1
Бай Хуэй - семнадцатилетняя девушка, ученица второго класса высшей ступени средней школы. Одетая в зеленую военную форму, она стоит в одной шеренге с одноклассниками, блокирующими улицу, словно военный патруль в захваченном городе.
Позади - здание их школы. Сегодня около него проходит совместный митинг нескольких школ. Бай Хуэй и ее товарищам поручено охранять место митинга.
У каждого охранника на левом рукаве горит красная повязка. В том уже ушедшем в прошлое, но незабываемом времени, о котором теперь слагают песни, ее носили и красноармейцы, и рабочие бригады, и члены крестьянских союзов. Это знак справедливости, славы и силы. Бай Хуэй чувствует, что носить повязку в такой день не просто почетно. Это означает еще, что суровая борьба былых времен стала теперь и ее делом, что долг красного бойца лежит и на ее плечах. У каждого школьника в руках деревянная копия армейской винтовки. Но им кажется, что это не символическое, а настоящее оружие и оно поможет им уничтожить остатки старого мира.
Пламя гнева жжет грудь Бай Хуэй. Оно горит ясно-ясно, и две его искорки сверкают в глазах девушки. Два колючих огонька горят под ее вздернутыми бровями. Чистое и светлое лицо девушки холодно, как лед. Приподняв крошечный подбородок, выставив вперед чуть припухлую грудь, она обеими руками сжимает деревянную винтовку. Весь ее облик выражает решимость сражаться за правду.
Как все ученицы, она заложила косу под фуражку. Штаны на ней совсем новые, а куртка - от военной формы отца, выбеленной дождями и выжженной солнцем во время Великого похода. Закопченная, пробитая пулями, с дыркой от штыка на рукаве. Но эта дырка скрыта заплатой из такой же зеленой материи. Тоненький шов - память о погибшей маме. Отец очень бережет его. Что ни говори, а, когда Бай Хуэй надевает эту форму, она сразу же чувствует себя сильной и храброй.
Штаны ей великоваты. Она ведь еще не вытянулась в полный рост. Матерчатый ремень туго стягивает талию, отчего штаны топорщатся, но зато кажутся немного короче.
Сзади кто-то окликнул ее. Она обернулась.
К ней подбежал долговязый парень в зеленой военной форме и кедах. Он хорошо сложен, у него длинное, вытянутое лицо с правильно очерченными скулами. Его большие глаза ярко сияют, только вот посажены они близко друг к другу и почти сходятся у высокого прямого носа. Его зовут Хэ Цзяньго. Он учится в одном классе с Бай Хуэй. Когда-то он был заместителем секретаря комсомольского комитета школы, а Бай Хуэй была членом комитета. Теперь комсомола больше нет, понятий "школа", "учителя", "товарищи по учебе" тоже не существует. Теперь все они стали одной большой армией хунвэйбинов. Хэ Цзяньго получил звание командира роты, Бай Хуэй - командира взвода. Да, верно! На груди командира роты и взвода всегда болтается блестящий металлический свисток.
- Бай Хуэй, когда кончится митинг, паршивцы, которых исключат из школ, должны будут выйти здесь. Мы соберем своих людей и, когда они пойдут, еще раз хорошенько им всыплем!
У Бай Хуэй плотно сжаты губы. Почти не открывая рта, она выдавила из себя:
- Понятно!
Бай Хуэй дунула в свисток и отдала приказание. Бойцы ее отделения повернулись кругом и направили винтовки на ворота школы.
Большие железные ворота выкрашены в красный цвет, на цементном столбе висит школьная вывеска. Название школы недавно изменили, но еще не успели написать новую вывеску, а просто заклеили старую желтой бумагой и начертили на ней черными иероглифами: "Средняя школа Хунъянь". Стены по обе стороны от ворот сплошь завешаны дацзыбао. Эти дацзыбао разоблачали, обвиняли, призывали к ответу "преступников", еще вчера стоявших на трибунах. Бесчисленные проклятия и ругательства слились в один истошный крик. "В нашей школе должен быть великий бунт!", "Решительно разобьем школьный партийный комитет!", "Вымести всю нечисть!" - кричали развешенные среди дацзыбао лозунги. Учебное помещение школы, здание школьной канцелярии, библиотека и мастерская от основания до третьего этажа тоже залеплены дацзыбао. Куда ни посмотришь - всюду исписанные листы бумаги. Над крышей развевался красный флаг, рядом стояли несколько человеческих фигурок в зеленой форме. Приглядевшись, можно было увидеть, что они размахивают руками.
