Кулинария
Громадная кухня какая-то. Несколько поваров что-то готовят: режут, месят, жарят, все шумно-весело, очень много народу, все смотрят на поваров, переговариваются. Сильный запах жирной жареной рыбы, довольно противный.
< Наверное, оттого, что я первого декабря был на книжной ярмарке "Non-Fiction" в Доме художника, и там, напротив гардероба, была целая площадка, целый зал кулинарной школы.>
Гранты и откаты
Старый солидного вида чиновник объясняет мне, как красть деньги. Например, получать от разных организаций гранты на одно и то же исследование.
– Все равно никто не проверяет! – посмеивается он. – А станут проверять – тоже не страшно, откатишь проверяльщику, обычное дело. Все так делают.
У него доброе, открытое, симпатичное лицо.
Второй сон. Халява, или Free food
< Но сначала предыстория.
Я работал в Вашингтоне, в Институте мира. Там была внутренняя электронная почта. Бывало, тенькает в компьютере, и выплывает письмо:
"Hey everybody! Free food on the fi fth fl oor!!! ("Эй, народ, халявная жратва на пятом этаже!")
Значит, кончился какой-то семинар или конференция, и осталась куча пиццы и тарталеток.
И сразу слышится топот по лестнице. Народ бежит за фрифудом. Причем вполне солидные люди бегут, пи-эйч-ди и всё такое.
Я поначалу брезговал. Континентальное воспитание. Но потом пару раз ходил, чтоб не отрываться от коллектива.
Тем более, какой там фуд? Ухватишь пиццы ломтик или колбасу с оливкой на шпильке, и все дела. >
Итак, сон
Сначала снилось то, что было на самом деле. Я пошел на семинар в центр Карнеги. Сижу, слушаю, вопросы задаю. Потом легкий ланч – та же пицца и тарталетки.
Ну, салат. Чай, кофе, пепси.
Стою у стола, закусываю. Подходит какой-то незнакомый дядя.
То да се, вы откуда? "Из России". А здесь что делаете?
"В ЮЭсАйПи работаю".
И он вдруг говорит с гадкой улыбкой:
– You came here for free food?
То есть пришел поесть на халяву.
Я сухо отвечаю:
– Меня пригласил господин такой-то… – Называю фамилию важного человека. – Мы с ним давно знакомы. Он у меня не раз бывал в Москве.
Дядька сказал: "Оу, оу" – и стушевался.
Так все кончилось в реальности. Но всё это мне снится.
А дальше во сне – продолжение (чего на самом деле не было).
– Ну да, – говорит он. – Господин такой-то пригласил вас на фри-фуд.
– Вы что? – говорю я. – Зачем мне этот фри-фуд?
– Как зачем? – смеется он. – Вы сэкономили десять долларов. Вы же сегодня не пойдете на ланч?
– Послушайте, – говорю. – У меня очень хорошая стипендия. Мне оплачивают страховку. Я ничего не должен банку. Что мне эти десять долларов?
А он не может успокоиться:
– Десять долларов тут, десять долларов там, два-три семинара в неделю, и на каждом фри-фуд! К концу месяца сто долларов, к концу года – тысяча… Великое дело – фри-фуд!
Беру вилку, пробую целую пиццу – ура, она не разрезана! Подхватываю ее и с размаху надеваю на голову этому дяде. Начинкой вниз!
– Вот тебе фри-фуд!
Топленый сыр вперемешку с красным перцем и кусочками ветчины сползает по его серому пиджаку. Он протирает очки и говорит:
– Ваша ярость только лишний раз доказывает, что вы действительно пришли сюда ради бесплатной еды. You really came here for free food!
Третий сон. Телеграмма пришла на рассвете
Во сне вспоминаю фамилию: Паустовский. Константин Паустовский.
Был такой хороший писатель. Очень популярный. Любимый.
А сейчас никто его не читает, не помнит.
А я помню. Вот, вспомнил его рассказ "Телеграмма".
