* * *
- Ах, - воскликнул Адриано, обращаясь к Шехерезаде с элегантным всплеском ладони, - принесите мне подсолнух, обезумевший от света!
Раскрытая ладонь убралась и сомкнулась на ушастом банте шелкового шнурка, удерживающего пояс его кремовых брюк (предполагалось, вероятно, что кремовый цвет должен сочетаться с его машиной). Кит сидел на металлическом стуле и наблюдал - пока il conteмедленно разоблачался.
При первых признаках появления Адриано Киту представился великий соблазнитель, багряный гений спальни и будуара: половозрелый до липкости, с тяжелыми веками, пухлыми губами и видной невооруженным глазом секрецией сальных желез, собирающейся во всех порах кожи. Затем последовала оговорка Шехерезады. "Он был бы абсолютным идеалом, - сказала она. - Если бы не одна только мелочь". И Кит целую счастливую ночь уродовал этого плакатного красавчика, этого мудоеда или сердцезвона. Слюна, текущая изо рта, заикание, удушающий телесный запах. Но Адриано был не таков.
Он, Адриано, разоблачился: долой белоснежные широкие брюки, мокасины с кисточками, чесучовую рубашку - все, вплоть до забавного рубчика небесно-голубого купального костюма, который тем не менее вздувался, чреватый последствиями… Адриано был оснащен идеальным английским, или почти идеальным английским: иногда он смешивал "наподобие" и "вроде" (и по какой-то причине не мог произнести "Кит" - это у него не получилось ни единого раза). Адриано предстояло унаследовать древний титул и безграничное состояние. Адриано был плотно-мускулист и классически хорош собой, его благородный лоб являл собой нечто монетоподобное, нечто от серебра и Цезаря.
Он двинулся вперед, к шезлонгу Шехерезады. Усевшись, Адриано с поразительной небрежностью просунул руку между ее увлажненных икр.
- Ах, - снова начал он. - Я понимаю, как чувствовал себя Терей, когда впервые выследил Филомелу. Подобно лесу, когда сквозной ветер превращает его в бушующее пламя.
Голос этот не был голосом маленького человека, что само по себе казалось в своем роде замечательно. Ибо росту в Адриано было четыре фута и десять дюймов.
- Я думала, ты уже закончил, - сказала Лили, когда Кит подсел к ней в тени, - когда посрать ходил.
- Лили! - О его походах посрать никому не полагалось знать наверняка. - На самом деле я пытался, но духу не хватило. Давай, читай со мной. Только не перебивай.
Когда я проснулся на следующий день, чувствуя себя очень и очень неважно, то обнаружил: 1) незнакомую девушку в своей постели (полностью одетую, включая резиновые сапоги), 2) Вайолет - на полу гостиной, под старой занавеской и испещренным татуировками бритым парнем и, что прямо-таки доводило до безумия, 3) чертову утку, плавающую кругами в ванне. Ну да, вечер, ничем не выделяющийся из прочих. Но вот что не идет у меня из головы, так это случай с Майклом Андервудом.
Мы…
- Утка, - сказала Лили (он чувствовал ее дыхание у себя на шее). - Видимо, дело было совсем плохо. О-о. Видал? Он делает успехи.
Кит уставился туда, в желтое посверкивание. Адриано пробрался к изголовью шезлонга и теперь сидел лицом к лицу с Шехерезадой; он склонился вперед, правая рука его покоилась у нее на талии, с дальнего боку.
- Он ее мучает, - сказал Кит. - Посмотри на ее лицо.
И это правда, подумал он. У Шехерезады было выражение лица женщины, заманенной на сцену профессиональным фокусником, гипнотизером или метателем ножей. Находящей все это забавным, смущенной, глубоко сомневающейся и знающей, что ее вот-вот распилят пополам.
- Вижу улыбку, - сказала Лили. - Смотри. Он свой подбородок ей почти на сиськи положил.
- Погоди, пока они встанут рядом. Тогда станет ясно, что и как. А теперь тихо. Перебиваешь.
- Адриано - что это у него с шеей?
