- Он не уехал с ней. Ты умный человек, но когда тебя что-нибудь волнует, абсолютно не умеешь трезво рассуждать. Одно из двух. Либо он ее проводил и просто где-то гуляет. Я считаю, что в этом нет ничего особенного. Человек не может быть все время на людях (Илья Львович судил по себе). Или же она еще не уехала, и они гуляют вместе. В этом тоже нет ничего особенного. И слава богу, что ты больше с ней ни о чем не говорила. Я бы на твоем месте не отталкивал Марину, а, наоборот, использовал ее влияние на Сергея. Потому что если он ее любит, тебе придется все равно с этим считаться.
- Он сказал мне, что не любит ее.
- Когда? - спросила Ира.
- Вчера.
- Он наврал тебе, - сказала Ира.
― Зачем? Я ведь его не спрашивала, - настаивала Инна Семеновна…
- Ну тогда тем более, миленький, тебе нечего волноваться - обрадовался Илья Львович и погладил жену по ее маленьким, пухлым, почти детским пальчикам, которые так не вязались с ее значительной царственной внешностью. - Если Сергей ее не любит, то он ее проводит и вернется обратно. А вообще я ничуть не удивлюсь, если он сейчас не сможет готовиться к экзаменам. Окончить за несколько месяцев три класса школы, абсолютно не умея учиться и без всякой внутренней подготовки - это просто чудо, которое ты с ним совершила. И мне кажется, он сейчас находится на грани срыва. Дело не в том, что он должен отдохнуть, ему нужно время для того, чтобы он смог переварить свое новое социальное положение, войти в него, окрепнуть. Уж слишком большой скачок он сделал.
- Но ты пойми (у Инны Семеновны всегда была своя логика, в согласии с которой она и действовала), если он не поступит сейчас в институт, ему придется вернуться в Тамбов, потому что с трехмесячной пропиской его здесь никто на работу не возьмет, в Тамбове же его убьют.
- Он только что оттуда - и его никто не убил, - парировал Илья Львович.
- Почему его не убили, я не знаю, а вот то, что там на каждом заборе написано "Смерть Куксаю", это я видела собственными глазами. Если его не убьют, его заставят воровать. Второй раз вырвать его из этой среды у меня уже не хватит сил. Ты, наверное, не видишь, что я этот воз везу уже на последнем дыхании?
- Вижу, но кто тебе виноват? - воспользовался вставить Илья Львович, считая, что его жена совершенно зря убивает себя и свой талант. - Кто тебе виноват, что ты тратишь силы неизвестно на что, вместо того чтобы писать.
- Чтобы писать, я должна довести до конца эту историю. О чем писать, если Сергей может сорваться в любую минуту!
Инна Семеновна, оправдываясь, почему она тратит "на чужих людей" (как ее упрекали близкие) столько сил, каждому придумывала свой довод, который, как она считала, будет тому понятен.
Вот и теперь она сказала Илье Львовичу, будто собирается писать о Сергее, хотя всем уже было ясно, что писать о нем она не будет, чтобы не травмировать его и так израненное самолюбие.
Илья Львович хорошо знал свою жену,
- Сейчас ты еще расскажешь легенду о голубке, - сказал он.
Инна Семеновна действительно всегда рассказывала эту легенду, когда ее начинали упрекать в "чрезмерной трате сил" и "ненужном самопожертвовании".
По легенде, человек пришел к Зевсу и попросил освободить голубку. "Хорошо, - сказал Зевс, - но ты должен выкупить ее своим телом. Вот тебе весы, на одну чашу я кладу голубку". Человек начал разрывать свое тело и бросать на весы, но чаша с голубкой все перевешивала. И только когда человек весь бросился на чашу весов, они, заколебавшись, медленно пошли вниз.
- Нет, - сказала Инна Семеновна, - я тебе не буду рассказывать легенду о голубке. Я тебе расскажу другую историю, которую мне недавно рассказала моя старая тетка, и я наконец что-то поняла про себя. Моя бабушка, которая до революции, как ты знаешь, жила на Почтовой улице, собирала всех бедных детей с этой улицы и мыла им головы.
