Убийца изменился. А поступок остался тем же, он зафиксирован во времени, тогда как убийца - уже не тот человек. Душа его, вероятно, изменилась от одних размышлений о том, что он совершил: ведь это же стало частью его; он стал другим в результате своего поступка. Но он не задумался бы над этим, если бы не закон.
Все молча слушали Хоу. С другого конца зала донеслись аплодисменты.
- И у вас есть своя роль во всем этом? - тихо произнесла Ардис. - Вы тоже играете в этом определенную роль и верите в то, что делаете, да? Значит, это не только ради денег, так?
- У каждого из нас - своя роль, мы никогда не бываем от нее свободны, - отрезал Хоу. - Даже когда не осознаем этого.
- Да, неведение законов - не оправдание! - заметил Сэйдофф. Откашлялся. И сказал: - Похоже, что вы очень близко к сердцу принимаете свою работу, судьбу своих клиентов, мистер Хоу. Похоже, что они действительно получают за свои деньги максимум возможного. Только не обижайтесь, - поспешил он поправиться, замахав руками. - Я сегодня немного выпил - праздновал… Рад, что смог отпраздновать с вами вашу удачу - дело Голдсмита… Все мы в Детройте гордимся вами…
- Это не была удача, - сказал Хоу.
- О нет, конечно, не удача, я хотел сказать - вашу прекрасную работу… которая так закончилась.
- Благодарю вас, - сказал Хоу.
- А за что вы теперь возьметесь? - спросил Сэйдофф. Он продолжал говорить, сам того не желая, опасаясь Хоу и, однако же, не в силах остановиться. Элина чувствовала это, наблюдая за Хоу. Она изучала его лицо, пока он говорил, - его набрякшее, потное лицо: оно казалось слишком большим, чтобы можно было в нем разобраться. А Хоу рассказывал о деле, которое вел вместе с одним чикагским адвокатом, - деле, не слишком для него интересном; затем об одном сложном деле: двадцатидвухлетнего солдата обвиняли в том, что он застрелил молоденькую девушку-филиппинку недалеко от своей военной базы. Он и другой солдат заставили девушку стоять, держа пустую банку из-под пива на голове, а они стреляли по банке; солдат убил девушку выстрелом в левый глаз.
- Армия дает по двадцать пять долларов в день на его защиту, - сказал Хоу.
- Я не хочу об этом слушать, - сказала Ардис.
- Просто это стало известно, - заметил Хоу, передернув широкими плечами. - Но это никого не волновало, пока ничего не было известно.
- То есть как это?
- Все неизвестное становится рано или поздно известным, - медленно произнес Хоу. - В людях таятся огромные силы, подобные ураганам или наводнениям. Иной раз случается прорыв, и сила выплескивается наружу. Ее уже не остановишь… А потом снова наступает спокойствие. Как будто неистовые демоны живут внутри нас, все время пробуют на прочность нашу шкуру, пытаются ее прорвать, ищут слабину. И вот наконец они выскакивают на свет Божий, прорывают оболочку. И совершается "преступление". Однако же человек невиновен до тех пор, пока совершенное им преступление не названо. До тех пор он невиновен.
Элина вдруг сказала: - Значит, все люди невиновны?..
Он удивленно посмотрел на нее.
- Значит, все одинаковы. Все невиновны?.. - переспросила Элина.
- По закону - да. Да. До тех пор, пока совершенное не становится известно.
Он отвечал ей вежливо, но без улыбки, поджав губы.
- И не только плохие люди, но и те, которым причиняют зло… жертвы преступления?.. - медленно, нерешительно произнесла Элина. Она не сводила глаз с Хоу; за весь вечер она впервые заговорила и сознавала, что все в изумлении глядят на нее. Сам Хоу, казалось, растерялся. - … эти люди… они тоже невиновны? Даже если их никогда не вызовут в суд?.. Я имею в виду жертвы… Они тоже невиновны?..
Хоу смотрел на нее. Он не отвечал, словно не понял или даже не слышал ее вопроса. Зеркало за его плечом висело затуманенное, подернутое дымом, пустое - в нем не было отражения Элины.
Ардис забарабанила своими длинными ногтями по столику.
- Пойдем со мной, Элина. Извините нас, пожалуйста, - сказала она, вставая.
Элина медленно, неуверенно поднялась. Она не могла не последовать за Ардис.
Туалет был оклеен черными с золотом обоями, там стояли большие керамические урны, а светильники были в виде факелов; пахло освежителем воздуха. Ардис подождала, пока две дамы, громко переговариваясь, не вышли из туалета, и тогда сказала Элине: - Что ты делаешь?
Элина, перепугавшись, изобразила улыбку.
- Нет, не разыгрывай из себя наивную овечку: что ты делаешь? Зачем ты такое несешь?
