Когда почти половина "группы поддержки" сорвалась с места, чтобы покарать наглеца (меня то есть), Сорокин вскинул руку, останавливая раздухарившихся секьюрити.
– Стоять! Стоять, мать вашу! – рявкнул Сорокин и, попутно пытаясь отряхнуть с костюма отчетливый след моего ботинка, продолжил совсем другим тоном, – Что же вы, Игорь Владимирович поступили так неосмотрительно? Видимо, глупость – это семейная черта, которая в полной мере передалась вашему сыну. Теперь урок придется преподать и ему.
Я похолодел, и против воли дернулся в железных лапах амбалов. Неужели…
– Вот что мне всегда не нравилось в российской интеллигенции, так это излишняя чувствительность, – наблюдая за мной, растянул губы в довольной улыбке наш гостеприимный хозяин, – Даже когда вы, господин Семенов, пошли на большой риск, непрошеным явившись в мои владения, что, безусловно, говорит в вашу пользу, излишняя чувствительность заставила вас зарядить пистолет всего лишь усыпляющими ампулами. Только не пойму, зачем вы все-таки автомат прихватили? Ведь убить человека вам также трудно, как переплыть Ла-Манш. Отпустите его. Да-да, Палыч, ты не ослышался. Пускай твои ребята его отпустят и отойдут на два шага. Вот так.
И, мурлыча про себя что-то торжественное, Сорокин швырнул к моим ногам пистолет одного из телохранителей.
– Ну, что же вы стоите, Игорь Владимирович? Он заряжен, даю слово. Теперь у вас есть прекрасная возможность проделать во мне дырку, – улыбнулся он, во всю наслаждаясь спектаклем, – Чего же вы ждете?
Разумеется, он знал, что у меня хватит ума не воспользоваться его предложением, и потому спокойно стоял, не обращая внимания на протестующий ропот братков.
– Не вижу достойной причины, дырявить такой хороший костюм, – как можно спокойнее постарался ответить я, не двигаясь с места.
– А теперь есть? – елейным голосом поинтересовался депутат, приставляя другой пистолет к голове Дениса, – Как на счет спасения жизни сына? Эту причину вы сочтете достойной?
Не может быть! Он не посмеет! Иначе все его старания выжать из меня необходимые сведения, пойдут прахом. Неужели он не видит этого? Да, нет же! Прекрасно видит. Но продолжает ломать комедию. Ему почему-то очень хочется смешать меня с грязью на глазах у сына. Ведь если я сейчас ничего не предприму, Денис просто-напросто перестанет считать меня отцом. Проклятый юношеский максимализм не позволит ему понять одну простую вещь: Сорокин играет нами как сытый кот, и все его угрозы гроша ломанного не стоят. Ну, что ж, в таком случае, и я сыграю! Я не могу убить его, не подписав тем самым смертный приговор себе и сыну, а вот напугать… Вряд ли мне позволят даже поднять пистолет, тем боле выстрелить, но, быть может, я сумею доставить Сорокину несколько не слишком приятных мгновений. И, призвав на помощь всю свою ненависть к этому человеку, я постарался придать своему лицу выражение яростной обреченности, к которой был на самом деле опасно близок. А потом, стремительно нагнувшись, подхватил пистолет и одним прыжком оказался возле оторопевшего Сорокина. Все произошло так быстро, что никто не успел мне помешать, а пистолет, зажатый в моей руке, уже уперся в депутатские ребра. Даже я поразился собственной прыти. Если бы мне взбрело в голову действительно лишить жизни известного бизнесмена и мецената, лучшей возможности трудно было бы желать, но… Но это в мои планы не входило. И, тем не менее, я получил несказанное удовольствие, наблюдая, как страх стремительным потоком вливается в его холодные рыбьи глаза. Секунду, целую секунду я наслаждался, а потом провалился в кровавый туман.
А-у-о-э-ы… Из невозможной дали до меня доносились какие-то звуки, которые я с большим трудом складывал в слова.
– Я же приказал не бить по голове!
– Но Дмитрий Александрович! Он же вас чуть не застрелил!
