10
Я засмеялась, но так, что она не могла слышать. Мы стояли обе перед зеркалом. Она набросила мне на плечи полотенце и дочиста вытерла мне лицо - терла сильно, чтобы ничего не осталось. Вот теперь мое лицо было готово - можно было начинать фантазировать, пробовать что угодно.
Она взяла гребенку и разделила мои волосы пробором посредине - по самому центру головы. Волосы длинные, - длинные светлые волосы. Мне стало смешно, потому что я подумала, как бы это выглядело, если бы выкрасить их в черный цвет. Оставь она меня на полчаса одну, я бы выкрасила их в черный цвет. Но этого не будет.
Она стояла позади меня, и я видела ее руки возле моей головы, моего лица, я чувствовала ее пальцы под подбородком - твердые пальцы. Она говорила со мной, учила меня. Я чувствовала, как ее любовь, ее сила проникают в меня.
Ты такая красавица, говорила она, ты - центр вселенной. Она смотрела на меня, потом сказала - Элина, ты в самом центре, вокруг тебя столько интересного, о тебе думают мужчины… о тебе мечтают женщины - о тебе. Подумай о статуях, Элина, о знаменитых мраморных статуях, подумай, как они совершенны, какой в них покой… Они не похожи на остальной мир, где люди сражаются друг с другом. Я принадлежу к этому миру, я знаю его, я живу в нем, а ты - в центре его, в самом центре, где царит покой. Помни это.
Я посмотрела вниз, на себя, и увидела, что тело мое превратилось в камень, а складки платья - в застывшие складки мантии. Такому телу даже не нужна голова. Я видела свои руки - такие застывшие, неподвижные. Мама стояла сзади, обнимала меня, и ее руки тоже превратились в камень. Мы стали бесплотными, мы плыли, мы полулежали в пространстве. Мы смотрели вперед - в даль пространства или времени, в будущее, мы обе были в самом средоточии времени, и наш покой ничто не могло нарушить. Даже посторонние взгляды не могли бы его нарушить… Я радовалась, потому что чувствовала, как счастлива она - счастье исходило от ее рук, обнимавших меня. И я легонько прислонилась к ней. Ничто мне не грозило.
Потом он говорил мне - Ты по ней скучаешь? Ты в обиде на меня за то, что я не даю тебе встречаться с нею? - И я сказала ему - нет. Я не скучала по ней, потому что она была всегда со мной.
Когда они свернули на подъездную аллею, к автомобилю кинулось что-то большое - собака; она не лаяла, лишь молча бежала рядом с машиной, высунув язык. Это ее безмолвие, крупная умная морда и настороженно поднятые уши казались Элине поистине жуткими. Но Марвин Хоу заметил: - Красивое животное, верно? Безупречно вышколено.
Пять или шесть немецких овчарок подбежали к машине, прыгая и поскуливая, чтобы привлечь внимание. Хоу прикрикнул на них, и они попятились, тяжело дыша, обнюхивая выходивших из машины Элину и Ардис. Собаки дрожали от возбуждения.
- Они видят, что вы со мной, и потому признали вас, - пояснил Хоу. - Теперь они уже не причинят вам зла. Безупречно вышколены.
Дом походил на крепость, освещенную прожекторами; окна первого этажа защищали тонкие изогнутые чугунные прутья. С озера веяло прохладным ветерком. Собаки, следовавшие за ними к дому, коротко, возбужденно повизгивали. Ардис стала расспрашивать Марвина Хоу про собак, но Элина подметила в голосе матери напряженность, чуть ли не робость.
- Собаки ведь не могут загрызть насмерть? Не могут изуродовать? - спрашивала она.
- Они натасканы не убивать, - терпеливо пояснил ей Хоу.
Элина посмотрела вверх, на темные второй и третий этажи, - в окнах темно. Плющ густыми причудливыми узорами вился по каменным стенам дома, даже закрывал некоторые окна. Кто-то тронул Элину за локоть - это был Марвин Хоу - и указал на герб над входом, образец старинной геральдики, вывезенный из Англии. Единорог и медведь, несколько пеших и всадник на большом белом коне. Хоу объяснял ей символику, а Элина покорно смотрела вверх, остро ощущая его прикосновение.
