Мысли все текли и текли, воображение разыгрывалось. И Ира придумала, о чем она будет еще говорить: она расскажет о том, как еще в университете, когда она делала диплом, то никак не могла себя заставить написать его по правилам. И вместо того чтобы дать название главам, сделала отбивки, как это делают в литературных произведениях, но никак не в научных работах. А еще в ее дипломе - было "лирическое отступление"! Правда, это "лирическое отступление" сейчас бы уже не было названо "лирическим", а было бы названо экскурсом в этологию, ибо Ира описывала тогда, как плавают рачки, как плывет по лиману желтая икра и как скачут у берега науплиусы (дети рачков).
Но, может быть, именно то, что Таисия Константиновна тогда не отругала Иру за все ее "отклонения от нормы", а приняла их и даже похвалила, сказав, что ее диплом читается как детектив и что это совсем не снижает его научной ценности, - может быть, именно это и сыграло потом роль в Ириной литературной судьбе.
Ира не могла дождаться того момента, когда она наконец доберется до дома. Ей ужасно хотелось позвонить поскорее Боре и рассказать ему все: и про Петроченко, который спешил в Чехословакию, и про лекарство, а главное, про то, как Иру встретили на кафедре.
Придя домой, Ира тут же начала набирать Борин номер.
К телефону подошли соседи.
- Кто его спрашивает?
- Знакомая, - сказала Ира.
- Его нет дома.
Ире ответили, что Бори нет дома, но ответили не сразу, а после того, как узнали, кто его спрашивает. И по тому, как у Иры спросили, "кто спрашивает", и как потом молчали, прежде чем сказать "его нет дома", Ира поняла, что Боря дома и не хочет подойти. Ира даже представила, как это все было. Соседка спрашивала, Боря стоял рядом, потом соседка прикрыла трубку рукой и прошептала: "Знакомая" - и Боря жестом ей показал, что его нет дома.
Если бы это был не Боря, а кто-нибудь другой, Ира бы, наверное, так не отреагировала. Но Боря! Боря, с которым у нее установились такие взаимно доверительные отношения… Как же он мог?.. И почему?..
Ира снова сняла трубку. Первая она бы никогда не стала его обманывать, но в ответ… Ира набрала Борин номер.
- Попросите, пожалуйста, Борю, - позвала Ира низким голосом.
И конечно же Боря оказался дома.
Ира решила не выяснять по телефону, почему он скрывается от нее, она выяснит все, когда он придет. Но Боря не может прийти. У Бори болит зуб.
- Я заговорю вам зуб, - пытается шутить Ира, - приезжайте на такси, у меня есть деньги.
Но Боря ничего не хочет.
- Я вам больше никогда сама звонить не буду, - говорит Ира. Она ждет, что Боря начнет оправдываться, разуверять ее, уговаривать.
- Вы правы, - говорит Боря спокойно.
Ира бросила трубку. А теперь ей невыносимо от этого. Ира снова снимает трубку. Она сейчас позвонит ему и попросит прощения. Ведь у человека действительно может болеть зуб. Да так болеть, что он и соображать ничего не будет.
- Попросите, пожалуйста, Борю, - говорит Ира своим голосом.
- Кто его спрашивает?
- Знакомая.
- Его нет дома.
Ира больше не звонит и не меняет голоса. Зачем? Ведь она теперь уже точно знает, что Боря дома и открыто ей хамит.
Ира лежит на диване. Она устала. Болит голова. Все, что было хорошего сегодня, исчезло куда-то. И Сева, и кафедра, и Марк со своей просьбой - все это сейчас как мираж. А реальность - Боря. Ира уже поняла, что случилось. Она сама во всем виновата: ведь она сама ему указала, "к какому берегу надо плыть". Что же она теперь от него хочет? Наверное, он сейчас с Галиной. И дальше будет с Галиной. Ирина дружба больше не нужна. Нужна одна Галина.
А Ире нужно спокойствие. Нужна мама. Нужен Илья Львович. Значит, она выбрала то, что для нее важнее.
