Потом, когда Ира выросла, она все поняла, но тогда она удивилась, почему папа вдруг стал снова даже не то что злым, а скорее раздосадованным. Но он ничего не сказал Ире, а повел ее в тот ресторан, куда она так любила ходить со своей мамой и со своим Ильей. За всю дорогу Ирин папа задал только один вопрос:
- И часто ты ходишь в ресторан?
- Часто, - ответила Ира.
Но когда Ира подвела Михаила Александровича к дому, на котором большими буквами было написано: "Мороженое", - Михаил Александрович вдруг остановился, посмотрел на Иру, словно только сейчас впервые увидел ее, и растерянно проговорил:
- Ну какой же я дурак, какой дурак!
Илья Львович издал сонный протяжный звук. Потом начал стонать. Тихо Илья Львович никогда не просыпался. За стонами и чирканьем спичек последовал кашель. Кашляя, Илья Львович стонал, задыхался и опять кашлял. А затем все стихло. Илья Львович докурил папиросу и вышел на кухню. Ира слышала, как Илья Львович пил чай и шуршал газетой. Потом откашлялся, но не так, как после сна, закуривая папиросу, а нормально, спокойно и деловито. Так откашливаются на трибуне перед выступлением. Ира почувствовала это и сразу внутренне вся собралась. Она приготовилась, но, приготовившись, в то же время уверила себя, что все это ее фантазия. Однако дверь отворилась и вошел Илья Львович.
- Я не хочу курить здесь, - сказал он, - ты можешь выйти в кухню? Я бы хотел с тобой поговорить.
- Ничего, кури здесь, - разрешила Ира.
Она не хотела идти в кухню. В комнате она могла прилечь на диван в случае, если бы она устала.
Илья Львович сел в кресло.
- Я очень волнуюсь, поэтому, вероятно, буду путано говорить, но я надеюсь на твою тонкость, ум и широту взглядов.
Илья Львович, отличавшийся умением красиво говорить с трибуны, часто жаловался, что ответственные разговоры с глазу на глаз у него не выходят. Поэтому прежде чем идти на такой ответственный разговор, Илья Львович всегда хорошо продумывал его.
Когда Илья Львович начал говорить, Ира поняла, что он потратил не один час, обдумывая этот разговор. Итак, Илья Львович надеялся на Ирину тонкость, ум и широту взглядов. Но зачем все эти дивные Ирины качества вдруг понадобились Илье Львовичу?
- Когда я был юношей, - продолжал Илья Львович, - моим женским идеалом, не говори только об этом маме, была маленькая тоненькая девушка, щебечущая целыми днями, как птичка. Но в жизни редко получается все то, о чем мечтаешь, и вместо щебечущего слабого существа я встретил твою маму. Женщину страстную и сильную. Это неважно, что ей тогда было восемнадцать лет, она и тогда уже умела жонглировать людьми не хуже, чем теперь. И она подмяла меня под себя. Не буду говорить о своих сложных отношениях с Михаилом - это долгий и никому не нужный сейчас разговор, ты согласна со мной?
Илья Львович остановился и вопросительно посмотрел на Иру. Ира пожала плечами.
- Я не понял, не надо? - переспросил Илья Львович.
Ира опять пожала плечами.
- Я думаю, что не стоит. Если у тебя возникнут какие-нибудь вопросы, я отвечу на них потом.
Ира смотрела на Илью Львовича и думала: что же это все значит? Ей вспомнились слова Инны Семеновны: "У Ильи чувства не настоящие, а запрограммированные". Раньше Ире казалось, что мама говорит это просто так, в пылу ссоры с Ильей, но сейчас Ира понимала ее.
- Так я продолжу? - опять спросил Илья Львович, сделав несколько затяжек. - Ты пока все понимаешь, о чем я говорю?
- Все.