- Мне хотелось знать…
- Хотелось знать - что? Что? Ты совсем рехнулась - нести такое! Ну, может, они решат, что ты это просто спьяну. О, Господи! Ты такая странная, никогда не знаешь, чего от тебя ждать…
Ардис, - нахмурившись, шагнула к ней.
Элина с виноватым видом смотрела на нее.
- О чем ты думаешь, Элина?
- Думаю? Насчет чего?
- Пожалуйста, не разыгрывай из себя невинную овечку. Ты же не ребенок. Я спрашиваю тебя: о чем ты думаешь?
- Ни о чем.
- Нет. Не лги. О чем ты думала сегодня там, за столиком? После того как эти двое мужчин подсели к нам?
- Что?.. Не знаю… Я не знаю, - беспомощно призналась Элина.
- Пожалуйста, не лги мне. Это меня оскорбляет. Я знаю, о чем ты не думала - о мистере Сэйдоффе. О нем ты не думала, верно?
Элина тупо смотрела на мать.
- И о будущем ты не думала, верно, - о том, что будет, когда ты окончишь школу? Неужели ты такая эгоистка, что считаешь, будто я стану всю жизнь содержать тебя, взрослую здоровую девицу? Семьдесят восемь долларов заплачено за это платье - ты стоишь в нем, в таком прелестном платье, и хоть бы что - приняла подарок, не задумываясь над тем, откуда на него взялись деньги! Ты ничего не знаешь, ни о чем не думаешь! Ты что, считаешь, что жизнь - это вечный пир, на котором тебя будут заваливать подарками?
- Я…
- Ты такая эгоистка, что думаешь только о себе. Ты от всех отгораживаешься… Ты совсем отгородилась от мистера Сэйдоффа… Даже не вспомнила бы, что надо его поблагодарить за сегодняшний вечер, верно ведь, если бы я тебе не сказала?
Элина почувствовала, как к глазам ее вдруг подступили слезы. Но - нет. Нет. Она не станет плакать. Нет.
- Мама, - сказала она, - я…
- Заткнись. Я знаю, что ты скажешь: извини… вечно ты извиняешься…
- Нет, мама…
- Мама, мама! Да ведь это в конце концов оскорбительно, как ты все время мной помыкаешь! Чего ты добиваешься?
- Тот, другой, не Сэйдофф…
- Что?
- Если мне так уж нужно… если ты… если ты хочешь, чтобы я… Если мне…
- Что? Что ты пытаешься мне сказать?
- Тот, другой - Марвин Хоу… Хоу… Он… Я могла бы…
И вдруг Ардис заполнила собой всю эту черно-золотую, пропитанную душным ароматом комнату; ее хохот смешался с музыкой, лившейся сверху, с механическим грохотом цимбал. Она схватила Элину за плечи и в припадке ярости встряхнула ее раз, другой.
- Марвин Хоу! - воскликнула она. И резко, грубо расхохоталась. Она придвинула свое лицо совсем близко к лицу Элины. - Значит, Марвин Хоу, да? Хоу? Знаменитость, человек, о котором пишут в журналах… миллионер… у которого целые горы добра - мебель, и меха, и машины, и телевизоры… все это награблено у клиентов… человек, у которого есть собственный самолет, ты об этом знала? Ты это почувствовала? Марвин Хоу! Ты так произносишь его имя, точно знакома с ним всю жизнь, ты похожа на его мерзких клиентов, которые выкрикивают его имя в надежде, что он их спасет… Он и сам премерзкий человек, и я… я…
Она оттолкнула от себя Элину. Гневным жестом она выхватила сигарету из сумочки, закурила, рукой вытерла нос - этот жест напомнил Элине Сэйдоффа… Затем Ардис взглянула через дымную маленькую комнату на Элину, которая стояла и ждала.
- Слишком пылкое у тебя воображение, - сказала Ардис. - Тебе с ним не справиться. Придется помочь. Тебе никогда не сладить со своим воображением, тебе придется помочь, верно ведь? Верно?
Элина не знала, что отвечать.
9
Она рассмеялась и сказала - До чего же у тебя пылкое воображение! - А мне, хоть и не хотелось, надо было улыбаться, потому что она поддразнивала меня, заставляя улыбаться. Мы ведь жили с ней так тесно, сталкивались в коридоре, встречались на кухне. Когда зазвонил телефон, она кинулась к нему, прикрыла трубку и сказала - Элина, пойди в другую комнату…
Потом она мне скажет - Хоть сама ты все время скрытничаешь, но, наверно, не знаешь, что и у других людей могут быть секреты. - А я смотрела на ее лицо и пыталась понять… Что же это значит? Что это значит? Когда это произойдет?
Я не спрашивала.
