* * *
Хэнд мэйд, душа на ладони. То же ощущение было, когда в одной лавке взял зацепить эксклюзивного, под рукописную книгу, "Властелина колец": тисненая кожа, кованые застежки, листы под пергамент…
- Миха, давай про Ли.
Рванул стаккато, съехал аккордом выше, екнул басовым "уау" и:
Мы свадьбы отгуляли-и-и-и,
квартиры поменяли-и-и-и
и потихоньку стали-и-и
накапливать рубли -
старались как могли-и-и!И жили без печали-и-и-и,
пока не вспоминали - ша-ла-лу-ла! -
какие были дали-и-и-и,
какие были дни -
ммм, какие были дни!
Они раскладывали по голосам, как негры на Миссисипи, а Сантьяго, помимо прочего, еще и на расческе гундосил промеж куплетов:
Валяются в кладовке
потертые веревки,
и пыльные штормовки
на гвоздиках висят -
который год подряд.Поддавшись на уловки,
попавшись в мышеловки, - ша-ла-лу-ла! -
мы всякий раз неловко
от них отводим взгляд -
пускай уж повисят!
Драйв пер. Яна, подавшись вперед, смотрела на них блестящими атропиновыми зрачками.
Но снова все сначала,
вдруг с краешка причала,
неведомые дали
почудятся вдали -
былые дни пришли!Мы крепко засандалим,
с родными поскандалим, - ша-ла-лу-ла! -
в неведомые дали
отправив корабли -
на самый край Земли…
И - на пределе связок, уходя в пресняковский фальцет:
Мы крепко засандали-и-им,
с родными поскандали-и-им,
в неведомые дали-и-и
отправив корабли.
- О'кей, бьютифул, йе-е-е!
У детей рты до ушей и сна ни в одном глазу - пяти минут не прошло, как носом клевали. Юра покрутил флягой, прислушиваясь к остаткам:
- Добиваем.
Разлил, вымеряя по каплям, дождался, пока разобрали, поднял.
- В одном старом фильме есть фраза: "Кажется, это начало большой дружбы". - Он протянул к нам стаканчик. - Всегда рады видеть вас снова.
Выпили, передернулись, погасили остывшим чаем. Побрели в разные стороны в темноту.
Я выбрал местечко под низкими соснами. Раскатал коврики, расстелил одеяло, лег. Самое то: лапы до земли, безветренно и тепло.
- Феликс, спальник.
- Спасибо, Кать.
Новенький, пахнущий магазином. RedFox. Между ветвей забелело.
- Эй, ты где тут?
- Здесь.
Пригнувшись, она нырнула ко мне.
- Ух ты!
- Нравится?
- Ага. - Скинув кроссовки, она скользнула под мягкий нейлон.
Не спешилось. Обнявшись, мы слушали, как переговариваются у костра. То и дело звякала об котел ручка; Михаил, повторяясь, наигрывал замысловатую фразу. Взметнулось облако искр - перевернули обугленный ствол. Я провел по ее затылку ладонью. Ежик.
- Как по-украински "ежик", Ян?
- Ежачок. - Она, закрыв глаза, чуть улыбалась.
Я легонько коснулся губами ее век. Она нашла мои пальцы, переплела, потом крепко сжала. А дальше - туман. Язык, упругий, как мускулы… пуговичка соска… мурашки… запах… безумие… тетива тонкого тела… громкий выдох… испуг - услышат! и шалая радость: пусть!.. изгиб… напряжение… бедра… плечи… судорога: пальцы, ухватив волосы, рвут кожу… мягким прессом стискивает виски… наверх… узенькие подошвы к лицу и снова туман… плывет все… каждый пальчик… вниз, не касаясь, сам… раз, другой… карусель… кувырком все… прилипшая челка, полоска белков под веками… кожа подрагивает, лицом в нее и дышать… жарко… у костра байки травят:…короче, лезем. Костик первым, - а он же у нас заикается, знаешь? - я на страховке; Валерка Юрика принимает; и тут мимо свись раз, свись два, стук, грохот, обвал, и только потом сверху: т-так, э-э-э, к-к-камень! Чуть не подохли - висели и ржали как ненормальные…
Вода в бутылке. Глоток, еще… я смотрел, как она пьет. Сорвалась капля, блеснула дорожкой до яремной вырезки, собралась в шарик.