- Я очень любил твою маму до дня твоего рождения. Только пойми меня правильно. Это не имело отношения лично к тебе, тебя я всегда любил и люблю. Но со мной что-то тогда случилось. Я часто потом об этом думал, но никогда не мог понять, в чем было дело. Очевидно, я не мог простить Инне, что она не ушла от Михаила и ребенок родился не мой. Я - опять-таки пойми меня правильно - говорю о ребенке как о чем-то абстрактном. Конечно, я сделал неправильно, надо было тогда порвать с Инной, но я не решился. Мне казалось тогда, что моя личная жизнь уже кончилась. А тут Михаила арестовали, и я не смог бросить тебя и Инну. Годы шли, я окончательно на себя махнул рукой. Ну и тут вдруг я встретил Галину. Не будем говорить, хорошая она или плохая, это роли не играет. Роль играет другое: я ее люблю. Да, люблю. И я думаю, что ты должна меня понять. Ты за свою жизнь, которая у тебя еще вся впереди, была влюблена не один раз. Я же вдвое старше тебя и любил всего лишь два раза. Да, да. Не так уж много.
Последнюю фразу Илья Львович произнес с раздражением. Только было непонятно, на кого и за что он раздражается.
- Вот, в общем-то, и все, что я хотел тебе сказать, - уже более спокойно сказал Илья Львович. - Впрочем, не все. Я все эти дни искал выхода из создавшегося положения и сегодня, кажется, нашел его. Я решил выехать из этой квартиры. Но только не подумай, что к ней, нет. Я хочу пожить один, чтобы разобраться во всем, что со мной происходит, проверить себя.
Илья Львович замолчал. Ира тоже молчала.
- Может быть, ты все-таки выскажешься? - спросил Илья Львович.
Недаром Петр Дмитриевич говорил, что сильные раздражители могут не вызывать никакого эффекта, в то время, как слабые вызывают бурю отрицательных эмоций.
Возможно, этим объясняется то, что Ира сначала словно не поняла, что Илья Львович собирается уходить. Зато ее взволновало другое. Илья Львович извратил свои отношения с Инной Семеновной. Он попросту их зачеркнул.
- Ты говоришь, что разлюбил маму, когда я родилась? - удивленно переспросила Ира.
- Да.
- Значит, ты не помнишь, как ты стоял на лестнице и плакал, когда мама собиралась уезжать со мной на Север? А к тому времени я не только родилась, но мне уже было одиннадцать лет.
Ира не сказала "уезжать к папе", она сказала "на Север", но Илья Львович, конечно, понял, что она имела в виду.
Он замолчал. Ира чувствовала, что она сбила его с рельсов, которые Илья Львович прокладывал по так удачно проработанному плану.
- Ты права, - неожиданно мягко сказал Илья Львович. И Ире показалось, что воспоминания возвращают ему прежние чувства к ее маме. - Ты права, - повторил Илья Львович еще задумчивее и нежнее, - я действительно как-то это выпустил из виду.
Илья Львович помолчал, подумал…
- Значит, я ее разлюбил не тогда, а когда она начала заниматься своими подонками, - вдруг сказал он.
Илья Львович даже повеселел от того, что ему удалось наконец вспомнить точную дату, когда он разлюбил Инну Семеновну. Он зажег погасшую папиросу и начал с новой силой:
- Я часто думал об этом: два творческих человека мешают друг другу.
Ира с удовлетворением заметила, что, значит, Галину Илья Львович не считает творческой личностью, хотя она и кандидат физико-математических наук и даже помогала ему в каких-то математических расчетах. Илья Львович словно понял, о чем Ира думает, и тут же сказал, что это не всегда, конечно, верно, что, например, в актерских семьях супруги (о, как мама не любит это слово - "супруги", подумала про себя Ира) помогают друг другу. Но в данном случае у Инны особый талант и особый характер.
- Я еще что-то понимал, - разжигал себя Илья Львович, - когда Инна с утра до вечера занималась делами твоего папы. Все-таки это твой отец и он был невинно осужден. Но ее дальнейшая "благотворительная деятельность"… Ведь твою маму всю жизнь интересовал кто угодно, только не я. И если у тебя есть хоть капля справедливости, ты согласишься со мной.
От Ильи Львовича Ира никогда не слышала "твой папа". Для Ильи Львовича Ирин папа всегда был просто Михаилом. И то, что теперь Илья Львович сказал: "твой папа", означало слишком много. Это означало, что Илья Львович отказывался от нее, что он бросал не только Инну Семеновну, но и Иру, которую всю жизнь считал своей дочерью, а теперь решил передать обратно ее настоящему отцу.
