11
Но утром Липкина ничего не сказала Нюре. Она даже почти приветливо с ней поздоровалась, пробормотав после этого:
– Ничего, зараза. Еще не вечер!
Тут она увидела Кравцова, возвращавшегося после купания.
– Здравствуйте, Павел Сергеевич!
– Здравствуйте, Мария Антоновна!
– Не зайдете на минутку?
– Зайду.
И Кравцов зашел к Липкиной. Нюра это, естественно, увидела. И это ей, естественно, не понравилось. А Липкина угощала Кравцова:
– Может, яишенку?
– Спасибо, завтракал.
– Ну и что? Мой вот покойник – он с утра сразу закусывал, потом уже завтракал, потом опять закусывал, потом обедал – и так до ночи. И тощий был, как грабля! Ну, чайку тогда? Не откажетесь?
– Спасибо, – не отказался Кравцов. – Если вы насчет забора, Мария Антоновна...
Липкина махнула рукой:
– Да какой забор?! Ты думаешь, он мне в самом деле нужен? Ты извини, что тыкаю, вы для меня младшенькие все. Будто ученики.
– А зачем же тогда такой скандал?
Липкина села напротив участкового, застенчиво улыбнулась:
– Правду сказать? Скажу, только не смейся. Я женщина одинокая, чем мне еще развлекаться? Схватишься с соседкой, так-перетак, мать-перемать, прости меня, господи, вот тебе и Большой театр, вроде того! Не телевизор же смотреть все время! Забор! Будто и говорить больше не о чем. Я, например, вот что тебе скажу. Я же с Людмилой работаю, я ее насквозь вижу. И вижу я, скажу тебе, что не жить ей тут. И тут не жить, и с Виталей не жить. Он парень золотой, прямо редкий! Но как бы тебе сказать... – простоватый он для нее.
Кравцов не поднимал глаз от чашки. Спросил:
– А зачем вы мне это рассказываете, Мария Антоновна?
– Да брось ты, знаешь, зачем!
– Нет, удивительно. Мужчина и женщина пару раз случайно встретились. Ничего не было. И всё, сосватали! Вот деревня-то, в самом деле!
– То есть ничего не было, а народ сочинил?
– Именно так.
– А я тебе как сама деревенская, хоть и учительница, скажу: народ всегда прав! Он всегда видит внутрь ситуации! Вы, может, еще и сами думаете, что у вас ничего нет, а народ видит, что в действительности все уже есть, только вы еще этого не поняли! Вы, может, про это слова не сказали, а народ уже все услышал! И правильно ведь услышал, скажешь – нет?
– Нет.
– Вот оно что! – догадалась Липкина. – Обманываете вы друг друга, я смотрю! Ты помалкиваешь, и она молчит. Ты боишься, что она тебя, просто говоря, пошлет, а она боится, что наоборот – ты ее то же самое! Боитесь вы друг друга, вот в чем проблема!
– Послушайте, Мария Антоновна...
Липкина отмахнулась от глупостей, которые намеревался ей сказать Кравцов.
– Это ты послушай! Предлагаю в глубоком секрете, между нами. Я зайду к ней как коллега к коллеге. И будто проболтаюсь, скажу: был у меня Кравцов, лица на нем нет, просто явно сохнет!
– Зачем?! – Кравцов чуть не обжегся теплым чаем.
– Облегчу тебе задачу, а то так и будешь бекать-мекать, как больной козел, прости на добром слове!
– Да нет никакой задачи!
– Зачем же ты женщине голову морочишь?
– Ничего я не морочу. У нас с Людмилой просто хорошие отношения. Легкая дружба, если хотите. Может это быть?
– Не может! – категорически возразила Липкина. – Никогда еще дружбы между мужчиной и женщиной не было! Если только они друг от друга совсем ничего не хотят. Но если не хотят, то зачем тогда и дружба? Нет, Паша, ты сам себе признаться боишься! А забор этот... – вернулась она вдруг к теме. – Не в земле же все-таки дело. Какой пример для молодежи, если на ее глазах учительницу оскорбляют почем попало? Резонно?
– Вообще-то...