- Пусик, - сказал Илья Львович, нежно целуя жену, - ты такой смешной.
Сергей пришел вечером, когда Инна Семеновна уже успела позвонить и в "Скорую помощь", и в милицию, и в ОРУД-ГАИ. Чтобы не раздражать Илью Львовича, который считал, что его жена, взявшая на себя роль Макаренко, обладает только одним недостатком - не умеет воспитывать, Инна Семеновна не задала Сергею ни одного вопроса. Она сделала вид, будто вовсе и не волновалась.
К Ире Сергей зашел, как только поужинал.
- Еще жива?
Ира промолчала.
- Не с кем посоветоваться, пришел к тебе. Придумай, пожалуйста, как бы мне дней десять отсутствовать?
- Как отсутствовать?
- А вот так, как сегодня, только чтобы Инна Семеновна не сходила с ума.
Ира удивилась, она была уверена, что Сергей ничего не заметил, все же в прошлом Инна Семеновна была актрисой.
- Мы сегодня с Мариной ходили в загс, нам назначили через десять дней. Хотели через месяц, но Марина их уговорила.
У Иры не было ни малейшего сомнения, что Сергей опять врет. И она тут же дала ему совет:
- Скажи маме, что для подготовки к собеседованию тебе нужны книги и поэтому ты будешь сидеть в библиотеке.
- Твою руку.
Сергей всегда протягивал руку собеседнику, когда тот говорил удачную фразу. Ира, которой было неловко сказать Сергею, что это плохой тон, чуть-чуть поколебавшись, протянула свою.
- Ну что ты опять лежишь?! Смотри: чемпионы не возвращаются!
При всем своем косноязычии Сергей иногда говорил очень метко. Одного Ира не понимала: зачем он сказал маме, что не любит Марину? Проверял? Ее тоже проверял?
А наутро Сергей объявил Инне Семеновне, что Ира ему надоела, что он больше не может видеть, как она ходит со своими кастрюльками, что каждый вечер она приходит к нему на кухню под предлогом проверки газа и не дает ему читать и поэтому он сегодня же переезжает к товарищу. Товарищ этот играет в одной из футбольных команд Москвы и тоже из Тамбова.
Сергей всегда говорил, что у Иры змеиный слух, но сейчас он, по-видимому, забыл об этом и счел нужным кричать на всю квартиру.
Теперь Ира верила, что Марина в Москве. Сергею захотелось погулять с ней, и он решил выехать от них, обвинив во всем Иру. Он врал, как хотел. Кастрюли, перец, газ - все это было так, но Ира никогда не приставала к Сергею с разговорами. Если они иногда и говорили с утра до вечера, то это происходило всегда по инициативе Сергея. Сергей сейчас врал, зная, что Ира будет молчать, он ведь уже проверил, что она молчит.
Инна Семеновна зашла к Ире. Ее лицо и шея были покрыты красными пятнами.
- Уговори его, - попросила Инна Семеновна, - скажи, что ты больше не будешь.
Ира вошла в кухню. Увидев Иру, Сергей отправился в ванну и начал набивать рюкзак мокрыми трусами и майками.
- Я очень тебя прошу, - Ира сняла с крючка майку от тренировочного костюма, к которой Сергей уже протянул руку, - не уезжай.
Сергей не стал отбирать у Иры майку, словно давая ей еще немного насладиться его присутствием.
- Я очень тебя прошу.
Сергей сунул в рюкзак полотенце и тут же вытащил его.
- Это мое или нет?
- Твое. Я больше никогда не буду проверять газ перед сном, - пообещала Ира.
Набив доверху рюкзак, Сергей вернулся в кухню.
- Выкурить на дорожку, что ли?
Затянувшись два раза, Сергей потушил папироску, аккуратно положил ее в пепельницу, надел рюкзак и, подойдя к Инне Семеновне, чуть-чуть стиснул руками ее плечи.
- Не огорчайтесь, все будет о'кей. Ну а ты, - Сергей обратился к Ире, - ты открыла мне дверь, когда я пришел в этот дом, ты за мной и закрой ее.
Ира не шевельнулась.
- Как хочешь, мое дело предложить.
Сергей взял со стола стопку книг. Открыл входную дверь и вышел.
