
– Может быть, ты и прав, – то и дело грустно говорила мама. – Там тебе, наверное, будет лучше. У нас на работе тоже все говорят, что надо уезжать за границу... Конечно, у кого есть возможность... Вот Марья Борисовна... Немчик... в Германию к дочери собирается...
Но отец не мог согласиться с такой постановкой вопроса.
– Не будет ему там лучше. Не обольщайся, – огрызался он на маму. – Не нужен он там никому.
– А здесь ему что делать? Без зарплаты, что ли, сидеть?
– И без зарплаты пускай посидит! – взвивался отец. – Вся страна сидит без зарплаты, и он пусть посидит... Страну свою, как и отца с матерью, не только сильной да богатой любят! Но и поверженной!.. А иначе это хамством зовётся!..
– Угу... Москва – Третий Рим, а Четвёртому не бывать. Аминь!.. Атавизм какой-то! – фыркал я.
– Атавизм? Это Родину любить – атавизм?!
– Да всё это!.. Сиди... жди... Землю вращают авантюристы и первопроходцы! А ты мне сказки какие-то ...
– А ты слабак! – патетически восклицал отец. – Хочешь всего и сразу!
– Ну и в чём же слабость?
– Ты не способен отдавать! Ты не способен бороться и делать над собой усилия! Ты за лёгкие блага готов подхватить любую небывальщину про самого же себя!.. И откуда... откуда столько ненависти, столько гадливости к своему, к родному – к самому же себе!.. Русского интеллигента всегда отличала совесть...
– Совесть, – выходил я из терпения, – это тонкое извращение...
– Дурак ты, братец, – заключал отец и успокаивался. – Слабак и дурак. Смотри только... За безделушки дорогую цену платишь...
– Значит, всё-таки уезжаешь! – грустно подытожил отец в аэропорту.
– Да ладно, пап! – улыбнулся я. – Ну не навсегда же!
– Забугорный! – с напускной важностью сказал отец, смерив меня взглядом.
Это нелепое словечко произвело во мне странное действие. Растроганный, с неизвестно откуда взявшимися морями в глазах, я принуждён был сделать вид, будто вдруг вспомнил о чём-то важном и, наклонив низко голову, принялся судорожно перебирать вещи в дорожной сумке. Но отец, отыскивая по карманам платок, и сам отвернулся.
Мама и не думала скрывать слёз. Как-то приниженно заглядывая Рэйчел в лицо, она в который раз повторяла одно и то же:
– Ты уж его береги там, Рэйчел. Чтобы он кушал...
На что Рэйчел неизменно отвечала:
– O`key!
***
Серый Лондон, ощетинившийся башнями, шпилями и трубами, произвёл на меня грандиозное впечатление. У каждого города, по-моему, есть свой характер. Встречаются добрые, простоватые городки – таких особенно много в русской провинции. Впрочем, там же вы найдёте города озлобленные и опустившиеся. Бывают города легкомысленные и точно подвыпившие. Бывают нарядные и весёлые. Бывают мрачные и деловитые.
Мне показалось, что Лондон – город коварный, город насмешливый, город порочный. Но порок этот не явный. За толщей серого камня тлеет бесовский уголёк, и кто знает, разгорится ли он пожаром...
Но всё это, конечно, фантазии. А на деле, сколько силы, сколько благообразия являет этот город! Город основательный, город, не терпящий возражений.
Ура! Или, как здесь говорят: Вау! Да здравствует Британия! Эта чистота кругом, особенно в туалетах, этот комфорт повсюду, эта эстетика жизни, этот стиль – невозможно, раз увидев, не поклониться и не признать превосходства.
В Москве мне выдали визу сроком на полгода. За это время мы с Рэйчел должны были пожениться, после чего я смог бы работать и ходатайствовать о какой-то особенной марьяжной визе. Но я прожил в Англии всего лишь три месяца. После чего оказался на Гомере. Как и почему это было, я и собираюсь рассказать, предложив вниманию читателей свой дневник.
Признаться, я всегда считал дневник несовершенной литературной формой, вопиющей о писательской слабости. Чего уж проще? Ставь даты да вписывай события. Но сейчас я понимаю: дневник интересен причастностью. Дневник – живое свидетельство, фиксация первых впечатлений, незамутнённых ни временем, ни собственными мудрованиями.
А потому позвольте предложить
Дневник Иннокентия Феотихтова
10.01.95.
