Она замолчала. Налила себе одной саке в маленькую фарфоровую чашечку, выпила. Замелькацкий ковырял палочками в рисе. Потом отложил их.
"Ну что, получил?!.. А как радовался!.. Как ждал! Вот оно!.. За что?! О, боже, за что?!"
– Послушай, не веди себя, будто между нами роман и мы вдруг вынуждены расстаться... Никакого романа нет... Знаешь, зачем вытащила тебя сюда?.. Чтобы не сидеть здесь одной, чтобы досадить отцу. Хотела показаться в изрезанном костюме. Только и всего... Пусть посмотрит, как поступает с его дочерью эта проститутка!.. Да она мне почти ровесница!.. Гадина!.. Послушай, что ты как Смирнов в каждом слове видишь заигрывания?!.. Я никогда не внушала тебе никаких надежд! Между нами ничего нет!..
– Кто изрезал костюм?.. Что за проститутка?!.. – едва ли не выкрикнул он.
– Тварь... Без пяти минут мачеха... Ее ответный удар... Я изрезала ее вещи!.. – Ариелла затряслась в мелком истерическом смехе. Перестала смеяться. – Она отомстила мне и изрезала мои... Мы живем под одной крышей... Не хочу жить отдельно! Я приехала к отцу, а не в Москву!.. Мне не нужна Москва!..
Замелькацкий жестом подозвал официантку:
– Принесите стейк... – он постучал ногтем по строке меню.
Так услужливо кивнула головой и торопливо удалилась.
– А хочешь, я скажу, что ты сейчас думаешь?..
Некоторое время она молча смотрела на него, как бы еще раз обдумывая, что собиралась сказать.
– Ты убит, огорчен, раздавлен... Ведь ты, наверное, сошел с ума от радости, когда неожиданно узнал: я – дочь миллиардера!.. Я же была для тебя девушкой-роботом, грубоватой и хамоватой провинциалкой, рвущейся к столичным благам... Но вот я признаюсь и в твоей душе загорается лихорадочное возбуждение... Я уже кажусь необыкновенно красивой. За эти дни ты просмотрел про отца все телерепортажи и прочитал все газеты!.. Видел себя зятем. Тебе не на что надеяться! Я ни за что не останусь в Москве... Как не хотела здесь удержаться, все напрасно... Завишу от отца. Хочет, чтобы уехала. За границу. Конечно, можешь последовать за мной... – она усмехнулась. – Но боюсь, тебе трудно будет оплачивать собственные расходы... Извини, не нужно было приглашать тебя в театр... Мы – из разных миров. Знаешь, ты такой жалкий... Не вскакивай и не темней лицом... Ты – замечательный, сам по себе – ты замечательный, ты необыкновенный! Но та социальная группа, та прослойка, к которой ты принадлежишь – ты не можешь быть от нее свободен, ты не можешь скинуть это клеймо, свою принадлежность к ней – она жалка. И вместе с нею жалок и ты!.. Ты принадлежишь к тем, кто ничего в жизни не добился и никогда не добьется!.. Как бы ты ни был замечателен, каким бы симпатичным парнем ты ни был, всю жизнь тебе предстоит барахтаться в одной и той же ничтожной грязной луже, выслушивая указания Сергей Васильевича и мечтая о новой дешевой машинюшке... Кстати, знал бы ты, как юлил передо мной этот урод, когда мы пришли к нему с Фадеевым... Спит и видит получить заказ от структуры отца...
Замелькацкий смотрел в чашку с рисом.
– Прости, я заставила тебя придти в этот ресторан. Ты здесь, наверное, ползарплаты оставишь... Все напрасно!.. Все твои жертвы были напрасны! – она рассмеялась.
Теперь он понял, что означала маска робота, которая раньше все время была у нее на лице: полное равнодушие. В обычной жизни все вокруг казалось ей настолько презренным, скучным и недостойным внимания, – она цепенела, превращалась в механическое существо, недоступное и непостижимое для окружающих. Подлинное ее лицо отнюдь не походило на лицо робота.
