Она полистала мои книжки и сказала, что, наверно, мне нужно сначала посмотреть ее спектакли (я не видел ни одного), а потом будем говорить.
Я согласился, ухватившись за соломинку. Спектакль шел завтра, она оставит мне билет в партере.
Я хотел пригласить ее хотя бы на ранний ужин, находясь рядом с Домом писателей, но не пустили даже на порог, несмотря на то, что я показывал карточку американского Пен-Клуба. А может, они были правы и поняли, что я еще не писатель. Церберы подчас бывают прозорливы.
Она улыбалась, видимо считая меня ненормальным, и попрощалась до завтра.
В театр я пришел со смешанными чувствами: когда-то я поступал в театральное училище, любил театр и бредил стать актером долгие годы.
Здесь прием был лучше, чем в Доме писателей: администратор сама провела меня на лучшее место в партере, прямо напротив центра сцены, вручив программу с действующими лицами и исполнителями. Пьеса называлась "Босиком, без любовника", какого-то бездарного американского драматурга. Но в этом государстве все американское было модным. Главную роль играла актриса Вера Баталова, теперь уже моя знакомая. Это слегка подняло мой дух. До поднятия занавеса оставалось время, и я внимательно рассматривал публику, пытаясь понять, - я был за границей.
Первый акт, мягко выражаясь, был вялый, но я стойко держал голову прямо, чтобы она не падала. В антракте, уворачиваясь от толкающей толпы, ходил и смотрел фотографии актеров прошлого и настоящего, висящих высоко на стенах. Первый же портрет справа привлек осматривающий глаз. Мой. На черно-белом фото было лицо актрисы, видимо только что пришедшей из училища, сейчас она не могла быть такой, так как, судя по бумаге и окантовке, портрет имел свою жизнь. Что-то колыхнулось из воспоминаний юности и, не выцарапав ничего с чердака памяти, улеглось.
Я что-то слышал об этом имени в Нью-Йорке, но что? Второй акт был чуть резвее, а может, это казалось, так как сидеть оставалось меньше, чем сначала.
Я ушел чуть раньше, купил на площади цветы, оставил их Вере на служебном входе и уехал.
Утром мы созвонились.
- Спасибо за цветы. Как вам спектакль?
- Очень понравился, очень, - сказал я.
Играла она слабо, спектакль был ужасный, это была не ее роль и не ее пьеса. Я видел эту роль в кино в исполнении известной американской актрисы, первой бляди Голливуда, ее вряд ли кто мог переиграть, не говоря уже о втором… Тоже глагол… (Приставка пере.) Зная театр, я сделал рискованный шаг:
- А такая актриса… еще играет в театре?
- Да, она моя напарница в новом спектакле "Идеальная жена". Хотите прийти посмотреть? Я собиралась вас пригласить. Заодно и ее увидите на сцене…
- С удовольствием. Об этой даме: я забыл ее телефон в Нью-Йорке, а меня просили позвонить и передать на словах. Вы… не могли бы дать ее телефон?
- Конечно, никаких проблем. - И она, видимо открыв телефонную книжечку, назвала номер. Который я сразу записал в блокнот с бело-желтыми страницами.
- А когда спектакль? - спросил я.
- В эту субботу. Я постараюсь достать вам пропуск, так как билеты давно уже проданы. Это премьерный спектакль.
- Спасибо, - сказал я, и мы поговорили ни о чем.
Дни я проводил в редакциях, которые видеть уже не мог. Стоял июнь, жара, пыль. Я был один в этом городе и зверел от одиночества, тоски и какой-то печали. В этот вечер, выйдя раньше из ресторана, я нашел монету и работающий автомат. Я не знал, что еще делать. Я позвонил ей - от тоски и бездействия. Зачем я набирал этот номер 299–85–85? Было полдесятого вечера. На другом конце трубку долго не брали, и я хотел уже повесить мою. Как раздался щелчок и монета провалилась. Где сейчас эта монета?
- Алло?
- Здравствуйте, - сказал я.
- Здравствуйте, - сказали в трубке, не удивившись, и…
- Меня зовут… - И я представился.