- Будешь?
Я взял бутылку, но не донес - пришло снова. Захлестнуло и бросило на неостывшую кожу, насыщая обостренное, истомившееся взаперти осязание. Одежду в ком, и жадно, как перед казнью, перекатываясь и сплетаясь, сгребая сухие иглы и стирая колени, чтобы потом, не сразу, с прерывистым выдохом и гладью голеней на спине, стечь в жаркий, пульсирующий охват рук, возрождаясь от загнанного дыхания в ухо; и еще раз, и еще, и она, растеряв аристократизм, кусается, шепчет матом, рвется наверх и там сгибается в колесо, скрыв лицо за скачущей грудью и вздыбившейся дугой ребер, орошая горячим новенький, пахнущий магазином RedFox, колючее солдатское одеяло и беленькую, с вырезом для лопаток, миниатюрную маечку…
* * *
Смутным пятном переливались угли костра. Хрустальный воздух просачивался между веток, стягивая застывающие струйки пота. Хотелось одеться. Хотелось холодного чая. Хотелось курить.
Долго разбирались в одежде, пошатываясь, вылезали и шли к костру. Пачкая пальцы сажей, сцеживали концентрированную заварку и, фильтруя сквозь зубы, тянули горькую жидкость. Валила усталость, но сна не было.
- Смотри.
Над скалами висела луна.
- Посидим над обрывом?
Море рябило подлунным клином. Перемещались огни. Из Алушты, бесшумно рассыпаясь снопами искр, всплывали ракеты.
- Прямо как в песне. У них что, праздник сегодня?
- Не знаю. - Она потянулась и уткнулась носом чуть ниже моего уха.
Мы сидели, закутавшись в одеяло. Я грел в ладони ее ступни, а она терлась челкой о мою щеку, рождая воспоминания.
- Знаешь, у нас на станции кот был - Стажер, так он однажды пришел ко мне вечером, лег, вот точно так же как ты, и давай головой тереться. Затишье как раз выдалось, на улице снег валит, смена спит в полном составе, а я зеленую лампу на подоконник поставил и лежу, Киплинга читаю… незабываемое ощущение.
- А почему Стажер?
- А он с нами на вызова ездил. Выходим, он прыг в кабину и сидит, на дорогу смотрит; сам неподвижен как Будда, глазами только: дерг-дерг. А домой если едем, то сворачивается и спит - доверяет.
Я почувствовал, как она улыбается. Ощутимо темнело. Небосвод проворачивался; звезды, сливаясь с отражением, окунались в чернильный глянец. Целый рой ракет полез в небо, погас, помедлил секунду-другую и, вспыхнув, рассыпающимися фонтанами зазмеил вниз, путая по дороге огненные хвосты…
* * *
Стало теплее. Набежал ветер, тронул траву, откатился. Вернулся, дунул разок-другой посильнее, колыхнул на пробу край одеяла, утвердился и, набрав воздуха, задул ровно, без перерывов, прорываясь сквозь пальцы и срывая со спичек пламя.
- Пойдем?
Встали, повернулись. Шла непогода. Небо на западе утонуло во мгле, возле самой земли слоились неприятные белесые тучи. Полыхали разряды, высвечивая завесь ливня. По невидимому серпантину полз в ту сторону отважный маленький огонек.
- Райдерз он э сторм, тын-тыгдым-тыгдым-дым-дым… Чую, жабры нам промочит капитально. Боишься?
- Нет.
- Правильно делаешь - в полиэтилен завернемся и переждем.
Под облаками протянулась призрачная, мертвенно-белая дуга.
- Что это?