И еще вспомнил фразу – не помню откуда. "Телеграмма пришла на рассвете". Шаблонно-старинное начало для чего угодно. Для детектива, для военной повести, для любовного романа.
Теперь, думаю я во сне, всё совсем не так. Где эти телеграммы? Теперь эсэмэски вместо телеграмм. И только я это подумал, как пискнула эсэмэска в мобильном телефоне у меня на тумбочке. Едва светает. Посмотрел на часы – три часа ночи. Циферблат еле виден в слабом свете из окна. В окне – посеревшее небо между деревьями. Соображаю, что я на даче. Открыл эсэмэску. Там написано: "Залезь в мою почту, вот пароль". Я поднимаюсь, иду к компьютеру, на ходу нашариваю выклю чатель, чтобы зажечь свет. Щелкаю – света нет. Черт.
То есть компьютер не включишь. Возвращаюсь, сажусь на кровать, беру мобильник, хочу послать ответную эсэмэску или позвонить. Нажимаю клавишу – выплывает: "батарея разряжена", дисплей темнеет. Ложусь в постель, засыпаю, наутро электричество дали, втыкаю зарядник, звоню:
– Привет, это я, что ты хотела сказать?
И объясняю ситуацию: электричество ночью вырубили, а мобильник сел.
Она говорит:
– Ничего.
– Как это ничего? Зачем тогда в три ночи слать эсэмэску, просить залезть в почту?
– Ничего, проехали, – говорит она.
Я понимаю, что я уже не прочту, что она написала. Потому что это ее почта, и она уже, разумеется, сменила пароль. Мне страшно тоскливо от этого. Мне кажется, что она хотела сказать что-то самое важное, главное.
Может, хотела попросить приехать. Но увы.
Да, и вот вопрос. Кто она? Что это за "она"?
Не забыть
Снится, что Оля мне говорит: "Ты не забудь поздравить Катю с днем рождения!" Я говорю: "Сегодня еще рано!"
Второй сон. Карточка
Я ищу реквизиты чужой банковской карточки. Туда должны перевести деньги, это часть долга, хозяин карточки мне должен, и я имею право ею распоряжаться, пока долг не будет погашен.
Мне почему-то звонят из банка и просят назвать сумму перевода. Я говорю. Потом просят назвать номер карточки. Я диктую из записной книжки. И тут соображаю, что я продиктовал ПИН-код. Меня сбило с толку то, что просили не весь номер, а именно четыре последние цифры номера. Господи, думаю, а вдруг это какие-то мошенники?
Ищу карточку, не могу найти, перерываю письменный стол. Огромный стол-бюро с глубокими ящиками. Оттуда лезет женская одежда. Тонкая длинная юбка на резинке в серый легкий цветочек. Эту юбку мы с Л. покупали в Швейцарии в девяносто третьем году, в магазине "Мигро", господи, как ужасно всё помнить, особенно всякие мелочи, думаю я во сне.
Карточки нет.
Я пытаюсь позвонить той девушке из банка, ее телефон определился на моем мобильнике, но она не берет трубку. Я еще сильнее убеждаюсь, что это мошенничество. Карточку надо срочно заблокировать, но для этого надо знать ее полный номер. Я вспоминаю, что карточка у меня лежит на другой квартире, а тут где-то в книжном шкафу есть ее ксерокопия. Опять всё переворачиваю вверх дном, ксерокопии нет.
Чувствую, что я влетел в неприятную историю, но вдруг вспоминаю, что это сон, и успокаиваюсь, и сплю себе дальше.
Папа
Кафе, столик на четверых. Сидит женщина, рядом с ней, на соседнем стуле, лежит длинная узкая сумка – видно, что из очень мягкой кожи. Я почему-то за этой сумкой присматриваю.
Потом я – я теперешний, без одной недели шестидесятилетний, – вдруг оказываюсь в коридоре нашей старой квартиры на Каретном, где я жил до семьдесят четвертого года.