В школьном парке шла последняя часть митинга критики и борьбы: скандирование лозунгов. Рота за ротой непрерывно взрывались криком, словно по очереди палили батареи пушек. Долетавший из-за школьных ворот шум волновал сердце Бай Хуэй, словно гром боевых барабанов. Щеки ее разрумянились, жилки на руках, сжимавших винтовку, набухли.
Хэ Цзяньго большими шагами подбежал к взводу и громко крикнул:
- Товарищи! Сейчас мимо нас пройдут враги. Как нужно поступать с врагами?
Голос его звенел, как колокольчик.
- Бить! - в один голос выкрикнуло отделение.
Хэ Цзяньго удовлетворенно кивнул и бросил взгляд на Бай Хуэй.
Бай Хуэй не произнесла ни слова. В душе у нее были припасены слова покрепче.
Ворота открылись.
Стали выходить те, кого заклеймили как "преступников". Они шли, свесив головы, с опущенными руками, медленно передвигая ноги. По сторонам шагали школьники с винтовками, словно вели колонну пленных.
Мало-помалу Бай Хуэй разглядела всех. Высоких, низких, мужчин, женщин, толстых, тонких, седых, с проседью в волосах, черноволосых; были и бритые наголо. Для них больше не светило солнце. Озлобленность, уныние, покорность. Позади них толпа учащихся выкрикивала лозунги.
Хэ Цзяньго сказал ей на ухо:
- Оставь узкий проход и прикажи им идти по одному. Пусть покаются. Кто честно признает вину, того выпустим. Того, кто не покается честно, хорошенько проучим.
Линия ограждения расступилась, оставив узкий проход.
Бай Хуэй со своей деревянной винтовкой встала с одной стороны, Хэ Цзяньго, заложив руки за спину и напустив на себя важный вид, встал с другой. Первый пленный подошел к пропускному пункту и остановился перед наставленной на него винтовкой Бай Хуэй.
- Ты кто такой?
- Я? - Худой человек с длинными волосами поднял голову и сказал: - Я служащий библиотеки. В прошлом я исполнял… исполнял особые поручения Статистического управления гоминьдана… Но с этим давно уже кончено.
- Ну ты, вонючка! - сердито заорал Хэ Цзяньго. - Что значит "кончено"? Сегодня это не считается! Ты прихвостень идущих по ревизионистскому и капиталистическому пути! Буржуазные реакционеры замышляли измену, они хотели использовать таких, как ты, для того, чтобы сорвать наступление рабочего класса! Если бы не твои идущие по каппути покровители, тебя уже давно бы стерли в порошок! И ты еще не признаешь своей вины?
- Я виноват, я очень виноват! Я выполнял особые поручения. Мои преступления перед народом невозможно искупить…
Человек покорно сказал то, что требовали от него Хэ Цзяньго и стоявшая вокруг толпа. Он не посмел больше отпираться и лишь украдкой бросил взгляд на Бай Хуэй. Бай Хуэй увидела, какое у него злое лицо - желтое, без единой кровинки, вытянутое и напоминающее по форме подошву, с отвислыми щеками, прорезанными глубокими морщинами. Уголки его рта загибаются вниз, как у человека, привыкшего повелевать. Сразу видно, что негодяй! Но в этот момент на его лице были написаны только покорность, раболепие и страх.
"Он исполнял особые поручения, - думала Бай Хуэй, - был тайным пособником контрреволюционеров. На его руках кровь героев революции, его душа - куча черной, смрадной грязи". Бай Хуэй прежде видела в кино и на картинках омерзительных агентов по особым поручениям, и этот человек был одним из них! Она сердито крикнула:
- Ну ты!.. Признаешь свою вину?
"Агент по особым поручениям" опустил голову.
- Признаю, признаю. Я исправлюсь, искуплю свои злодеяния!
Он был сама покорность. Каялся он искренне или лицемерил - разобрать было трудно. Лицо Бай Хуэй стало совсем белым.