Мы встретились после работы, Майкл был до странности молчалив - сплошная пассивность и робость. Пришлось мне потихоньку завести разговор на эту тему. Спустя пару стаканов он сказал, - Господи! - сказал, что за всю его жизнь на него никогда еще не бросались с такой дикостью и а-чувственностъю (именно это слово он употребил). И напомнил мне, опять-таки с некоторой робостью, что в художественной школе его называли "Дорин портовая". И вот еще что. Майкл не симпатичный. Итак, что думаешь, дорогой мой малыш? Пожалуйста, сообщи.
- С а-чувственностью?
- Бесчувственность. То, в чем нет чувства. Или чувственности. В чем нет переживания. - Тут он подумал: Импи! Ему вспомнился приятель Вайолет, которого звали Импи. - Может, я с Уиттэкером поговорю…
- Что это у Адриано с бедром?
Ты же понимаешь, насколько это странно, правда? Когда я почувствовал усы Майкла у себя на губах, только и сказал, что спасибо, не надо. Представь, если бы он так и продолжал до самого конца. В общем, Кит, сообщи, пожалуйста, что думаешь.
PS. Тебе пришел конверт из Лит. прил. Попрошу на работе, чтобы залепили марками и переслали.
PPS. Похоже, Кенрик пойдет в поход с Ритой. Они направляются в Сардинию, так что, полагаю, вполне могут добраться и до Монтале. Я ему дал телефон. Это в самом деле замок? Кенрик все утверждает, что они с Ритой просто добрые друзья и он намерен на этом остановиться. Я послушно - однако, думаю, тщетно - передал твой совет. Сказал: "Делай что хочешь, только смотри - Собаку не трогать".
- Почему бы и нет? - сказала Лили. - Если он хочет. Что-то я не понимаю.
- Никто не понимает. На самом деле. Но все знают, что нельзя.
- Ага, но Риту ведь тоже надо спросить. А она ведет себя как парень. Она непременно попытает удачи. Кенрик чудесный - просто мечта. Он - как молодой Нуриев. М-м-м… А что это такое из "Лит. прил."?
- Когда ты меня бросила…
- Я тебя не бросала. Это было взаимно.
- Когда ты меня бросила, я начал думать о будущем. - И написал в "Лит. прил." с просьбой дать ему книгу на пробную рецензию. Ему хотелось стать литературным критиком. И поэтом (но то был секрет). Он знал, что прозаиком ему никогда не стать. Чтобы стать прозаиком, необходимо быть безмолвным гостем на сборище - "тем, кто не упускает ничего". А он не был таким наблюдателем, не обладал таким эго. Он не умел прочитывать ситуацию - всегда неправильно ее истолковывал. - Шехерезада! - окликнул он. - Посылка сюда из Англии! Долго идет?
- По-разному! - крикнула она в ответ. - От недели до года!
- Гляди, - сказала Лили. - Теперь он ей по руке гадает. Она смеется.
- Ага. Он ее линии любви ищет. Ха. Как бы не так.
- Низенькие мужчины стараются больше. Что это у него с ногой? Ты маме расскажешь?
- Про Вайолет? Давай не будем про Вайолет говорить. Если Кенрик с Ритой сюда доберутся, - сказал Кит вдумчиво, - и если они уже не просто хорошие друзья, ужас будет полный.
В полдень прибыл Уиттэкер с кофе на подносе, и вся компания снова собралась на солнышке. Вдали от долины к небу курились три столба дыма, оливкового цвета, серебристо-голубые по краям. Внизу, на верхнем склоне ближайшего предгорья, видны были двое монахов, что часто там гуляли - погруженные в пылкую беседу, однако без жестов, гуляющие, останавливающиеся, поворачивающие, со спрятанными руками. Уиттэкер сказал:
- Адриано. Я слышал, ты человек действия.
- Отрицать это было бы тщетным усилием. Что говорить - мое тело, навроде карты сражения, само повествует о моей любви к приключениям.
И все это была правда: на маленьком, подернутом рябью теле Адриано повсюду виднелись ранения - свидетельства его пристрастия к хорошей жизни.