- Сам я - без роду и племени, - говорил тем временем Хоу, - поэтому я так и уважаю традиции. История - многовековая, записанная в летописях история - история Англии и английский закон… Я и сказать вам не могу, как много это для меня значит.
Они прошли меж толстых каменных колонн в дом и дальше по коридору. Собаки ринулись следом за ними и заплясали вокруг них, задыхаясь, повизгивая от восторга, забегая вперед. Марвин Хоу продолжал говорить - серьезно, почти торжественно, рассказывая Элине и ее матери, как он мечтал об этом доме - именно этом доме - много лет, как он жаждал им обладать, до неистовства жаждал, и как, наконец, сумел приобрести его на аукционе в тридцать лет - в том самом возрасте, когда он наметил для себя "начать настоящую жизнь". Элина ничего не поняла, но молчала; Ардис молчала тоже.
Он встал между нами, и она испугалась его: мне кажется, потому я его и полюбила.
Они провели вечер в комнате, которая привела Элину в замешательство и одновременно ослепила своим великолепием; она медленно осматривалась, пытаясь понять, что значат различные предметы и приспособления, но здесь было столько для нее непонятного, что она терялась: она чувствовала себя маленькой и оробевшей. И, однако же, это давало ей своего рода защиту: она могла сидеть молча, зная в точности, как она выглядит со стороны, полностью владея своим лицом, понимая, какое она производит впечатление, - женщина и одновременно ребенок, - и лишь одним ухом прислушиваясь к тому, о чем говорили Марвин Хоу и ее мать.
В нескольких шагах от них лежал один из псов и глодал большую голую кость, зажав ее в передних лапах, пуская слюни на ковер и повизгивая от удовольствия.
Комната была не слишком большая, но потолок ее, овальный по форме, терялся в вышине, и из центра его свисала люстра. Хрустальные подвески были неподвижны, и, однако же, Элине казалось, что они вот-вот дрогнут, закрутятся; она не могла оторвать от них взгляда. Высокие стены комнаты были обшиты панелями темного гладкого дерева, местами тонувшего в тени, местами блестящего - казалось, в нем отражались люди, а возможно, там действительно были люди, чужие люди - там, внутри, под этой идеально отполированной поверхностью, - и они наблюдали оттуда. Хоу, торжествуя, рассказал, как ему удалось обойти всех претендентов на этот дом, - удалось обойти даже того человека, который должен был его унаследовать. Сам дом и многие украшения в нем были вывезены из Англии в самом конце девятнадцатого столетия, здесь дом был заново собран и смонтирован плотниками и мастерами, тоже вывезенными из Англии.
- Для парня из Оклахомы… - хохотнул Хоу.
Комната была забита мебелью, зеркалами, картинами в резных деревянных рамах. Тут столько было всего, что взгляд Элины беспомощно переходил с предмета на предмет - скользнул вдоль стола, перескочил на раму картины, потом на саму картину: темные краски, грозовое небо, корабль, взлетающий, словно ракета, на волну, - красиво это или уродливо? Дорогая картина? На мраморной каминной доске стоял бюст - женская головка как бы на подставке, - самое заурядное гладкое лицо с пустыми гладкими глазницами.