Однажды вечером он взял мою руку, потому что у меня болел палец - его защемило дверцей машины, - и внимательно осмотрел ноготь, вокруг которого запеклась кровь. Лицо у меня горело, пылало. Он спросил меня о чем-то, но я не расслышала, с моим лицом творилось что-то странное… он спросил меня про палец, больно ли, - мне стало стыдно, я не нашлась что ответить, мне хотелось, чтобы он забыл об этом. Никакой боли я не чувствовала, я не могла думать о боли. Я ничего не чувствовала, кроме того, что он держал мою руку, чужая кожа касалась моей. Наверняка больно, сказал он, почему же ты не плачешь, если больно…
Я не плакала.
Они познакомились с Марвином Хоу в конце апреля. Через два дня Элина уже перестала думать о нем. Она вообще о нем не думала. Где-то ей попалось имя "Марвин Хоу", и на секунду у нее мелькнула мысль, что это тот человек, с которым ее знакомили; потом она подумала, что того звали иначе. Она забыла его лицо, но вообще впечатление осталось, впечатление значительности. Когда она закрывала глаза, то видела или чувствовала перед собой мощный, чуть расплывающийся овал - так меркнет, расплываясь, солнечный диск, отпечатавшийся на сетчатке глаз, меркнет, даже пока представляешь его себе; а вернуть его назад таким же ярким, сколько ни старайся, она не могла.
В глубине души, в каких-то дальних закоулках души, она знала, что жизнь ее устраивается. Знала это так же, как знала ритм своего сердца: оно билось, билось, оно не предаст. Раньше Ардис неожиданно ласково могла вдруг сказать: "А ну, пошли вымоем тебе голову", хотя была уже одета для выхода и располагала всего несколькими минутами; теперь так же весело и между прочим она начала говорить о необходимости изменить жизнь: "Не могу я больше в этом клубе - он меня не вдохновляет. А этот дом - он же отвратителен. И днем выгладит еще хуже". Ардис стала раздумывать, не пойти ли ей работать на телевидение: у нее есть приятель, который возглавляет телевизионную станцию.
- Всем нам нужны перемены, - говорила она.
Элина выполняла всю работу по дому. Вернувшись из школы, она чувствовала, что ей просто необходимо выбросить школу из головы, и тогда она принималась за работу. Ардис часто отсутствовала. Тогда Элина пылесосила в комнатах - медленно и методично, мыла посуду, радуясь этому спокойному, завораживающему, не требующему усилий мысли занятию, - она мыла тарелки в крошечных белых пузырьках пены, споласкивала их, снова окунала в воду руки в розовых резиновых перчатках и старалась угадать - да нет, точно знала, - какую извлечет тарелку, и почти никогда не ошибалась… Ведь это все равно как гадание - предсказать, какую вытащишь тарелку. Она знала их все, запомнила, чем они отличаются одна от другой, - ведь когда в доме всего два человека, то пользуешься одними и теми же десятью-двенадцатью тарелками. Знать их было все равно как раскладывать пасьянс. И если она, взяв тарелку и вынув ее из воды, вдруг обнаружила, что это не та, которую она ожидала увидеть, это расстраивало ее.
Ей не хотелось думать о школе, о вестибюлях и лестницах и классных комнатах с высокими потолками, о школьной уборной, о гардеробной, об устаревшем гимнастическом зале, о других ученицах. "Просто выкинуть их всех из головы", - говорила ей Ардис. Однажды Ардис заметила, что она стоит одна как бы в трансе, а лицо у нее, по-видимому, было печальное, потому что Ардис подошла к ней, дотронулась и вывела из оцепенения. И не стала ее поддразнивать, не сказала, что Элина все скрытничает. Она поняла - дело в школе. "Просто выкинь их всех из головы", - сказала она.
Элина знала, что ничто ей не грозит, что ее жизнь готовят, устраивают, и, однако же, ее пугал многообразный шум школы, многообразие лиц, взаимоотношений, грохот ног по старой лестнице, случайные касания чужих людей. Ее соученики были одного с ней возраста и, однако же, казались старше. С ней случилось два происшествия, но она рассказала Ардис лишь об одном.
Однажды утром она разбирала свои вещи в шкафчике после занятий гимнастикой, когда из сумочки у нее выпал кошелек и монетки рассыпались по полу. Рядом были три другие девушки - две белых и одна черная. Одна из белых девушек со вздохом нагнулась, подняла подкатившуюся к ней монету и кинула назад Элине. Черная же девушка, маленькая, худенькая, с очень темной кожей, большая любительница пошутить, накрыла ногой несколько монет и как ни в чем не бывало пристально посмотрела на Элину. Элина машинально изобразила улыбку.
- Ну и что теперь ты будешь делать? - спросила девушка.
Две другие рассмеялись.
Элина не знала, как быть.
- Ты хочешь получить свои деньги - что ты будешь делать? - переспросила девушка.