"Теперь, если он не поступит в институт, обвинят меня", - подумала Ира. Ира боялась всех: Илью Львовича, маму, соседку с лестницы, подруг… И Ире начало казаться, что она действительно виновата перед Сергеем. Только почему он раньше никогда не говорил, что его раздражают ее кастрюльки. Всю свою еду Ира всегда таскала за собой: она боялась, что при маминой невнимательности в Ирину кастрюлю попадет перец.
"Нет, он ушел не из-за меня, - успокаивала себя Ира. - Он бы никому не сказал, что уходит из-за меня. Будь это правда, он бы выдумал другую причину".
- Если можешь, прости, - Инна Семеновна поцеловала Иру. И Ире показалось, что за все время болезни ее впервые пожалели.
- Я сейчас приму лекарство, которое прописал мне Петр Дмитриевич, - сказала Ира.
Инна Семеновна вдруг испугалась. Ведь два года Ира убеждала Инну Семеновну, что от всех лекарств ей только хуже. Ира тоже боится. Шапки, платки, рефлектор, невозможность без боли поднять голову, сказать слово, съесть тарелку супа… Ведь все это может вернуться. Но сейчас Ире придает силы мамин испуг. Мама боится, значит, если Ире станет хуже, то ей поверят, что это от лекарства. Ира готова идти на любые эксперименты, лишь бы ей верили, лишь бы она знала: что бы с ней ни случилось, мама будет на ее стороне. И Ира вдруг поняла, что никакие силы не остановят ее: она примет лекарство.
Сделав глоток из стакана, куда она накапала несколько капель, Ира легла, минут через пятнадцать голову сжало. Ира обрадовалась. Это означало, что у нее начинается спазм и, следовательно, лекарство не расширяет сосудов. Через час Ира выпила еще несколько глотков, а к вечеру почти весь стакан.
Прошло несколько дней, и Ира уже все знала про действие на нее лекарства. От него начинался спазм в том месте, которое до этого болело. Ровно через час спазм проходил и это место переставало болеть. Словно лекарство обладало избирательным свойством: оно действовало на больное место и лечило его.
Ира приняла лекарство и легла. Голову сжало, как обручем. Мысль начала биться в одну точку. "Рассказ, рассказ, условные рефлексы"… Мысль уходила и приходила, снова исчезала и вновь появлялась. Мысль не давала покоя и бестолково, глупо, безнадежно стучалась в висок. Ире вдруг показалось, что она и вправду все придумала, а потом это все растаяло, и Ира никак не могла вспомнить, что же такое это было. Ира вспоминала и чувствовала, что вспомнить это немыслимо. И все же почему-то ей казалось, что то, что она силится вспомнить, с каждой попыткой приближается к ней. И вдруг оно вспомнилось, вспомнилось именно то, что промелькнуло у нее в голове несколько минут назад. Оно вспомнилось и начало обрастать, обрастать, и тут Ира поняла, что она придумала рассказ.
…Писать было трудно. Самым мучительным было то, что Ира не могла сразу написать хотя бы страницу, не могла отдаться "во власть перу", которое писало бы само собой, а ты бы в это время испытывал наслаждение, подъем, волнение.
Нет, Ира этого ничего не испытывала, Ира писала, как бездумная, холодная машина. Никакого волнения, никаких восторгов, никакого вдохновения.
За весь день Ира в состоянии была написать только одну или две строчки. Придумывала она их в течение всего дня, а записывала вечером, когда можно было зажечь настольную лампочку. У Иры болели глаза, и она могла писать только при ярком свете. Когда у Иры не болели глаза, у нее болела правая рука. Правда, иногда у Иры не болели ни рука, ни глаза. В эти дни вместо трех строчек она писала шесть, но тогда заболевала голова и несколько дней Ира вообще не могла писать.
И даже когда строчек было уже много, Ира все равно не в состоянии была воспринять их как целое, потому что и читать она могла тоже только по две-три строчки в день.
Руки и глаза у Иры как электропробки: они не дают перегореть всей цепи. Заболели глаза или рука - значит, надо прекращать писать.
Ира уже умела терпеливо лежать, терпеливо молчать, терпеливо переносить боль и оскорбления окружающих. Теперь надо было научиться терпеливо писать.
Терпение - это великое мужество. Но раньше Ира терпела от силы, теперь она терпит от слабости. Она так долго от всех терпела, что уже привыкла терпеть. И теперь она терпит не для того, чтобы выздороветь и доказать всем, что она не стерва, которая просто не хочет работать. Нет, теперь Ира уже не надеется выздороветь. Так для чего же теперь терпеть? А потому, что привыкла, и потому, что очень Ире страшно бывает, когда она вспоминает шапки и рефлектор и как она лежала без движения, с крутящейся внутри головы мыслью. Нет, нет, только не назад, только не в прошлое.
…В день когда у Сергея должно было быть собеседование, Инна Семеновна с утра начала мыть пол, потом стирать, потом пришивать бретельки к рубашкам и вдевать резинки в трусы. "Физическая работа меня успокаивает, - уверяла всех Инна Семеновна, - писать в таком состоянии я все равно не могу". А так как обычно Инне Семеновне на хозяйство времени никогда не хватало, то рваных рубашек было предостаточно. Все же примерно к пятому часу ожидания Инна Семеновна уже была не в состоянии и шить. Тогда она села на пол.
Сергей по-прежнему жил у товарища. Инне Семеновне он звонил каждый день, а сегодня обещал после собеседования зайти.
- Должен же он прийти хотя бы за письмом Марины, - уговаривала себя Инна Семеновна, раскачиваясь, как от зубной боли, взад и вперед.
От Марины Сергею пришло из Тамбова письмо. До получения этого письма у Иры не было сомнений, что Сергей провалится на собеседовании, но теперь, когда оказалось, что Марины в Москве нет, появилась надежда, что, может быть, он и выдержит его.
"Так неужели же он действительно выехал потому, что я ему надоела?" - думала Ира.
Инна Семеновна вдруг встала и направилась в ванную комнату. Инна Семеновна знала, что если она чего-нибудь долго и мучительно ждет, то стоит ей лечь в ванну, как ее ожиданиям тут же приходит конец. И действительно, как только Инна Семеновна погрузилась в воду, раздался звонок в дверь.
- Ну что? - крикнула Инна Семеновна из ванны.
- Плохо, - ответил Сергей.
Инна Семеновна вытерлась слишком поспешно, поэтому ее халат местами прилип к телу.
- Что же делать? Что же делать? - повторяла она, выйдя из ванны.
- Самое главное, Инна Семеновна, - спокойствие.
В это время Сергей услышал, как в дверях поворачивается ключ, и приложил палец к губам, давая понять, что он просит ничего не рассказывать Илье Львовичу.
- Можно, кажется, поздравить? - сказал Илья Львович, входя в комнату и глядя на веселого Сергея.
Сергей молча улыбался.
- Что с тобой, маленький? - Илья Львович ласково похлопал Инну Семеновну по щеке.
- Я просто задумалась. - Инна Семеновна посмотрела на Иру. И та и другая понимали: Илью Львовича Сергей разыгрывать не станет.
Инна Семеновна встала и принялась разогревать обед.
- Знаете, Сергей, - начал Илья Львович, вымыв руки и усаживаясь за стол. - Я не люблю прогнозов, но я знаю немало случаев, когда люди, удачно сдав первый экзамен, потом выдерживали и все остальные. Не будем скрывать, - Илья Львович заговорщически улыбнулся, - собеседование, конечно, еще не экзамен, но это тоже кое-что. Самое главное теперь не снижать темпов. Но вот вам мой совет: отдохните дня три. Пойдите с девушкой в кино, в общем, забудьтесь.
Когда Ира с Сергеем остались вдвоем, Сергей сказал:
- Ну, ты была на высоте, но твоя мама!.. Ей надо, чтобы у меня обязательно было образование, иначе я буду тебя не достоин.
- Опять! - простонала Ира. - За что я должна все это выслушивать?
- Ладно, не плачь, я пошутил.
- Шутки у тебя ужасные.
- А я ведь вор. Чего испугалась? Боишься, посадят? А Инна Семеновна на что?
- Если ты действительно украдешь, мама ничего не сможет сделать.
- Даже если я на тебе женюсь?
- Я только удивляюсь, почему, когда меня другие оскорбляют, у меня начинает вот здесь сжиматься.
- Это душа у тебя там сжимается.
- Нервный узел, а не душа. И этот нервный узел почему-то на твои оскорбления не реагирует.
- Сказать почему? Дай на ушко скажу. - Сергей нагнулся к Ириному уху. - Униженный унизить не может, - прошептал он доверительно. - Поняла? А теперь давай письмо Марины.
Сергей взял письмо, повертел его и, не распечатав, разорвал на четыре части.
- Это письмо я сам посылал Томке в Тамбов, - объяснил Сергей оторопевшей Ире, - чтобы она переслала его сюда. Как ты понимаешь, Инна Семеновна не должна была догадаться, что Марина в Москве. Куда это выбросить, только чтобы мать не видела? А, ладно, - Сергей скомкал разорванное письмо и сунул в карман. - А ты, говорят, рассказ пишешь? Чего молчишь? Врут, что ли?
Выйдя на улицу, Сергей столкнулся с Ириным врачом. Петр Дмитриевич шел к Ире.
- Я, наверное, не должен был уезжать от них? - спросил Сергей.
- Ну почему же? - удивился Петр Дмитриевич и остановил на Сергее свой проницательный взгляд.
"А что он еще мог мне ответить? - размышлял Сергей, шагая по улице. - Не может же он признать, что это я, а не он снял с Иры шапки, что это я, а не он поднял ее с кровати, что это я, а не он вывел ее первый раз на улицу…"
…Петр Дмитриевич внимательно слушает Иру.
Ира рассказывает все по порядку: сначала о лекарстве, которое она все-таки решилась принять, потом как она стала писать… Глаза у Петра Дмитриевича серые. Эти глаза умеют все: слушать и говорить, успокаивать, ободрять, а еще… внушать.
Про Сергея Ира не хочет рассказывать, но так уж у нее получается: когда она устает, то не в силах остановиться - тормозов ведь у нее нет.
"Я не могу больше говорить", - через каждые две фразы уверяет Ира, а сама все продолжает и продолжает. Но вот Ира растеряла все слова и не может ни одного вспомнить.
- Что теперь будет с моей головой? - жалобно спрашивает Ира и поднимает глаза на Петра Дмитриевича.
Она расширенными глазами смотрит в расширенные глаза Петра Дмитриевича и старается подчиниться им, старается вобрать в себя все, что они хотят ей передать.
- Вы должны продолжать бороться. У вас спазмы - не обращайте внимания, вам холодно - не обращайте внимания.
"Бороться, бороться" - звучит в Ириной голове голос Петра Дмитриевича.
- Удастся вам завоевать пусть самую малость, держите ее, не выпускайте, чего бы вам это ни стоило.
"Чего бы вам это ни стоило…" - повторяет про себя Ира.
- А насчет Сергея, так я вам просто завидую. Вы с мамой делаете замечательное дело: перевоспитываете человека.
- Это мама перевоспитывает, а я только терплю, вот если бы я была здорова…
- А разве вы больны? - удивляется Петр Дмитриевич. Ира сразу замирает. Она чувствует, сейчас начинается самое главное. Если кто и знает, как она больна, так это Петр Дмитриевич, и если он считает нужным внушить ей, что она здорова, то она поможет ему.
"Вы здоровы, вы здоровы, вы здоровы…" - говорят до предела сосредоточенные и пронизывающие ее глаза Петра Дмитриевича.
"Вы здоровы, вы здоровы, вы здоровы", - повторяет каждая клеточка Ириного тела.
- Вам просто надо было родиться через пятьдесят лет, когда все будут такие, как вы.
- Больные? - Ира легко произносит это слово, потому что понимает: психотерапия психотерапией, а реальность есть реальность.
- Нет, здоровые, но только тогда у всех будет такая же тонкая нервная организация, как у вас, и люди будут взаимно беречь друг друга.
Ира не знает, верить Петру Дмитриевичу или это тоже психотерапия.
- Так вы считаете, не нужно рассказывать маме про Сергея? - спрашивает Ира.