Ожидая, что сейчас зададут смертельный в своей простоте вопрос: что вы хотите? Вот этого я не знал, я звонил просто так. В поисках ничего или утраченного времени.
И был поражен. Поставленный правильно для сцены голос произнес:
- А я о вас уже слышала.
- Надеюсь, не с экрана телевизора: разыскивается убийца, особые приметы…
Она звонко рассмеялась:
- Нет, у вас гостила моя знакомая в Нью-Йорке. Прошедшей зимою.
- А-а. - Я предпочитал не вспоминать этот период.
- Вы давно у нас? - осведомился голос.
- С неделю. Я хотел бы с вами увидеться и поговорить.
Возникло молчание. На любой ее следующий вопрос у меня не было ответа. И вдруг:
- Вам удобно приехать через час?
- Не будет поздно?
- Нет, что вы, я раньше двух не ложусь.
- Какой адрес? - слегка осевшим голосом спросил я.
Отловив в ночи ездока, скорее всего - беспечного, не желающего ничего, кроме большого количества денег (как странно: а я думал, доброта - спасет мир), и заехав к маме, захватив большой пакет, я собрался нестись вниз.
- Сыночек, когда ты вернешься? - спросила родившая меня.
- Аллах знает, - сказал я. И она улыбнулась, все поняв. - Но даже он - не знает. - И умчался.
Актриса жила на одной из маленьких, бесшумных улиц в центре, месте, о котором я и понятия не имел.
Рассчитавшись с водителем-частником за все плохое в его жизни, я поднялся на пятый этаж. Я был одет в светлый костюм, голубую рубашку, темно-синий галстук и дорогие туфли, которые я купил недорого.
И позвонил в дверь. Через буквально минуту мне открыли.
- Здравствуйте! Проходите, меня зовут Тая.
- Очень приятно. - Я пожал ей руку, обняв своей ладонью. Рука была мягкая. - Вы изменились как-то…
- В лучшую сторону или худшую?! - Она засмеялась негромко. Даже не поинтересовавшись, где я ее видел. Ее, казалось, ничего не интересовало, что касалось ее.
- Это смотря куда река течет.
- Не смущайтесь, проходите, где вы хотите сесть - на кухне или в комнате?
- Да уж по традиции, только если можно сначала помыть руки?
- Конечно можно, - улыбнулась она, показав мне куда.
Ванна была красиво отделана. Я попытался справиться с непослушными волосами, бесполезно, и вышел к протянутому ожидающему полотенцу. Она дала лучшее. Это мне понравилось. Я любил доброту.
Она показала путь и усадила у окна в кухне, сев напротив. В этом государстве все встречи, разговоры, дела, беседы, застолья, объяснения - происходили только в кухне. Традиция, связанная с чаепитием и небольшими квартирами.
- Будете чай? - Она впервые посмотрела внимательно на меня. Я на нее.
- И чай - тоже.
- А что еще?
- Отвлечения и расслабления.
- Обстановка давит?
- Очень.
- Хотите выпить? Что вы пьете? Впрочем, у меня небольшой выбор.
Она достала бутылку водки, исполненную для заграницы. Я угощаю ее американскими сигаретами, жевательной резинкой, которую Тая, оказывается, любит, и орешками. (Все мое ношу с собой.)
Она ставит на стол два аккуратно отлитых стаканчика.
- Вам нужно чем-то закусывать? - Она с любопытством смотрит мне в глаза. Видимо, привыкла к диалогам - с партнерами. И ожидает реплики.
- Стакан холодной воды из-под крана.
- У нас вода не очень… у меня есть, кажется, минеральная. - Она наклоняется к холодильнику, я рикошетом смотрю на бедро.
- Я не пью газированное, простую - нормально.
Она наливает в высокий бокал, ставит и садится.
Смотрит опять на меня. Я на нее.
- Наливайте!
- Я могу?..
- Еще как! - улыбается она.
- Вам полную?
- Мне - как вам.
Я вздрагиваю. Слишком точное попадание, в десятку. Вряд ли она читала что-то из… Хотя я дарил книги зимней гостье.