- А в общем, - Илья Львович вдруг вспылил, очевидно решив, что для Иры слишком большая роскошь ставить его в тупик, - это не имеет значения, кого и когда я разлюбил. Главное, что сейчас я люблю Галину.
- Но если ты не любишь тех, кем занималась моя мама, - не сдавалась Ира, - если ты их называешь подонками, почему ты любишь ту, которой мама занималась не меньше, чем другими? А может быть, и больше, и которая в благодарность за все уводит от нее мужа.
Илья Львович, очевидно, ждал этого вопроса и хорошо к нему подготовился. Во всяком случае, морально. Поэтому он очень спокойно объяснил Ире, что Галина к его решению уйти из дома не имеет никакого отношения: она чиста и необыкновенна. Она говорит, что не любит его, но он думает, что она его любит, но не сознает этого. И задача Ильи Львовича в том и заключается: заставить ее осознать свои чувства к нему. И что это очень трудно, потому что Галину против него настраивают ее мать и отец.
- Одна только Томка за меня.
Илья Львович произнес имя Галининой дочери с такой нежностью и любовью, что Ира потеряла самообладание.
- Уходи! - закричала она. - Ты уверен, что я должна просить остаться, а я не буду просить. Уходи! Уходи!
Илья Львович поморщился и двумя пальцами стал поглаживать левый бок. Так он делал всегда, когда у него кололо сердце.
Илья Львович поднялся и вышел из комнаты.
Ира услышала, как он пьет воду. Потом скрипнула дверца шкафа, откуда Илья Львович доставал свое белье. Снова войдя в Ирину комнату, Илья Львович сказал:
- Надеюсь, ты понимаешь, что мне стало плохо не от рюмки водки, которую я выпил шесть часов назад. Поверь, мне было крайне неприятно услышать все то, что ты сказала. Мне кажется, я не заслужил от тебя этого. - Илья Львович помолчал. - И все-таки я должен уйти. Я хочу уйти, пока не вернулась мама, при ней все это будет гораздо тяжелее.
Илья Львович опять помолчал. Потом подошел к Ире и осторожно поцеловал ее в голову. Ира не пошевелилась. Тогда он взял ее за подбородок и, приподняв ее лицо, поцеловал в губы. Ира сидела покорная и безучастная.
- Не надо, заяц, ну не надо, - сказал Илья Львович виновато, - ты думаешь, мне легко?
Слезы текли по Ириным щекам, Илья Львович вытирал их пальцами.
- Я опаздываю в метро, - сказал Илья Львович.
Ира встала, подошла к секретеру и вытащила оттуда деньги, которые у нее лежали на хозяйство.
- Возьми на такси, - сказала Ира.
- Нет, нет, и так мало остается. - Возьми.
- Да не надо мне денег, я успею еще в метро.
Илья Львович пошел к дверям и вдруг вернулся обратно.
- Я забыл тебе сказать, по сравнению со всем это, конечно, пустяк, но все-таки: несколько дней тому назад, когда я еще не думал, что все так повернется, я попросил Борю не приходить к нам. Он же ходит к Галине и несколько раз видел меня там, поэтому я боялся, что он проговорится тебе или маме. Ты не подумай, я ничего ему такого не сказал, просто попросил не приходить, даже, кажется, не объяснил почему. Вот, собственно, и все, что я хотел тебе сказать.
Илья Львович еще немножко потоптался на пороге Ириной комнаты.
- Так я пойду, - нерешительно проговорил он. - Ты тогда закроешь?