Хэ Цзяньго не хотелось тратить на него много времени, и он крикнул:
- Проваливай!
Чиновник по особым поручениям ушел. На его место встал седой широкоплечий, крепко сбитый мужчина в спортивных тапочках. На губах его чернела запекшаяся кровь.
- Ты кто такой? - спросил Хэ Цзяньго.
- Из стоящих у власти.
- Признаешь свою вину?
- Признаю. Я шел по ревизионистскому пути. Я подвергся критике революционных коллег по школе! - с готовностью ответил он тихим голосом.
- Проваливай! - прошипел Хэ Цзяньго.
Потом пошел третий, четвертый… десятый и, наконец, последний.
Это была женщина средних лет. Невысокого роста, полная, с растрепанными, уже начавшими седеть волосами, загорелым лицом, она была одета в синюю форму старого образца, измазанную землей на коленях и локтях. В отличие от тех, кто шел перед ней, она не опустила голову. Глядя прямо перед собой, она подошла и встала перед винтовкой Бай Хуэй.
Глаза Хэ Цзяньго заблестели. Почувствовав в этой женщине стойкого противника, он крикнул:
- Почему не опускаешь голову?
Женщина подняла на него большие черные спокойные глаза и посмотрела в упор на Хэ Цзяньго и стоявшую перед ней девушку с чистым, но холодным, как лед, лицом.
- Почему не отвечаешь? - строго прикрикнул Хэ Цзяньго.
- Ты из стоящих у власти? Не признаешь свою вину?
- Нет, товарищи, я народная учительница. Я невиновна, - сказала она ровным голосом, отчетливо выговаривая каждое слово.
Ответ учительницы ошеломил школьников. Такого они еще не слышали. Но перечить на собрании - только подливать масла в огонь. Вокруг раздались гневные голоса:
- Она не хочет быть чистосердечной, не признает вину!
- Это выпад против нас, это бунт!
- Упрямая! Раздавить ее! Пресечь ее реакционные поползновения!
Учительница не теряла спокойствия. Ее поведение могло показаться безрассудным. Она повторяла обступившей ее разгневанной толпе:
- Ошибки у меня, конечно, есть, и я готова услышать критические замечания коллег Но вины за мной нет. Я все делала для партии, для родины…
На глазах ее выступили слезы.
Хэ Цзяньго схватил за воротник упрямую учительницу и с силой потряс.
- Ну ты, вонючка! - заорал он. - Ты отравляла молодежь, растлевала молодежь. Хотела вырастить из нас ревизионистов! Я не позволю тебе своим поганым ртом оскорблять партию! Ты старалась ради гоминьдана, ради того, чтобы вернуть свой потерянный рай! - И он с размаху ударил ее.
- Я? Ради гоминьдана? Как вы можете?..
Она не договорила, из глаз ее покатились слезы, подбородок задрожал, и из разбитой губы потекла струйка крови. Хэ Цзяньго, приосанившись, крикнул толпе:
- Товарищи! Затесавшийся среди нас враг не хочет исправляться! Она не уступает! Точит нож на рабочий класс! Что будем делать?
В ответ толпа сердито загудела.
Конвоировавший учительницу щуплый школьник сказал:
- Она самая упрямая, самая реакционная в нашей школе. Как ни боролись с ней, сколько ни били - не хочет признать свою вину. И сегодня то же! Мы хотели пресечь ее реакционные поползновения, а она ни в какую не уступает!
Бай Хуэй слушала, сердито кусая губу. Перед ней стоял упрямый, на все готовый враг.
Темное лицо учительницы покрылось потом. Ее потерявшие блеск волосы спутались. От застывшего на ее лице выражения муки смотреть на нее было еще тяжелее. Бай Хуэй казалось в этот момент, что в мире нет лица отвратительнее. В сердце ее жарким пламенем полыхала ненависть.
Хэ Цзяньго вырвал у стоявшего рядом школьника винтовку и закричал:
- Сегодня ты у нас наверняка раскаешься!
Он в бешенстве замахнулся винтовкой. Не отшатнись те, кто стоял за ним, наверняка получили бы прикладом по шее. Шумно разрезав воздух, винтовка ударила учительницу по ногам.