- Я буду с вами откровенен, - говорил тем временем Хоу. - Если вы любопытствовали насчет меня, - а я вас за это ни в коей мере не виню, - рассмеялся он, - вы уже знаете все, что вам надо знать. Я имею в виду, если вы произвели кое-какие изыскания. - Ардис нервно рассмеялась. Да, она провела кое-какие изыскания; она просидела целый день в детройтской библиотеке, добывая сведения о "Марвине Хоу". Она привезла домой целую пачку ксерокопированных страниц, которые снова и снова жадно просматривала, не веря глазам своим; она заставила Элину прочесть их, даже не дав ей снять пальто. - В таком случае вы знаете, что я родился в тысяча девятьсот девятнадцатом году в окрестностях Талсы - под "окрестностями" я подразумеваю примерно сто миль к западу от этого городка - и что моя семья была ужасно бедная, и все мои родные умерли; я хорошо относился к своим родителям, пока они были живы, поэтому не чувствую себя перед ними виноватым. Надо всегда это учитывать в своих отношениях с людьми. Вам это известно, верно? - спросил он. Ардис поспешила согласиться. Элина тоже. - Всю жизнь я инстинктивно понимал, что мертвые настигают живых и надо быть осмотрительным, чтобы смерть близких не застала тебя врасплох. Смерть тех, кому ты был дорог. Собственная смерть - это уже не имеет значения, а вот к смерти других людей надо готовиться. Иначе тебя будут терзать страшные угрызения совести. Я понимал это инстинктивно - я многое так понимаю, особенно в своей работе, - имея дело с людьми, которые пережили смерть других, обычно близких людей, и обычно смерть неслучайную, неестественную, - я узнал, насколько это правда.
Ардис сидела на золоченом стуле, не в силах расслабиться, подавшись вперед и внимательно слушая Хоу. Говорил он медленно и четко, словно каждое его слово дорого стоило, однако обе женщины - даже Элина - чувствовали какое-то странное напряжение, толкавшее их вперед, заставлявшее впитывать его слова, есть его глазами. И тем не менее Элина вдруг стала думать о том, как она выкрасится в черный цвет, - лицо Хоу чуть отдалилось, и на фоне его она довольно отчетливо увидела белые кафельные стены своей ванной, затем умывальник, черную краску, которую она купит в магазине мелочей, теплую воду в тазу, шум воды, льющейся из кранов, краска расплывается в теплой воде, резиновые перчатки, которые надо не забыть надеть… У нее слегка закружится голова, когда она нагнется над умывальником, погружая волосы в черную воду, в этот запах, мертвящий запах черной краски, которая окрасит каждый ее волосок, каждый тоненький, удивительно светлый волосок, каждую клеточку кожи на голове, ее душу…
- Настоящего образования я не получил - все, что я знаю, я выучил сам, главным образом историю и основы естественных наук, - говорил Хоу. - Затем, в авиации, я помогал военному юристу-офицеру и познакомился с судопроизводством трибунала… после этого я на свои деньги окончил юридический факультет - не особенно хороший, но меня он устраивал, поскольку я не собирался пользоваться связями или искать чьего бы то ни было покровительства. Я знал, чем займусь, и я этим занялся. Я поставил себе целью к тридцати годам накопить по крайней мере миллион долларов, держать эти деньги в банке и никаких долговых обязательств под них не брать; но я добился этого на четыре месяца раньше срока. В интервью, которые я даю, это всегда выглядит как бахвальство, особенно если интервьюер предубежден против меня и решает мне отомстить в своей статье за то чувство неполноценности, которое он мог испытать во время интервью, но, как ни странно, такова правда, а я свято придерживаюсь правды, когда она может быть обнародована. Потому что далеко не все можно сказать, - серьезно произнес он.
- Да, - согласилась Ардис. - Да. Это верно.
- Теперь вот что: по крайней мере в одной из наших бесед я уже говорил вам, что моя супружеская жизнь, мои близкие никогда не доставят никаких неприятностей ни вам, ни Элине, - сказал Хоу. И улыбнулся Элине. За его спиной стена была вся в книгах, многие - старые, в потеках, в рваном выцветшем переплете; другие - новые, нарядные, в одинаковых переплетах с золотыми буквами на корешке; то тут, то там между книгами были засунуты журналы, отдельные выдранные страницы, сложенные вместе. Элина застенчиво улыбнулась Хоу в ответ. - Мы с женой разведены; я не видел ее пятнадцать лет и не намерен с ней больше встречаться, а о детях я сейчас говорить не буду - собственно, скорее всего не буду говорить вообще. У меня трое детей - двое мальчиков и девочка, это общеизвестный факт, записанный в архивах, - но и только. Мои дети не имеют к нам никакого отношения, они не имеют никакого отношения к настоящему. Скажу лишь, что я не чувствую никакой вины по отношению к ним или к моей жене, а это самое важное, что я могу сообщить. Вам это понятно?