- А хрен его знает!
Зрелище было жутким. Полоса жила, переливаясь муаром, бледная и потусторонняя, как глубоководные монстры.
- Кошмар какой! - Яна поежилась. - Ведьмина радуга.
И тут меня осенило.
- Не ведьмина, Ян. Лунная. Слыхала про такую?
- Н-нет.
- А я где-то читал - редчайшая штука. Надо ребят разбудить - пусть тоже посмотрят.
Не успели. Облака, стряхнув дождь, сдвинулись; дугу повело, она дрогнула, порвалась и, распавшись на сегменты, померкла.
- Вот, Шарапов, довелось тебе поручкаться со знаменитой Манькой Облигацией…
- Слушай, давай без цитат, а то ощущение такое, будто Хемингуэя читаешь: "Я допил свой fineа l,еаu… заказал oeufsaujambon… целый день работая на одном cafесгете". Пижон: всего-то заказов - кофе, коньяк и яичница.
По траве шли волны. Ветер раздувал сигареты.
- Ты не обиделся?
- Нет, что ты, понравилось даже. У тебя, кстати, произношение хорошее.
- Работа такая.
Она затянулась, обозначив черты лица, и у меня опять перехватило дыхание. Я обнял ее, привлекая к себе, она не противилась, уткнулась в грудь и встала, покачиваясь и белея во тьме…
* * *
Под соснами было тихо. Мы лежали, слушая шорох ветра и хлопки чьей-то незакрепленной палатки.
- Так странно, кажется, что мы уже давным-давно вместе…
И - осторожно:
- Ты приедешь ко мне?
- Нет.
- Почему?
Как тебе сказать…
- Мы из разных каст, Ян. Для твоего окружения я - из сословия мусорщиков.
- Откуда ты знаешь, кто меня окружает?
- Знаю. Вчера вечером видел.
Она поняла.
- Там, у тебя, я даже на Крокодила Данди не потяну. А вот твое приключение, наоборот, приведет всех в восторг - прослывешь сорвиголовой и повидавшей жизнь отчаюгой.
- Перестань.
- Прости, я не нарочно. Просто мне не ужиться с теми, для кого строительный гипс в травматологии или общаги контуженых офицеров - экзотика.
- Я не совсем поняла…
- Я из низшего класса, Ян, и среди твоих буду чувствовать себя перебежчиком.
- Ты ненормальный.
- Да нет, у меня даже справка есть.
- Крестоносец хренов!
Она отвернулась, накрывшись спальником, и лежала, вздрагивая. Я протянул руку: слезы. Просунул платок, вытер, и она вдруг порывисто, не пропустив ни единого сантиметра, прильнула ко мне всем телом. Так и заснули.
- Феликс, Яна - подъем! Завтрак. Кряхтя, мы вылезли на божий свет. Над головой несло низкие тучи. Скалы то и дело заволакивало туманом, на траве висела роса. Ботинки, набирая влагу, быстро темнели. - Алло, народ! Вбрасывание.
Очкастая Люська, стуча по мискам половником, вытряхивала в них вязкие комья.
- Феликс, - в голосе Яны сквозил неприкрытый ужас, - у них тушенка с рисом на завтрак.
- Варвары, - в тон ей ответил я.
Рассмеялись - хорошо получилось, Подошли к костру, сели. Котелок был полон.
- Я есть не буду.
- Надо, Яныч, черт-те когда обедать нынче придется.
И как назло, не хотелось. Запихав в себя пару ложек, я переключился на чай со сгущенкой.
- Вы вниз, ребят?
- Угу. Хотели в Симферополь горами, да погода, видишь, подгадила. А вы?
- На Джур-Джур.
- Оставьте полиэтилен, а? А то ведь, случись дождь, даже накрыться нечем.
- Не вопрос, бери, конечно.
Вычерпали котел, покурили. Третья тетка, Лера, подала нам салями в золотой упаковке:
- Держите, пожуете в дороге. Стопом поедете?
