А потом его голос утонул в шуме машин, доносившемся с оживленной улицы, на которую через пару сотен ярдов выходил их маленький переулочек.
Анна оглянулась и обнаружила, что Молли выставляет на подоконник миски с ягодами, залитыми сливками.
- Я решила, что мы не станем переводить ягоды на Ричарда, - сказала Молли. - Ему все равно никогда ничего не нравится. Еще пива?
- Вообще-то к клубнике полагается вино, - сказала Анна в жадном предвкушении и помешала ягоды ложкой, чувствуя их мягкое уклончивое сопротивление ее движениям и шелковистую податливость сливок под шершавой корочкой из сахарного песка. Молли проворно наполнила бокалы вином и поставила их на белый подоконник. Солнечный свет, преломляясь сквозь стаканы, лег на белую краску алыми и желтыми ромбами, и две женщины, нежась в лучах солнца, сели у окна, вздыхая от удовольствия, вытянув вперед ноги, подставляя их уходящему теплу, и любуясь цветом ягод в ярких мисках и красного вина в бокалах.
Но вот зазвонил дверной колокольчик, и они обе инстинктивно подобрались и приняли более сдержанные позы. Молли снова высунулась из окна и закричала:
- Береги голову! - и бросила вниз завернутый в старый шарф ключ от двери.
Они пронаблюдали, как Ричард нагнулся, чтобы поднять ключ, даже не взглянув наверх, хотя он наверняка понимал, что Молли, уж она-то точно, выглядывает из окна.
- Он ненавидит, когда я так делаю, - сказала Молли. - Не странно ли это? После всех этих лет? И его способ это показать - просто притвориться, что ничего не было.
Ричард вошел в комнату. Это был мужчина средних лет, но выглядел он моложе своего возраста, благодаря прекрасному загару, полученному во время отпуска в Италии в самом начале лета. На нем были желтая футболка в обтяжку и новые легкие брюки: в течение всего года, и зимой и летом, по воскресеньям Ричард Портман одевался так, как будто едет за город. Он был членом разнообразных приличествующих ему по статусу теннисных и гольф-клубов, но никогда не играл, разве что когда этого требовали интересы бизнеса. Много лет назад Ричард обзавелся загородным домом; но он лишь отправлял туда семью, сам же там не появлялся, за исключением тех случаев, когда было желательно развлечь деловых партнеров на лоне природы. Он был горожанином до мозга костей. Выходные дни он проводил, заглядывая то в один клуб (паб, бар), то в другой. Ричард был мужчиной невысоким, смуглым, крепкого телосложения, даже слегка полноватым. Его круглое лицо, когда он улыбался, было весьма привлекательным, когда же Ричард не улыбался, оно имело упрямое и почти что мрачное выражение. Весь его основательный облик - чуть наклоненная вперед голова, внимательные немигающие глаза - указывал на его упрямую решимость.
Ричард нетерпеливым движением вернул ключ, свободно обмотанный алым шарфом, Молли. Она взяла его и, пропуская мягкую материю сквозь свои сильные белые пальцы, заметила:
- Собираешься провести оздоровительный денек за городом, Ричард?
Он сдержался и ничего на это не ответил, сухо улыбнулся и вгляделся в ослепительное сияние солнечного света, льющегося из белого окна. Различив в этом сиянии Анну, он невольно нахмурился, сухо кивнул и, поспешно присев в противоположном от них обеих углу, сказал:
- Молли, я не знал, что у тебя гости.
- Анна не гость, - сказала Молли.
Она сознательно сделала паузу и дала Ричарду время сполна насладиться зрелищем, которое они собою представляли: вот они праздно нежатся в лучах солнца, слегка развернувшись в его сторону и глядя на него благожелательно и вопросительно, а затем спросила:
- Ричард, хочешь вина? Или пива? Кофе? Или, может, чашку хорошего чаю?
- Если у тебя есть виски, выпью, пожалуй.
- Рядом с тобой, - сказала Молли.