Я поднимаюсь на лифте, отпираю дверь своим ключом, вхожу в квартиру. Я легко одет. Лето.
Папа выходит мне навстречу, он такой, каким он был в 1965 году примерно, едва за пятьдесят, совсем здоровый, веселый. Он меня обнимает, гладит по голове, целует в обе щеки. Говорит: "Какой ты вырос… Ох, а мне жена твоя говорила, что у тебя на носу прыщ! Дай-ка гляну… Ага! Ну ничего, ничего, ерунда, пройдет!", – и он снова гладит меня по голове, по плечам, по животу и даже касается тыльной стороной ладони, пардон, ниже живота, и смеется: "Экий ты мужик вырос!" – добрый и радостный папа.
И вдруг он тревожно спрашивает:
– С тобой в кафе была женщина, а у нее была сумка, вот такая. – Показывает руками длинное и узкое. – Где она? Где сумка?
– Где сумка? – кричу я и просыпаюсь.
Отрез
В магазине на полках лежат штуки материи. Я покупаю себе, как в старое время, отрез на костюм.
Рядом стоит мой покойный тесть Дмитрий Абрамович.
– Вот это хороший материал, – говорит он, – настоящий "инглиш".
Темно-серая, почти черная ткань в тонкий и редкий синий рубчик.
Дача
Наш дачный дом переделали в церковь. В большой комнате, гостиной с книгами, в "библиотеке", как мы ее называем, теперь помещение для молитв. Иконы, алтарь, подсвечники – всё как положено.
А еще к дому пристроили бассейн. В прихожей дверь, ведущая в кладовую, – вот там и вход. Заглядываю туда. У кромки бассейна сидят две женщины, мои знакомые, – молодая и совсем не молодая. Обе голые. Молодая – бесформенно жирная. От подбородка до бедер что-то розовое и колышущееся. А у старшей, которая всегда гордилась своими прекрасными стройными ногами, волосатые икры. Не просто волосатые, а покрытые густой и плотной шерстью, как у собаки.
Вопрос
На какой-то встрече выпускников я встречаю толстую старую тетку.
Она спрашивает прямо и строго:
– Почему ты на мне не женился?
– Правду сказать? – отвечаю я.
– Скажи правду! – говорит она еще строже.
– Потому что ты мне не дала, – говорю я. – Я же хотел! Я же приставал к тебе, помнишь? О, как я к тебе приставал! А ты забоялась, захотела гарантий. А ведь дать – самая лучшая гарантия. Я же совсем мальчик был, у меня никого не было. Ты бы мне дала, я бы к тебе очень привязался, и женился бы. Даже если бы мне родители стали запрещать, я бы такой крик поднял:
"Я ее люблю! Я не могу без нее! Она уже фактически моя жена!" Обязательно бы женился.
– Ну, женился бы, а потом? – сощуривается она.
– А потом не знаю. – Я развожу руками.
Финансы
Я что-то продаю. Не помню что именно. Какую-то небольшую вещь в коробке. Приношу ее в специальное учреждение. Скупка товаров у населения. Вроде комиссионного магазина, но все очень современно оформлено. Не старая советская комиссионка, куда там! Стекло и сталь, компьютеры, кожаные диваны для ожидающих.
Вот моя очередь подходит.
– Что вы желаете получить в уплату? – говорит девушка за стойкой.
– То есть? – Я не совсем понимаю вопроса.
– За свой товар вы можете получить рубли, морковь или общественные секции.
– Может быть, акции? – переспрашиваю я.
– Нет, именно общественные секции, – терпеливо объясняет она. – Это новый финансовый инструмент.
– Подскажите, посоветуйте – что лучше?
– Вот смотрите сами, – говорит она. – Рубли. Рубли вы можете обменять на валюту в специальном обменном пункте. Но курс очень невыгодный. Морковку вы можете сразу съесть. А общественные секции принимаются в любом магазине. Но в магазинах ничего нет, пусто.