– В этом и суть! Ты тоже какой-никакой, а представитель сельской интеллигенции, должен понимать! Нельзя допускать нас с грязью смешивать! Согласен?
– С одной стороны – да...
– А другой и нет! Есть одна сторона: уважение к личности! Когда она есть, конечно. Я вот, извини, личность. Через мои руки полсела прошло! А кто Нюрка? Она разве личность? Хабалка она, а не личность, если честно!
Кравцов, зная, что не имеет права принимать чью-то сторону и даже показывать свое расположение к кому-либо, стал прощаться.
Липкина не держала его. Она улыбалась так, будто свое дело сделала.
12
Она свое дело сделала, а Нюра еще нет. Она зорко стерегла Кравцова и пригласила его заглянуть на минутку. В дом он войти остерегся, тогда Нюра повела его в небольшое уютное строение из досок, называемое летней кухней.
– Дача при доме! – похвасталась она.
– Хорошо, – огляделся Кравцов.
– А что толку? – с горечью сказала Нюра. – Я для Толи старалась тут красоту навести, для мужа. А вышло что? Пришел муж – и сбежал. Из-за кого? А все из-за нее, из-за тети Маши бессовестной, хоть она и учительница. Оскорбила человека, он и ушел. Понимаете, что получилось? Не в заборе дело, а семью она мне разбила фактически! Она-то одна давно и старая, а я-то одна не могу! Я и молодая, и... Может, конечно, не сильно красивая, не знаю, – засомневалась Нюра. – Вы как скажете? Ну, на ваш городской взгляд?
– Вы, Анна Антоновна, очень симпатичная женщина. Привлекательная, – объективно сказал Кравцов.
– Да уж! – не поверила Нюра. – А фигура? Я вон читала, вес должен быть – рост минус сто минус десять. А у меня, я вешалась недавно, получается минус восемь всего. Не дотягиваю до стандарта!
– На мой взгляд, лучше стандарта, – сделал Кравцов формальный комплимент.
Но Нюра отнеслась к похвале неформально. Так неформально, что даже слезинка в глазу появилась.
– Ну вот... Расстроили вы меня....
– Почему это?
– Как же? Знала бы, что уродина, ну и не переживала бы. Не едет муж – а зачем ему к уродине ехать? А если, как вы говорите, я ничего еще, то обидно же! Я его столько ждала, готовилась, лишнего не съем, не выпью, крем для рук французский купила! Вы вот потрогайте, потрогайте!
Нюра протянула Кравцову руки. Кравцов дотронулся до них и признал:
– Да... Очень...
– И что мне делать теперь? Вы вот умный, молодой, привлекательный тоже, вот скажите: что мне делать?
– Смотря в каком смысле... – не понимал ее Кравцов.
– В жизненном!
– Ну, не знаю...
– Ты пойми, Паша... Ой! – испугалась Нюра. – Оговорилась я! А может, ничего?
– Ничего.
– Спасибо. А меня Аней можно. Ты пойми, Паша, не в заборе дело. В принципе! Если бы я знала, что он должен ко мне ближе стоять, я бы своими руками отодвинула: на, Мария Антоновна, пожалуйста, подавись на здоровье! Но я же знаю, что он стоит где надо, а это уже принцип, понимаешь?
Кравцов, конечно, все понял. И сказал:
– Все уладится, Анна Антоновна.
– Да? – обрадовалась Нюра. – Ну, спасибо!
– За что?
– Ладно, ладно, не за что, – успокоила Нюра его служебную совесть, а взглядом и улыбкой намекала: мы с тобой люди умные, мы молча договорились.
И Кравцов ушел с неприятным чувством, что его слегка обвели, но непонятно, как это случилось.
13
– Как это случилось? – недоумевал Желтяков, глядя на пустое пространство, где вчера был штакетник.
– Это я вас должен спросить! – закричал Лазарев. Клюквин ответил ему угрюмо и честно:
– Мы свое дело сделали. Все поставили как надо. А если потом разобрали и унесли, мы за это не отвечаем.
– Да где вы ставили? Где ставили? – бушевал Лазарев. – Следов даже нет!
– Они их заровняли! Преступники следов не оставляют! – заявил Желтяков.
– Тьфу! – ответил ему Лазарев и в сопровождении двух "опричников" отправился в Анисовку.