Однако, заявив таким образом, как он явно считал, о своей мужественности, Ричард даже не шелохнулся.
- Я пришел, чтобы поговорить о Томми.
Он взглянул на Анну, которая вылизывала из своей мисочки остатки клубничного десерта.
- Но ты же уже обсуждал все это с Анной, насколько мне известно, так что теперь мы можем обсудить это втроем.
- Так Анна рассказала тебе…
- Нет, - сказала Молли. - Сегодня нам впервые наконец удалось встретиться.
- Так я нарушил ваш первый задушевный тет-а-тет. - Ричард искренне старался, чтобы это прозвучало добродушно и смиренно.
Однако это вышло у него неестественно и напыщенно, и обе женщины смутились.
Ричард резко встал.
- Уже уходишь? - осведомилась Молли.
- Я хочу позвать сюда Томми.
Он уже набрал полные легкие воздуха, готовясь испустить, как они знали, командный клич, когда Молли остановила бывшего мужа, сказав:
- Ричард, не кричи на него. Томми уже не ребенок. К тому же я не думаю, что он дома.
- Ясное дело, дома.
- Откуда ты знаешь?
- Он выглядывал из верхнего окна. Ты меня удивляешь: ты даже не знаешь, дома твой сын или нет.
- Ну и что? Я не веду за ним слежку.
- Все это прекрасно, ну и к чему это привело?
Теперь они в упор смотрели друг на друга, посерьезнев от неприкрытой взаимной враждебности. В ответ на его "Ну и к чему это привело?" Молли сказала:
- Я сейчас не стану дискутировать на тему, как следовало воспитывать Томми. Давай, прежде чем мы станем подсчитывать очки, дождемся, пока твои трое подрастут.
- Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать моих сыновей.
- А почему бы и нет? Мы обсуждали их сотни раз. А теперь, я думаю, ты и с Анной успел их обсудить.
Наступила пауза, во время которой каждый из них пытался совладать с гневом. Подруги были удивлены и встревожены тем, что он вспыхнул так быстро и с такой силой. История отношений Молли с Ричардом была такова. Они повстречались в 1935 году. Молли была глубоко вовлечена в дело поддержки республиканской Испании. Ричард тоже. (Но, как говорила Молли, когда Ричард вспоминал то время и трактовал его применительно к себе как досадную оплошность впадения в политическую экзотичность: "А кто же этим не увлекался в те дни?") Портманы, люди богатые, тут же решили, что это свидетельствует о незыблемости его коммунистических умонастроений, и лишили сына содержания. (Молли это описывала так: "Боже мой, оставили его без единого гроша!" Естественно, сам Ричард был в восторге. До этого родители никогда не воспринимали его всерьез. Он тут же предъявил им партийный билет.) У Ричарда в жизни был один-единственный талант - делать деньги, но в те дни его талант еще не проявился, и Молли содержала мужа в течение двух лет, пока он готовился стать писателем.
(Молли, но, конечно, позже, годы спустя: "Вы можете себе представить что-нибудь более банальное? Однако Ричард, разумеется, во всем и всегда должен быть как все. Все собирались стать великими писателями, буквально все! А вы знаете, какой по-настоящему ужасающий скелет хранится в коммунистическом шкафу, - в чем заключается страшная правда? А в том, что у каждого старого боевого партийного коня, - знаете, это такие люди, которые, как вам кажется, годами не думали ни о чем, кроме партии и ее интересов, - так вот, буквально у каждого из них где-нибудь припрятана старая рукопись или стопочка листков со стихами. Каждый собирался стать Горьким или Маяковским наших дней. Разве это не ужасно? Разве это не разрывает душу? Все они, все - неудавшиеся творцы. Я уверена, что за этим что-то стоит, если бы я только знала что".) После расставания с Ричардом Молли продолжала его содержать в течение еще многих месяцев, по своей доброте или же из жалости. Его отвращение к левым взглядам в политике, пришедшее к нему весьма внезапно, совпало с переменой в его отношении к Молли - Ричард стал считать, что она аморальна, распущена и богемна. Как бы там ни было, к счастью для нее, у него к тому времени случилась связь с какой-то девушкой, короткая, но получившая определенную огласку, что предотвратило получение им прав на Томми, чем он угрожал Молли. Потом Ричард был снова принят в лоно семьи Портманов и получил, как говорила Молли с ноткой дружелюбного соболезнования в голосе, "какую-то там работу в Сити". Она и по сей день в полной мере не осознавала того, каким могущественным человеком стал бывший муж, благодаря своему решению занять предложенную ему в то время должность. Потом Ричард женился на Марион, очень юной, доброй, милой и спокойной девушке, происходившей из довольно известной семьи. У них родилось трое сыновей.