Ира убирала раскиданные по всей комнате ботинки, чулки, шапки, когда дверь открылась и вошел Илья Львович. От неожиданности Ира вздрогнула: она не слышала, как папа пришел домой.
- Испугалась? - спросил Илья Львович, и по тону, каким он спросил, Ира сразу поняла, что он выпил.
Илья Львович вообще-то не пил, только по особым случаям, и всегда любил рассказывать, как ему никогда не удается провести Иру: "Представляете, достаточно мне выпить рюмку, чтобы Ира уже почувствовала". Но сейчас Ира видела, что Илья Львович выпил не одну рюмку.
- Что будет? - спросил Илья Львович, глядя прямо Ире в глаза.
Ира ничего не ответила. Тогда Илья Львович начал делать круги вокруг кресла, повторяя на разные лады: "Что будет? Что будет?"
Когда Илья Львович выпивал, он любил шутливо изводить Иру, повторяя одну и ту же фразу то басом, то нараспев, то еще как-нибудь. Но раньше это была фраза "Где мой маленький Пусик?", которая произносилась то ласково, то с угрозой: "Где мой маленький Пусик!!!"
Это неважно, что его маленький Пусик сейчас лежал в больнице. Раньше бы это не имело значения, раньше он бы все равно повторял эту, и только эту, фразу. Ведь когда он повторял эту фразу, он всегда знал, где его маленький Пусик.
Но сегодня он забыл эту фразу. Зато он придумал другую: "Что будет?"
В последнее время Илья Львович вспоминал про Инну Семеновну, только когда разговаривал по телефону с кем-нибудь из родственников. Вспоминал, чтобы сказать с раздражением: "Ей лучше, но она ведь очень мнительная".
Ира привыкла, что мнительная - она, Ира, и вдруг мнительной стала мама. Ее мама, которая бегала всегда за всех, бегала из последних сил, не замечая, где и что у нее болит.
Ира была ошеломлена несправедливостью слов Ильи Львовича, обвинявшего Инну Семеновну в мнительности. Но потом поняла: слово "мнительность" просто орудие в руках Ильи Львовича против того, кого он решил уничтожить.
- Что же будет? - уже не говорил, а распевал на разные голоса Илья Львович.
Ира молчала.
- Молчишь?! - Илья Львович сел в кресло. - Когда я умру, тоже будешь молчать? Я тебя спрашиваю? - настаивал Илья Львович.
- Не говори чепухи.
- Это не чепуха. Я так жить больше не могу. Не могу!
Илья Львович произнес последнее слово четко и по складам. Потом встал и вышел.
Ира слышала, как он лег на свою кровать и через некоторое время засопел, как сопят люди во сне.
Сначала Ира бездумно слушала это мерное сопение, и вдруг в ее памяти всплыл эпизод из детства.
Ире было тогда тринадцать лет и она училась в шестом классе. В тот год впервые она увидела папу. Нет, не Илью Львовича, а своего родного папу. Папу, которого арестовали, когда ей было три года. Ира знала, что папу обвинили несправедливо.
И вот прошло десять лет, Ире исполнилось тринадцать, и Ирин папа приехал в Москву. Ира очень хорошо помнит тот день, когда Ирин папа позвонил в дверь, дома кроме Иры был только Илья Львович. Ира, конечно, не могла узнать своего папу, но папа сам узнал ее и, когда она остановилась в недоумении перед открытой дверью, сказал ей: "Я твой папа, Ирочка". Ира не бросилась целоваться, даже не сказала "здравствуйте". Она вошла в комнату и сказала Илье Львовичу: "Выйди, там приехали…"
Ира не сказала, кто приехал, она не называла своего родного папу папой. Она никак его не называла. Поэтому письма к нему ей ужасно было трудно писать: она начинала их без обращения. Илью Львовича она тоже не называла папой, она называла его просто Ильей.
"Почему Ильей, почему не дядей Ильей?" - спрашивали Иру. И она отвечала: "Потому что он мне не дядя". Сама бы она не додумалась до такого ответа, но так отвечала Ирина мама, когда ей говорили, что она неправильно приучила Иру называть просто по имени человека, который с детства воспитывал Иру и, можно сказать, был ей отцом.