– А ты, Палыч, куда смотрел? Кажется, твоя обязанность меня охранять?
– Да этот козел так рванул, я и глазом моргнуть не успел…
– Если в следующий раз не успеешь моргнуть, останешься без глаза. Понял?
– Обижаете, Дмитрий Александрович. Больше не повториться! Ах, ты, падла! (это уже мне). Сейчас ты у меня попляшешь!
– Да, погоди ты его пинать, пусть очухается.
– Кажись, очухался…
Я с усилием приоткрыл глаза и узрел склонившегося надо мной предводителя секьюрити.
– Точно, очухался. Что будем с ним делать, босс?
– Учить. Думаю, четверых учителей ему за глаза хватит. А ты, Денис, смотри, какой печальный финал имеют почти все героические поступки. Осторожно, Палыч, голову не задень! Да, не убей ненароком, он нам пока живой нужен. Видишь, Денис? Предупреждаю, если ты попытаешься сбежать, то твоему отцу придется пройти через это еще раз. А потом еще. Сколько попыток к бегству ты совершишь, столько раз он будет за тебя расплачиваться. Все, достаточно. Хватит, я сказал!
Что-то слишком часто мне стало доставаться в последнее время; боюсь, как бы это не вошло в привычку. Не пойму только, с какой стати я начал, как магнит, притягивать к себе неприятности? Наверное, – карма, как сказал бы один мой знакомый экстрасенс.
Не знаю, откуда у меня взялись силы, чтобы немного повернуть голову, но после трех напрасных попыток я это сделал. Денис стоял неестественно спокойно и смотрел мне прямо в глаза. "Без глупостей!", – прошептали мои губы, и он, кажется, понял. По крайне мере, согласно кивнул. Что-то неуловимо изменилось в нем, я смотрел и не узнавал своего сына. Вместо двенадцатилетнего оболтуса на мраморных ступенях стоял мужчина, и было совсем не важно, что он едва доставал макушкой Сорокину до подбородка. А еще я подумал, что зря беспокоился насчет переходного возраста. Такого периода просто не будет в его жизни, потому что сегодня мой сын в одночасье стал взрослым. Не дай бог никому такого скоростного взросления!
– Ну, что ж, Игорь Владимирович, погостили вы у меня, пора и честь знать.
Сорокин склонился надо мной, и в ноздри ударил горьковатый запах французского одеколона. Желудок отреагировал мгновенно: тошнота скрутила меня, заставив упереться лбом в собственные колени. Н-да, не ожидал от себя такой реакции… Ну, как беременная баба, ей богу! Я закрыл глаза, чтобы не видеть, улыбающейся сорокинской физиономии, но запах преследовал, заставляя отбитые внутренности скручиваться морским узлом. Да когда же это кончится? Оказалось, что очень скоро…
– Палыч, довези нашего гостя до ворот, а то он так надрался, что даже на ногах не стоит. Но только до ворот. Понял?
– Понял-понял, Дмитрий Александрович. Доставим с ветерком.
Я почувствовал, что мои запястья захлестнула петля стального троса. Вот значит, как тут провожают дорогих гостей. Па-ба-ба-бам.
После того, как, взревев двигателем, транспортное средство народного избранника на приличной скорости двинулось к воротам, волоча меня за собой на манер детской машинки, я был занят только тем, что пытался удерживать голову, ставшей от чего-то очень тяжелой, от соприкосновения с желтыми кирпичами дороги. Хорошо, что это не асфальт, и сила трения лишь слегка потрепала джинсы. С рубашкой правда дело обстояло куда хуже, придется новую покупать.
Вот и ворота. Осталось чуть-чуть потерпеть и – все… Но мстительный Палыч, опять ослушался своего босса и еще метров сто протащил меня по шоссе, правда, в нужном мне направлении. Выйдя из машины, почетный эскорт пинками откатил мое полубесчувственное тело на обочину дороги, и, быстро погрузившись обратно в машину, обдал меня на прощанье бензиновым выхлопом. Неужели все кончилось? Хренушки. Мне еще предстоит добраться до Ирины, которая, наверное, уже с ума сходит от страха.