Он смотрел на Элину. Она кивнула.
- Когда речь идет о новом браке… - медленно произнес Хоу, - …о том, чтобы начать все сначала, важно только одно: полностью ли покончено с прошлым? В моем случае - да.
- Так же… так же и в моем случае, в нашем, - поправилась Ардис. - Я имею в виду отца Элины…
- Да, насколько я знаю, это так: между вами все кончено, - кивнув, сказал Хоу. - Но этого Лео Росса, вашего бывшего мужа и отца Элины, его так и не нашли, нет?
- Нет, но…
- Если бы я считал, что это действительно важно, я, наверное, мог бы его найти, - сказал Хоу. - Но… Собственно, обычные поверхностные розыски, - как бы между прочим, с чуть смущенно улыбкой произнес он, - я предпринимал… По-настоящему же я этим не занимался, - так, между делом. Но все следы обрываются в Сан-Франциско, точно он там умер. А может быть, он и в самом деле умер.
- Умер?.. - каким-то странным тоном переспросила Ардис. - О нет. Нет. Я не думаю. Несколько раз я, по-моему, видела его… но я, конечно, ошибалась - просто я была взвинчена и принимала за него кого-то другого… но… но я, право же, не думаю, что он умер…
- Будем считать, что он больше не появится: он ведь не знает, кто вы, он не знает, где вы, - сказал Хоу. - И уж конечно же, он не будет знать, где искать Элину. Будем считать, что он умер в Сан-Франциско.
Хоу взглянул на Элину, которая по-прежнему смотрела на него со своей прелестной полуулыбкой; он просто впился в нее взглядом, потом глаза его затуманились, взгляд рассеялся. Он смущенно рассмеялся и потер руки.
- Теперь вот что, - сказал он, - обо мне ходит много разных слухов… некоторые имеют под собой почву, но большинство - ложь… Я не рекомендовал бы вам пытаться разобраться в них, это к вам не имеет отношения. Вся эта сторона моей жизни, моя жизнь вне дома - скажем так: моя профессиональная жизнь и моя личная жизнь вне стен этого дома - не будет иметь к вам отношения. Не стану от вас скрывать: с тех пор как я женился, мне пришлось преодолевать в себе подлинную нетерпимость к женщинам, недоверие к ним, чуть ли не ужас перед ними. И, однако же, в моей жизни женщины всегда занимали немалое место - не буду на этот счет лгать. - Он поднялся и заходил по комнате; остановился в углу, где лежала собака, и поерошил каблуком большую сильную голову пса - каблуком до блеска начищенного ботинка, который он лишь слегка приподнял; сунув руки в карманы спортивной куртки, он снова повернулся к Элине и ее матери и, насупясь, пошел вдоль стены, сплошь затянутой гобеленами и портьерами. Под конец они всегда объявляли мне войну. Сначала влюблялись, а потом объявляли войну, и мне приходилось избавляться от них - так человек срывает с себя одежду, которая стала ему слишком узка или вдруг опротивела. Но после первого брака я ни разу не женился. В моей жизни было столько людей, - как-то беспомощно сказал он, взглянув на Элину.
- Мне кажется, мы понимаем, - медленно произнесла Ардис.
Однажды вечером они были вдвоем - Элина и Марвин Хоу, и он увидел, что она повредила себе палец - сущая ерунда: указательный палец на правой руке прищемило дверцей машины. Он схватил ее руку, осмотрел палец - немного крови запеклось вокруг ногтя.
- Элина, почему ты ничего не сказала? Элина, ведь, наверно, было очень больно…
Элина в смущении попыталась отнять у него руку.
- Нет, все в порядке, ерунда, - рассмеялась она.
- Но… ведь наверняка было больно… А теперь больно?
- Я не знаю, я ничего не чувствую, это ерунда, - сказала Элина.
Он поцеловал ее палец. Приложил ее руку к своей щеке - казалось, он сейчас заплачет; затем улыбнулся ей.
