– Такие мысли только с возрастом появляются, – вздохнула Лена, – А тогда я просто поставила себе цель: занять ее место. Я все про них разузнала. Детей у них не было, женаты чуть ли не десять лет. Я решила, что пора ей место уступить: попользовалась и хватит. Да, да, я именно такими словами и думала! И стала устремляться к цели. Мне словно кто-то помогал. Там у него в секретариате девочка в декрет уходила, так я попросилась на ее место, хотя для меня это было понижением. Меня еще спросили, зачем мне это надо. А я говорю, меньше, мол, головной боли, ответственности никакой, я пока молодая, мне хочется спокойно пожить. Ну, дальше дело техники. Завлекла. Год над этим работала, продумывала каждую деталь. Если долго мучиться, что-нибудь получится. Все вышло так, как я и спланировала. Потихоньку-полегоньку. Я была легкая, веселая, любящая, не создающая лишних проблем, только радость, только веселье, он ко мне тянулся. Я говорила, что женатый человек – табу для меня, что я ни на что не покушаюсь, просто люблю его и все. А его семья для меня святое. Ну, и все такое. Потом я забеременела и сообщила ему, ни на чем не настаивая, конечно. А он в считаные дни подал на развод и сделал мне предложение по всей форме: с кольцом, букетом и ужином в ресторане. Я это предложение, конечно, приняла, но половину времени, что мы ужинали, высказывала сожаление в адрес его жены. Чуть не плакала. А он меня утешал. Говорил, что их ничто не связывает, просто привычка. Я долгие годы чувствовала себя победителем! Великий стратег – как пожелала, так и сделала. Степку родила, жила по своим правилам, продумывала шаги, домом занималась, ребенком, пошла еще на искусствоведа учиться: Миша очень живописью интересовался, у него уже большая коллекция была, я думала, что разберусь и стану ему подсказывать, что и сколько стоит. И вообще не вспоминала о его Асе, словно и не было ее. Нарисовали карандашом фигурку, а потом стерли ластиком. Все – лист бумаги снова чистый.
Степке уже лет десять было, я водила его в Пушкинский, на лекции по искусству для детей. И там встретила ту самую девочку из секретариата, которая в декрет ушла, а я на ее место напросилась. Она со своей дочкой тоже эти лекции посещала. Тесен мир, что говорить! Детей повели картины показывать, а мы сели на скамеечку и от души пообщались. А девочка эта, как из декрета на свое место работы вернулась, так на нем и сидела. И вот она мне говорит, что давно уже эти лекции посещает, из года в год и что в прошлом году сюда ходила Ася со своей девочкой. Я вообще ничего не поняла: какая Ася, какая девочка? "Ну, Ася, предыдущая жена Михаила Степановича. А девочка – это их дочка." "Чья – их?" – я обалдела и соображать перестала. "Как – ты не знаешь ничего? Правда? Не может быть!" "А что я должна знать-то? Не было у Миши никаких детей!" "Ничего себе! Ты правда что ли – ни сном, ни духом? Она, когда он на развод подал, не сказала ему, что беременна. Он и не знал ничего. А потом уже, когда она родила, пошла ребенка в ЗАГСе регистрировать, ей сказали, что, по закону, раз ребенок был зачат в браке, ей впишут в свидетельство о рождении бывшего мужа, если, конечно, нет другого отца, который засвидетельствует свое отцовство. Она и вписала Михаила Степановича в отцы. А ему на рабочий адрес по почте заказным письмом отправила ксерокопию дочкиной метрики. А деловые письма открываю я. И сортирую по степени важности, а потом ему несу. Вот и понесла ему…"
В общем, поговорили мы от всей души. Она мне полностью открыла глаза: и на то, что Миша переводит дочке деньги. Немалые деньги, кстати говоря, и на то, что Ася ребенка ему показывать отказалась наотрез: бросил, так бросил. Деньги берет, а дочь не показывает! Вот как! А девочка – копия отца, просто смотреть больно – точная копия, вплоть до улыбки, походки, жестов. Сын наш на отца совсем не похож: все взял от меня. А та, которую он бросил, когда она еще и не родилась, полностью его повторила.
– Вот это да! Бедная девочка, – невольно вырвалось у Тины.
