15
Деньги нашлись.
Амнистимов бесплодно допрашивал Суслевича, и вдруг некий человек позвонил ему и исковерканным голосом нечто сообщил. Амнистимов тут же бросил допрос, взял милиционеров и помчался в "Поле чудес". Там он устроил повальный обыск, и успешно: деньги с обрывками банковских упаковок обнаружились в трех местах: на кухне Эльвиры Бочкиной, в подушке Иона Кодряну и в бригадирском личном шкафчике Игната Трофимовича Дьордяя. Лишь Воловой и дядя Вадя оказались непричастны.
Преступники были ошеломлены. Эльвира плакала и кричала, что деньги ей подбросили. То же самое утверждали и Дьордяй с Кодряну.
– А что им еще остается говорить? – с усмешкой комментировал Амнистимов, глядя, как милиционеры усаживают в машины разоблаченную троицу, и скромно гордясь перед Кравцовым своим успехом.
– А кто позвонил, интересно? – спросил Кравцов.
– Не знаю. Через платок, наверно, говорил. Мужчина. Я всем, кого опрашивал, телефон давал. Дескать, вспомните что – звоните. Вот и позвонили. Я так и думал: групповое преступление! Остается детали выяснить.
– Повезло вам! – с откровенной завистью сказал Кравцов.
– Везет тому, кто этого хочет!
– А сколько денег-то нашлось?
– Ну, не два миллиона, конечно...
Денег, как выяснилось, нашлось не два миллиона, не один, и даже не сто тысяч. Мелкими купюрами у Эльвиры оказалось восемь тысяч, у Дьордяя десять с чем-то, у Иона пять. Амнистимов решил, что Суслевич был главным, остальные помогали или оказались свидетелями, вот он им и выдал понемногу. Скорее всего, других денег и нет. Если бы Владимиров снимал все деньги со счета, как в цивилизованном обществе, было бы все ясно, но он орудовал и с неучтенной наличностью, использовал банковские ячейки. Так что два миллиона – миф. Но и двести тысяч плюс найденное – хорошая сумма.
Кравцов с рассуждениями Амнистимова соглашался – и даже слишком поспешно. Ему важно было задобрить Амнистимова, чтобы тот разрешил ему поехать сейчас в район и встретиться с Суслевичем, а заодно и переговорить, хотя бы коротко, со свежепойманными соучастниками.
– Это еще зачем? – удивился Амнистимов. – Не лезь не в свое дело, участковый!
– Да это как раз мое дело. Видите ли, тут коза пропала...
– Твоя?
– Нет. Бабушки...
– Твоей?
– Да не моей! Бабушка в Анисовке живет, у нее коза пропала. Она плачет, говорит, жить без нее не могу. Ну вот, я и хочу выяснить, не они ли ее украли и съели. Теперь им по сравнению с ограблением легче в мелочи признаться. По моим данным, Суслевич, кстати, и тут главный закоперщик.
Амнистимов смеялся долго и с аппетитом.
Кравцов улыбался, понимая, что повод посмеяться есть. Что делать – кому-то грабежи и убийства раскрывать, а кому-то коз искать.
Отсмеявшись, Анисимов разрешил Кравцову поговорить с Суслевичем и с прочими. Кравцов уехал, попросив, однако, Вадика остаться: отвел его в сторонку и дал какие-то инструкции. Вернулся довольно скоро, через два часа. И сообщил Вадику:
– Все-таки они сожрали козу!
– Я так и думал.
– Но не Квашиной это была коза, не Нюся. Нюся была белая с черными пятнами, а они съели черную и без пятен. Они ее на окраине Полынска поймали, когда в выходной за пивом ездили.
– Ясно, – сказал Вадик. – А чего я тут высматриваю, Павел Сергеевич? Вы сказали обо всем сообщать, а сообщать нечего.
– То есть никто из строителей никуда не уходил?
– Никто. А их всего-то двое осталось. И следователь, я слышал, им до завтра не велел никуда уходить.
– Я тоже слышал. Что ж, будем ждать.
– Чего?
– Не знаю. Вот темно станет – посмотрим.
16
Стало темно. Кравцов, напоследок заглянув к Элле Николаевне и о чем-то поговорив с охранниками, удалился из "Поля чудес". Так, будто насовсем ушел. Но в лесу его ждали Вадик, Геша и Володька Стасов: Кравцов через Вадика попросил их прийти. Они распределились по периметру "Поля чудес" и стали наблюдать. Кравцов дал указание: если кто появится, тут же его оповестить. Не вопить, конечно, а прибежать на цыпочках. И около трех часов ночи на цыпочках прибежал Володька и, ткнув рукой, сказал шепотом:
– Там!