Ира не встала и не закрыла за Ильей Львовичем дверь. Она осталась сидеть на диване. Ира никак не могла привыкнуть к мысли, что Илья Львович действительно ушел от них, что она никогда больше не услышит за стенкой его утренних стонов, кашля. От этого даже страшно было лечь спать. Потому что пока еще она жила сегодняшним утром, когда он и стонал, и кашлял. Потом Ира стала думать о маме. О том, как ей сказать. Конечно же Ира не скажет ей, пока она в больнице, но ее, наверное, послезавтра выпишут. Ведь Илья Львович недаром ушел сегодня, пока Инны Семеновны нет дома. Он считал, что так лучше. А Инне Семеновне, наверное, в тысячу раз будет больнее, что он ушел, когда она была в больнице. Может быть, Илья Львович никуда бы и не ушел, если бы Инна Семеновна была дома. Может быть, во всем виновата Ира. Потому что она скрыла от мамы отношения Ильи Львовича и Галины. Но ведь она ездила к Петру Дмитриевичу, ездила советоваться, и он сказал не говорить. И сказал, что Илья Львович никуда не уйдет. А он ушел. И теперь хочешь или не хочешь, а мама обо всем узнает. Так может быть, лучше, чтобы она узнала об этом в больнице? Там все-таки врачи. Нет, не лучше. Дома, рядом с Ирой, она легче перенесет такой удар. Значит, нужно завтра пойти к ней и сделать все, чтобы она ни о чем не догадалась.
Когда Ира поняла, что завтра она увидит маму, ей захотелось, чтобы это завтра наступило как можно быстрее. А ведь она могла видеть маму хоть каждый день.
Ее мама не уехала в командировку, а была здесь, рядом. Надо было только сесть в автобус, и через сорок пять минут Ира уже могла с ней разговаривать. Как же так случилось, что Ира этого не осознала раньше. Что могло быть важнее? Сейчас Ира этого не понимала. Почему Ира могла ездить всюду, даже в Люблино к Петру Дмитриевичу, и за целых две недели ни разу не поехать к маме? Чего она боялась? Журнала? Ивана Петровича? А теперь надо ждать целую ночь… Ночь, в которую ушел Илья.
Ира встала, открыла сумку и вытащила флакон с лекарством. Когда Ира брала у Тамары лекарство, она не собиралась его принимать. Ведь оно еще не проверено на людях. Ей было смешно, что Тамара ее об этом предупредила. Ира боялась принимать даже те лекарства, которые пьют все и от которых ни с кем ничего не случается. Новое, не прошедшее еще испытание лекарство, должно было лежать в ящике и поддерживать Иру одним тем, что оно существует.
Но сейчас Ире вдруг пришла дикая мысль: а что, если принять его!..
Ира ужаснулась. Она знала, что, придя однажды, эта мысль теперь будет все время точить ее. И, зная свой характер, поняла, что в конце концов уступит ей.
Ира понимала, что сейчас принять лекарство пришло в голову потому, что думать об Илье, о том, что он ушел от них, было для нее невыносимо. Еще невыносимее было думать - что будет с мамой, когда она узнает об этом. А вот если принять лекарство, то она будет думать конечно же о действии лекарства… А если не будет думать, то это будет единственный момент, когда можно принять лекарство и думать при этом о другом.
Ира открыла флакон…
Если разделить таблетку на шестнадцать частей? Одна шестнадцатая, а еще лучше одна шестьдесят четвертая. Сначала вообще можно принять крупицу и посмотреть, что будет. А потом еще крупицу, а потом еще. И так всю ночь можно принимать по крупице. Но Ира знает, если она начнет принимать, пусть крупицы, и ей станет хуже, она уже не сможет правильно оценить свои дальнейшие действия. И будет принимать и принимать, пока совсем не свалится. Так уже было не раз с другими лекарствами, проверенными на людях.
"Вот когда мама будет дома, - тогда можно рисковать", - уговаривала себя Ира. Было и еще одно средство не думать сейчас о случившемся. Надо снять трубку и позвонить Алеше. С минуту Ира решала: лекарство или Алеша? Потом поставила флакон с лекарством на стол и подошла к телефону. Ира ощутила удивительную легкость. Легкой была трубка, гудок, мысли и Алеша на том конце провода.
- Это я, - сказала Ира.
Пауза.
- Ты вышла первый раз?
Ира смутилась.
- Нам поставили телефон.
- Недавно?
- Да, - соврала Ира. - Сегодня Илья от нас ушел, - сказала Ира, чтобы Алеша наконец понял, почему она звонит сегодня. И почему она вообще вдруг звонит.
- Мама как? - испугался Алеша.
- Мама в больнице. Но она давно там, она уже должна выписаться. Она ничего не знает.