– Получается, все бедные: и Ася, и девочка, и Миша. И все это я устроила, потому что мне так захотелось. Но меня очень испугало, что он мне ни слова не сказал. Понятное дело, не хотел волновать и все такое. Но – скрыл. Значит, умеет скрывать и, в случае чего, скроет многое другое.
– Все умеют скрывать. Абсолютно все. Разве нет? – отозвалась Тина.
– Да. Главное, не считать себя самой умной. А я считала. И просчиталась. Ну, вот. Поговорили мы там, в музее. Как я еще в себе силы нашла не попросить эту секретаршу со мной "дружить". Встречаться, болтать как бы ни о чем, надеясь, что она что-то еще расскажет. Еле сдержалась. Вот с тех пор и начались мои муки. Я ничего не сказала Мише. Ни слова. Всю информацию постаралась забыть, знала, что в ней моя погибель. Как смерть Кащея – в игле, которая в яйце, которое в дупле дерева, которое в непроходимой чаще. Но, конечно, я про эту дочку помнила. Каждый день. Мне было интересно, правда ли она так похожа на Мишу, правда ли, что они не видятся. Но мало ли что… Главное: я за это время Мишу очень полюбила. По-настоящему. Выходила замуж за трофей в своей охоте, а через годы полюбила так, что при мысли о расставании у меня в глазах темнело. И темнеет. Я же до сих пор не знаю ничего про его отношения с дочерью. Она на несколько месяцев старше моего Степки. И у них фамилия и отчества одинаковые. Я пару лет назад додумалась поискать ее в социальных сетях. Нашла в фейсбуке. Даже сомнений никаких не было: она. Одно лицо с Мишей, даже страшно, как обвинение мне. Но у нее вся информация доступна только друзьям. Так что ничего не знаю: ни где живет, ни где учится, замужем ли. Захожу время от времени, смотрю на нее – и это все. И все время думаю о наказании. Я же теперь взрослая дама, много случаев знаю. И знаю, что на чужом несчастье счастья не построишь. Точно! Такая формула – безошибочная. Я вот с той встречи в Пушкинском (уж сколько лет прошло) с каждым днем все несчастнее делаюсь. Все наказания жду. Помнишь, Миша вчера про преступление и наказание говорил?
– Помню, еще бы. И смотри, как интересно. Первое его преступление, заяц этот – это как предупреждение, правда? Предупреждение ему о его судьбе. Он совестливый человек, – задумчиво сказала Тина, – А второе – уже не зайца съел. Получается, он судьбу своему же ребенку очень сильно изменил. Это если мягко выражаться. Дочь без отца – как с этим жить?
– Как ты думаешь, бросит он меня? – почти выкрикнула Лена.
В голосе ее звучали слезы.
– Не знаю. Почему обязательно бросит?
– А вдруг он с этой Асей общается? Вдруг они помирились? Вдруг он видится с дочерью? И придет однажды, скажет, что нам нужно поговорить, и предложит подписать согласие на развод. Ведь может же такое быть? Он же уже такое делал! Ему не впервой!
– Все может быть. Откуда мне знать? Но, Лена, если ты думаешь о наказании, то, может быть, твое наказание как раз в том, что ты все эти годы живешь в страхе и в ожидании чего-то ужасного. Это ведь страшная жизнь, не позавидуешь, – задумчиво произнесла Тина, – И еще – подумай: вот ты страдаешь, понятное дело. А муж твой как страдает? Если он о такой ерунде, как съеденная шоколадка, помнит, то тут уж – страдание настоящее. Может, он и не думает о том, чтобы тебя бросить. Извлек уроки. Мне кажется, извлек.
Лена с надеждой посмотрела на Тину. Похоже, она получила сейчас какое-то утешение. Или надежду на утешение. Хотя, сказать по правде, Тине совсем не хотелось ее утешать. Получалось, как в сказке – битый небитого везет. Благополучная во всех отношениях женщина, обладающая несметными богатствами, живущая с выдающимся человеком (в том, что Михаил – человек выдающийся, у Тины сомнений не было) – и эта женщина, его жена и мать его сына ищет сейчас моральной поддержки у той, чья жизнь растоптана. Странно как-то. Привычка потреблять, неистребимая, многолетняя. Но что может дать ей она, Тина?