– Я пришла сюда зря... – с усталым разочарованием проговорила она. – Влюбленные не появились... Здесь столько залов, где их искать?!.. Ничего, – она вдруг презрительно усмехнулась. – я слышала Сергей Васильевич собирается выплатить в конце месяца премиальные. Твои финансы скоро поправятся!
– Эй, ты слышишь меня?!.. – она толкнула его руку.
Он, наконец, поднял глаза.
– Ты что, обиделся?.. Не обижайся!.. Понимаешь, на самом деле ни у кого из нас нет перспектив. Тебя делает жалким твое социальное положение, через которое никогда не перепрыгнуть, меня...
Она вдруг обхватила голову руками:
– Не хочу ничего рассказывать... Ненавижу этот город!.. Город разврата!.. – с ожесточением и пафосом произнесла она. Так, должно быть, Жанна д'Арк, перед тем, как быть заживо сожженной, обличала своих мучителей. – Мне никогда не было здесь хорошо. Еще в детстве мы как-то приехали сюда с матерью... Я помню эти вокзалы... Лучше за границей, чем встречаться в отцовском доме с этой тварью!.. Да и зачем оставаться?!.. С тобой что ли?!.. Ничего не скажешь, хорошенькая перспектива!.. Прощай!..
Она встала и медленно вышла из залы. Через несколько мгновений неожиданно вернулась:
– Не расстраивайся... Ты ничего не потерял: я никакая не богатая невеста. Эта тварь лишит меня всего!.. День и ночь сидит у адвокатов!.. Впрочем, если ты влюблен в меня, а не в папины миллионы, можешь позвонить... Телефон у тебя есть...
С ожившей надеждой Замелькацкий поднял глаза...
– Шучу, шучу!.. Не надо звонить!.. Ты мне не нужен! Уж лучше я поеду за границу, чем буду сидеть на твою зарплату... Чао, бейби!.. Твое приключение с дочерью миллиардера закончилось. А как ты рассчитывал, дурачок?.. Я предупреждала, когда в первый раз встала из под стола – кое-кто может и обидеться!.. Я обиделась! Вот ты и получил!.. Люблю вызывать надежды, а потом разрушать их!.. Это была месть!.. Ничто не должно оставаться неотомщенным!
Прошло несколько минут и официантка принесла и поставила перед Замелькацким бифштекс.
– Еще саке?..
– Нет, не надо...
Официантка забрала стоявшие до этого перед Ариеллой миски и маленькую чашечку для саке – значит, исподтишка наблюдала за ними, поняла, что девушка уходит и не вернется.
Стол был уставлен едва тронутыми блюдами... Он принялся медленно, словно тяжело больной, есть... Ему с трудом удавалось пропихивать в себя дорогие изысканные кушанья. Все равно голод через какое-то время начнет мучить его. Уж лучше поесть здесь, – он налил себе саке, – чем потом варить на кухне сардельки. Придти домой и лечь... И лежать, закрыв глаза, ни о чем не думая... Только бы ни о чем не думать!.. Да разве сможет он ни о чем не думать?!.. Он погиб!.. У него больше не было сердца – там только разорванные в клочья кровавые ошметки!..
В зал вошли какие-то люди, – Замелькацкому было на них совершенно наплевать, он даже не поднял головы от своего бифштекса – хорошо прожаренного куска мяса, разрезанного на маленькие кусочки, – чтобы было удобно есть палочками. Даже если бы среди тех, кто вошел, был собственной персоной миллиардер Михайлов, он бы не стал смотреть на него...
Он подвинул к себе низкий деревянный туесок с суши... Собрался взять одну суши палочками, но не стал... Хотелось завыть!.. Опять пронеслись перед глазами недавние картины: вот он подмигивает себе перед зеркалом – Наполеон Бонапарт! Вот он только что поговорил с Ариеллой по мобильному и готов пуститься в пляс... Но кто-то из той компании упорно смотрел на него. Замелькацкий вздрогнул и поднял глаза...
За дальним столом наискосок от него среди солидных мужчин сидел Виталий из фирмы Н., – вид у него был пораженный: безработный, который только утром приходил на собеседование, в полном одиночестве спокойненько ужинает в элитном ресторане!..