- Ты одна?..
Ира знала, что это за вопрос - "Ты одна?". И по его тону уже знала: как она скажет, так и будет.
- Одна… Хочешь, приезжай, - сказала Ира.
Алеша приехал через сорок минут. Ира открыла дверь. Алеша увидел ее, обнял, поднял и понес. Он нес ее в пальто, не раздеваясь. И продолжал целовать. Он положил ее на диван и целовал долго, вероятно забыв, что не снял пальто.
Потом он его сбросил, как сбрасывают то, что мешает.
Он целовал Ирины губы, глаза. Он раздевал ее, целуя, он метался, он любил.
Не хотелось ни о чем говорить. Впервые за много лет было спокойно. Ира была не одна. Они не выясняли отношений. Оба словно боялись, что неосторожное слово может их опять разъединить. Они встретились словно вне времени и пространства. Не хотелось говорить ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем. Может быть, потому, что время за них уже сказало все.
…Ира подошла к столу, вынула флакон с лекарством, отвинтила пробку и выкатила на ладонь таблетку. Все это сделали Ирины руки, словно они были самостоятельными и сами могли принять решение. Ира разрезала таблетку пополам, потом еще пополам, потом еще, пока в руках у нее не оказалась маленькая крупица лекарства. Затем Ира положила ее в рот и проглотила.
"Ничего не может произойти от такого количества лекарства, - сказала себе Ира, - ничего".
Ничего и не произошло. Только немножко стало душно. Ира открыла форточку и вспомнила, как мама мечтала увидеть ее перед форточкой без шапки.
Ира вдруг подумала: были же врачи, которые специально прививали себе болезнь, чтобы подробно изучить действие изобретенного ими лекарства. Ире же не надо ничего прививать. И мало кто может лучше ее описать ход заболевания, процесс выздоровления и действие испытуемого лекарства.
Ира поискала и нашла чистую тетрадь, села за стол и записала: "21 ноября приняла 1/64 таблетки. Почувствовала духоту…"
Больше Ира не разрешила себе думать об этом. Ира как никто другой ценила реальность и сейчас не позволила себе утопить ее в фантастических мечтах.
Ира думала об Алеше. Только что он ушел. Прийти через столько лет - и чтобы ничего не изменилось. Чудо какое-то. Хотя сейчас ей кажется, что все это время она была уверена, что он ее любит, и именно это ее держало.
Только зачем же она так переживала, думала Ира. Надо было быть умнее и принимать его таким, какой он и был. Но тогда она этого не могла. Теперь же она оказалась куда сильнее.
Разбудил Иру стук. Ира вскочила с постели и босиком, в ночной рубашке подошла к окну. На улице только начало рассветать. Отодвинув занавески, Ира увидела за окном Валю. Валя махал руками, показывая ей, чтобы она открыла. Надев халат и тапочки, Ира пошла открывать дверь. Валя вошел в квартиру, крадучись, как вор. Не раздеваясь в передней, он направился прямо к Ире в комнату.
- Я тебе вчера звонил целый день, тебя не было дома, - сказал Валя шепотом.
- Можешь говорить громко, дома никого нет.
- Он что, в ночную работает?
- Да, в ночную.
Валя снял пальто и уже было направился с ним в коридор, но остановился.
- А когда он приходит?
- Не знаю, - сказала Ира.
Валя положил пальто на кресло и подсел к Ире.
- Сядь обратно, - попросила Ира.
Валя дотронулся до Ириных волос. Ира встала.
- Все-таки когда он приходит? - снова спросил Валя.
- Он больше не придет, - сказала Ира.
- А что с ним?
- Ничего…
- К другой женщине, что ли, ушел? - догадался Валя.
- Да.
- Они что, с мамой плохо жили?
- Нет, хорошо. Я тебя прошу сейчас уйти и больше ко мне не приходить.
Валя не обратил на Ирины слова никакого внимания и, будто она ему ничего не сказала, продолжал сыпать вопросы, сыпать с паузами, присущими Вале, но все-таки сыпать, словно все, что случилось с Ирой, случилось не с Ирой, а с ее знакомой, а Валя в силу своего характера любил вникнуть в любые жизненные ситуации.