- Ты такая милая, такая прелесть, - сказал он. - Что бы ты ни услышала обо мне, Элина, - насчет моего прошлого или насчет нынешних женщин, женщин, которые пытаются на что-то претендовать, потому что я не умею как следует упорядочить эту сторону моей жизни… тебе этого не понять, Элина… что бы ты ни услышала, не придавай этому особого значения. Тебя это никак не касается. Я все подробно объяснил твоей матери, и она поняла. Ты мне обещаешь, Элина?
- Да.
- А пальчик - он у тебя действительно не болит? Или отвезти тебя к доктору?
Элина рассмеялась.
- Это ерунда. Он выглядит так некрасиво, не смотрите на него.
Она отняла у Хоу свой палец. Ей было слегка стыдно - ощущение в чем-то даже приятное. Глубоко, в самом низу живота, заныло… и она вдруг вспомнила про мальчишек в школьном зале, ватагу мальчишек - как один из них сгреб ее и прижал к себе. Время от времени мысль ее упорно к этому возвращалась. И всякий раз отчасти постыдное, отчасти приятное чувство возникло в ней, но оно было таким слабым, что никак за него не ухватишься, не поймаешь. Вот и сейчас, с Марвином Хоу, это чувство шевельнулось - и исчезло.
Я сказала себе - Как это забавно: телефонные звонки, и визиты, и разговоры, разговоры. Я сказала себе - Я этого не хотела, - но потом вспомнила, что хотела, чего-то хотела. Хотела снять с себя лицо бумажной салфеткой, швырнуть на пол и сказать - Вон оно! Валяется на полу!
Затем настал день, когда Ардис возмущенно заявила: - Это оскорбительно, и я не намерена с этим мириться!
Хоу не хотел широко оповещать о свадьбе.
Он уехал из Детройта, и Ардис ждала и все эти три дня неистовствовала, даже не считала нужным приводить себя в порядок, не одевалась. Она закуривала и тут же со злостью тушила сигареты.
- Почему? - то и дело спрашивала она Элину. - Что ты не так сделала? Он, очевидно, стесняется тебя!
- Я не знаю, что я не так сделала, - безразличным тоном отвечала Элина.
- Он разочарован в женщинах - это я могу понять, и насчет того, что он не хочет иметь детей, - да, тоже могу понять, - говорила Ардис недоумевая, захлебываясь словами, но чтобы венчаться без объявления о браке… Нет. Ты на это не пойдешь. Нет. Категорически нет.
Раз по десять в день она снова и снова читала документ - брачный контракт, который дал ей Хоу, - и отшвыривала в сторону, так ничего и не поняв.
В этом контракте было сорок пять пунктов.
Ардис сразу отправилась с ним к одному своему знакомому, юристу, у которого была контора в небоскребе Фишера, близ клуба "Пирамида", и юрист сказал ей, что сорок пять пунктов - это совсем немного, что в документе нет ничего необычного и что если его как следует опротестовать, то, наверное, часть пунктов можно изменить. Он объяснил Ардис, что брак заключается не только между двумя людьми, а между двумя людьми и законом, и что третьей стороной в любом брачном контракте является государство, независимо от того, сказано об этом или не сказано. Нет, документ - самый обычный. Некоторые части, возможно, удастся изменить, но в общем контракт вполне выдерживает критику. Со стороны Хоу было бы нелепо жениться, не приняв узаконенных мер предосторожности, сказал юрист, и Ардис не могла с ним не согласиться. И все же интересно, почему в контракте ничего не сказано о разводе, - разве не для этого главным образом он составляется? Чтобы защитить свое состояние от возможного раздела при разводе и от алиментов?
- Гражданское право запрещает упоминание об этом - о разрушении брака, - сказал юрист.
Итак, Ардис вернулась к Элине и сказала: - Все тип-топ. Дело сводится к тому, что ты отказываешься от притязаний на его собственность, а остальные пункты не так уж важны… Они, конечно, важны, да, но не имеют отношения к деньгам. И все же пока ты эту штуку не подписывай.