Элина снова попыталась улыбнуться. Но улыбки не получилось. Она заговорила и услышала свой тихий голос: - Можешь их взять… Я не возражаю.
Девушка изумленно заморгала.
И повернулась к ней спиной, а Элина сказала: - Нет, право же, ты… ты можешь их взять… Я не возражаю… Я… Пожалуйста, возьми эти деньги…
Девушка с такой силой захлопнула дверцу своего шкафчика, что она снова открылась. Элина посмотрела вниз, на монеты: два пенса и четвертак.
- Пошла ты к такой-то маме, сука, зазнайка, аристократка толстомясая, - сказала девушка. Она вышла из помещения, а две белых истерически захохотали, не подымая глаз на Элину; она продолжала стоять, пока и те две девушки не ушли и гардеробная не опустела.
На следующий урок Элина опоздала.
- Не водись с ниггерами, - сказала ей на это Ардис, - и тогда тебе не придется терпеть такое унижение.
Однажды в зале какой-то мальчишка сгреб ее и прижался всем телом, а остальные загоготали… Элина почувствовала запах виски… Она растерялась и не знала, что делать, - попыталась оттолкнуть парня, но слишком она была слаба, слишком напугана. Несколько девушек, стоявших неподалеку, бросились врассыпную. Теперь кто-то сзади пропустил локоть у нее под подбородком, так что она чуть не задохнулась. Она стала отбиваться, пытаясь высвободиться, царапала мальчишечью руку. Мальчишки, гогоча, обступили ее кольцом. Она слышала в их смехе возбуждение, но словно омертвела, все чувства покинули ее, мозг омертвел, отключился…
Мальчишки кинулись врассыпную. С ней говорил какой-то мужчина, пригнувшись к самому ее лицу; Элина ощупала перед блузки - она была разорвана. Элина с трудом запахнула ее на груди. Она стояла очень спокойная, очень тихая; она сказала: "Нет, я в полном порядке, все в порядке". Человек, говоривший с нею, высокий плотный мужчина, преподавал факультативно изобразительное искусство. Он стал было утешать Элину, но она вежливо сказала: "Я в полном порядке".
Она не помнила, белые или черные были эти мальчишки.
В начале мая Элина пришла домой и обнаружила, что мать ждет ее. Она сидела на диване и ждала. Сердце у Элины забилось.
- Я говорила кое с кем сегодня - только что, днем, - сказала Ардис. - Ты помнишь Марвина Хоу… - Я знала, что сейчас будет, но я не собиралась ничего делать. - Собственно, он много раз уже звонил, но я не разрешала ему говорить с тобой, - сказала Ардис. - Положение для меня получается очень сложное… потому что я ведь отвечаю за тебя, а он намного тебя старше… Да и Роби, который знает куда больше моего, кое-что мне рассказал… насчет прошлого мистера Хоу… и… и потом, конечно, для матери всегда сложно… Я говорила ему, как я тебя оберегаю от всего, говорила, что не могу разрешить ему встречаться с тобой - это было бы нехорошо. Он звонил несколько раз, но мне не хотелось тебя будоражить…
Элина смотрела в лицо матери, но по нему ничего нельзя было прочесть. Пока еще нельзя.
Вдруг Ардис рассмеялась.
- Ты когда-нибудь замечала, Элина, чтобы кто-то следил за тобой?
- Что? Следил за мной?
- Да, на улице или в автобусе - ты такое замечала?
- Не знаю. Нет.
- Впрочем, ты не очень-то обращаешь внимание на других людей, ты скорее всего и не заметила бы… Ходишь точно во сне, иной раз я даже думаю - да видит ли она что-нибудь вокруг, - сказала Ардис с нежной, немного жалостливой улыбкой.
- Кто стал бы следить за мной? - в изумлении спросила Элина. - Отец?..
- Отец - как же!.. - расхохоталась Ардис.
- Но…
Раньше Ардис нередко говорила, что отец Элины может вернуться и, конечно же, ему захочется отомстить: ей казалось, что она видела его или кого-то, похожего на него, однажды в универсальном магазине, а в другой раз - на снимке в газете, где были изображены какие-то неизвестные люди в кабаке, поздравлявшие победителя Ирландских скачек. Всякий раз в таких случаях Ардис потом долго не могла прийти в себя. Но сейчас она с презрением отбросила предположение Элины.
- И это он добился того, что наш телефон подслушивают? Да разве твой отец способен на такое?
- А у нас телефон подслушивают?.. Я ничего не понимаю. - Элина была совсем сбита с толку.
Ардис подошла к ней и взяла ее лицо в свои прохладные мягкие ладони. Элина затаила дыхание, но ей ничего не грозило.
- Ты такая милая, такая наивная, - рассмеялась Ардис.
Вот теперь по ее лицу можно было читать.