Увидев Ириного папу, Илья Львович бросился к нему и обнял его. Они долго целовались, и Ира отвернулась, ей почему-то было не по себе.
В то время родители Иры снимали квартиру на Большой Бронной. Это был как раз тот год, когда они в течение одной зимы поменяли шесть квартир. В одни - их пускали на короткий срок, в другие - неожиданно кто-то приезжал. Третьи - вдруг надумывали менять.
Михаил Александрович (так звали Ириного папу) приехал летом, когда Морозовы наконец устроились удачно: им сдали квартиру люди, выехавшие на лето. Правда, эти люди могли в любой момент вернуться, скажем из-за дождей или похолоданий, но Морозовым так надоело волноваться из-за квартиры, что они не в состоянии уже были думать о погоде и предпочитали бездумно наслаждаться отсутствием хозяев. Ибо хозяева, у которых снимаешь, большая нагрузка на нервную систему.
Михаил Александрович осмотрел двухкомнатную квартиру и сказал:
- Недурно живете.
Ира думала - Илья Львович объяснит, что это не их квартира, но Илья Львович промолчал.
А потом пришла Инна Семеновна. Она увидела Ириного папу и страшно закричала. Ирин папа подошел к ней, взял ее за руку и нежно сказал: "Ну что ты, золотко, успокойся". И Инна Семеновна начала говорить зачем-то про телеграмму, которую Ирин папа должен был послать, потому что ведь дома могло вообще никого не оказаться.
Но Ирин папа объяснил, что телеграмму он послать не мог, так как в Москву приехал незаконно, что едет он в Куйбышев к матери, а в Москву заехал на один день, чтобы повидать дочь и Инну и узнать, что сделано для его реабилитации. И что это очень хорошо, что у них отдельная квартира, а то бы он боялся остановиться.
И тогда Инна Семеновна стала рассказывать, куда и как она ходила, добиваясь пересмотра дела. Ирин папа внимательно слушал Инну Семеновну. А когда она кончила, сказал с раздражением:
- Золотко, спасибо тебе большое, но делать надо было все не так.
Ира увидела, что ее маме стало обидно. Но Инна Семеновна ничего не сказала, только в лице изменилась. А лицо у Инны Семеновны очень выразительное. Так что Ире показалось странным, что ее папа этого не увидел. Илья Львович - тот увидел, а Ирин папа - нет и продолжал доказывать, что Инна Семеновна делала все не так и не то. Потом он стал говорить, как надо делать. Обида у Инны Семеновны тут же прошла, она взяла карандаш и начала записывать, куда надо идти в первую очередь, куда во вторую, куда в третью и что всюду говорить.
А потом позвонила Надя и, узнав, кто приехал, тут же прибежала. Надя - это подруга Михаила Александровича, Инны Семеновны и Ильи Львовича. В юности они дружили вчетвером.
Надя прибежала, и Михаил Александрович начал рассказывать. Он рассказывал о Севере, о товарищах по лагерю. Потом разговор перешел на международную политику. Сейчас Ира уже не помнит, о чем говорил тогда папа, но помнит, что она была поражена тем, как Михаил Александрович рассуждал о политике: он выдвигал свои концепции по всем вопросам и в подтверждение их приводил слова государственных деятелей. Ире казалось невероятным, как можно запомнить, что говорили в своих речах президенты и министры таких стран, о которых Ира даже никогда и не слышала.
Михаил Александрович анализировал события с таким блеском и с таким знанием фактов, дат, имен, что Ира и не заметила, как в ее глазах появился восторг. Прежде она и не представляла, что можно так говорить. Но вот Михаил Александрович замолчал, и тогда начал говорить Илья Львович, который сказал, что это все, несомненно, интересно, но, возможно, и не совсем верно.
Да, Илья Львович помнит, как и когда была сказана та или другая фраза, он допускает даже, что фразы правильны, но… И тут шло "но". Илья Львович приводил свои доводы и свои концепции, а Ира, слушая его, думала: "Конечно же он говорит лучше, конечно, лучше, и как я могла даже сомневаться, что он говорит лучше".