Я кивнул.
- Хлеб нужен?
Дают - бери, - Половинку, не больше, хорошо?
Пока она половинила буханку, я написал на листочке свои координаты.
- Держи, Юр. Телефон, адрес и мыло. В любое время и без стеснения.
- Договорились. - Он сунул листок в ксивник. Достал блокнотик и что-то долго писал в нем. Вырвал, протянул мне:
- Держи, тут все мы. Будете проезжать - без проблем.
- Спасибо.
- Ну что, по коням?
Мы встали. - Давайте, ребята, удачи вам. Счастливо доехать. - И вам того же. До встречи.
Спустились мы резво. Вывалились к подножию, отбрехались от шашлыков, вина и прогулки на лошадях, вышли на асфальт, ведущий к симферопольской трассе, и только здесь оглянулись:
- Вот это да! И мы там были, врубись?
Серая глыба закрывала полнеба. По обеим сторонам, клубясь, стекали знакомые, несущие дождь, черные облака в обрамлении грязно-белых, всплывающих винтом, рваных клочьев.
- Ну, сейчас им точно мало не будет.
- Ерунда, отсидятся в палатках.
Наверху сверкнуло, угрожающе заворчав.
- Ходу, Киса! Надо успеть до дождя.
- Думаешь, сразу уедем?
- Однозначно. На троллейбусе двинем, как взрослые.
Успели. Только тронулись - началось. Вспыхнуло, рвануло: ливень стеной. В салоне жара, над головой грохот. Еле ползем: дорога в гору, все запотело, по стеклам хлещет, водила на руль лег и матом сыплет, по губам видно. Машин - каша, вся трасса забита. Кто-то уже в кювете; чуть поодаль грузовик развернуло - сразу двоим вмазал: стоят, желтым мигают. Менты салатовым светятся; рубашонки поприлипали, фуражечки пообвисли - сочатся струйками по периметру; один только, запасливый, в плащ-палатке, палкой машет, затор разруливает.
Влезли на перевал и запетляли вниз, еще медленней. Вдоль дороги река: жуть! Вода желтая, как Хуанхэ, деревья несет, запруды страшенные, берега рвет, у самого асфальта вода - круче, чем в программе "Время".
Не-е-ет, такой хоккей нам не нужен.
- Пошел он в задницу, этот стоп! На электричках двинем - пять "собак", и ты дома.
Не пришлось. В Симфере дождь кончился. С ветвей капало. Разбрызгивая воду, разъезжал транспорт. Мы встали в начале московской трассы. Рядом ковырялся в багажнике молодой парень; его подруга - ломкая химия, топик, мини, - выгибая в саблю аппетитные голени, раздраженно курила тонкую сигарету. Номера на машине были харьковские.
- Здравствуйте, земляки.
Он поднял голову. Тщательно подрезанная, переходящая в бакенбарды, бородка; редкие, рябью подкрашенные кончики волосенок.
- Подвезите по трассе, в сторону Харькова.
Цаца, отбросив окурок, полезла в машину. Он захлопнул багажник.
- Нет.
Открыл дверь и задержался, перебирая ответы. Выбрал один, самый уничижительный:
- У нас семейный отдых.
О…уеть!
Они отъехали, выбросив в окно макдоналдсовский стаканчик с соломинкой.
Люди ее круга.
Откуда ты знаешь, кто меня окружает?
Да, б…ь, насмотрелся за тринадцать-то лет!
Я сбросил рюкзак и поднял руку. Одна, вторая… Есть!
Пикап. Желтые баллоны, гидрокостюмы, яркие ласты. Дайвер. Седой и спокойный, как Будулай.
- Куда, ребят?
- В Харьков.
- Садитесь, до Мелитополя.
Вытащил сигарету, протянул пачку.
- Курите?
- Спасибо.
Они с Яной закурили. Приоткрыли окно; ветер обсыпал пеплом, обшарил наспех салон и запел, вытягивая наружу табачный дым.