Тем временем Молли, одаренная в столь многих областях, сначала занялась классическим танцем, но для балерины у нее было неподходящее телосложение; потом она пела и танцевала в каком-то ревю, но сочла, что это слишком фривольно; брала уроки рисования, но забросила их, когда началась война и она занялась журналистикой; оставила журналистику, чтобы участвовать в каких-то культурных мероприятиях, проводимых коммунистической партией; бросила и это занятие по той же причине, что и большинство людей ее типа, - это было невыносимо скучно; стала малоизвестной актрисой и, после многих метаний и страданий, смирилась с тем фактом, что она по своей природе - дилетантка. Источником, питавшим самоуважение Молли, было то, как она сама это определяла, что она не сдалась и не заползла в безопасную теплую норку. В безопасный брак.
А источником, питавшим ее тайное беспокойство, был Томми, из-за которого она вела с Ричардом многолетнюю битву. Ричард особенно осуждал бывшую жену за то, что она уехала на целый год, оставив Томми одного и предоставив его самому себе.
Он сказал, с горечью:
- За этот год, когда ты оставила Томми одного, я много раз с ним виделся и общался…
Она перебила его:
- Я ведь не раз уже объясняла, или пыталась объяснить, - я все продумала и решила, что Томми полезно пожить одному. Почему ты всегда говоришь о нем так, словно он маленький ребенок? Ему уже было девятнадцать с лишним лет, я оставила его в прекрасном доме, при деньгах, все было хорошо продумано и организовано.
- А почему бы тебе не признаться, что у тебя был вагон свободного времени, которое ты прекрасно провела, болтаясь по всей Европе, свободная от забот о Томми?
- Конечно, я прекрасно провела время, а почему бы и нет?
Ричард рассмеялся, громко и неприятно, а Молли сказала, нетерпеливо:
- Боже мой, конечно же, я была рада отдохнуть от сына, впервые с того дня, как я его родила. А почему бы и нет? А как насчет вас, - у тебя есть маленькая прекрасная Марион, по рукам и ногам связанная и привязанная к мальчикам, пока ты делаешь все, что хочешь, - и для тебя совсем другие правила. Я все пытаюсь тебе это объяснить, а ты все не слушаешь. Я не хочу, чтобы Томми превратился в одного из этих чертовых англичан, вечно живущих под гнетом матери. Я хотела, чтобы он от меня освободился. Да-да, не смейся, но это было неправильно, то, что он и я всегда вместе жили в этом доме, всегда в таком тесном общении, когда буквально каждый шаг одного из нас - на виду у другого.
Ричард раздраженно скривился:
- О да, знаю я эти твои убогие теории по этому вопросу.
Тут вмешалась Анна:
- Не только Молли, а и все женщины, которых я знаю, - я имею в виду - настоящие женщины, - боятся, что их сыновья вырастут такими, как… и у них есть все основания для беспокойства.
В ответ на это Ричард бросил на Анну враждебный взгляд, а Молли пристально посмотрела на них обоих.
- Какими такими, Анна?
- Я бы сказала, - пояснила Анна наигранно любезно, - такими несколько недовольными своей сексуальной жизнью. М-м-м… или же ты считаешь, что это слишком жесткая формулировка?