Не помню, сколько я пролежал, собираясь с силами. Как только боль немного отпустила, и мне, наконец, удалось подняться, я очень медленно побрел по шоссе, шатаясь из стороны в стороны, как отметивший Восьмое марта примерный муж. Каждый шаг отзывался в животе тошнотворной волной, и у меня возникло опасение, что снова могу отключиться. И все-таки я дошел. Правда, преодолеть последние метры мне помогли, потому что, увидев мою раскачивающуюся фигуру, Ирэн выбежала навстречу и буквально дотащила меня до машины.
Я сидел на переднем сидении и, откинувшись на обтянутую натуральной кожей спинку, постепенно приходил в себя. Рядом, опустив голову на руль, рыдала Ирина. Изредка она поднимала на меня полные слез глаза, пыталась что-то сказать, сквозь душившие ее рыдания, и каждый раз осекалась на полуслове. Что касается меня, то я также не был расположен к разговорам. Хотелось только одного: чтобы меня оставили в покое. Хотя бы на время.
В сущности, если не шевелиться, то чувствовал я себя вполне терпимо. До той поры пока Ирэн не взяла себя в руки и не нажала на педаль газа. Несмотря на то, что "Ауди" не "Жигули" и не подскакивает на любой кочке как припадочный кузнечик, даже ее равномерное покачивание заставляло меня до ломоты сжимать зубы.
Весь недальний путь, до города мы молчали. И лишь когда Ирина притормозила на одной из центральных улиц, я сумел выдавить:
– Мы где?
– Возле дежурной аптеки. Нужно кое-что купить для тебя.
Прежде чем оставить меня наедине с болью и похоронным настроением, она придвинулась, быстро поцеловав мою здоровую щеку. И я вдруг уловил до боли знакомый запах, или, скорее, намек на запах. Но этот намек заставил мое тело содрогнулся. Тошнота снова подступила к горлу, пришлось приложить немало усилий, чтобы затолкать ее обратно. Ирина уже входила в двери аптеки, когда до меня, наконец, дошло, какой именно запах вызвал во мне такую реакцию. Что-то оборвалось внутри и я, повинуясь внутреннему голосу, открыл бардачок, а потом, чуть помедлив, извлек из него сотовый телефон. Немного провозившись, мне удалось активировать функцию повторного звонка. Сейчас. Сейчас в моих руках будет последний фрагмент мозаики, которая в одно мгновенье сложилась в сознании. Оборони царица небесная…
– Алло, – услышал я в трубке голос, который при всем желании не мог не узнать, – Это ты, Ириска? Теперь сумела дозвониться? Связь в порядке? Вот и славно… Ну, как там наш подопечный? Лапками еще дрыгает? Ты уж извини меня, старика, но любовник из него сегодня будет никудышный. Честно говоря, мне стоило большого труда сдержаться и не повредить ему то, что тебе так дорого. Что ты молчишь? Думаешь, я ревную? Ничуть. Я этому пороку не подвержен. Скоро все закончится, и мы опять будем только вдвоем, а господин Семенов вернется к своей жене, если, конечно, останется жив. Так что не слишком им увлекайся, а то я твою натуру знаю. Почему ты молчишь? Алло… Алло!
Мой палец автоматически нажал на кнопку, прерывая разговор. Вот, значит, как… Теперь все встало на свои места: и ее непонятное появление на железнодорожных путях, и страстная жажда быть в курсе всех событий, и даже наши отношения. Ночная кукушка дневную перекукует… Это она позвонила Сорокину и предупредила, что в его особняк пожаловал незваный гость. Это она, введенная в заблуждение моей ложью, сообщила, что память вернулась ко мне, а потом, выяснив правду, проинформировала Сорокина об ошибке. Это она рассказала тому, чей халат я одевал в ее доме, что пистолет заряжен не пулями. Это она… Она… Господи, как больно! Не телу, тело уже привыкло. А вот душа, наверное, не привыкнет никогда.