– А как ты думаешь, за что ты получила свое испытание? – словно прочитав чужие мысли спросила вдруг Елена.
С чужой болью жена олигарха считаться явно не умела. Ей важно было нащупать способ удержать мужа, набраться полезного опыта.
– Я не знаю, за что я получила, – резко ответила Тина, – И думать об этом не хочу. А за что все это свалилось на Асю, ты не думала? Может, найдешь ее, спросишь?
– Да. Прости, – опомнилась Лена, – Я не о том спросила. Мне о себе надо думать. Я была молода, стремилась к цели. Я хотела выиграть и получить свое.
– Ну? И получила. В чем суть мук?
– Я тогда не знала, что когда получаешь свое любой ценой, за это приходиться расплачиваться.
– И чем же ты расплачиваешься? – возмутилась Тина, – Ведь муж твой при тебе, имущество при тебе, статус твой, опять же, высокий и незыблемый.
– Страхом. Я расплачиваюсь страхом потерять любимого человека, – немедленно ответила Лена.
– Любимого человека… – задумчиво повторила Тина, – А ты уверена вообще-то, что ты его любишь? Что в принципе умеешь любить кого-то, кроме себя. Если бы ты его любила, то была бы просто счастлива каждому дню, что с ним вместе проводишь. И будь что будет, лишь бы ему было хорошо.
– Такой любви не бывает, это выдумки, – жестко ответила Елена.
– Значит, любить – это обязательно владеть и контролировать. Нормальный глянцевый вариант. И первая заповедь глянца: возлюби себя на веки веков больше всего на свете. Ты меня не поймешь. Мы на разных языках говорим.
Они уже далеко ушли вдоль озера. Пора было возвращаться. Приближалось время ужина. Тине захотелось еще кое-что сказать, чтобы подвести итог. Обидится ее собеседница? Ну и пусть. В конце концов не она, Тина, завела этот душещипательный разговор. Она тут по работе. Выполнит программу пребывания и распрощается навсегда.
– Я одно поняла за то время, что в себя приходила. Обманщики всегда несчастны. Любой обман – мерзость. И каждый это прекрасно понимает. Рано или поздно до всех доходит. Каково это – жить и чувствовать себя мерзавцем, а? А больше мне нечего сказать. Театр хорош в театре. А в жизни он рано или поздно удушит.
Елена кивнула в ответ на ее слова, как китайский болванчик.
Мимо них прошли бабушка с ребенком лет трех.
– Тити! Тити камить! – говорил ребенок.
Неужели русские? Хотя – почему бы и нет?
– Птичек кормить! – подтвердила бабушка, – Завтра опять будем птичек кормить.
Бабушка была в пуховом сером платке и справных зимних сапогах. Зима, конечно. Декабрь. Только в Монтрё было сегодня днем +10. Ну и что? Все равно же зима. Русская бабушка была одета так, как искони положено одеваться зимой. Хорошо, что не в валенках с галошами.
– Тити! Тити камить! – настаивал ребенок, показывая ручкой в варежке в сторону озера.
Тина и Лена переглянулись и улыбнулись друг другу.
– Няня! Тити камить! Аааааа! – потребовал малыш, стремясь криком победить непреклонную судьбу.
– Сейчас ужинать пойдет Андрюша, – ласково, но непреклонно отвечала судьба, – Пюрешку кушать. Потом в ванночку. Няня сказку почитает. И баиньки. А птички – завтра. Не улетят птички. Никуда не денутся.
– Аааааааа! – протестовал непокорный русский мальчик.
– А будешь кричать, все птички улетят. Испугаются и пшшшшшш! Полетели-полетели в дальние края, – объявила няня.
– Андюся тозе в дальние кая! Тити камить!
– В дальние края лететь долго. А птички сейчас – вон они. Завтра возьмем булок, и накормим птичек.
– Многа буляк!
– Мешок булок возьмем завтра и много птичек накормим.
Малыш плелся, не оглядываясь больше на озеро. Уговорили его, уломали.
