- Хорошо, а могу я описать это следующим образом? Два года назад вы с Анной носились с одного митинга на другой и брались за организацию всего, что под руку подвернется…
- Я, во всяком случае, ничего этого не делала, - сказала Анна.
- Не придирайся к словам. Уж Молли-то точно все это делала. А что теперь? России дана отставка, а что сталось с товарищами? Насколько я могу судить, большинство из них либо переживают нервный срыв, либо заколачивают неплохие деньги.
- Дело в том, - сказала Молли, - что социализм в нашей стране находится в состоянии упадка.
- Как и во всех остальных местах.
- Хорошо. Если ты хочешь сказать, что одна из проблем Томми заключается в том, что он был воспитан на идеях социализма, а сейчас быть социалистом нелегко, то да, мы, конечно, с тобой согласимся.
- Королевское "мы". Социалистическое "мы". Или просто мы - Молли и Анна?
- Социалистическое, чтобы удержаться в рамках обсуждаемой тематики, - сказала Анна.
- И все же за последние два года вы полностью сменили убеждения.
- Нет, не сменили. Это просто вопрос того, как относиться к жизни.
- Вы хотите, чтобы я поверил, будто ваше отношение к жизни, а оно представляет собой, насколько я могу судить, некую разновидность анархии, и есть социалистические взгляды?
Анна взглянула на Молли; Молли едва заметно качнула головой, но Ричард это заметил и сказал:
- Не будем пускаться в дискуссии при детях, да? Такое ко мне отношение? Что меня изумляет, так это ваша немыслимая самоуверенность. Молли, откуда в тебе это? Что ты собой представляешь? И это в тот момент, когда ты получила роль в шедевре под названием "Крылья купидона".
- Мы, второстепенные актрисы, не выбираем себе ролей. Кроме того, я болталась без дела целый год и сейчас сижу без гроша.
- Так твоя уверенность в себе основана на том, как ты болталась без дела? Она, безусловно, не может быть основана на твоей профессиональной деятельности.
- Я требую, чтобы вы замолчали, - сказала Анна. - Я председатель, и я закрываю эту дискуссию. Предметом нашего разговора должен быть Томми.
Молли проигнорировала слова Анны и бросилась в атаку.
- То, что ты говоришь обо мне, может быть - правда, а может быть - и нет. Но в чем причина твоей самоуверенности? Я не хочу, чтобы Томми стал бизнесменом. Ты сам вряд ли являешься ходячей рекламой такой жизни. Любой может стать бизнесменом, а что, ты мне часто так говорил. Да ладно, Ричард, вспомни, сколько раз ты забегал ко мне повидаться и сидел вон там, жалуясь, что жизнь твоя - пуста и бессмысленна?
Анна сделала быстрое предупреждающее движение, и Молли сказала, пожимая плечами:
- Согласна, я говорю бестактные вещи. А почему я должна вести себя тактично? Ричард утверждает, якобы моя жизнь не представляет собой ничего особенного, что же, я согласна, а что можно сказать о его жизни? Вот, твоя несчастная Марион, с которой обращаются просто как с домохозяйкой, или же, как с хозяйкой твоего дома, но никогда как с человеком. Или твои мальчики, которых пропускают через мельницу высшего класса просто потому, что ты так хочешь, и у них нет выбора. Все эти твои маленькие дурацкие интрижки. Почему считается, что все это должно производить на меня большое впечатление?
- Я вижу, что вы все-таки успели меня обсудить, - сказал Ричард, глядя на Анну с нескрываемой враждебностью.
- Нет, не успели, - сказала Анна. - Во всяком случае, ничего сверх того, что мы говорим друг другу годами. Сейчас речь идет о Томми. Он пришел ко мне повидаться, и я сказала ему, что он должен пойти и повидаться с тобой, Ричард, и посмотреть, не найдется ли для него какой-нибудь работы эксперта, пусть это будет не бизнес, глупо заниматься просто бизнесом, а что-то творческое, как, например, работа в ООН или в ЮНЕСКО. Он ведь мог бы туда попасть с твоей помощью, правда?
- Да, мог бы.