Ричард покраснел, лицо его вдруг стало уродливо темным, и снова повернулся к Молли, говоря ей:
- Хорошо, я не утверждаю, что ты преднамеренно сделала то, чего тебе делать не следовало.
- Спасибо.
- Но что, черт возьми, с ним происходит? Томми не сдал прилично ни одного экзамена, он не пошел учиться в Оксфорд, и теперь он просто сидит, размышляет и…
И Анна, и Молли расхохотались, услышав слово "размышляет".
- Мальчик беспокоит меня, - продолжал Ричард. - Он меня действительно беспокоит.
- Он и меня беспокоит, - сказала Молли рассудительно. - Именно это мы и собираемся обсудить, правда?
- Я предлагаю ему то одно, то другое. Я приглашаю Томми в такие места, где он может завести знакомства, которые пойдут ему на пользу.
Молли снова рассмеялась.
- Пожалуйста, можешь смеяться и фыркать. Но вообще-то ситуация такова, что смешного мало.
- Когда ты говоришь о том, что пойдет Томми на пользу, я всегда сначала думаю, будто ты имеешь в виду его эмоциональное состояние, его чувства. И я вечно забываю, какой ты претенциозный парень, и какой ты сноб.
- Слова не могут по-настоящему ранить, - сказал Ричард с неожиданным чувством собственного достоинства. - Ты ведешь один образ жизни, я - другой. Все, что я пытаюсь сказать, так это то, что я в состоянии предложить мальчику… ну, все, что он пожелает. А ему просто неинтересно. Другое дело, если б он занимался чем-нибудь созидательным с людьми твоего круга.
- Ты всегда говоришь так, словно я пытаюсь настроить Томми против тебя.
- Именно это ты и делаешь.
- Если ты имеешь в виду, что я всегда открыто высказывала свое мнение о твоем образе жизни, о твоих ценностях, о твоем понимании того, что такое успех и как к нему идти, и всякое такое прочее, то да, - именно это, разумеется, я и делала. А с какой стати ты ожидал, что я заткнусь и стану молчать о своих убеждениях? Но я всегда говорила Томми: вот, это твой отец, ты должен познакомиться с тем миром, в котором он живет, ведь он же, в конце концов, существует.
- Великодушно с твоей стороны.
- Молли всегда подталкивает сына к более частым встречам с тобой, - вставила Анна. - Да, это так. Я и сама всегда так делаю.
Ричард нетерпеливо кивнул, давая понять, что их разговоры не имеют значения.
- Ты в детях совершенно ничего не понимаешь, Ричард. Они не любят, когда их мир раскалывается. Посмотри, с кем он общается через меня: это художники, писатели, актеры и так далее.
- И политики. О товарищах не забывай.
- Да, и что? Мальчик вырастет, что-то понимая о том мире, в котором он живет, а это несколько больше, чем будут знать твои трое - Итон и Оксфорд, вот что их ждет, всех троих. А Томми знает разных людей. Он видит мир не так, как его видят обитатели тихой заводи высшего класса.
Анна сказала:
- Если вы будете продолжать в том же духе, вы ни к чему не придете. - Ее голос прозвучал слишком раздраженно, и она попыталась выправить свой тон, пошутив: - Вся беда в том, что вам двоим ни в коем случае нельзя было вступать в брак, а вы это сделали, или, по крайней мере, вам ни в коем случае не следовало заводить ребенка, а вы и это сделали…
В ее голосе опять зазвучало раздражение, и она опять попыталась его унять, говоря:
- Вы хоть отдаете себе отчет в том, что оба повторяете одно и то же, год за годом, год за годом? Может, пора уже признать, что вы не можете сойтись во мнении ни по одному из обсуждаемых вопросов, да и покончить наконец с этими разговорами?
- Как мы можем покончить с разговорами, когда речь идет о Томми? - сказал Ричард очень громко, в голосе его звучала досада.
- А ты не можешь не кричать? - сказала Анна. - Откуда ты знаешь, может, Томми слышит каждое слово? Может, именно в этом и заключается его проблема. Он, должно быть, ощущает самого себя неким яблоком раздора.