Кравцов и его добровольные помощники начали бесшумно преследовать человека, который только что перелез через забор и направился к лесу. У него в руках было два предмета: один большой, другой длинный.
Он довольно долго шел по лесу, озираясь. Вот остановился. Огляделся. Нет, место не понравилось. Он свернул к берегу реки, к пещерам. Там есть такие места, что даже вездесущие деревенские мальчишки не достигают. С трудом он долез до одной из пещер, скрылся, вскоре послышались звуки лопаты: начал рыть каменистый грунт.
– Не торопитесь! – посоветовал Кравцов, появившись у входа в пещеру. – Вам силы еще понадобятся. Для дачи показаний.
Человек повернулся и, взмахнув лопатой, крикнул:
– Не подходи, убью!
– Вряд ли, – усомнился Кравцов. – И стыдно, Воловой, других подставлять, хотя они и виноваты. Впрочем, понимаю: очень уж вы любите деньги!
17
– Воловой очень любит деньги, мог бы пойти и на убийство, но случилось иначе, – рассказывал Кравцов Вадику на другой день, когда Воловой был присоединен к сидящим в следственном изоляторе Дьордяю, Бочкиной и Суслевичу. А Иона Кодряну выпустили.
– А как вы вообще додумались до всего, Павел Сергеевич? – спросил Вадик.
– Видишь ли, я сначала опирался на такую штуку, как наука психология. Правда, она не всегда применима к жизни. Могла ли убить Элла Николаевна? Думаю, могла бы, поскольку мужа не любит, имеет молодого любовника, но продолжает жить на средства мужа и в его доме, пусть он и записан на нее. Могла бы убить. Но совсем в других условиях. Она очень разумная женщина. Контролирует себя абсолютно. Когда я с ней разговаривал, она держалась замечательно, хотя и чувствовала себя виноватой. Не потому, что убила, но знала: могла бы убить. Однако лишь при стерильных обстоятельствах, если можно так выразиться.
– То есть когда никаких подозрений?
– Именно. А тут фактически все на виду. И уехала она, как я выяснил, до двух часов.
– А как выяснили? Сама сказала?
– На то, что она сказала, полагаться нельзя. Охранник, открывавший ворота, тоже на часы не обратил внимания. Но скажи, Вадик, что обычно делают охранники во время дежурства?
– Телевизор смотрят! – уверенно ответил Вадик.
– Именно. Телевизор они смотрят, если это не строгий режимный объект. Я спросил охранника, что шло по телевизору, он сказал: кино. Я спросил какое, что именно было, когда проезжала Элла Николаевна, посмотрел по программе время показа, ну, вот и все. Вернуться через забор Элла Николаевна тоже не могла. Она бы сумела перелезть, но эта мысль ей и в голову не приходила.
– Понимала, что увидят?
– Нет. Боялась испачкаться. Элла Николаевна удивительно чистоплотна. Она, даже падая в обморок, в последний момент думает о том, как бы не испачкаться.
– А Лазарев, начальник их кооператива, мог убить?
– Мог. У него с Владимировым темные дела, в которых, возможно, еще предстоит разобраться. И если бы над Лазаревым нависла со стороны Владимирова угроза разоблачения, угроза его чести и достоинству, убил бы.
– Что это вы такое говорите, Павел Сергеевич? – удивленно спросила Нина, которая сидела в углу медпункта и слушала Кравцова своими большими, внимательными глазами. – Как это – убить ради сохранения чести и достоинства? Это ведь как раз потерять честь и достоинство!
– Наука психология допускает! – улыбнулся ей Кравцов. – Видите ли, Нина, я заглядывал на веранду коттеджа Лазарева. Там висят почетные грамоты, старые, советских времен. Даже на веранде! Представляю, сколько их в доме развешано! Я понял, что этот человек крайне дорожит своей репутацией и страшно боится упасть во мнении людей. Правда, не всех, а кого он уважает – бывшее и настоящее начальство. Остальных он не считает за людей. А кто не человек, того ведь и убить легко.
– Да, – задумчиво сказал Вадик. – А Эльвира Бочкина могла убить?
– Могла. Она женщина страстная, такая, знаешь ли, Кармен. Ради любви на все пойдет. В том числе и на убийство любимого человека. Только любовь, как выяснилось, была не к Владимирову, а к бригадиру Дьордяю.
– А дядя Вадя?
– Увы, мог бы. Он пролетарий по духу. Для него Владимиров классовый враг. При случае убил бы в полной уверенности, что поступает правильно: у этого гада, видите ли, денег полно, а у меня дочь больная, несправедливо!
– А Суслевич?
– Суслевичу, оказывается, поручили козу зарезать. А он ни в какую. Даже курицу зарезать не может, жалеет. В детстве его кошку колесом переехало, так он ее неделю на руках носил.