Я разливаю бесцветную, прозрачную жидкость.
- За встречу, хотя мне и неудобно, что я…
- Все удобно, давайте чокнемся и выпьем. А то водка остывает.
Она закусывает жевательной резинкой.
- Вы не против, если я закурю?
Я поспешно открываю салатную пачку, срывая с нее чешую. И зажигаю деревянную спичку. Спичку из дерева.
Она глубоко затягивается, не выпуская дым. Потом выпускает, почти бесцветный. Сколько же осело в легких? Я смотрю на ее грудь, как будто пытаюсь быть рентгеном.
- Как вам город, наша жизнь? Утомляет?
И вдруг я неожиданно рассказываю про редакции, издательства, редакторов, мотания целые дни, запах вонючих папирос или сигарет, пот из-под мышек и бесконечные обещания. Я говорю и говорю, а она внимательно слушает. И я очень удивлен.
- А можно посмотреть, что вы даете им читать?
Я удивлен еще больше и достаю свои книги, изданные в Нью-Йорке. Она придвигает их и сразу начинает рассматривать.
- Очень интересно, - говорит Тая как будто про себя.
- У вас что, еще не исчезло желание читать?
- Без чтения я вообще бы не смогла жить. А можно мне это почитать?
Я не то что удивлен, но слегка озадачен, приписывая это дани приличия.
- Я могу вам оставить первую книгу, так как остальные мне нужны завтра, а потом…
- Спасибо. Я очень рада.
- Выпьем еще, - предложил я. И разлил.
Она выпила до дна и закурила. У меня потеплело в голове и засосало в желудке. Видимо, она услышала.
- Вам все-таки надо чем-то закусывать. А у меня только - батон, масло и помидор.
- Соль еще - и тогда все будет прекрасно.
- Соль - всенепременно. - Она поднялась и стала быстро доставать и нарезать. Через минуту мокрый кровавый помидор разливал свой аромат на тарелке. Она сама намазала масло на отрезанный тонко кусочек батона. Я поблагодарил ее и налил в третий раз. Бог любит троицу.
Водка начала действовать, и я не хотел упускать момента. Она поставила для меня тарелку.
- А вы?
- Я не ем после шести, - извинилась она.
- Какие у вас планы на лето? - спросил гость. Я.
- Кончается театральный сезон. В августе я собираюсь в Нью-Йорк.
- A-а, теперь я понимаю, почему вы меня так быстро приняли, - кисло сказал я.
- У меня там ближайшая подруга детства, она и пригласила.
Я задумался.
- Так что не бойтесь! - пошутила серьезно она.
- Я не из пугливых. Буду рад вас видеть, - сказал я банально.
- Моя здешняя знакомая говорила, что вы не в восторге от наших гостей.
- Долгие гости - трудные гости. Хотя то, что произошло с ней, надеюсь, не произойдет в моей жизни больше никогда.
Я ожидал вопроса, но она не задала. Она вообще никогда не задавала вопросов.
- Я даже не попрошу у вас номер телефона…
- Я его сам дам.
- Когда уедете?..
Я взял белую салфетку и написал свои номера телефонов.
Она изогнула бровь в удивлении.
- Право, в этом нет необходимости. Вы чересчур любезны.
Я откусил долгожданный бутерброд с маслом и подцепил круг помидора. Посолив солью и то, и другое, я подумал: зачем я здесь сижу? У нее были изящные руки. Ее изящная рука взяла бутылку и разлила нам снова.
- Выпьем за вас и ваши успехи у нас!
- Благодарю. - Я выпил до дна и почувствовал, что мне жарко.
- Вы не против, если я сниму пиджак?
- Я повешу его на вешалку, жалко будет, если помнется: он очень красивый.
Я посмотрел на нее, не поняв, шутит она или всерьез. Она была в голубой котоновой майке и немодной пестрой юбке прошлых лет. Она отнесла пиджак и вернулась.
- Вы не против, если я положу водку в испаритель, она уже не холодная.
- Конечно, конечно.