Я чувствую, что придется брать морковку.
Второй сон. Сдача
Мой друг Андрей Колесников, какая-то совсем незнакомая дама, еще одна дама, похожая на Эльвиру Набиуллину, и я – мы вчетвером идем в буфет. Дело происходит на конференции. В голову влетает недостойная, жлобская мысль: это весьма высокопоставленные дамы, их положено вести обедать в дорогое место, а тут так сложилось, что мы пойдем в очень демократичный, чуть ли не студенческий, буфет. В недорогое место. Поскольку конференция проходит в каком-то институте.
Эти дамы все время весело повторяют: "Будет так демократично, так по-студенчески!"
Мы идем по громадному институтскому зданию, с лестницами и переходами.
Вдруг по дороге вижу – книжный киоск. Книги новые и старые, все очень яркие. Подхожу буквально на секунду, бросить взгляд. Вижу книжку: "Кто для кого работает". Пособие для 5-го класса. 1964 год. В отличном состоянии. Листаю – книга о разделении труда и структуре занятости с первобытных времен до наших дней. Цена 140 рублей. Хочу купить, по-быстрому.
У меня только пятитысячный билет.
Продавец ищет сдачу с убийственной медлительностью. Долго считает. У него не хватает. Он пожимает плечами. Тогда я сам лезу в его чемоданчик, отдираю подкладку, нахожу целую кучу денег и сам себе отсчитываю сдачу. Хватаю книгу, отбегаю от киоска, ищу своих спутников.
А они уже ушли. Я мечусь по коридору, не могу их догнать, не могу понять, куда, в какую сторону они ушли, не знаю, где буфет, – и никто, кого я спрашиваю, тоже не знает.
Пластинки
Старик покупает виниловые пластинки и пишет на бумажке глупые стихи. Рифмы такие: "винила – любила", "звукосниматель – ты снимаешь платье".
Огромный магазин, где продаются старые пластинки.
Много народу.
Второй сон. Цены
Мне подают счет за съеденное вчера в клубном ресторане. То есть как будто я вчера там ужинал, а сегодня зашел в этот клуб выпить кофе, и вот официант приносит счет. Несусветно, нереально дорого. Двадцать семь тысяч рублей за скромный ужин на троих без спиртного.
Необычная бумажка, которую дает мне официант, – из такой бумаги были сделаны старые советские пакеты с сахаром. Светло-коричневая, плотная, глянцевая. И в самом деле, это разорванный пакет. Сзади написано:
"Сахар-песок рафинированный". Счет написан от руки, неразборчиво. Зато сумма – крупными цифрами.
– Вы что, с ума сошли? – говорю я. – Сколько насчитали!
– Это клубные цены, – отвечает официант.
Я говорю с некоторой угрозой:
– Вот сейчас скажу Глебу (это какой-то мой приятель, который здесь всем заправляет, то ли хозяин, то ли председатель совета клуба). Скажу Глебу, он разберется!
Официант отвечает:
– Глеб сам стонет от этих цен!
Третий сон. Мензурка
Старик – тот, который в первом сне покупал виниловые пластинки, – заказывает в ресторане пол-литра вина. Ему приносят графин. Он говорит: "Как-то маловато!" Ему объясняют: "У нас вино продается бокалами по сто пятьдесят грамм. Мы вам налили три бокала".
"Итого четыреста пятьдесят?" – спрашивает он. "Да, итого четыреста пятьдесят".
Тогда он заказывает бутылочку пепси 0,33 и стакан.
Выливает пепси в стакан и начинает переливать вино из графина в бутылочку. Официанты, сгрудившись, наблюдают за ним. Уже видно, что вина едва-едва хватит – то есть его обсчитали на один бокал.
Старший менеджер говорит: "Кто?"
Официантки начинают визжать.
Так громко визжат, что я просыпаюсь.
Сократ
Приснилась история, как у нас появился – погибший потом – котенок по имени Сократ.