А потом снова говорил Михаил Александрович, и Ира снова слушала, вся завороженная его тихим и мягким голосом. И ей снова казалось, что она никогда ничего подобного не слышала.
Когда Михаил Александрович говорил, лицо его становилось очень серьезным, даже сердитым, словно он разговаривал с врагом, которого надо разбить и положить на обе лопатки. И он бил, и доказывал, и злился, но вдруг от совсем неожиданно вставленной фразы Ильи Львовича мог улыбнуться так добро, что всем становилось понятно, что ни на кого он не сердится, а просто такова манера его разговора. Так они соревновались несколько часов подряд. И всем стало ясно, что победителя в этом споре не будет, что силы встретились равные и великие.
Но тут Надя ни с того ни с сего сказала:
- Ира, у тебя чулок надет на левую сторону. Переодень обязательно, а то папа умрет.
И тогда Ира обратилась к Илье Львовичу.
- Илья, ты умрешь, - сказала она таким тоном, что всем стало ясно: Ира сейчас даже не понимает смысла слов, какими оперирует, так важно ей объявить победителя в соревновании между двумя папами.
Лицо Михаила Александровича стало до боли злым, а Илья Львович тут же начал говорить, как он ненавидит суеверие, не религию, а именно суеверие. Религию же он уважает по многим причинам. И Илья Львович начал перечислять эти причины. А потом рассказал, как один хиромант предсказал ему славу и помешательство к концу жизни на религиозной почве. В ответ на это Ирин папа попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло.
В дверь позвонили. Отрывать пошла Ира. На пороге стояли трое милиционеров.
- Проверка документов, - сказал один из них.
Даже на миг у Иры не было заминки.
- Ой! - вскрикнула она так, чтобы ее услышали в комнате. - А мы без прописки здесь живем! Что же будет?
- А сейчас разберемся, что будет, - сказал все тот же милиционер. - Взрослые есть дома?
- Мама, - закричала Ира, - Илья, идите сюда, документы пришли проверять! А вы проходите, пожалуйста. - И Ира ввела милиционеров в пустую комнату.
Пока милиционеры рассматривали паспорта Инны Семеновны и Ильи Львовича, которые объясняли, почему они живут здесь без прописки, Ира вошла в комнату, где сидел ее папа, который вдруг стал каким-то совсем маленьким. Ни слова не говоря, она сняла со стула папин пиджак и глазами поманила папу за собой.
Ира не стала закрывать дверь, чтобы не было слышно щелканья замка. По лестнице Ира спускалась очень тихо, хотя шагов милиционеры уже не могли услышать Но Ира почему-то считала нужным идти тихо. Когда Ира исполняла какое-нибудь ответственное задание, она всегда его делала со скрупулезной тщательностью, продумывая малейшие нюансы. И люди, окружающие ее, начинали подчиняться ей. Очевидно, на них действовала целеустремленность, уверенность и точность, неизвестно откуда вдруг возникавшая в Ире. Михаил Александрович тоже шел тихо по лестнице. Он полностью подчинился Ире. Молча они вышли к Тверскому бульвару. Ира не села на первую попавшуюся скамейку. Она долго шла по аллее, пока наконец не выбрала скамейку, которую Михаил Александрович даже сразу и не приметил. Скамейка была окружена кустами. Возле скамейки - песочница. Дети, которые здесь играли днем, теперь уже спали.
Михаил Александрович, опустившись на скамейку рядом с Ирой, обнял ее и поцеловал.
- Ты у меня золотко, - сказал Михаил Александрович. - Ты у меня золотко, - повторил он еще раз. - Я, конечно, не должен был заезжать в Москву, но мне так хотелось увидеть тебя. - Михаил Александрович снова поцеловал Иру. - Если бы твоя мама не испугалась Севера, мы бы жили вместе.
Ира даже не поняла, о чем папа говорит. Два года назад, когда срок у Михаила Александровича кончился и его оставили на Севере на поселение, Инна Семеновна поехала к нему. Поехала как к другу, как к близкому, родному человеку, поехала узнать, что можно сделать для его освобождения. А через две недели прислала в Москву телеграмму: "Еду в Москву за Ирой. Илью прошу не встречать, дала слово Михаилу больше Илью не видеть".