Я встал, чуть не зацепив стол. Что-то рано. Мне показалось это быстротечным симптомом.
- Когда у меня гости, я после каждого розлива кладу бутылку в испаритель. Гости, особенно американцы, недоумевают. Я сразу объясняю, что мне не жалко и я налью опять (еще три охлаждаются), просто водка должна быть замороженной и ледяной. В запотевшей бутылке, чтобы легко пилась.
- Я с вами согласна. Хотя мой любимый напиток - джин. Водку я обычно не пью. Только по особым случаям.
- Напрямую?
- Я обожаю его с тоником и льдом.
- Жаль, что я не знал…
- Ничего страшного, я могу и водку с вами за компанию. Скажите, когда пора.
Через пять минут я кивнул.
Она достала бутылку, сама аккуратно разлила по стаканчикам и тут же убрала в испаритель. Меня это почему-то очень тронуло.
- Я все правильно сделала?
Я улыбнулся и взял намазанный хлеб из ее рук.
- За вас - я завидую вам.
Мы выпили, она взяла, спросив предварительно взглядом, жевательную резинку.
- Чему? - спросила она.
- Вы давно в театре?
- Кажется, что вечность. Хотя всего десять лет.
- Какое училище вы закончили?
- Таировское.
Это было училище, куда я поступал.
- Кто сейчас там ректор?
- Есть такой актер Буаш, - без выражения сказала она.
- О, это прекрасный актер! Он приходится вам каким-то родственником?
- Это мой папа.
Она смотрела на меня абсолютно ничего не выражающим взглядом.
- Это ваш папа?! Он играл в одном из моих любимейших фильмов.
Она даже не спросила в каком.
- Да, он много снимался. Вы совсем не едите, и мне неудобно, я чувствую, что вы голодный.
Она трогательно ухаживает за мной: мажет опять бутерброд с маслом, предварительно осведомившись, можно ли сверху положить помидор.
Я согласно киваю. Ее красивые пальцы, продолжение изящной руки, опустили хлеб на мою тарелку. Я задержал пальцы и поцеловал ее руку. У нее были красивые ухоженные руки.
Мне становилось совсем тепло и уютно. На нее, казалось, водка не действовала. Я решил проверить: достал из холодильника ополовиненную бутылку и щедро разлил по стаканчикам. Неожиданно мне пришла в голову мысль (редко, но они приходят ко мне, мысли): я никогда не пил водку с женщиной, вдвоем. Обычно спаивались шампанским или вином. Впрочем, здесь была совершенно другая ситуация, мне абсолютно не хотелось пьяную женщину.
- Выпьем до дна! - провозгласил я.
Она подняла стаканчик и сказала:
- Глупо было бы не выпить. В создавшейся ситуации.
Фраза рассмешила меня. Она закусила закуренной сигаретой.
С этого момента, по-моему, мы начали куда-то двигаться, к какой-то пристани. Этот момент никогда не определим. По крайней мере, у нас получался дуэт: мы пили в унисон. Мне было приятно с ней пить. Я расслабился, впервые за проклятую неделю жизни в Империи!
- Ешьте помидоры, они вам, кажется, нравятся.
- У нас таких душистых нет, у нас убивают запах. А у этих обалденный аромат.
Я уронил вилку и взял помидор.
- Откусите хоть немного, - попросил я, протягивая руку, - как же можно водку - без ничего.
Она поколебалась, потом наклонилась чуть-чуть и, вытянув подбородок, откусила половину дольки.
Я забросил оставшуюся половину в рот, попав, и мы рассмеялись.
- Выпьем опять! - встряхнулась Тая.
- У вас это хорошо получается. Совсем не пьянеете.
- Годы школы… - загадочно улыбнулась Тая. - Я пьянею, просто это незаметно. Даже мне…
Она налила до верха. Я взял помидор. Кони наши куда-то неслись, я уже не мог понять куда. Да и не пытался.
Сказав очередной тост, мы выпили. Капелька протекла, и она коснулась изящно ладонью уголка губ. Я подумал о ее губах. Но никакой мысли не…
- Говорят, у вас красивые дети. Как ангелы.