Встретившись с ним взглядом, Виталий тут же отвернулся...
24
Выйдя из ресторана Замелькацкий не поехал домой, а долго без всякой цели бродил по городу, зашел в какой-то работавший допоздна музыкальный магазин, на последние деньги купил диск того самого веселого негритоса, которого он слышал перед встречей с Боней... Лишь очень устав он, наконец, спустился в метро, доехал до дома и лег спать. Спал он очень крепко, хорошо, без всяких сновидений, проснулся с ощущением какого-то необыкновенного, волшебного счастья, вдруг вспомнил все, что было накануне и грусть и горечь охватили его.
Обуянная жаждой мести, Ариелла поступила с ним слишком жестоко, но странно, он не испытывал к ней зла... Такие дни! Их было всего-то – ничего, всего несколько. Но они разделили его жизнь надвое!..
Он взял детектив и целый день читал. Это заглушало боль. Но к вечеру, когда уже стемнело, подошел к окну и совсем другие мысли побежали в его голове... Он понял, что эти дни изменили его. Он кое-что понял... Вдруг слух его уловил глухой, едва различимый удар где-то вдалеке – как будто в одной из соседних квартир хлопнули железной дверью.
Он по своей привычке не расставаться с мобильным телефоном схватил его со стола, сунул в карман и, подойдя через несколько мгновений к входной двери, приоткрыл ее. Так и есть: чуть поодаль, у перил возле банки писатель раскуривал сигарету.
Замелькацкий вышел на лестничную клетку.
Тот обернулся и уставился на него...
– А, сосед...
– Как вы думаете, может ли кто-то, отличающийся необыкновенной дерзостью и необыкновенными способностями взять и разорвать порочный круг своей ничтожной и жалкой жизни?..
Писатель внимательно посмотрел на него и выпустил струю дыма...
– Во первых, по поводу необыкновенных способностей... Если они такие необыкновенные, то почему у их обладателя жизнь жалка и ничтожна?!.. Одно с другим не вяжется. Если бы способности действительно существовали, то их обладатель уже давно бы добился чего-то большего, чем жалкое прозябания. А во вторых, по поводу необыкновенной дерзости – это что же, преступление? Грабеж? Убийство?.. Что же вы, дорогой мой, молчите?.. Мы же с вами договорились: все, что будет сказано, как будто и не сказано вовсе – никаких последствий. Так что можете признаваться... А впрочем, в этом нет нужды. Я и так обо всем догадался! Не советую... Прежде всего потому, что в наше время это совершенно бессмысленно. Ну сколько можно украсть?.. Большой успех измеряется в больших суммах, а большие суммы нынче не возят в мешках. Их переводят со счета на счет... Грабители и прочая уголовная шушера – это такие же жалкие ничтожества, как и мы с вами. Только они еще, к тому же, плохо образованы и потому их не берут даже на должности рядовых клерков. Поймите, современное общество слишком жестко организовано и так тщательно структурировано, что ни дерзость, ни необыкновенные способности не могут дать их обладателю мгновенного успеха. Причем это я говорю вам о западном, по-настоящему богатом и по-настоящему современном обществе... Даже там тот, кто чего-то добился сегодня, начал добиваться этого задолго до нынешнего момента. Тот, кто начал добиваться сейчас, реально добьется успеха только в каком-то отдаленном будущем... У нас же и таких призрачных возможностей нет... По своей похабной сущности наше общество изначально является обществом неравных шансов...
– А как же он?!.
Замелькацкий вынул из кармана, развернул и протянул писателю до этого сложенный вчетверо портрет миллиардера Михайлова.
– О, я вижу вас всерьез задела эта тема!.. Что ж... Этот господин на газетной фотографии лишь подтверждает мои слова. Необыкновенные способности у него были явно всегда, и так же очевидно, что наивысшей реализации они достигли явно не сразу, а лишь в тот момент, когда наше общество на какие-то краткие времена перестало быть самим собой – в период революционного перелома. Но какое это имеет отношение к вам, если никаких революционных переломов не предвидится, да и способностей никаких вы к своим уже ни таким уж и маленьким годам не проявили... Или я неправ? Как у вас на работе?.. Вы многого добились?..