– Из нашего дома, – пояснила Елена, – почти одни русские все и скупили. Там пониже квартиры не такие дорогие. Вот у этого мальчика, Андрюши, маме знаешь сколько лет? Двадцать один!
– А папе сто! – иронически продолжила Тина.
– Ну, почти, – горько хмыкнула Лена, – Шестьдесят семь. Тоже…
– Не хрен собачий, – подхватила Тина.
– Ага. Смышленый мальчик. Вот – няню ему привезли. Хорошая няня, старается, заботится о нем. Папа в Москве большую часть времени. Деньги кует. А мама пользуется радостями жизни.
– Няня такая аутентичная! – восхитилась Тина.
– И мальчик тоже. Видела? Шубка, шапка, варежки.
– "Шалун уж отморозил пальчик", – процитировала Тина, – Вот бы Набоков тут увидел. Обалдел бы.
– Все уже со своей судьбой рождаются, кто с русской, кто с немецкой, кто с французской… – начала было Лена и вдруг продолжила невпопад, – Слушай, а что если он от меня к этой вашей Кире уйдет, а? Вспоминал ведь вчера… Первая любовь…
– Ты что? – засмеялась Тина, – Кире пятьдесят пять. Они с мужем – душа в душу живут. Он ее слушается, как младший офицер генерала. У нее жесткие правила. Не забалуешь. Тем более там преступление было совершено, сама же знаешь.
– Пятьдесят пять – делу не помеха, – вздохнула Лена.
– Да перестань. Это не то, чего ты можешь бояться.
– Асю? Да? – с придыханием спросила бедная супруга олигарха.
– Вообще ничего не бойся. Живи и радуйся. Смысла нет себя терзать.
Они подходили к прекрасному дому из зеркального стекла, похожему на океанский лайнер.
– Проголодалась! – сказала Елена, – А ты?
– Ужасно!
– Пошли скорее, ужин нас уже ждет.
Тине удалось в свой свободный день съездить за новогодними подарками для своих. Своих у нее теперь было очень мало: Луша, Лиза, Васька, которую она так и не успела повидать перед отлетом в свою неожиданную командировку. Лушка обрадуется новому платью, Лиза – серебряному браслету. А вот чем Ваську порадовать? Случайно забрела Тина в магазинчик, который называется в Швейцарии брокенштубе, торгующий всяким старьем, и обнаружила там картину, написанную неумелым и при этом талантливым художником, а потому яркую, самобытную. Это был портрет девочки лет пяти на деревянной лошадке. Ярко-вишневый фон оттенял серую в яблоках лошадку и большеглазую серьезную всадницу в пронзительно-синем платье с оборками. Радость жизни так и изливалась с полотна, заставляя улыбаться. Такую картину мог создать или ребенок, или старик. Хозяйка магазинчика, заметившая интерес Тины, рассказала, что портрет этот сделал давным-давно один счастливый старый человек.
– Это его внучка. Прекрасная женщина была, образованная, врачом стала, невропатологом. И прожила долгую яркую жизнь. Умерла недавно, девяносто семь лет ей было. У нас принято ненужные вещи отдавать старьевщикам на продажу. Вот мне и принесли. Наша семья с их семьей веками по соседству живет.
– Как же они отдали такую дивную картину? – поразилась Тина.
– Ну, после этой женщины осталось много настоящих портретов, кисти известных художников. А эту наследники недооценили. Для них это мазня. А по мне – так шедевр.
– И по мне – тоже, – не скрывала своего восторга Тина, – Сколько вы за нее хотите?
Хозяйка немного подумала:
– Я вижу, что вам картина нравится. Значит, она попадет в хорошие руки. Далеко она поедет из наших краев?
– В Россию, в Москву, – сообщила Тина, – Эта девочка, которой уже нет, удивительно напоминает другую девочку, которой сейчас пятнадцать лет. Это моя крестница. У нее точно такие глаза и такие же волосы, и взгляд – умный, серьезный, но не печальный. Я хочу подарить ей этот портрет с пожеланием долгой и счастливой жизни.
– Двадцать франков, – сказала хозяйка, – Цена символическая. Но деньги должны быть заплачены, просто на счастье. И я напишу вам имя этой женщины. Пусть ваша крестница знает и автора, и модель.