Я даже не заметил, как она села в машину. Только хлопнувшая дверь, вернула меня в мир действительности. Ирина деловито укладывала какие-то свертки на заднее сидение, бормоча в мою сторону жизнеутверждающие фразы. А потом, озадаченная моим тяжелым молчанием, взглянула мне в глаза. Не знаю, что она увидела там, но "обычная женская чувствительность" и на этот раз не подвела свою хозяйку. Когда же она увидела в моих руках сотовый…
– Игорь… – ее голос сорвался, и Ирине пришлось несколько раз сглотнуть, прежде чем продолжить фразу, – Ты догадался, верно? Я…
– Отвези меня домой.
– Но ты нуждаешься в помощи, а в моей квартире есть все необходимое, чтобы…
– Отвези меня домой.
– Хорошо, я отвезу тебя! – почти выкрикнула она, – Можешь подыхать от заражения крови! Что вы мужики понимаете в жизни! Цари природы! Вам принадлежит весь мир! А если женщина, вдруг ненароком появляется на вашем Олимпе, вы из кожи лезете вон, чтобы скинуть ее оттуда. Да чтоб побольнее, да чтобы не повадно было другим! Сначала делаете из нас послушных марионеток, а после сетуете, что без вас ни на что не способны.
Потом неожиданно прервав свою обличительную речь, Ирина, достала из сумки сигареты, щелкнула зажигалкой и, глубоко затянувшись, почти спокойно начала свою исповедь.
– Моя мама заболела раком. Чтобы продлить ей жизнь, необходимы были баснословно дорогие импортные лекарства. Но откуда у обычной медсестры такие деньги? И тут к нам в психиатрическую больницу положили Киндера, которого неожиданно посетила "белочка". Киндер – это…
– Я знаю, кто такой Киндер.
– Прекрасно, – она усмехнулась, – все в нашем городе знают Киндера. Знали… И никто не знал, даже понятия не имел о существовании медицинской сестры Ирины Лукиной. И никогда бы не узнал, не случись так, что стареющий авторитет проникся к ней отеческой любовью. Да, именно отеческой! Никого кроме вышеозначенной Лукиной он к себе не допускал. Говорил, что у нее глаза особенные, что женщина с такими глазами не способна на предательство, и плакал на ее плече, каясь во грехах… Но однажды… Однажды медсестру вызвал к себе главный врач. Кроме него в кабинете был еще один человек. И этот человек предложил Ирине Лукиной огромную сумму, за то, чтобы любимая медсестра Киндера, которой он доверяет как самому себе, сделает своему подопечному всего лишь один дополнительный укол. После чего воровской авторитет и гроза всего города навсегда останется в серых стенах психушки, открывая дорогу к власти своему предприимчивому и амбициозному заму. Медсестра рыдала три ночи, а на четвертую приклеив к лицу приветливую улыбку вошла в палату к грозному Киндеру, и спустя полчаса покинула ее, стараясь не оглядываться на пускающего слюни идиота. Вот так. После этого мама прожила еще пять лет. У меня осталась квартира, машина и… Он пришел ко мне через несколько месяцев после того случая. Сказал, что не может забыть мои глаза… Дались они всем, эти глаза… Я ведь не только из глаз состою. Сказал, что понимает: если я за деньги предала Киндера, то могу предать и его. Но вывод сделал совсем неординарный. Сказал, что поэтому сделает все, чтобы я никогда не нуждалась в деньгах. И слово свое держит. Мы видимся редко, он очень занят, но когда он приходит, я забываю обо всем. Забывала… Пока не появился ты! Господи, зачем ты только на мою голову свалился!!!
Так я еще и виноват? Ну-ну…
– Четыре дня назад Сорокин позвонил мне и сказал, что я должна выполнить одно его поручение: оказаться в определенное месте в определенное время, и познакомиться с определенным человеком. Мне назвать имя этого человека?
– Спасибо, не надо. Значит, весь этот спектакль с изнасилованием игрался исключительно для меня?