Молли быстро подошла к двери, открыла ее и прислушалась.
- Ерунда, я слышу, как он наверху печатает на машинке.
Она вернулась на свое место и сказала:
- Анна, ты меня утомляешь, когда делаешься такой английской-английской, с поджатыми губками.
- Я очень не люблю, когда говорят громко.
- А я еврейка, и мне нравится, когда говорят громко.
На лице Ричарда опять явственно отразилось страдание.
- Да, и ты называешь себя мисс Джейкобс. Мисс. Из соображений права на независимость и на самоидентификацию, - что бы это ни значило. А у Томми в результате такая вот мать - мисс Джейкобс.
- И в этом тебя раздражает не "мисс", - сказала Молли весело. - Тебя раздражает "Джейкобс". Ты всегда был антисемитом.
- Проклятие, - простонал Ричард.
- А скажи мне, сколько человек из круга твоего дружеского общения - евреи?
- Если верить тебе, у меня нет дружеского общения, а есть только деловое.
- Разумеется, за исключением твоих девушек. Я с интересом для себя отметила, что после меня три из четырех твоих женщин были еврейками.
- Боже милостивый, - сказала Анна. - Я ухожу домой.
И она действительно слезла с подоконника. Молли засмеялась, встала и подтолкнула ее назад, к окну.
- Ты должна остаться. Будь председателем нашего собрания. Судя по всему, он нам очень нужен.
- Очень хорошо, - сказала Анна, решительно. - Я им буду. Итак, прекратите биться друг с другом. К чему все это, в конце-то концов? Ведь по сути мы едины во мнении, и мы выносим один и тот же вердикт, не так ли?
- Разве? - спросил Ричард.
- Да. Молли считает, что ты должен предложить Томми работу где-нибудь там у себя.
Как и Молли, Анна автоматически начинала говорить несколько презрительно, как только речь заходила о мире Ричарда. Он раздраженно усмехнулся:
- Где-нибудь там у меня? Ты действительно хочешь этого, Молли?
- Если мне позволят высказаться, то да, я этого хочу.
- Ну вот, - сказала Анна. - Нет даже никаких оснований для споров.
Теперь Ричард налил себе виски, с забавно смиренным видом; а Молли сидела и ждала, с тем же забавно смиренным видом.
- Так решение принято? - сказал Ричард.
- Совершенно очевидно, что нет, - сказала Анна. - Потому что с этим решением должен согласиться и сам Томми.
- Итак, мы вернулись к тому, с чего начинали. Молли, а могу я узнать, почему ты не боишься отпускать своего драгоценного сына к служителям мамоны?
- Потому что я так его воспитала - он хороший человек. С ним все в порядке.
- То есть я не смогу его испортить? - Ричард говорил, улыбаясь и явно подавляя свой гнев. - А могу я спросить, на чем зиждется столь невероятная уверенность в истинности твоих ценностей? Ведь за последние пару лет они не раз подвергались ощутимым ударам? Не так ли?
Женщины обменялись взглядами, словно говоря друг другу: он должен был это сказать, давай не будем обращать на это внимания.
- А тебе не приходило в голову, что настоящая причина проблем Томми - это то, что он полжизни провел в окружении коммунистов или так называемых коммунистов, - большинство из тех, кого он знал, были так или иначе в это замешаны. А теперь все они выходят из партии, или уже вышли, - так не думаешь ли ты, что это могло возыметь свое действие?
- Ну да, очевидно.
- Очевидно, - сказал Ричард, раздраженно усмехаясь. - Как у тебя все просто, - но как дорого обошлись твои ценности, - Томми был воспитан на представлениях о красе и свободе доблестной советской родины.
- Ричард, я не стану обсуждать с тобой политические вопросы.
- Да, - вставила Анна, - вам, конечно, не стоит обсуждать политические вопросы.
- А почему бы и нет, если это имеет отношение к делу?
- Потому что ты их не обсуждаешь, - сказала Молли. - Ты просто произносишь газетные штампы.