– Вот так хамские начальники относятся к рабочему труду! – сказал Желтяков.
– И к человеку вообще! – добавил Клюквин. Оскорбленное достоинство требовало утешения.
Желтяков достал из кармана небольшое количество денег. Клюквин достал свои. Соединили, посчитали. На утешение достоинства хватало.
А Лазарев во многих местах увидел знакомые новехонькие планки. Но хозяев нигде не сумел доискаться и дозваться. Только у огорода Савичева ему повезло: тот работал. Правда, сейчас он колотил старые доски, но в заборе желтел изрядный кусок искомого штакетника.
– Хозяин, где штакетник брал? – окликнул Лазарев Савичева.
Тот подошел и попросил уточнить:
– Какой?
– А вот этот! – указал Лазарев.
Савичев посмотрел на планки. Потом на Лазарева.
– Не понял вопроса. Что значит – где брал?
– Вот этот вот штакетник где брал?
– Обратно не понял. Он же в заборе, зачем его брать? – силился Савичев уразуметь, чего надо Лазареву.
– А в заборе он как появился? В заборе как появился, спрашиваю! – Лазарев махал руками так, будто объяснял глухонемому. Но Савичев не мог разделить его волнение.
– Вот чудак человек! – усмехнулся он. – Я поставил, так и появился.
– И когда же ты его поставил? – тут же уцепился Лазарев.
– А я помню? Странные вопросы у вас.
Лазарев понял, что тут говорить бесполезно. Говорить надо в администрации.
И вот он уже предъявляет претензии Андрею Ильичу и Кравцову.
– Это ни в какие ворота не лезет! Вчера утром привезли штакетник, чтобы овраг отгородить, для общей пользы, между прочим! Не стали даже на территорию сваливать: зачем, все равно к оврагу таскать! И нате вам, глазом не моргнули – сперли все дочиста! И где наше доброе соседство, Андрей Ильич?
– А точно наши?
– А чьи же? Да я своими глазами видел – заборах в пяти, не меньше, пойдемте посмотрим, если не верите!
Что ж, пошли посмотреть.
Но вот странное дело: в тех заборах, где недавно были ясно видимые заплаты из штакетника, появились на этих местах старые доски. Или вообще зияла пустота.
– Ладно! – сказал Лазарев и повел ко двору Савичева. Там не было ни пустоты, ни прорехи, забор однородно состоял из разнородных досок.
– Эй! – крикнул Лазарев. – Хозяин! Ты куда штакетник дел?
– Не понял вопроса!
Опыт недавнего общения с Савичевым говорил Лазареву: он только зря потеряет время.
– Ладно! – сказал он и повел всех к "Полю чудес". И там, между забором и оврагом, они увидели гору штакетника. Запачканный землей, частично поломанный, но, похоже, почти весь в наличии.
– Ничего не понимаю, – сказал Лазарев.
14
– Ничего не понимаю, – сказала Людмила, к которой заглянула в гости Липкина. – Кто-то Виталию чего-то наговорил... Глупость, честное слово!
– Дело не в Виталии! – напомнила Липкина.
– А в ком же?
– В Кравцове.
– Никакого в нем дела нет.
– Ты бы видела его глаза! – ужаснулась Липкина. – Просто ушибленные! Говорит будто бы по делу, а сам думает про свое!
– Мало ли о чем он думает. Смешно.
– Ты слушай! Мы с ним чаю попили, я вроде отвлеклась, начала про школу. Про тебя в ряду других. Сразу про дело забыл! Ушки стоечкой! Ясно тебе?
– Странно, – размышляла вслух Людмила. – Наверняка он в городе был другим. А я уж тем более, – усмехнулась она, многое и сразу вспомнив. – Воздух, что ли, тут такой...
– Можешь мне все сказать! – разрешила Липкина. – Во мне умрет, ты же знаешь! Что, врюхалась?
– Да нет, – пожала плечами Людмила.
– Врюхалась! – решила за нее Липкина. – Уж поверь мне. Это как химическая реакция. Хочешь не хочешь, а она происходит!
– Да ничего не происходит.
– Оно и видно! Ох, прямо и грустно на вас смотреть, и завидно! – вздохнула Липкина.