Ира очень хорошо помнит, как они с Ильей получили эту телеграмму и как Илья всю ночь перед приездом Инны не спал и читал Ире гоголевского "Вия". Илья Львович любил читать вслух, и, очевидно, в ту ночь он читал про всякие ужасы, надеясь потопить в них свои страдания. После той ночи Ира видела Илью каждый день на лестнице. Только не на их площадке, а этажом выше. Ира поднималась туда к нему и видела, как он плачет. А Инна Семеновна, выходя из квартиры, ни разу не подняла головы.
Ира заболела, и Инна Семеновна не смогла сразу выехать, а когда уже были билеты на самолет, пришла телеграмма от Ириного папы: "Я женился. Привези Иру".
А теперь Михаил Александрович говорит, что, если бы Ирина мама не испугалась Севера, Ира бы жила с ним.
- Но ты же женился, - напомнила Ира своему папе то, что, очевидно, он забыл.
- Тогда я еще не женился.
- Но ты же прислал телеграмму, что женился.
- Я просил привезти тебя. Я проверял твою маму. Если бы она, несмотря на мою телеграмму, приехала, мы были бы вместе.
- Зачем тебе надо было ее проверять, когда она и так выполнила все пункты твоего ультиматума.
- "Ультиматума", - повторил Михаил Александрович ехидно, и Ира вдруг почувствовала, что он ненавидит ее маму. А ведь мама, если бы Ирин папа не вздумал ее проверять, действительно поехала бы к нему, поехала потому, что она любила его, и потому, что не могла его бросить одного в том положении, в каком он оказался. Так она говорила тогда. И еще она тогда говорила, что Илью она тоже любит, но Илья на свободе, у Ильи работа, которой он отдал всю жизнь.
А потом эта телеграмма, и они никуда не поехали, и Ира была счастлива, потому что она не могла жить без Ильи.
- Как видишь, я был прав, она тут же вернулась к Илье.
- Ты сам во всем виноват, - сказала вдруг Ира тоном судьи.
- В чем же? - поинтересовался Михаил Александрович.
- Когда я должна была родиться, ты сказал Илье, что любишь другую женщину.
- Вранье! Я никогда ничего подобного не говорил. Я уже это слышал от твоей мамы, когда она ко мне приезжала. И я ей тогда же сказал, что Илья ей соврал. Поэтому я и просил ее больше с ним не встречаться.
- Но ты же сам написал маме из лагеря, что никогда к ней не вернешься.
- Я не хотел ее связывать.
- Я не верю, чтобы Илья мог соврать, - Ира сказала это так, словно она Жанна д'Арк и ее пытают перед тем, как сжечь.
Лицо у Михаила Александровича вдруг стало одобрительно мягким.
- Видишь ли, Ирочка, - начал Михаил Александрович ласково, - я уважаю твои чувства к Илье. Он воспитал тебя, он заменил тебе отца, он очень хороший человек, достойный уважения и любви, и я тоже его люблю, он мой друг, друг юности, но жизнь - это сложная штука, и в жизни бывает так, что и очень хорошие люди могут совершать не совсем порядочные поступки. Илья очень любит твою маму, всю свою жизнь он посвятил завоеванию ее. А уж какими способами, пусть это останется на его совести. Я хочу только, чтобы ты поняла: вранье вранью рознь. Вот ты только что обманула милиционеров. Ты сделала это ради своего отца, который- ты знаешь, ни в чем не виновный - отсидел десять лет, который очень хотел тебя увидеть и поэтому пошел на риск. Но ведь ты бы не стала обманывать милиционеров, чтобы спасти настоящего врага. Правда же?
- Да, - подтвердила Ира и вздохнула.
- Знаешь что, - сказал Михаил Александрович, неожиданно повеселев, - давай пойдем куда-нибудь поедим. Есть тут поблизости какое-нибудь такое заведение?
Ира задумалась.
- Поблизости есть, но я люблю ходить в ресторан на улицу Горького.