– Значит, не мог? – с надеждой спросила Нина.
– Мог, – огорчил ее Кравцов. – Он человек кровного родства, Нина. Это бывает у нас, а на юге и востоке сплошь и рядом. То есть для него родственники и близкие – святое. Ради них можно все. Земляки – тоже важно, но уже не так. Все же прочие если не враги, то посторонние люди, которых не обязательно уважать, а придется уничтожить – не грех.
– А Ион Кодряну? – спросил Вадик. – И он мог?
– И он мог. Причем даже не ради денег. У Иона воспаленное самолюбие. Он не нашел места на родине, он до сих пор не женат, ему кажется, что его никто не уважает. И если кто-то его тронет, он за себя постоит. Даже чересчур постоит. А ведь парень добрый. Коньяк привез с родины, хотя мог бы точно такой и здесь купить. Но хотелось именно с родины, хотелось подарить от чистого сердца. Он ведь не в виде взятки прорабу принес коньяк, поэтому и обиделся, когда Владимиров над его просьбами о компенсации за травму посмеялся. Но не убил, слава богу.
Нина помолчала, не решаясь спросить. Но все-таки спросила:
– Там ведь и наш Геша был, неужели и он мог убить?
– Вот Геша – не мог! – порадовался Кравцов возможности порадовать Нину. – Не потому, что он наш, анисовский. Вы заметили? Геша знается только со своим мотоциклом. Ни с кем не дружит, гоняется по улицам, как подросток, а ему за двадцать уже.
– Это правда, – согласился Вадик. – Его за слегка придурочного считают. Как пастуха Шамшурика почти.
– Он не придурочный. Как я понял, он просто боится людей.
– Почему? – спросила Нина.
– Слишком хорошо их понимает. Дар у него от природы. Он мне так про строителей рассказал, будто знает их три года, а не три дня. Такой, понимаете, гений без применения. А тот, кто знает людей и боится их, он их еще и не любит. Геша сам этого не осознает, но чувствует. Поэтому он один.
– И что же, поэтому не может людей убивать? Потому что не любит их? – допытывалась Нина.
– Наверно, так, – сказал Кравцов, сам удивляясь своим мыслям. – Наука психология тут бессильна. Хотя, думаю, вот в чем дело: у Геши только один человек остался, кого он более или менее любит: он сам. И если совершит преступление, то и себя потеряет, совсем никого не останется.
– Какие мы жуткие вещи говорим! – поежилась Нина, посмотрев на пирамидальный тополь за окном, неподвижная крона которого высилась вверх на фоне звездного неба; она молча и тихо говорила о том, что в остальном мире все остается по-прежнему. Это Нину немного успокоило.
– Получается, все могли убить, – покачал головой Вадик, представляя трудность будущей профессии, а он уже точно решил стать врачом-криминалистом.
– Да. Но убивал и грабил Дьордяй. И теперь картина преступления прояснилась окончательно.
18
Картина преступления прояснилась окончательно, и мы сейчас ее опишем, не вдаваясь в лишние подробности, потому что у нас все-таки не детектив, а эпизод, связанный с жизнью Анисовки, которая нам интересней всего, и даже не Анисовки, а сопредельной с ней территории.
Итак, Элла Николаевна и Ион Кодряну приходили к Владимирову первыми и с мирными целями. А потом зашла Эльвира с целями другими, и эти цели появились давно. Еще год назад она беззаветно влюбилась в Дьордяя. Дьордяй ее чувства принял благосклонно, хотя с семьей не порывал и категорически приказал ей на людях ничем себя не выдавать. Встречались изредка и тайно, в лесу за рекой. Она мечтала уехать с ним куда-нибудь далеко, купить домик, нарожать ему детей, жить счастливо. Дьордяй бы не прочь, но говорил, что средства на домик надо лет десять зарабатывать. Оба знали: в руках Владимирова бывают очень большие деньги. Иногда рассуждали, что неплохо бы эти деньги как-нибудь выкрасть, когда они окажутся в его сейфе. Только это надо знать наверняка. Поэтому Эльвира и делала вид, что неравнодушна к Владимирову, заходила в бытовку при всяком удобном и неудобном случае. Прорабу было лестно внимание молодой и симпатичной женщины, но шагов навстречу не делал: слишком любил свою жену, хотя и без взаимности.
И вот она зашла и увидела в открытом сейфе кучу денег, которая ей показалась огромной. Там было два миллиона, из них тысяч пятьдесят на зарплату, остальное Владимиров должен был передать Лазареву по каким-то таинственным расчетам. Эльвира прибежала к Дьордяю и сказала: вот случай! И брать деньги надо сразу, сейчас, потому что они могут уплыть. Смелыми и сильными словами она сумела убедить Дьордяя в необходимости решительных действий.