- А что он сказал, Анна? - спросила Молли.
- Томми ответил, что хочет, чтобы его оставили в покое, чтобы он мог подумать. А почему бы и нет? Почему бы мальчику не подумать и не поэкспериментировать с жизнью, если он хочет именно этого? С какой стати мы должны на него давить?
- Беда Томми в том, что на него никогда не давили, - сказал Ричард.
- Спасибо, - сказала Молли.
- Ему никогда не показывали, в какую сторону двигаться. Молли просто предоставляла сына самому себе, будто он был взрослым, всегда. Как вы думаете, как ребенок должен все это понимать - свобода, составь сам свое мнение обо всем, я не собираюсь ни в чем на тебя давить; и в то же время - все эти товарищи, дисциплина, самопожертвование, раболепное отношение к власти…
- Вот что ты должен сделать, - сказала Молли. - Ты должен найти такое место где-нибудь там у себя, где все не сводится к деланию денег, продвижению бизнеса и к войнам за долю. Словом, поищи для Томми что-нибудь творческое. Потом предложи это место Томми, и пусть он сам примет решение.
Ричард, а лицо его буквально пылало от гнева над слишком желтой, слишком тесной футболкой, все смотрел и смотрел в свой стакан с виски, который он крепко сжимал обеими руками.
- Спасибо, - сказал он наконец. - Я так и сделаю.
Он говорил с такой упрямой уверенностью в высоком качестве того, что намеревался предложить своему сыну, что Анна и Молли снова переглянулись, приподняв брови: мол, ясно, весь разговор, как обычно, прошел впустую. Ричард перехватил этот взгляд и сказал:
- Вы обе так невероятно наивны.
- В вопросах бизнеса? - уточнила Молли, рассмеявшись громко и весело.
- В вопросах большого бизнеса, - спокойно сказала Анна, забавляясь этим поворотом разговора, поскольку, общаясь с Ричардом, она с удивлением осознала истинную степень его могущества. Для нее его образ в связи с этим не стал более масштабным, а, напротив, как-то съежился на фоне мощного международного капитала. И Анна полюбила Молли еще больше за то, что она не испытывала никакого уважения к этому человеку, который когда-то был ее мужем и который сейчас представлял собой одну из основных финансовых сил всей страны.
- Ох-ох, - простонала Молли, нетерпеливо.
- Очень большого бизнеса, - сказала Анна, смеясь, пытаясь донести до Молли свою мысль, но эта артистка отмела ее простым пожиманием плеч, тем одним из характерных своих жестов, когда она энергично пожимала плечами, широко разводя при этом руки с ладонями вывернутыми наружу, а затем медленно опуская ладони на колени.
- Я впечатлю ее этим позже, - сказала Анна Ричарду. - По крайней мере, постараюсь.
- О чем это вы? - спросила Молли.
- Ничего не получится, - сказал Ричард, саркастично, раздраженно, с горечью. - Знаешь ли ты, что за все эти годы Молли меня даже ни разу ни о чем не спросила? До такой степени ей все это безразлично.
- Ты оплачивал обучение Томми в школе, и это все, что мне от тебя было нужно.
- Многие годы ты выставляла Ричарда перед всеми как - ну, как какого-то мелкого предпринимателя, как мелкого бакалейщика, который вдруг пробился наверх, - сказала Анна. - А оказывается, он все это время был финансовым магнатом. Да, именно так. Настоящим воротилой бизнеса. Одним из тех, кого мы должны ненавидеть - из принципа, - добавила Анна, смеясь.
- Неужели? - заинтересовалась Молли, разглядывая своего бывшего мужа с легким удивлением, вызванным тем, что этот обычный и, с ее точки зрения, не очень умный человек вообще может из себя что-то представлять.
Анна прочла мысли подруги, заметив выражение ее лица (а она сама думала так же), и рассмеялась.
- Боже мой, - сказал Ричард. - Говорить с вами обеими - это все равно что беседовать с парочкой дикарей.
- А что такое? - удивилась Молли. - Нас что, должно это впечатлять? Ты даже не сам всего этого добился. Ты это просто унаследовал.