– Сейчас я безработный...
– А-а, ну видите!.. Мне даже неинтересно: куда ни ткну, везде оказываюсь прав... Вы – безработный, но видимо, вы все-таки необычный безработный! Вы знаете, вы мне нравитесь!.. Безработный с портретом миллиардера в кармане, трогательно сложенным в четыре раза – в этом что-то есть... Нет, безусловно, я ошибался, когда говорил, что вы – жалкий, обыкновенный человек... В вас есть какое-то отчаяние, какая-то мысль!.. Я пожалуй, вставлю вас в свою новую книгу!.. Впрочем, какие книги!.. Курите?..
Он протянул Замелькацкому пачку сигарет.
– Не курю, но сейчас закурю... – Замелькацкий взял сигарету, прикурил от спички, зажженной писателем. – Дайте взаймы!..
– Вы ж не отдадите!..
– Отдам!.. В двойном размере!..
– Предложение заманчиво!.. Но это несправедливо по отношению к вам... Сколько вам нужно?..
– Хотя бы столько, чтобы прожить месяц...
– А зачем вам брать у меня?.. Я вам не верю, привлекает меня только двойной размер... Могли бы взять у кого-нибудь из приятелей! – задумчиво произнес писатель и затянулся дымом. – Нет. Серьезно... Почему вы решили попросить у меня? Неужели у молодого человека нет близких друзей... Вы ж не доходяга какой-нибудь, чтобы сшибать у первого встречного. Вы меня видите-то всего во второй раз...
– Ну и что... Зато я вас не стесняюсь. Ведь вы же знаете, какой я жалкий и ничтожный и как мне ничего не светит... А перед приятелями и подругами я изображаю из себя успешного молодого человека, героя... Мне неприятно признаваться, что меня вот так вот взяли и вытолкали коленом под зад...
– Логично... Логично...
Писатель затушил сигарету, ушел в квартиру и вернулся уже с деньгами.
– Прошу... Помните об уговоре.
– Само собой... В двойном размере, как устроюсь!.. И все же, как вы считаете, смелый и дерзкий человек, эдакий Наполеон Бонапарт, может в наше время разорвать порочный круг?..
– В наше время – нет. Сейчас не время героев. И потом – что значит Наполеон Бонапарт?.. Насколько я знаю, в ваши годы он уже кое-чего добился. Потом он был талантливым полководцем... Вы же, насколько я понимаю, особыми талантами себя до сих пор не проявили. А смелость и дерзость – вам же не на танк с гранатой бросаться... Э-э, да не собираетесь ли вы в самом деле совершить что-нибудь противозаконное?..
– Да... Пришить вас! Чтобы не отдавать двести долларов.
– Логично... Логично. Идите вы к черту!.. Мне уже пора...
Писатель пошел к своей двери. Уже войдя в нее, он остановился:
– Я возьму с вас двойной размер не просто так, а за свою работу: вы говорите, что вам легко просить у меня, потому что меня вы не стесняетесь... А кто вас довел до бесстыжего состояния?!.. Кто раскрыл вам глаза на ваше истинное положение в этой жизни?!.. Считайте, это моим сервисом! А за сервис надо платить...
– Послушайте, я хотел спросить вас... Вы никогда не смотрите, стоя у окна, на парк?.. Правда, тягостное ощущение?.. Как будто это не парк, а какое-то черное темное озеро, окружающее дом. И там – за далекими берегами – какая-то жизнь... Но здесь, рядом – только черная вода... Какая-то безнадежность...
– На месте этого парка было когда-то кладбище... Самоубийц!.. Шутка!..
Писатель захлопнул дверь. Одновременно, в кармане у Замелькацкого зазвонил мобильный телефон. Ариелла!..
Он раскрыл трубку, голос был женский, но он не узнавал его:
– Артем, здравствуй...
– Кто это?!..
25
Не Ариелла!.. Это была Света – та самая секретарь Сергея Васильевича. Мобильный Замелькацкого был в базе фирмы – там на всех вели досье.
– Артем... Вот решила тебе позвонить... Есть для тебя кое-какая важная информация. С тобой поступили так несправедливо...
– Слушай, можешь перезвонить мне на домашний, у тебя есть?.. А то у меня сейчас деньги кончатся...
– Да, сейчас перезвоню!..
Она дала отбой. Он пошел в квартиру. Деньги у него на телефонном счету, действительно, могли кончится в любой момент.
Он встал у телефона и принялся ждать, но звонка не последовало... Наконец он не выдержал и пошел к себе в комнату. Там он, не включая света, прилег на диван, ожидая, что вот-вот раздастся звонок. Время шло...
Он проснулся... Сколько времени? Что происходит?.. В кармане брюк вибрировал и играл мобильный телефон. Он вытащил его, заспанным голосом ответил. Замелькацкий с трудом соображал что-либо – надо же, он заснул!..
Это была Ариелла. Сквозь истерические рыдания и собственный еще не оставивший его до конца сон он различал "Прости меня, если можешь!", "Я не заслуживаю прощения!", "Люблю!", "Гадкая озлобленная провинциалка!", "Я извела отца, мучаю тебя!", "Я не Жанна д'Арк, а низкая тварь!"
Неожиданно связь оборвалась – на его телефонном счету кончились деньги. Он вскочил с дивана, уронил телефон, поднял его, зажег свет, мельком глянул на лежавшие на столе часики – было полвторого ночи, вытащил из пиджачного кармана бумажник, принялся в нем копаться, – нашел визитную карточку, которую она ему дала, все еще в полусне, поспешил к телефону.
Сначала набирал ее мобильный – тот был все время занят. Так продолжалось минут пятнадцать-двадцать. То ли она пыталась набрать ему, то ли... Скорее всего, звонила ему!.. Потом ее мобильный номер стал недоступен. Выключила?.. Тогда набрал городской – никто не отвечал. Набрал еще раз и держал трубку очень долго – тот же результат, никого!..
Вернулся в комнату. Сонливость его проходила и с каждой минутой охватывало все большее возбуждение. Она будет звонить ему!.. Надо срочно "оживить" мобильный. Спать ему больше не хотелось, – быстро одевшись, Замелькацкий вышел из дома. Конечно, ни один из расположенных поблизости офисов, в которых он бы мог пополнить счет, в это время не работал, но он рассчитывал приобрести телефонную карточку в том самом интернет-кафе, которое частенько посещал в последнее время – оно-то как раз работало и по ночам!
Проходя мимо парка, Замелькацкий старался в ту сторону не смотреть. Теперь ему были ясны три вещи: во-первых, он, – по собственному хотению, конечно же! – принадлежит Ариелле, во-вторых, она, – о, счастье! – принадлежит ему, в-третьих – все совсем не просто и мучения его на этом, совершенно очевидно, не закончатся. Они будут усиливаться! Грядут ужасные мучения!..
Он дошел до интернет-кафе, купил карточку – они там продавались, активизировал ее и, набирая номер Ариеллы, вышел на ночную улицу. Результат прежний: ее мобильный был недоступен, по городскому трубку не брали. Вернулся в кафе и провел там несколько часов, просматривая сайты по трудоустройству, – оставляя всюду свое резюме. Думал в этот момент о том, что самый страшный его враг – атаки. Они погубят его!.. Ему нужны деньги. Нужно немедленно устраиваться на работу. Но атаки!..
Возвращаясь из интернет-кафе, вспоминал недавний разговор с писателем: а что он, Замелькацкий, имел ввиду, когда говорил про смелого и дерзкого человека? Был ли какой-нибудь план?.. Ничего не было! Никакого плана, все, что говорил, что проносилось в голове – сплошная истерика. Ведь он, действительно, никогда и ни в чем не проявлял способностей! Кроме одной – в последнее время стал обладателем дара в самом неподходящем месте и в самый неподходящий момент испытывать ужасные атаки... Но такие дары природы ничего, кроме проблем не приносят! Никакого успеха!