– Это был не спектакль – Ирину передернуло от воспоминаний, – Меня на самом деле угораздило наткнуться на этих отморозков. Ни один блатной не посмел бы даже коснуться меня. Сорокин не прощает покушений на свою собственность. Ты действительно спас меня, Игорь. А я… Вот как мне пришлось отплатить тебе. Но самое смешное в этой истории то, что я люблю тебя… И клянусь, чем хочешь клянусь, о том, что ты сегодня пошел вытаскивать своего сына, он узнал не от меня! Я чуть сознание не потеряла от страха, когда увидела его машину, вылетевшую из-за поворота. Пыталась что-то придумать, как-то оправдаться, но… Он знал. Он все знал, и спросил только, почему я не позвонила и не предупредила его о твоей вылазке. Я начала плести что-то про плохую связь, а сама подумала, что он меня сейчас убьет. Но он усмехнулся и вместо пули впечатал в меня поцелуй. Никогда не смогу до конца понять этого человека… Ты мне веришь?
– Отвези меня домой, – как заклинание повторил я.
Ирина послушно тронула машину и уже через пятнадцать минут, хватаясь за все что можно, я выполз из "Ауди".
– Игорь, – она поймала меня за руку возле самого подъезда, – Я знаю, ты никогда не простишь меня, и потому об этом не прошу. А прошу, нет, умоляю об одном: позволь мне помочь тебе. Скажи только как, и я сделаю все, что в моих силах…
Я чуть было не стряхнул ее руку, демонстрируя свою непреклонность. Но рассудок взял верх над стиснутым болью сердцем.
– Мне нужен ЛСД. Две, а лучше три дозы.
– Зачем?!
– Не важно. Сможешь достать?
– Попробую…
– Попробуй.
И я скрылся в черном череве подъезда, прилагая немалые усилия, чтобы не оглянуться на женскую фигуру, неподвижно застывшую в желтом пятне фонарного света.
Ввалившись в квартиру, я первым делом вдоль стеночки двинулся на кухню, где, перетряхнув всю аптечку, нашел несколько видов обезболивающих. Выпив сразу пригоршню таблеток, я, немного поколебавшись, добавил пару штук димедрола. А потом, осторожно сняв то, что осталось от рубашки и джинсов, грустно воззрился на свой фасад. Н-да. Даже беглого осмотра хватило, чтобы понять: в некоторых местах от кожи остались одни воспоминания. И нет под рукой экстрасенса Андрюши, чтобы залечить это за одну ночь. Хотя для такого объема ему понадобилось, пожалуй, не меньше недели. Не думаю, что в моем доме найдется достаточное количество йода, чтобы обработать такую площадь, и потому мне пришлось воспользоваться исконно русским методом обеззараживания. Достав из холодильника остатки водки, я, перед тем как вылить ее на раны, сделал глубокий вдох, плеснул, и вместо выдоха выдал поток ненормативной лексики.
Я с трудом доковылял до дивана и, прежде чем окончательно устроить на нем свое невезучее тело, снял телефонную трубку. Когда сонный голос Макарова, осведомился, какой козел не спит в четыре часа утра, я назвался и, ни на минуту не забывая, что телефон прослушивается, попросил его заехать ко мне днем часика этак в два. Догадливый Макаров сообразил, что если Семенов просит человека с переломанными ногами приехать, стало быть, дела его – швах. Укладывая себя поудобнее на разболтанном диване, я все еще прокручивал в голове те выражения, которыми обласкал меня Сашка. Такого виртуозного мата мне еще ни у кого слышать не доводилось. Надо будет запомнить.
Самое удивительное, что мне действительно удалось уснуть. Гораздо труднее оказалось проснуться. Меня разбудил пронзительный звонок в дверь, который трезвонил не меньше пяти минут, потраченные мною на то, чтобы до нее добраться. Когда костыли Макарова простучали фокстрот по давно не мытому паркету и два инвалида (то есть мы) уселись друг против друга за кухонный стол, чтобы поговорить по душам, я, сконфужено потупив глаза, рассказал Сашке о своем ночном рейде. И о том, чем он закончился. Реакция Макарова была предсказуема как проигрыш российской сборной на чемпионате мира по футболу.
– Говорил тебе, поручи это профессионалам! Даже сейчас еще не поздно!