- Какая разница? Важен сам факт. Возможно, сама система и плоха. Спорить с этим я не собираюсь, а ни с одной из вас спорить вообще невозможно, вы обе разбираетесь в экономических вопросах не лучше мартышек, но именно эта система лежит в основе жизни страны.
- Ну да, конечно, - сказала Молли. Она все еще держала руки на коленях, ладонями вверх. А теперь она их перевернула и аккуратно сдвинула, невольно подражая движению ребенка, готовящегося выслушать урок.
- Но почему надо презирать эту систему? - Ричард, собиравшийся, судя по всему, развить свою мысль дальше, заметил слегка насмешливое движение ее рук и замолчал.
- Господи! - сказал он, сдаваясь.
- А мы ее и не презираем. Она слишком… безлика, что ли, чтобы ее презирать. Мы презираем… - Молли проглотила слово "тебя" и, словно почувствовав вину из-за того, что она на мгновение позабыла о правилах хорошего тона, позволила своим рукам изменить положение, и теперь они больше уже не выражали молчаливого и дерзкого сопротивления. Она быстро убрала их с глаз долой, убрала за спину. Анна, наблюдая за подругой, подумала с легким веселым изумлением: "Если бы я сказала Молли, что она заставила Ричарда замолчать просто тем, что насмехалась над ним при помощи своих рук, она бы вообще не поняла, о чем это я. Как здорово, что она умеет делать такие вещи, какая же она счастливица…"
- Да, я знаю, что вы меня презираете. Но почему? Потому что ты - наполовину состоявшаяся актриса, а Анна однажды написала книгу?
Руки Анны инстинктивно вспорхнули, пальцы ее при этом ненароком трогательно задели колено Молли, и она сказала:
- Ричард, какой же ты занудный.
- Дело совсем не в этом, - сказала Молли.
- Да уж конечно.
- Дело в том, что мы не сдались, - сказала Молли, серьезно.
- В каком смысле?
- Если ты не понимаешь, мы не сможем тебе этого объяснить.
Ричард был готов в ярости вскочить со стула, - Анна видела, как мышцы его ног напряглись и задрожали. Чтобы предотвратить эту вспышку, она, переводя огонь на себя, быстро проговорила:
- В том-то и дело, ты все говоришь и говоришь, но ты так далек от того… от того, что реально, ты никогда ничего не понимаешь.
И этот маневр ей удался. Ричард всем телом развернулся к Анне, наклонившись вперед так, что прямо перед ней оказались его теплые гладкие загорелые руки, покрытые легкими золотистыми волосками, его обнаженная загорелая шея, его загорело-красное разгоряченное лицо. Она слегка откинулась назад с невольным выражением неприязни, когда он заговорил:
- Знаешь, Анна, мне выпала честь познакомиться с тобой поближе, чем это было раньше, и я совсем не могу сказать, будто у меня сложилось впечатление, что ты знаешь, чего ты хочешь, знаешь, что ты думаешь, или же, что ты понимаешь, как следует действовать.
Анна, чувствуя, что краснеет, с трудом посмотрела ему в глаза и проговорила, нарочито растягивая слова:
- Ну, может быть, тебе не нравится как раз то, что я все-таки знаю, чего хочу, что я всегда готова к экспериментам, никогда не пытаюсь себя обмануть и принять второсортицу за нечто большее, и всегда знаю, когда следует сказать "нет". А?
Молли, быстро переводя взгляд с одного из них на другую, выдохнула, издала восклицание своими руками, сначала резко опустив их вниз и разведя, с большим чувством, а затем уложив на колени, и непроизвольно кивнула, - отчасти потому, что она утвердилась в своем подозрении, а отчасти - потому, что одобрила резкость Анны. Она сказала:
- Ну? В чем дело? - протянув это так надменно, что Ричард отвернулся от Анны и стал смотреть на нее. - Если ты снова вздумал нападать на нас за то, что мы живем так, как мы живем, то, учитывая твою собственную личную жизнь, я могу сказать только одно - тебе лучше помолчать.