Тина не ожидала такой цены. Двадцать франков – меньше, чем восемьсот рублей! Вот повезло так повезло.
Вернувшись, Тина похвасталась добычей.
– Ты везучая! – восхитился Михаил, – Считай, даром получила такую красоту. Ох, я из-за тебя начну примитивную живопись собирать. В ней столько силы и радости – садись, любуйся и заряжайся.
– Как вода перед телевизором, – засмеялась Тина.
– А вот как понять, если не специалист, – задумчиво спросила Лена, – Какая картина ценная, а какая – мазня. Я, конечно, могу в разные брокенштубе поехать по всей Швейцарии и все картины там у них скупить. Так Миша скажет: "На помойку". А ты вон купила – он в восторге. Нет, конечно, я вижу: яркие краски, весело. И личико у девочки красивое получилось. И что?
– Ну, может быть, если долго будешь смотреть, почувствуешь, что все тут дышит любовью и счастьем. И сможешь даже понять, какая судьба ждет эту девочку: долгая жизнь, серьезный труд, много близких рядом. Кто-то почувствует с первого взгляда, а кому-то поначалу время нужно. И терпение, – пояснила Тина, – Бывают картины плоские. Кусок картона или холста и краски поверх. А бывают такие, что засасывают в себя. Взглянешь – и вот ты уже в иной реальности. Просто многие себе не доверяют. Не расслабляются, фантазировать не хотят.
– Я, кажется, начинаю понимать, – удивилась Лена, – А знаешь что? Могу я тебя попросить давать мне уроки? Вот ты сейчас объяснила, и я что-то почувствовала. А раньше – никак.
– Как же я смогу давать уроки? По скайпу? – пошутила Тина, – Это же надо по музеям ходить, у картин останавливаться, смотреть, думать, ловить собственные ощущения.
– А мы вместе могли бы по разным музеям летать. В Италию бы полетели. Или в Мюнхен. Или в Амстердам. И там бы смотрели и думали, – настойчиво предложила Елена.
– Гениальная мысль! – обрадовался Михаил, – Молодец, Ленка! А я думал, как бы тебя на сотрудничество склонить. Знал, что ты ни в какую не согласишься место Владимира занять.
– Исключено полностью, – испугалась Тина, – У нас с ним был договор. Я его заменяю. Один-единственный раз. Из-за травмы ноги. И точка. А кто нарушит такой договор, будет навеки проклят.
– Вот даже как? – ахнул Михаил.
– Ну, это я, конечно, вроде как шучу. Но в каждой шутке есть доля шутки. Так что на место моего благодетеля я претендовать не стала бы даже под пытками.
– Вот! Октябрята – они такие ребята! Дружные.
– Ну да. И пионер – всем ребятам пример.
– Таким образом, – продолжил Михаил, – Моя жена предложила сейчас гениальную схему нашего дальнейшего сотрудничества! Соглашайся. Будете с Еленой летать по разным странам, в музеях тусоваться. И по твоим любимым блошиным рынкам. И будет у тебя право покупать то, что сочтешь ценным или просто стоящим внимания. Ну? Как?
Тина была ошеломлена предложением. Это то, о чем можно было бы только мечтать! Но – как там Клава без нее обойдется, как Лушка проживет одна? Хотя – сейчас-то они живут, все в порядке у них.
– Хорошо, – улыбнулась она, – От таких предложений отказываются только совсем неадекватные личности. Я, конечно, согласна.
Михаил протянул ей руку, пожал. Потом расцеловал в обе щеки.
– Детали обсудим! И пойдем-ка со мной в кабинет, я тебе гонорар твой вручу.
Она получила конверт той суммой, которая была обговорена.
– А это – вот, – Михаил протянул ей две лилово-розовые бумажки, – Отдай Володьке. Он же наверняка с тебя проценты потребовал за посредничество. Вот это – его проценты. Пусть не переживает.
– Спасибо! Но…
– Без всяких "но", октябренок, – цыкнул Миша, – Дают – бери, а бьют – беги. У меня бабушка так всегда говорила.
– И у меня, – засмеялась Тина.
Летели они в Москву вдвоем с Михаилом. Болтали, как старые друзья.
Вспоминали учителей, школьные комедии и драмы.