Приснилась во всех подробностях. Как 2 мая 2009 года к нам с Л. приехали Лола и Андрей. Пошли гулять, мы с Андреем скоро обогнали Л. и Лолу, идем, болтаем о чем-то, вдруг видим – три девочки, и у них в ногах, на обочине аллеи, рыже-бежевый котеночек. Девочки – им лет по 12–14 примерно – говорят: "Возьмите котенка!" Я говорю что-то вроде: "Ну, вот еще!", – и мы с Андреем идем дальше. Делаем круг, потом возвращаемся уже к нашей калитке, не очень скоро, минут через сорок, – и видим такую картину: у калитки стоят эти три девочки, Лола и Л. с котенком на плече. Я говорю:
"Ты что! Отдай немедленно! Вы что! – Это я тем девчонкам. – Вы что котенка втюхиваете? А ну забирайте, забирайте!" – и хочу его снять у Л. с плеча. Она резко отшагивает в сторону и довольно зло мне говорит:
"Только посмей его забрать!" Ну, раз такие серьезы, пожалуйста.
Здесь сон кончился.
< Котенок остался. Купили ему все, что положено: еду, лоток, домик. Свозили к ветеринару. Хороший был котик. Назвали Сократ. Потом его отдали кому-то. И он вывалился из окна с пятнадцатого этажа. Жалко. >
Имя
Желеобразная, но довольно плотная полупрозрачная плита. Примерно пятьдесят на семьдесят сантиметров.
То ли холодец, то ли цукат, то ли очень легкий, зыбкий и мягкий камень, кварц. Но я почему-то уверен, что это не пластмасса.
У меня в руках резец.
Мне диктуют:
– Пиши: "Дорогой Юра!"
Я говорю:
– Я с ним недостаточно знаком, чтобы называть его просто Юра. Давайте напишем полное имя.
– А полное имя у него какое? – спрашивают меня. – Юрий или Георгий?
– Я не знаю, – говорю я.
– Тогда пиши "Юра".
– Не могу! – говорю я и ухожу.
Что за Юра и что за плита – непонятно.
Арифмометр
Кто-то считает на старинном арифмометре "Феликс".
Считает и с каждым поворотом рукоятки приговаривает: "Ну, ты дурак! Ну, ты дурак!"
Этот человек сидит за столиком в саду. Вижу, что я ему мешаю. Отхожу от него, иду по садовой дорожке.
Две светлые женские головы склонились друг к дружке, негромко разговаривают. Это скамейка в саду, я стою сзади. Оборачиваются. Одна из них – Маша Бочарова, студентка нашей кафедры, на курс младше меня. Я здороваюсь с ней. Она мне кивает, и снова начинает шептаться со своей подругой.
В дачном доме книжный шкаф. Чей-то голос: "Вот эти книги надо бы перечитать".
Я открываю шкаф, но достаю не книгу, а газету.
Там статья про женщин, которые уходили от мужей.
Эти женщины появляются у меня перед глазами, как бы вырастают из газетных строк.
Они красивые и очень веселые.
Заложники
Едем с Олей в машине, в такси.
Нас останавливают. Сначала кажется, что это милицейский патруль. Потом становится ясно, что это бандиты.
Но не в смысле грабители, а хуже – какая-то незаконная армия. У одного из них автомат на груди, у других из карманов – из-за поясов? – торчат рукоятки пистолетов.
Сразу отчаянная и глупая мысль: вот выехали бы мы раньше или поехали бы другой дорогой или на автобусе – и ничего бы не было.
Нас просят выйти из машины, ведут через поле, там дом за оградой, отворяют железную калитку, ведут в подвал, запирают там.
Там, в подвале, я читаю книгу, в которой рассказывается наша история. Что мы – заложники. Но заложники зряшные. Нас захватили, и теперь не знают, что с нами делать. И мы еще долго тут просидим.
< Вчера мне исполнилось 60 лет. Были гости, подарки, тосты. Весело и приятно. >