- Я придерживаюсь установленных порядков, - сказал Ричард с такой готовностью соответствовать всему тому, чего они от него и ожидали, что они обе, совершенно одновременно, громко расхохотались.
- Да, дорогой, мы это знаем, - сказала Молли. - Ну, и как поживает Марион? Мне бы очень хотелось это знать.
В третий раз Ричард повторил:
- Я вижу, вы это обсуждали.
А Анна сказала:
- Я рассказала Молли, что ты ко мне заходил. Я рассказала ей и то, чего не сказала тебе, - что и Марион ко мне заходила.
- Ну, говори, - сказала Молли.
- Понимаешь, - сказала Анна, будто Ричарда с ними не было, - Ричард переживает из-за того, что Марион представляет собой проблему.
- В этом нет ничего нового, - ответила Молли, тем же тоном.
Ричард сидел неподвижно, переводя взгляд с одной женщины на другую. Они ждали; они были готовы сменить тему, были готовы к тому, что он встанет и уйдет, были готовы к тому, что он начнет оправдываться. Но он сидел молча. Казалось, его завораживало это зрелище: вот сидят они обе, прямо-таки излучая неприкрытую враждебность, представляя собой этакий насмешливый судейский союз, выносящий ему вердикт. Он даже покивал головой, словно говоря: "Так-так, продолжайте".
Молли сказала:
- Как все мы знаем, Ричард женился на женщине, находившейся по своему положению ниже него, - ах, нет, разумеется, не по социальному положению, он благоразумно позаботился, чтобы с этим было все в порядке, кавычки открываются, - она обычная милая женщина, - кавычки закрываются, хотя, к счастью, на боковых ответвлениях ее семейного древа там и сям сидят лорды и леди, и их имена, я уверена, смотрятся весьма убедительно на официальных бланках различных компаний.
При этих словах Анна фыркнула - лорды и леди не имели ни малейшего отношения к тем денежным потокам, которые находились под контролем Ричарда. Но Молли проигнорировала это вторжение в ее речь и продолжила:
- Разумеется, практически все известные нам мужчины женаты на обычных милых ужасающих женщинах. Бедные они, бедные. Но вышло так, что Марион - хороший человек, и она отнюдь не дура, но вот уже пятнадцать лет она замужем за человеком, который заставляет ее чувствовать себя дурой…
- Что бы они, все эти мужчины, делали без своих глупых жен? - вздохнула Анна.
- Ох, я даже не могу себе представить. Когда я хочу испытать настоящее отчаяние, я вспоминаю всех блистательных мужчин, которых я знаю, и их глупых жен. От этих мыслей сердце просто разрывается на части, честно-честно. И вот, вернемся к нашей обычной глупой Марион. Разумеется, Ричард хранил ей верность ровно столько, сколько это делает и большинство других мужчин, - а именно до ее первого отъезда в родильный дом.
- К чему копаться в таком далеком прошлом? - невольно воскликнул Ричард, будто бы они вели серьезный разговор, и снова у обеих женщин случился приступ смеха.
Молли резко прекратила смеяться и сказала серьезно, но с нетерпением:
- Черт возьми, Ричард, что за идиотизм? Ты занят только тем, что жалеешь самого себя, потому что Марион - твоя ахиллесова пята, и при этом ты спрашиваешь - к чему копаться в прошлом?
И она, уже окончательно посерьезнев, явно обвиняя его, резко бросила ему в лицо:
- Когда Марион поехала в родильный дом…
- Это было тринадцать лет назад, - сказал Ричард, обиженно и с горечью.
- …ты сразу же приехал ко мне. Похоже, ты считал, что я тут же упаду с тобой в постель, и твоя мужская гордость была даже серьезно задета тем, что я этого не сделала. Помнишь? И вот теперь мы, свободные женщины, знаем, что в тот самый момент, когда жены наших друзей-мужчин отправляются в родильный дом, драгоценные Томы, Дики, Гарри прямиком мчатся к нам, они всегда хотят переспать с какой-нибудь подругой своей жены, Бог знает почему, такой вот занимательный психологический феномен, наблюдаемый столь часто, и это факт. Я в таких случаях отказываю, и я не знаю, к кому ты тогда отправился…
- Почему ты думаешь, что я вообще к кому-то отправился?