- Так что с твоей левой ногой, Адриано? Что с ней произошло?
Два маленьких пальца были начисто сострижены винтом моторной лодки в цейлонских водах.
- А это… пятно у тебя на шее и плече?
Результат воспламенения гелия на воздушном шаре, на высоте шесть миль над Нубийской пустыней.
- А что это за черные отметины у тебя на бедре?
Охотясь на дикого кабана в Казахстане, Адриано умудрился всадить в себя несколько пуль из собственного ружья.
- А колено, Адриано?
Авария на высокогорной санной трассе в Люцерне… На теле его были и прочие письмена, напоминавшие об опасностях, главным образом - результаты несчетных затаптываний при игре в поло.
- Кое-кто называет меня "подверженным несчастным случаям", - говорил Адриано. - Вот только на днях - в общем, я поправлялся после падения с сорокового этажа, когда полетел лифт в здании Шугар-лоуф-плаза в Йоханнесбурге. Потом друзья запихнули меня в самолет до Гейдельберга. Посадку в густом тумане мы пережили благодаря героическим действиям моего второго пилота. А потом, когда мы как раз усаживались на свои места, чтобы смотреть "Парсифаля", обрушился балкон.
Наступила тишина, и Кит почувствовал, что его взяли и вытолкнули из жанра. Он думал, высшие классы перестали такими быть - перестали быть источником малоизысканной социальной комедии. Однако вот он, Адриано, бросает вызов этому мнению.
- Ты, приятель, поосторожнее, - сказал Кит. - Сидел бы лучше дома и надеялся на удачу.
- Ах, Ки-иф, - отвечал тот, проводя мизинцем по предплечью Шехерезады, - но ведь я живу ради опасности. - Взяв ее руку, Адриано поцеловал ее, разгладил, вернул с неспешной бережностью. - Живу ради восхождений на небывалые высоты.
Адриано встал. С некоторой помпой приблизился к трамплину для ныряния.
- Он очень сильно гнется, - предупредила Шехерезада.
Он промаршировал до конца, повернулся, отмерил три длинных шага и опять повернулся. Последовало двухшаговое наступление, пружинистый подскок (с жеманно навостренной правой ногой). И, словно снаряд, катапультированный осадным орудием, Адриано с раздирающим звоном взвился к солнцу. В какой-то момент, на полпути вверх, мелькнул тревожный, распухший взгляд, но тут он подобрался, сложился в комок, изогнулся и исчез со всплеском едва слышным - вдох, глоток.
- Слава тебе господи, - сказала Лили.
- Да, - подхватила Шехерезада. - Я думала, он промахнется. А ты разве нет?
- И врежется в бетон на той стороне.
- Или в кабинку. Или в парапет.
- Или в башню.
Прошло еще двадцать секунд, доска перестала трястись, и они вчетвером спонтанно поднялись на ноги. И уставились на бассейн. Поверхность почти не взволновалась от таранного прыжка Адриано, и видно им было одно лишь небо.
- Что он там делает?
- По-вашему, все в порядке?
- Ну вот, он и вправду на мелком конце приземлился.
- Все равно, падение было что надо. Крови не видно?
Прошла еще минута, и цвет дня успел перемениться.
- Там что-то виднеется.
- Где?
- Пойти посмотреть?
Адриано вырвался наружу, словно крэкен, с потрясающим фырканьем и потрясающим махом своей серебристой челки. Причем маленьким он отнюдь не выглядел: как он колыхал целый бассейн, молотя руками, двигаясь взад и вперед, как он взбивал целый бассейн своими золотистыми конечностями.
* * *
И все-таки это была правда - то, что произнесла Лили в темноте той ночью. И Кит задумался, как этим двоим это удается. Все время, пока шли обед, чай, напитки, карты, Шехерезада с Адриано ни разу не стояли на ногах одновременно.
Когда они пытались заснуть, Кит сказал:
- У Адриано член хуевый. В смысле, хуйня сплошная, а не член.
- Это ткань такая. Или просто контраст размеров.
- Нет. У него там что-то подложено.
- М-м. Как будто он туда вазу фруктов высыпал.