Дьордяй пошел в бытовку. Завел разговор как бы по делу, схватил молоток и набросился на прораба. Тот не успел даже крикнуть. Дьордяй ударил его два раза, при этом рука держала молоток привычно – билом, а не острием, из чего Кравцов и сделал потом вывод, что скорее всего не профессиональный убийца молоток держал, а профессиональный строитель. И тут вошел Суслевич, намеревавшийся попросить взаймы. Дьордяй тут же сказал ему, что Владимиров сам виноват, напал на него, оскорбил, сказал, что лишние деньги платит и что скоро их разгонит всех. Мозги у Дьордяя работали четко. Он, не снимая рукавиц, которые предусмотрительно надел, сунул Суслевичу две пачки денег со словами, что их семье Суслевича хватит надолго. Видя состояние родственника, схватил бутылку, налил полный стакан коньяку, заставил Суслевича выпить. Тот почти машинально выпил. Поняв, что Петр в ступоре и управляем, Дьордяй велел ему взять молоток, чтобы вынести, но тут же передумал, приказал положить на место. И выпроводил Суслевича. Сгреб остальные деньги в приготовленный заранее мешок с надписью "Мука", ему дала его Эльвира. Уходя, оглядел помещение. Увидел, что, когда все войдут после обеда, могут не сразу разглядеть прораба: тот лежит за столом. Поэтому опрокинул стол в сторону, но бутылку и стаканы предварительно убрал на подоконник: у этого хладнокровного человека сработал инстинкт бережливого хозяина, не смог он разбить просто так посуду, а тем более бутылку, да еще с коньяком.
Деньги они с Эльвирой спрятали на кухне, в тайник под холодильником, который давно уже оборудовали. А Петру Суслевичу Дьордяй нашел возможность кратко и внушительно объяснить: будешь молчать – все обойдется. А если, не дай бог, поймают, молчать надо тем более. В крайнем случае ты один сядешь, потом поможем, выручим, а если сядем оба, твоя же сестра, моя жена, и все прочие с голоду попухнут, пропадут! Основные деньги у меня, помни!
Эти доводы для Суслевича оказались достаточными для того, чтобы накрепко все в себе замкнуть. Пусть даже вина окажется на нем, но деньги дойдут до родственников, это главное. О том, чтобы предложить Дьордяю самому стать жертвой и прикрыть собой семью, он даже не подумал. Видимо, зная Дьордяя, не надеялся, что тот согласится на такой вариант.
Далее известно: бригада обнаружила лежащего прораба, Дьордяй задушенным жутким шепотом крикнул: "Убили!", все выскочили, потом приехал следователь, начался допрос, Суслевич не выдержал, побежал, его поймали, нашли двести тысяч. Дело шло к тому, чтобы все закруглить. Кравцова это не устраивало, вот он и начал говорить, что Владимиров очнулся и вскоре начнет давать показания. Не веря, что Суслевич настоящий убийца уже потому, что так глупо не оставляют отпечатков и так денег не прячут, Кравцов ждал, когда обнаружит себя настоящий преступник. Ему хватило чутья, основываясь на смутных подозрениях, попроситься в город с Дьордяем и Эльвирой, но не хватило догадки сообразить, что в тот момент все деньги были у нее – частью в пакетах, частью рассованные в интимной одежде на просторном теле. А вот Воловой, наблюдавший за этой сценой, оказался сообразительней. Ему тоже не верилось, что Суслевич убийца, он тоже понял, что кто-то хапнул большую сумму: слов Владимирова о двух миллионах он мимо ушей не пропустил. Он следил за всеми – и вот выследил. Спрыгнув с обратной стороны строящегося здания, он побежал к окошку кухни и заглянул туда как раз в тот момент, когда Эльвира мощным плечом отодвигала холодильник и торопливо прятала деньги в тайник.
Очень быстро он придумал план, как завладеть деньгами и нейтрализовать их владельцев, припутав заодно Иона Кодряну и оставив дядю Вадю, чтобы не быть в подозрительно честном одиночестве. Улучив момент, он похитил из тайника деньги, подбросил некоторое количество Дьордяю, Кодряну и Эльвире и тут же позвонил Амнистимову. Сгубила его крайняя скупость, которая и вызвала подозрения у Кравцова: слишком уж мало денег подбросил.
Ну а далее финал: Кравцов поговорил со всеми арестованными участниками и добился откровенности, поразив их знаниями деталей и подробностей и рассказав о коварстве Волового. Осталось выследить вора, обокравшего воров, и позволить ему при свидетелях начать прятать деньги, чтобы тот не смог отговориться: нашел, дескать, в лесу и в милицию несу.
Такая вот история.