Моему другу Максиму посвящается сие, написанное без прикрас, ибо не гнался за словом, а возжелал правдиво сказать всё, что хотел и как мог.
11.01.95. среда
Перечитал написанное вчера "посвящение" и залился краской. Неизвестно, с чего бы это я так зарисовался.
Хотя... Всё ещё не могу поверить, что я лондонец. Каждую секунду наслаждаюсь Европой. Спускаюсь завтракать в кафе и уже приобрёл свои привычки. Каждое утро заказываю черничные оладья с кленовым сиропом или лазанью. И то, и другое – дрянь. Особенно лазанья. Но я получаю удовольствие не от пищи, а от обстановки, в которой её поглощаю. Завтрак в кафе, лазанья – это вам не кусок варёной колбасы с кружкой растворимого кофе на тесной кухне.
Иногда, чтобы побаловать себя, заказываю сосиски или яичницу. Потом кофе "Латте" и шоколадный круассан. Чувствую себя буржуа.
Интересно, бывал ли Макс в этом кафе? Надо будет спросить его, а заодно зачитать моё "посвящение". Позавчера он звонил и сообщил приятную новость: "братья", кажется, оставили его в покое. Во всяком случае, в новом году никто из них не напоминал о себе.
Наверное, вся эта история с масонами нужна была для того, чтобы в один прекрасный день я заделался европейцем. Ха-ха-ха!!! Вау!!! Йес!!!
За Макса теперь я совершенно спокоен. И дело даже не в "братьях". Просто Виктория уехала в Сочи и ждёт там Макса. А Макс, похоже, не торопится следовать за ней. Рассказывал мне о какой-то официанточке из бара на Земляном валу. Уверял, что "это нимфа из огня и робости". Не очень понятно, но зато, пока она ходила перед Максом со своими подносами, он "впервые влюбился по-настоящему". Обещал нарисовать её в письме. Что ж, посмотрим на эту нимфу.
А моя нимфа готовится к свадьбе. Решено, что мы будем венчаться. Говорят, здесь венчают всех и со всеми. Так что недоразумений по поводу моего православного крещения быть не должно. После венчания в Лондоне мы отправимся в загородный дом родителей Рэйчел. Свадьба будет довольно скромной, но, вероятно, с прессой. Какие-то дружки Рэйчел сделают репортаж о бедном русском. Бедный русский – это я. Хи-хи-хи!
Меня просят подготовить небольшой speech о правах человека в России и о том, какие надежды я возлагаю на переезд в Великобританию. "Жаль, что ты не чеченец", – сказал Тим, журналист, который будет меня интервьюировать. Кажется, гей...
А пока наша квартира в районе Chelsea уже завалена журналами мод для новобрачных. Я говорю "наша", так как вполне обжился у Рэйчел.
Отличный райончик, между прочим. Почти под окнами у нас протекает Темза. Кругом полно всевозможных магазинов, лавок и ресторанов. Публика здесь роскошная и ленивая: на соседней улице два каких-то немолодых джентльмена каждый день играют в шахматы прямо на открытом воздухе.
Квартира у Рэйчел не слишком большая, но после нашей московской она кажется мне дворцом. Войдя в квартиру и поднявшись по маленькой лесенке, оказываешься в передней. Дальше кухня, гостиная с камином и спальня. Из гостиной в кабинет тоже ведёт лесенка. Рядом с кабинетом – ванная комната с окном, выходящим на какие-то крыши.
Наверное, все эти лесенки и окошки и создают неповторимый английский уют.
Спальня тоже в английском вкусе. Покрывало, занавески, абажуры ламп устроены из белой в голубые цветочки ткани. Даже стены обтянуты всё тем же весёленьким ситчиком. По-моему, очень мило.
Вчера Рэйчел призналась мне, что ровно семь недель до меня у неё не было секса. Немного странное заявление. Во-первых, пришло же в голову подсчитывать! Во-вторых, чувствую себя сексуальным рабом, вывезенным из колонии для утех, что, впрочем, приятно. Собственно странность только в формулировке. Она не говорит: "Как давно я не чувствовала себя желанной и любимой!" Или что-нибудь в этом роде.
Ведь можно сказать: "Жрать хочу!" А можно: "Хорошо бы перекусить!" Словесные предпочтения характеризуют говорящего...
И всё-таки она милая, моя Рэйчел. Так хлопочет... Временами мне кажется, что я люблю её.
Пожалуй.
Совсем немного.
Можно дать себе задание: полюбить её к свадьбе. Интересно, получится?