- Нет. У него там вертак.
- Да. Или ударные.
- Все дело в контрасте. Член у него - просто хуйня сплошная.
- А может, и нет.
- Все равно вид у него был бы глупый.
- Ничего глупого в большом члене нет. Поверь мне. Спокойного сна, - сказала Лили.
4. Стратегии дальности
Дорогой Николас, думал он, бессонничая рядом с Лили. Дорогой Николас. Помнишь ли ты Импи? Конечно помнишь.
Дело было ровно год назад, в это же время, дом остался в нашем распоряжении на выходные, и Вайолет приехала раньше тебя, в пятницу днем, со своим новым дружком.
Вайолет-. "Кит, поздоровайся с Импи".Я: "Здравствуй, Импи. Почему тебя зовут Импи?" Вайолет (в которой, как тебе известно, нет ничего агрессивного, ничего злонамеренного, ничего подлого): "Потому что он - импотент!"
И мы с Импи стоим, не улыбаясь, а Вайолет тем временем заходится симфоническим смехом… Вскоре после того она вышла в сад с двумя стаканами фруктового сока.
Я: "Слушай, Ви. Не надо называть Импи - Импи". Вайолет: "Почему? Лучше обратить это в шуфку - скажешь, нет? А то у него комплекс разовьется".
Вот что в ее понимании значит быть современной. Ей было шестнадцать. Знаешь, мне часто хотелось, чтобы у меня была подружка, в точности похожая на нашу сестрицу. Идея, тебе недоступная. Блондинка, с мягким взглядом, белозубая, широкоротая, ее черты и их мягкие превращения.
Вайолет: "Ему нравится, когда его называют Импи. Ему это кажется смешно".Я: "Нет. Он говорит, что ему нравится. Он говорит, что ему это кажется смешно. Когда ты его начала так называть?" Вайолет: "В первую ночь".Я: "Господи. А на самом деле как его зовут?" Вайолет: "Фео". Я: "Ну вот и зови Импи Фео. То есть Тео". Вайолет: "Как скажешь, Ки".Я: "Так и скажу, Ви".
Почему она до сих пор путает звуки "т" и "ф"? Помнишь ее перестановки? "Чедрак" вместо "чердак". "Помоту" вместо "потому". Навильное мороженое.
Я (решив, что надо пояснить свою мысль): "Сделай над собой усилие, Ви, и зови Импи Тео. Тебе надо его воспитать. Тогда, возможно, окажется, что нет никаких причин звать Тео Импи. Зови Импи Тео".Вайолет (довольно остроумно): "Может, мне звать Импи Секси?" Я: "Уже поздно. Зови его Тео".Вайолет: "Фео. Ладно, попробую".
И у нее отлично получалось. Ты хоть раз слышал, чтобы она назвала Импи Импи - в тот вечер за ужином, весь следующий день? Сам я питал в отношении Импи большие надежды. Худощавый, трепетный в духе Шелли, с беззащитными глазами. Так и представляешь себе, как он декламирует или даже пишет "Озимандиас". Импи виделся мне некоей силой добра. Потом наступило воскресенье.
Ты: "Что происходит?" Я: "Не знаю точно. Импи наверху в слезах".Ты: "Да, в общем, какой-то мужик, какая-то фигура только что постучалась в кухонную дверь. Из этих: сам очень толстый, а задницы нету. Ви говорит, "пока, Импи", и ушла. Что это значит - "Импи"?"
Ах, Николас, дорогой мой - а я-то надеялся, что мне не придется тебе объяснять.
Я: "Так вот почему она его Импи зовет".Ты: "Ну ладно, она еще маленькая. Но, казалось бы, ей-то про это лучше не особенно распространяться".Я: "Ну да. В смысле, если бы было наоборот". Ты: "Вот именно. Познакомься, это моя новая подружка. Я ее Фригги зову. Сказать почему?" Я: "Импи хуже, чем Фригги. То есть девушка может сделать вид, что не фригидна. А парень…"Ты: "Я с ней поговорю".Я: "Я уже говорил. А она только и твердит, мол, ей очень важно, чтоб у него не развился комплекс".Ты: "А что она говорит, когда ей указывают на очевидное?" Я: "Говорит: ну, он же импотент".Ты: "Готов спорить, что так и есть".