Учительница рухнула на землю. Подтянув ноги, она стала потирать руками ушибленные места. Она не закричала, а только сказала Хэ Цзяньго срывающимся от гнева и боли голосом:
- Вы, вы не революционеры, а фашисты!
Бай Хуэй побагровела от захлестнувшего ее приступа ненависти. Шея, уши - все горело.
- Реакционерка! - закричала она. - Ты клевещешь на революцию, ты против революционеров!
- Бей, бей, бей до смерти классового врага! - подхватил Хэ Цзяньго.
Ярость школьников уже нельзя было сдержать. Кое-кто из них с размаху бил оземь деревянными винтовками, да так, что те с хрустом ломались. Хэ Цзяньго по-прежнему размахивал винтовкой над головой. Зажатая среди этих людей, Бай Хуэй выбирала момент для того, чтобы как следует ударить врага. Сзади кто-то потянул ее за рукав, но она не обернулась. Конец ее деревянного ружья врезался в голову учительницы чуть повыше левого уха, у виска. Почти сразу же из этого места полилась струйка алой крови… Еще миг - и другая деревянная винтовка ударила учительницу по плечу.
Из груди учительницы вырвался сдавленный стон. Ее черные глаза широко раскрылись, и ее взгляд задержался на Бай Хуэй. Этот взгляд как будто ничего не выражал. Словно вода в колодце - тусклая, холодная, неподвижная. Потом глаза учительницы закрылись, и голова с глухим стуком упала на землю.
Маленькая школьница рядом с Бай Хуэй невольно воскликнула:
- Убили!
Бай Хуэй словно током ударило.
Она испуганно затряслась, безотчетно отставила ружье. В это мгновение, казалось, все остановилось. Не осталось ничего, кроме тягостного недоумения. Что же случилось? До ее ушей донесся сердитый голос Хэ Цзяньго:
- Она притворяется мертвой! Притворяется мертвой, чтобы помешать нашему движению! Оттащите ее!
Бай Хуэй стояла, не смея пошевелиться, и смотрела, как несколько школьников тащили учительницу, повисшую у них на руках. Школьники медленно волокли ее по земле, словно большой и тяжелый плуг. Ноги учительницы мягко загребали землю. Ступни, врезаясь в почву, издавали режущий сердце шорох и оставляли за собой два неровных, прерывистых следа.
Взгляд Бай Хуэй внезапно упал на дуло ее деревянной винтовки. На нем висела капелька крови размером с горошину - свежей, липкой крови. Она в оцепенении смотрела на нее.
Хэ Цзяньго бросил на нее пронзительный взгляд.
- Что смотришь? Это подвиг, мы должны до конца довести кровавый бой с врагами! - Он повернулся лицом к толпе, поднял над головой деревянную винтовку и звонко закричал: - Товарищи! Боевые друзья! О чем говорит то, что сейчас произошло? Враги не сдались, они по-прежнему бешено сопротивляются. Они идут на любую хитрость, чтобы одолеть нас. Мы должны действовать решительно, нам нельзя отступать. Отступить перед врагом - это позор! Чтобы защитить победу, купленную кровью революционеров, чтобы красные реки и горы никогда не изменили свой цвет, мы должны довести до конца кровавый бой с врагами. Довести до конца кровавый бой с реакционерами всех мастей! Врагов, не желающих раскаиваться, железный кулак революции должен разбить вдребезги!
От долгой речи лицо его раскраснелось, шея вспухла, кадык выступил вперед. Он размахивал руками, как жонглер. Свисток, висевший у него на груди, болтался туда-сюда. Наконец он заговорил на самой высокой ноте:
- Враги точат на нас ножи. А мы? Кровь за кровь, зуб за зуб! Мы ничего не боимся, будем служить делу революции, смело бросимся в кровавый бой. Победа будет за нами! - И он поднял сжатую в кулак руку.
Ко всем вернулась уверенность. Зазвучали лозунги, и в едином порыве поднялись руки, сжимавшие деревянные винтовки. Бай Хуэй тоже подняла винтовку. Сознание своей правоты уже прогнало в ней минутный страх. Теперь на ее побелевшем лице снова царила прежняя холодная и твердая уверенность в себе. Брови, совсем недавно согнутые сомнением, снова взметнулись вверх.