– Чему завидовать? Не сошлось ничего...
15
Не сошлись заборы у Савичева и Сироткина. Савичев взял сильно влево, к огороду Сироткиных, а Сироткин сильно вправо, к огороду Савичевых. И получилось, что если заборы мысленно продолжить, то между ними окажется широкая ничейная полоса. Сироткин, в отличие от жены, хромоватой и косоватой, мужик прямой, даже чересчур. Такие азартно и легко берутся за любое дело, но часто заводят его в тупик или, как вот сейчас, в сторону. А переделывать не умеют, да и претит это их прямой натуре. Главное же – азарт пропадает. И они чешут в голове, глядя с тоской на сомнительный результат, и не понимают, как быть.
Савичев живет по-другому. Он, когда попадает в трудное положение, предпочитает его спокойно осмыслить. Поэтому он взял бутылочку из своих запасов, стаканчик, огурцов, хлеба, кусок колбасы. Сел в тени, выпивает, закусывает. Видеть этот процесс и не участвовать в нем нормальному и здоровому человеку нелегко. Сироткин оглянулся на дом и решился нарушить молчание. Тем более что повод и предмет обсуждения серьезен, в состоянии любой вражды двум мужикам поговорить о нем незазорно, он, как на нейтральной полосе цветы, если вспомнить песню, тоже абсолютно нейтрален.
– Нового нагнал? – спросил Сироткин, издали оценивая взглядом прозрачность жидкости.
– Восемь литров вышло, – сказал Савичев без хвастовства.
– Прилично... А у меня кончился... Не продашь?
Савичев подумал и отказал.
– Лишнего не имею.
– Ну и не надо. Денег у меня все равно нет. – Сироткин отвернулся.
Посмотрел на лес, на речку, на свой дом, на небо. Но ни лес, ни речка, ни дом родной и даже небо не показались ему милы. Поэтому он уставился в землю. И земля навела его на мысль:
– А за метры?
– Какие метры?
– Ну, на метр твой забор подвинем в мою сторону – литр!
Савичев мысленно примерил количество метров между заборами.
– Много. Пол-литра хватит.
– Маловато... Тогда по шагам. Пол-литра – шаг.
– Шаг меньше метра! – возразил Савичев.
– Так и пол-литра меньше литра!
Савичев поскреб подбородок.
– Ну, давай попробуем.
Они начали считать. Шагов Савичева вышло семь, шагов Сироткина пять. Сошлись на шести.
– Давай переставим, пока бабы не пришли! – предложил Савичев.
– Подкрепиться бы. Все равно договорились.
– Ну, давай подкрепимся. Только недолго – темнеет уже.
16
Через час совсем стемнело, и Липкина приступила к выполнению плана, который давно задумала. Позвав Мурзина, который очень уважал ее, она объяснила ему, что нужно сделать:
– Ты провод протяни с моей стороны, а проволоку кое-где туда выставь, сквозь шели. А то козы ее совсем одолели, даже сквозь забор объедают все! Пусть их током шибанет!
– Переходник бы нужен, трансформатор, – технически рассудил Мурзин. – А то пущу все двести двадцать вольт, а подойдут не козы, а Нюра.
– И пусть! – согласилась Липкина, но тут же спохватилась: – Нет, так не надо. Сидеть еще из-за такой дуры. Давай этот свой переходник. Козе-то хватит?
– До смерти не убьет, а напугает. А может, и убьет. Это, Мария Антоновна, вообще загадка. Кому-то и сто вольт хватит, а я три раза по триста с лишним ловил. И ничего.
– Лучше бы до смерти, – пожелала Липкина. – Одну козу, больше не требуется.
– Это уж как выйдет. – Тут Мурзин замялся. Уважать он Марию Антоновну уважал, но и помнил, что есть все-таки закон и порядок. Поэтому уточнил:
– Говорите, Кравцов за вас?
– Да он мне кум почти! – горячо сказала Липкина. – Я его с Людмилой Ступиной фактически сосватала! Вот-вот поженятся благодаря меня, а ты сомневаешься! Он мне по гроб жизни благодарен! Так что – действуй! И возись скорей, ночи-то короткие!