И мы пришли к единому мнению: тут ни дара, ни чувства. Так что же ей нужно? Что ей нужно от современного?
А чем занимается Вайолет нынче, год спустя? Насилует педиков - по крайней мере, пытается. Спрошу об этом Уиттэкера.
Слышишь - овцы?
Дорогой мой Николас, брат мой, эта девушка, она… Когда она ныряет, то ныряет в собственное отражение. Когда она плывет, то целует собственное отражение. Движется по бассейну взад и вперед, окуная лицо в воду, целуя собственное отражение.
Ночью жарко. Слышишь - овцы, слышишь - собаки?
* * *
Шехерезада распласталась на спине в саду - на верхней террасе. В руках она держала книгу, заслоняя с ее помощью глаза от мимолетного солнца. Книжка была о вероятности. Кит сидел ярдах в четырех или пяти, за каменным столом. Он читал "Нортенгерское аббатство". Прошло несколько дней. Вокруг то и дело крутился Адриано.
- Тебе нравится?
- О да, - сказал он.
- А почему именно?
- Ну, как. Она такая… здравомыслящая. - Он зевнул и, поддавшись редкому приступу нестеснительности или искренности, растянулся в своем директорском кресле, выпятив лобковую кость. - Высокий ум, - сказал он. - И настолько здравомыслящая. После Смолетта со Стерном и со всеми остальными ненормальными чудиками. - Со Стерном у Кита дело не пошло. Он захлопнул "Тристрама Шенди" странице на пятнадцатой, когда ему попалась фраза "вскочивший на своего конька". Но Смолетту он простил все за его осмотический перевод "Дон Кихота". Всем этим мыслям он, видите ли, предавался еще некоторое время. - Нет, Джейн мне страшно нравится.
- Там ведь все про брак по расчету, нет?
- По-моему, это выдумки. Эта героиня говорит, что брак по расчету - "ужаснейшая вещь на свете". Кэтрин. А ей всего шестнадцать. Изабелла Торп хочет выйти замуж по расчету. Изабелла классная. Настоящая сука.
- Сегодня Глория Бьютимэн должна была приехать. Но у нее случился рецидив.
- Очередной бокал шампанского?
Нет, она еще от первого отходит. Причем не притворяется. Йорк ее устроил в клинику на Харли-стрит. Ей какого-то вещества не хватает. Диогена. Нет, конечно, не диогена. Но чего-то такого, что очень похоже на диоген.
- М-м. Как эскимосы. Как индейцы. Один глоток виски - и все. Только и могут, что вокруг крепостей околачиваться. У них было такое подплемя, что ли. Называлось Околачивающиеся Вокруг Крепостей.
- Мы ведь только этим и занимаемся. Вокруг крепостей околачиваемся.
Шехерезада имела в виду их недавнюю вылазку - из одного замка в другой замок, из замка Йоркиля в замок Адриано.
- А тебе как, твоя нравится? - спросил Кит. - Что за книга?
- О вероятности. Вполне. Парадоксы. Или, не знаю, просто сюрпризы? По-своему захватывающая. Только человеческих тем как-то маловато. - Теперь и сама Шехерезада зевнула с голодным видом. - Пожалуй, пора в душ.
Она поднялась.
- Ой, - произнесла она и секунду изучала ступню, вывернув ее кверху. - На колючку наступила. Адриано опять ужинать приходит. С корзиной. "Обеды на колесах". Ты не против, если он придет?
- Не против ли я?
- Ну, он временами слегка надоедает. А ты… Иногда мне кажется, что ты против.
Кита впервые охватило это чувство: нахлынувшая необходимость в страстной речи, в стихах, в признаниях, в слезах нежности - прежде всего в исповеди. Все законно, все утверждено. Он до боли влюблен в Шехерезаду. Однако эти абстрактные обожания были частью его прошлого, и теперь он уже понимал, что в состоянии с ними справиться. Прочистив горло, он сказал: