Потом шли вопросы о гастролях, творческих планах прочее, прочее. Тина внимательно вглядывалась в фотографии своего родного дома, занятого новой хозяйкой, которая победно улыбалась на фоне картин знаменитых мастеров, рядом с Юриным роялем, с чашечкой кофе у уютного кухонного стола… Обычные позы, привычные постановочные кадры. Вдруг ее пронзила мысль: Стоп-стоп-стоп! Когда готовилось это интервью? Не вчера же? Сейчас у нас декабрь, а материалы для номера готовятся самое позднее за два месяца. Это еще в лучшем случае. Так что же? Юра, как только она ушла на Кудринскую, принялся организовывать общественное мнение? Ну да. Лушка с ним поговорила. Потом замки врезала. И он решил ответить. Да-да. В надежде, что если лягушка к декабрю еще не сварится, то уж после такого выстрела не очухается ни в коем случае. Разлетится на куски. Вот, значит, кого она любила и с кем жила! Самый некогда близкий человек оказался самым чужим и подлым.
Тина отметила мелкие, но значимые умолчания. Да, Юра сказал о том, что предложил ей при расставании половину стоимости. Но забыл вставить слово "первоначальной". А это – более чем существенная деталь. Но – ему дали слово, а ее не спрашивает никто! И что это за подлое словосочетание – постсемейная жизнь? Это что за новости в русском языке? И ведь как все подгадал! Как раз незадолго до суда вышел материальчик! На всякий случай – вдруг кто-нибудь умный загодя подсунет судье знаменитый журнальчик? Вдруг это поможет сохранить "общенародное достояние"?
Она ощущала силу неведомого ей до того гнева. И сила эта открывала ей глаза, требовала от нее:
– Прекрати подыхать! Ты не вареная лягушка! Живи! Ты еще будешь счастлива, назло им всем!
Тина решила, что обязательно позвонит в редакцию, объяснит, что в этом интервью много порочащей ее лжи. Она потребует опровержения. Справедливость – есть ли она на белом свете? Должна же быть?
– Ну, пропажа моя, иди, садись, рассказывай, – позвала Тину Марина, – Чего тебя так долго не было? Заросла вся. И вон – седых волос сколько себе насобирала.
– Что рассказывать, Марин? Слова все кончились у меня. Вот – глянь! Узнаешь?
Тина протянула парикмахерше журнал, открытый на интервью о долгожданном счастье. Та мельком глянула и ахнула:
– Это ж твой! Да ты что? Я еще не посмотрела журнал-то! Это он что? С новой бабой? Ну – эта своего не упустит. Эта – клещ энцефалитный, по глазкам видно. Это что ж такое, а?
– Это развод, Мариш. Вот-вот состоится. И он пляшет на моих костях. Вот – почитай.
Тина чуть не плакала.
– И хрен бы с ним! – решительно произнесла Марина, – Это ты все время его оплакивала, что ли? Вся серая! Ты что? Без мозгов? У тебя дочь какая! И сама ты – какая! С какой это стати делать, как они хотят – уничтожать себя?
– Ни с какой! – решительно подобралась Тина, – Я уже оживаю, Мариш. Вот, пришла же.
– И хорошо, что воздвиглась. И – давай-ка меняться! В корне. Меняйся до неузнаваемости, чтоб все прошлое ушло. Чтоб ты себя ту в зеркале не видела. Давай тебя другую делать!
– Давай! – радостно согласилась Тина.
– Значит так! Красимся кардинально. Хочешь – в пепельную блондинку? Тебе пойдет. И стрижемся. Никаких твоих пучков, хвостов. Все! Делаем карешечку задорную. Сразу почувствуешь себя девчонкой. Давай?
– Стричься – давай. Хоть наголо. А вот пепельную блондинку я что-то не очень хочу. Как-то не готова.
– Ну-у-у… Может, ты и права. Тогда – мелирование. Прядочки светленькие. Прядочки не очень светленькие. И все это будет чередоваться, так естественнее, правда. Ну? Решилась? Тебе хорошо будет.
Тина глянула на страничку с интервью и решительно кивнула:
– Решилась на все! Я тебе доверяю полностью! Меняем меня до неузнаваемости!
– Ну, тогда поехали!
Через полтора часа Тина смотрела на себя в зеркало, недоверчиво улыбаясь.
– Нравится? – добродушно спрашивала Марина, заранее уверенная в ответе.
– Неужели это я? Это же чудо что такое!
– Двадцать лет сбросила! Скажи?
– Да, Мариш! Забыть бы только эти двадцать лет, как страшный сон, – вспомнила о своем Тина.
Марина повернула кресло с восседающей на нем Тиной к себе и сказала негромко:
– Ты знаешь что? Вот эти вот фразочки забудь произносить. Раз и навсегда. Мало ли что в жизни бывает? Я, как краску тебе на волосы нанесла, прочитала интервью с твоим Юрочкой. Он же на тебя такой негатив выливает! Просто смертельная доза змеиного яда. А ты и довольна! "Ах, бедная я, несчастная!" Значит, откушала его угощения. Что? Еще хочешь? Чего о нем жалеть? Вот о таком – разве можно жалеть и убиваться?
– Та права! Как же ты права! – отозвалась Тина.
– Не перебивай, а слушай! Я тут такие истории узнаю, люди через такое проходят – в страшном сне не увидишь. И держатся. Выплывают. А ты? От тебя предатель отошел. И ты все о нем знаешь. И разве тут трагедии надо разыгрывать? Тут радоваться надо!
– Я радуюсь! – уверенно произнесла Тина.
– Еще бы ты не радовалась!
Марина снова развернула кресло так, чтобы Тина могла видеть свое отражение в зеркале.
– Ну? Чего тут не хватает? – спросила мастерица строго.
– Все идеально! – восхитилась Тина.
– Ничего подобного!
– А что? Бровки подправить? Реснички подкрасить? Так это я сейчас к Танюше загляну, она ждет.
Марина засмеялась:
– Ох, ты! Бровкин… Конечно, бровки, реснички, маникюр, педикюр. Все делай давай. Но я имела в виду счастливую улыбку на твоем лице. Посмотри, как легко тебя оказалось преобразить! Но так не всегда будет. Еще раз запустишь себя вот так, ничем уже не поможешь.
Тина широко заулыбалась.
– Я не запущу больше, Мариш! И я с тобой согласна. Мне практически о том же вчера родная дочь сказала. Другими словами. Но смысл тот же. Я восприняла.
– Ну и молодец. Поумнеть – никогда не поздно. Приходи через месяц. Не позднее. Вот я и посмотрю, насколько ты поумнела.
– Есть, шеф!
Тина чмокнула Маришу в щечку и отправилась в кабинет к косметологу.
Когда она вышла из салона, уже стемнело. Декабрь, что поделать – дни коротки. Давно она так надолго не уходила из дома. Как там Клава? И Лушка? Вот удивится, когда увидит ее чудесное преображение! Тина заскочила в Новоарбатский гастроном, быстро накупила всяких вкусных вещей: от икры до пирожных. Получилось полных два пакета. С ними пешком до дому не дойдешь. Она встала у обочины, собираясь освободить одну руку, чтобы остановить машину, но даже не успела проголосовать: резвый "Жигуль" притормозил на полном скаку, дверь распахнулась, веселый голос спросил:
– Тыбе куда, красавиц? Садис, паехали!
Машина дребезжала, тряслась и, казалось, вот-вот развалится. Но выбора у Тины не было, хотелось домой. У нее были планы на вечер. Наконец-то у нее были планы!
– Домой едишь? С работа? – жизнерадостно полюбопытствовал водила.
– Угу, – кивнула Тина.
Все эти разговоры с бомбилами никогда ее не занимали. А уж теперь-то!
– Ти красивый! – продолжал шофер, – Картинка просто.
– Спасибо, – пришлось отозваться Тине.
– Хочишь – ужин пайдем? Кофе пайдем – хочишь? – послышалось неожиданное предложение.
– Не хочишь, – ответила Тина.
Шофер понимающе кивнул:
– Муж у тибе есть, да?
– Да! – уверенно солгала Тина.
– У такой красавиц муж есть, канэшн, – вздохнул водитель.
– Конечно, – подтвердила Тина.
– У мине тоже жина есть. Двадцать лет вместе живем. Но я же не предлагать измен. Просто ужин пайдем – так я сказал. Или просто кофе пайдем. Что плохого? Миня Гагик завут. А тибя как?
– Ты откуда, Гагик? – не выдержала Тина, – Где это такое водится, чтобы при живой жене другую женщину на ужин звать?
– Среди люди водится такое! – уверенно заявил Гагик, – А я из Еревана.
– Нормально! Среди людей! Скажи еще: ты жене сообщаешь, что сегодня на ужин идешь с женщиной.
– Жина не сообщаю. А зачем ей? Она харашо жить. Я ей деньги даю. Все одеты, сыты. Она даволен. И я хачу быть даволен. Что плохо? Вот тибе бумага: пиши телефон!
– Какой телефон? – удивилась Тина, – Зачем писать?
– Пиши: Гагик.
Тина послушно написала на клочке бумаги, выданном шофером, слово Гагик.
– Теперь цифра пиши.
Гагик продиктовал ряд цифр. Тина записала.
– И зачем мне это? – спросила она, засовывая бумажку в карман пальто.
– Если захочишь ужин, звони: "Гагик! Я хачу ужин!" И ми пайдем ужин! А?
Тина расхохоталась.
– Красивый! – восторженно отозвался Гагик на ее смех, – Ты красивый!
В этот момент телефон его зазвонил. Он глянул на экран и сказал Тине:
– Жина! О!
Он отозвался и недолго общался с женой на родном языке. Закончив разговор, сообщил Тине:
– Жина звонил. Сапаги увидел магазин. Гаварить – деньги муж только на базар хадыть аставил. Я ей гаварить: вазми денги, купай, что хочишь. Я разрешаю.
Тина молча кивнула, не зная, как реагировать на историю о счастливой жене Гагика и ее новых сапогах.
– Слушай! – воскликнул Гагик, озаренный догадкой, – У тибе муж ривнивый, так?
– Да! – согласилась Тина, – Очень.
Вот дался Гагику этот муж! Доехать бы уж скорей!
– Бери бумага! – послышался приказ.
– Какой бумага? – невольно переходя на грамматику Гагика уточнила Тина.
– Тот бумага! Где номер.
– Твой номер?
– Да! – важно подтвердил Гагик.
Тина достала из кармана клочок с номером телефона.
– Ты там как писать? Просто – Гагик?
– Ну да. А что еще?
– Еще пиши – ремонт. Гагик – ремонт!
– Зачем? – устало поинтересовалась Тина.
– Муж увидит номер. Спросит: кто это Гагик? Почему Гагик? А так – он сразу читать: ремонт. И все! Нет вопроса! А?
Тина зашлась от хохота. Гагик вел машину, довольно поглядывая на свою пассажирку. Он только что блеснул умом и находчивостью. Еще бы ему не гордиться собой!
– Понятно, – сказала Тина, отсмеявшись.
Она покорно написала слово "ремонт" рядом с именем Гагик. Играть так играть. Чего у там!
– А если твоя жена пойдет на ужин? Или кофе пить с кем-то? Тебе это как? – поинтересовалась она.
– Моя не пойдет, – немедленно отозвался Гагик.
– Почему ты так уверен?
– Она не такой красивый. Она дома сидеть, – честно раскрыл карты шофер, – Дети, еда готовить. Дом.
– Она дома, а ты – ужин с другой, да?
– Да! – самодовольно кивнул Гагик, – Это жизнь. У нее свой радость, у мине свой. Я работать, денги давать. Купи, что нада, что хотеть. А мне где радость взять, чтобы работать? А? Это жизнь! Твой муж тоже можит так. Только ты не знать.
– Мой? – Никогда! – воскликнула Тина.
Играть – так играть!
Они уже подъехали к ее дому. Тина расплатилась, вытащила свои пакеты и собиралась закрыть дверь лихой машинки.
– Ты – званить! – подмигнул шофер, – "Гагик – ремонт!"
– Я подумаю! – пообещала Тина и бодренько направилась к подъезду.
Положение обязывало. Она же была "красивый"! Не то что жена Гагика. Пусть хоть на прощание полюбуется. А он действительно, похоже, любовался. Не сразу уехал.
Клава ликовала, прыгала до потолка, лезла целоваться, задыхаясь от чувств. Лушки еще не было. Тина разложила свои покупки в холодильник и решила позвонить в редакцию подлого глянцевого журнала. Ей хотелось уличить Юру во лжи. Хотелось отстоять справедливость. Пусть напишут, что он все наврал насчет половины стоимости, которую он предлагал. Пусть исправят ошибку! Она решительно отыскала в интернете телефон главного редактора, не приватный телефон, конечно, а рабочий. Бодро натюкала цифры. Пошли гудки. Сердце Тины забухало. Сейчас она все им скажет. Разоблачит по полной.
Наконец отозвался равнодушный секретарский голос. Тина попросила соединить ее с главным редактором. Естественно, ее спросили, по какому вопросу она звонит.
– Хочу дать опровержение. У вас в журнале ложь напечатана. В интервью. В свежем номере.
– Но это, пожалуйста, обращайтесь в письменном виде. Если есть повод выдвинуть иск, присылайте адвоката. Главный редактор этим заниматься не будет, – голос секретарши звучал металлически, – Представьтесь, пожалуйста. И поясните, о какой публикации идет речь.
Тина почувствовала прилив невиданной злобы.
– А вам-то какое дело? Лично вам? Если надо адвоката присылать? – крикнула она в трубку.
– Что и требовалось доказать, – почему-то вполне человеческим голосом отозвалась секретарша, – Мы анонимные жалобы не рассматриваем.
– Вы только грязное белье рассматриваете! – истерически крикнула Тина, – Шакалы!
Из прихожей гулко рявкнула Клава. Тина посмотрела на телефон в своей руке. Разговор прервался. Собственно, она сама отключила его. С чего это она так распалилась? И какая ей понадобилась справедливость? И вообще – что такое с ней творится сегодня? Разве что-то новое случилось? Какое-то новое событие, добавившее еще одну ложку дегтя в бочку дегтя? Да нет же! Все предсказуемо! Юра готовился к суду. Еще в сентябре. И вот сейчас выстрелил. И фиг бы с ним.
А если говорить о новом, то новое – вот оно. Ее облик: глаза, прическа… Она – другая. "Красивый", – вспомнила она Гагика и рассмеялась.
Тина снова глянула на телефон, который все еще сжимала. Надо Лизку пригласить, если она дома. Просто хотя бы на чашку чая и бутерброды с вкуснотой. Хотя вряд ли Лизавета сейчас одна дома. Вечер. Семья. Васька, Женя. Вряд ли.
– Але! – отозвалась Лизка, – Красносельцева! Родная! Как ты сегодня?
– Я имидж поменяла! Приходи глянуть! Чайку попьем, я всего накупила. Сможешь? – с надеждой спросила Тина.
– Ага. У меня Васька в изостудии сегодня вечером, а Женька в вечернюю смену. Он за ней заедет. После десяти вернутся. Так что я вот с работы пришла и заскучала. Сейчас спущусь.
– Ура! – завопила Тина.
У нее сегодня словно голос прорезался. Бодро стала на все реагировать.
Она открыла дверь, придерживая Клаву, нетерпеливо бьющую хвостом, услышала, как легко сбегает по ступенькам Лиза, заулыбалась ей. Лиза подошла и, слегка кивнув, принялась всматриваться куда-то вглубь прихожей.
– Лиз! Ты чего? – удивилась Тина, – Ты кого там ищешь? Проходи.
– Красносельцева! – удивленно воскликнула Лиза, – Это ты, что ли?
– А кому еще тут быть, Лиз, ты что?
– Вот это да! Я же тебя не узнала! Вообще! Подумала, к тебе в гости кто-то зашел.
– А я предупредила, что имидж сменила, – радовалась Тина.
– Ну, на словах-то не поймешь, как это у тебя получилось. Богатой будешь!
– Хорошо бы! Лиз, а ведь, если б не ты, я бы так и валялась.
– А если бы я случайно Лукашу не встретила во дворе, то и не зашла бы. Судьба. Так сошлось. Видно, пора тебе было вставать. Отлежала свое.
– Ага! Точно! – согласилась Тина, – Ну давай, к столу!
Они, как в старые добрые времена, наслаждались общением, душистым чаем и всем, что к нему прилагалось. Конечно, Тина поведала о Гагике.
– Ну видишь! Результат-то мгновенный! – подтверждала Лиза.
– Хоть это хорошо, – помрачнела вдруг Тина, – а то я сегодня в парикмахерской имела то еще удовольствие: в журнале интервью с Юрой прочитала, мне сразу поплохело. Столько там вранья и самолюбования…
– Да читала я, чего там, – кивнула Лиза, – сегодня по пути на работу купила для Васьки, она раньше любила этот журнал, думала ее порадовать. Ну, полистала, Юру увидела, ознакомилась.
– И как тебе?
– Странное ощущение. Вроде он и не он. Совсем другим мне казался. Он такой был… Романтичный. Не от мира сего. Творческий, в полете. А тут – сбитый летчик. Шипит что-то из земляной ямы, как гадюка. Мне-то все сразу стало понятно, о чем базар.
– Лиз, а правда: кто бы мог подумать про Юрку? Что он такой? – пригорюнилась Тина.
– Со стороны – никто. Он всегда был в образе.
– Я… я чувствовала себя такой счастливой, Лиз, – всхлипнула вдруг Тина, – Не думала, что несчастье рядом.
Лиза задумалась.
– Я много думала о счастье и несчастье, – сказала она, вздохнув, – Было у меня время подумать. И о себе могу сказать, что я никогда не была несчастной. Вот, ты же помнишь, одна с ребенком, в личной жизни все по нулям. Ну – несчастливой себя чувствовала, да. Но несчастной – никогда! Разницу понимаешь? Несчастливая – это вроде как невезучая. Временно. А несчастная – это когда ты в беде. В горе. Вот несчастной оказаться – не приведи Господь. Ты сама подумай: ты сейчас несчастливая или несчастная? Определись.
– Я, Лиз, счастливая, – проговорила вдруг Тина, – И сегодня как раз подумала, что все случилось именно к счастью. А то бы всю жизнь с таким мужем прожила – и не поняла бы ничего, ни про Юру, ни про себя, ни про жизнь. Переболела я. Можно же чувствовать боль и при этом оставаться счастливым человеком? Ну вот – болеет человек гриппом. У него температура, слабость, еле дышит. Но при этом, в глубине души, он знает про себя, что все равно – счастлив. Только надо выздороветь – и все. Вот со мной так, оказывается. Мне лишь бы у Лушки все было хорошо. Ей крепко досталось за это время.
– И мне – чтоб у Васьки. Чтоб она пережила свой дурацкий переходный возраст, чтоб мы снова стали подружками, как раньше. Чтоб она смеялась, прыгала… И у Жени чтоб все было хорошо, – Лиза вздохнула, переводя дух, – Я смотрю на все, что вокруг происходит. Как мужья или жены в загулы пускаются, и думаю: может, и мне предстоит такое пережить? Кто его знает? Но я готовлю себя на всякий случай. Я ж никакая не особенная, чтоб мне этого избежать. И думаю, если такое случится, несчастной я себе быть не позволю. Надо себя как-то беречь от этого. Не принимать близко к сердцу. Лишь бы детям жилось счастливо. Остальное – что? Сегодня есть, а завтра нет…
– И дети чтоб были счастливы, да, – подхватила Тина, – и мы сами. Ужасно хочется быть счастливой, Лиз. Спокойной и счастливой. И чтоб мое счастье зависело от меня, а не от другого человека.
– Не от другого? – прислушиваясь к себе, проговорила Лиза, – А как же без другого? Разве бывает, чтоб человеку достаточно было самого себя?
– Кто ж его знает? Хотелось бы… Раз такая жизнь разворачивается…
Потом вернулась домой Лушка, тоже не сразу узнавшая Тину. Поболтали, разошлись. Впервые за три месяца Тина достала из коробки с присланным Юрой скарбом свой ночной крем и поставила его на полочку в ванной.
– Завтра займусь наконец разбором всего этого. И вообще – дел накопилось, не разгрести.