Однако на кончике винтовки еще краснела капля крови, и вид ее тревожил Бай Хуэй. Она повернула винтовку так, чтобы не видеть крови, но ее стало неудобно держать. Возвращаясь в помещение своей роты, она украдкой, словно бы невзначай, потерла дуло винтовки о косяк двери. У нее не хватило смелости оглянуться. Заметил ли кто-нибудь, где осталась та капля крови?
2
Ночью ей приснился страшный сон.
Со всех сторон ее окружали изуродованные, страшные человеческие фигуры. Среди них была женщина с короткими волосами. Она стояла спиной и не оборачивалась. Бай Хуэй хотела закричать от ужаса и не смогла; ей хотелось убежать, но ноги не слушались ее.
Забравшийся в комнату утренний луч упал ей на лицо и разбудил ее. Она открыла глаза, увидела перед собой белоснежную стену, показавшуюся ей непривычно чистой и светлой. За ней - стул, дверь, стакан, искрящийся солнечными бликами, вешалку, на которой висели зеленая куртка с красной повязкой и свисток. За столиком в коридоре сидел отец. Он завтракал.
Бай Хуэй быстро причесалась, умылась и села напротив отца. Завернув щепотку овощей в лепешку, она принялась торопливо есть. Отец, нацепив очки в черной оправе, читал газету. Словно редактор, правивший статью, он вчитывался в каждое слово, как будто боялся что-то упустить; губы его беззвучно шевелились. Он в упор посмотрел на Бай Хуэй. Бай Хуэй опустила глаза. Этот взгляд напомнил ей вчерашний взгляд учительницы. Она еще не забыла страх, пережитый во сне.
- Ты где была вчера? - спросил отец, не отрывая глаз от газеты.
- Я? - Неужели отец что-то знает?
- Ну а кто же еще? Ты ночью что-то кричала. Я тебя окликнул, хотел разбудить, а ты все кричала. - Отец по-прежнему смотрел в газету.
- Что я кричала?
Отец поднял голову, испытующе посмотрел из-за очков на дочь. Лицо у нее было белым, как грушевый цвет, глаза беспокойно бегали.
- Я не мог разобрать. Что с тобой, малышка Хуэй?
- Ничего. У нас… вчера целый день был митинг. Устала очень.
И, словно боясь, что лицо выдаст ее тайну, отвернулась.
Отец смерил ее взглядом и снова уткнулся в газету.
В последнее время отец все больше молчал. Он и раньше не любил говорить. Весь день пропадавший на работе, он очень редко разговаривал с дочерью. И когда Бай Хуэй пыталась вспомнить какой-нибудь разговор с отцом, ей ничего не приходило на ум. Ведь он и вправду очень мало с ней говорил. Лишь в редкие минуты, когда широкое красное, изрезанное морщинами лицо отца расплывалось в довольной улыбке, отец мог сказать пару фраз: "Ну что, дружок, опять у тебя от прошлого квартала в запасе пара дней!" Или: "Вот здорово! Справили новую чугунную кровать! Малышка Хуэй, ты знаешь, что это такое? Ну, это все равно что… все равно что тебе дали новый автомат! Знаешь, у отца сегодня хорошее настроение, пойдем-ка погуляем!" И они шли куда-нибудь, чтобы хорошенько закусить.
Вот так отец разговаривал с ней. Может быть, он говорил так потому, что дочь сначала была маленькой и беседовать с ней ему было неинтересно?
Потом она подросла, а старая привычка осталась. Все, что она знала об отце, она слышала от его братьев. Даже то, что отца повысили от начальника канцелярии до директора фабрики и что он одновременно стал секретарем, она узнала от посторонних людей. Отец был директором фабрики, где делали кровати. Сначала на ней работали пятьсот человек, потом, как она слышала, семьсот, восемьсот и даже больше тысячи рабочих. Однажды она ходила к отцу на работу. Она увидела высокое здание, в шесть или семь этажей, с задымленными окнами. Внутри оглушительно грохотали машины. Еще там был светлый и просторный зал для собраний и показа кинофильмов. От коллег и друзей отца она знала, что отец добрый, справедливый и достойный уважения человек.