- Потому что Марион знает об этом. Какая жалость, что эти вещи всегда выплывают наружу. И с тех пор через тебя прошла целая вереница девушек, и Марион всегда все о них знала, так как у тебя есть потребность признаваться жене в своих грехах. А в противном случае это было бы не так увлекательно, правда же?
Ричард сделал движение, как будто он собрался встать и уйти, - Анна видела, как его тело напряглось, а потом расслабилось. Он передумал и остался сидеть неподвижно. Его губы сложились в какую-то странную улыбочку. Он выглядел как человек, который принял решение улыбаться под ударами хлыста.
- Тем временем Марион родила и стала растить троих детей. Она была глубоко несчастна. Время от времени ты ронял, словно невзначай, такую фразу: "А может, было бы и неплохо, если бы и ты завела себе любовника, - чтобы несколько уравнять положение дел". Ты даже высказывал предположение, что она слишком типичная представительница среднего класса, что она так утомительно традиционна…
Тут Молли сделала паузу и усмехнулась Ричарду.
- И в самом деле, какой же ты маленький напыщенный лицемер! - сказала она, почти дружелюбно. Дружелюбно и с нотой сожаления. И снова Ричард как-то неловко шевельнулся и, словно в состоянии гипноза, проговорил:
- Продолжай.
Потом, поняв, что он уже сам практически напрашивается, он поспешил добавить:
- Мне интересно послушать, как ты все это трактуешь.
- Но ведь ничего нового ты не слышишь, правда? - сказала Молли. - Насколько я помню, я ведь никогда и не скрывала того, что думаю о твоем отношении к Марион. Ты пренебрегал ею всегда, за исключением первого года вашего брака. Пока дети были маленькими, она тебя никогда и не видела. Кроме тех случаев, когда она должна была развлекать твоих деловых партнеров, или же устраивать роскошные приемы и вечеринки, или участвовать в какой-либо еще такого рода чепухе. А для нее самой - ничего. А затем один мужчина заинтересовался ею, а Марион была так наивна, что думала, что ты не станешь возражать, - в конце концов, ты же часто говорил, когда она расстраивалась из-за твоих девушек, а почему бы и тебе не завести любовника. И у нее случился роман, и вот тут-то и началось. Ты не мог этого вынести, ты начал ей угрожать. И тогда тот человек захотел на ней жениться и принять всех троих ее детей, да-да, Марион была настолько ему дорога. Но нет. Внезапно ты стал воплощением нравственности, строгой морали, ты принялся неистовствовать, словно пророк из Ветхого Завета.
- Он был слишком для нее молод, их отношения не продлились бы долго.
- Ты хочешь сказать, что Марион, возможно, не нашла бы с ним своего счастья? Тебя волновало ее счастье? - сказала Молли, презрительно рассмеявшись. - Нет, было задето твое самолюбие. Ты и впрямь изо всех сил старался заново влюбить жену в себя: все эти сцены ревности, любовь и поцелуи вплоть до того момента, пока она не порвала с ним окончательно. И именно в тот момент, когда ты почувствовал, что Марион окончательно твоя, почувствовал себя в безопасности, ты полностью утратил к ней интерес и тут же вернулся к своим секретаршам на модных диванах в прекрасном огромном офисе. И ты считаешь, что это так уж несправедливо, что Марион несчастна, что она устраивает сцены и пьет больше, чем ей следовало бы. Или же будет лучше, если я скажу: больше, чем следовало бы жене человека твоего статуса? Ну, Анна, изменилось ли что-нибудь с тех пор, как я уехала год назад?
Ричард сказал сердито:
- Не надо из всего этого устраивать представление в дурном вкусе.
Теперь, когда в разговор вовлекалась Анна и это переставало быть его собственной битвой с бывшей женой, он вышел из себя.
- Ричард приходил спросить меня, считаю ли я, что это будет оправданной мерой - куда-нибудь отправить Марион. Потому что она оказывает дурное влияние на мальчиков.