Я постучал по столу, она тоже.
- Милые детишки, хоть с этим повезло. Я чувствую, вам много обо мне рассказывали.
- Не много, но кое-что.
- Если вам это интересно, я разошелся полгода назад, а сейчас у меня идет великая супружеская война. Я ушел из дома… пятнадцатого января…
- Нет, меня это совсем не интересует, - поспешно проговорила она. Я посмотрел пристально: она говорила правду.
- Лучше расскажите о вас.
Последний стаканчик меня раскачал немножко, то ли это стул такой был…
- А вы не против, если мы пересядем куда-нибудь? - сказал я и поводил плечами. - Как-то нелегко в седле удерживаться.
Искал ли я причину?..
- Вместе пересядем? - спросила она. - Или вы один?
- Как вам угодно, - произнес я, - вы дама.
Мы перешли и сели на плюшевый, темного стекла, зеленый диван.
- О чем мы будем говорить? - спросила Тая.
- Ни о чем не будем, - сказал я.
- А что же тогда мы будем? - как будто декламируя, произнесла она.
- Можно я вас поцелую? - спросил я.
- Да, - задумчиво ответила она.
Я наклонился к ее щеке. И коснулся губами. Она ответила и коснулась губами моей щеки. Ресницы мягко закрылись. Наши губы встретились. Проникновение началось очень мягко, почти нежно, без всякого напора, силы или жажды. Я начал целовать ее шею. На редкость стройную. Она откинула голову назад, на спинку дивана. Я поднялся опять к подбородку, щеке, глазам, касаясь их поцелуем. Я взял ее за грудь, она положила мне руку на плечо. И вздохнула. Вздох был какой-то особый. Я поцеловал ее в тот угол губ, где пролилась капелька, и почувствовал сладость губ и горькость капли.
Она сдвинула руку мне сзади на шею и, как бы не притягивая, словно магнит, притянула. Губы сплавились, у нее были мягкие, безвольные губы. Мне хотелось, чтобы они были тверже, но они таяли и расплывались в моих губах. Хотя я не давил и целовал ее вполсилы.
Я стал возбуждаться и сжимать ее грудь сильнее, она подвинулась ко мне, чуть выгнувшись, голова снова откинулась. Интересно, что изо рта у нее пахло мятой, а не сигаретами или…
- Тая, - проговорил я, - Тая, давайте перейдем туда, здесь не совсем ловко… сидеть.
Она, по-моему, совершенно не поняла, что я сказал. Я поднял ее, полуобняв, и, поддерживая, перевел на другую сторону большой комнаты, мы опустились на низкую кровать…
Она села чуть глубже, чем на край, опершись на руку. Она не успела упереться до конца, как я потянул ее руку на себя, другой - опустив хозяйку на спину. Тая хотела что-то сказать, пыталась привстать, но я закрыл ее рот губами, инстинктивно, если не интуитивно понимая, что девушка может только возражать, ну хотя бы в силу своей природы. Она дала свои губы для поцелуя. Плечо прижало ее грудь. Нога опустилась на ее колени. Я сознавал, что форсирую события. Но в голове стоял опьяняющий зуд или зов, или сверкал жезл, который раскалял. Я потянул ее миди-юбку вверх - и коснулся бедра. Сжал его ладонью, разжал и стал осторожно гладить вверх-вниз, ожидая реакции. Она попыталась двинуться, но была придавлена моим плечом, рукой и коленом. Классический треугольник. Ее ноги чуть раздвинулись, все еще не впуская мою ладонь. Вот теперь я желал ее и не думаю, что слабое возражение могло остановить мой напор. Как и вообще что-либо. Прикосновение к ее обнаженному телу только возбудило неимоверно. Она хотела двинуться, но лишь дала моей руке проскользнуть между ног. Сжала их, освободив губы.
- Я не думаю, что это нужно…
Я целовал ее ухо и шептал что-то, по-моему, довольно безрассудное.
- Ну, чуть-чуть, чуть-чуть.
- Вам пора… уже поздно.