- Не просквозит?
- Нормально.
Навстречу несся фиолетовый горизонт. Затукали капли.
- Конец погоде. Теперь вся неделя такой будет.
Он вышел на встречную, мягко обходя караван бензовозов с грозным "ВОГНЕНЕБЕЗПЕЧНО" на длинных, блистающих серебром, цистернах. Забрызгивая стекла, сбоку поплыли нерезкие ступицы.
- Давно в Крыму?
- Трое суток. На праздники приезжали.
На встречной мигнули. Смыкнув в ответ рычажком, он плавно перетек вправо.
- Я тоже.
- Ныряли?
Он кивнул.
- Мессер искали, в сорок первом упал. Гонял кукурузник над самой водой, потерял скорость на вираже и ушел в воду.
- Где?
- В Ялтинской бухте.
- Нашли?
Он покачал головой.
- Дельфинов видели?
- Видел. Их в этом году много.
Я рассказал про тех, в Новом Свете. Увлекся, плеснул восторгом и осекся, он же воспринял совершенно серьезно.
- В следующий раз иди к ним, они таких, как ты, подпускают. Только не дергайся, сами к тебе подойдут.
Орден. Знак отличия. Высшая степень. Жаль только, не оценит никто.
- Так уж и подойдут?
- Подойдут. У них система "свой - чужой" миллион лет совершенствовалась, на всех уровнях восприятие: физиологическом, эмоциональном, энергетическом. Насквозь человека видят: как у него сердце бьется, как кровоток ускоряется, когда нервничает; биотоки мозга улавливают, психотип определяют…
- …семейное положение.
Он посмотрел на нее в зеркало.
- А почему нет? Мозг тяжелей, извилин больше, организован сложнее. Естественный сканер во лбу, диапазон общения от инфра до ультра, энергетика высочайшая… При отсутствии способности к физическому созиданию - все условия к абсолютному самопознанию.
Над головой гремело, салон сделался влажным и липким.
- Почему ж тогда они с нами до сих пор не конектят?
- А зачем? У них своя цивилизация: нерукотворная, нематериальная, с иными, чуждыми большинству людей ценностями. Они видят, что во имя ценностей материальных творим мы, и, совершенно логично, избегают лишних контактов.
Машину водило. Ветер, зайдя сбоку, гнул акации. Поперек дороги, белея отломами, ползли лохматые ветки.
- Тогда отчего, по-вашему, они на берег выбрасываются?
- Ну, может, это те, кто совершил тяжкий проступок, и совесть толкает их на суицид, как у нас в девятнадцатом веке?
- Вы оба - идеалисты.
И тут шарахнуло. Вспыхнуло, ослепило и, без задержки, будто двумя досками по ушам - бабах! Шибануло озоном, резануло ремнем наискось; секундное выжидание, по газам, и птицей вперед.
- Живы?
Перед глазами плыли оранжевые круги. Потряхивало - адреналин.
- Метрах в сорока, в знак ударила.
Яна пыталась закуривать.
- Испугались?
Она только посмотрела на него.
- Мне на такие штуки с детства везет. В ураган попадал на яхте, под лавину в горах, от смерча бегал в степи - и ничего, жив.
- А в ураган где?
- В Карибском море.
- У вас своя яхта?
Это Яна спросила. Он отрицательно качнул головой.
- Там же, помню, плавал на рифе, с камерой, поднимаю голову - мама дорогая! Акула. Огромная, метров пять. Думал - все. Нет, обошлось. Прижался к кораллам, выждал: ушла.
- Большая белая?
- Тигровая. Четкие такие полосы, как у скумбрии.
Несмотря на ливень, шли быстро - на полном приводе.
- У нас это семейное. У дочерей моих то же самое. Столько уже перевидали - на сотню обывателей хватит.
- А сколько им?
- Восемнадцать и двадцать. В Красной пещере сейчас, решили после Ялты сходить.
- Это где?
- Час на троллейбусе от Симферополя.
- Большая?