– Оно тут, – сказала Луша, – Мам, это полотенце – тут, в Васькиной сумке.
– Как ты себя чувствуешь? Тебе к врачу надо. Кровотечение продолжается? – спросил Сеня.
– Мне хорошо. Кровь совсем чуть-чуть идет. Капельку. Я есть хочу.
– Лежи, я тебе принесу еду, самую вкусную, – залепетала Тина, – Сейчас, подожди.
– Дай мне сюда этот пакет, – велел Сеня Луше.
Та тут же вручила ему пластиковый пакет из известного дорогого супермаркета. Кому бы пришло в голову, что может в нем храниться. Сеня, насупившись, забрал пакет и вышел из комнаты.
– Он врач, – обратилась Тина к Василисе, – Он хочет посмотреть, как у тебя, все ли вышло.
– Мне хорошо, мне очень хорошо, – повторяла девочка, – Живот больше не болит. Голова не кружится. Не тошнит.
– И замечательно, – поддакнула Луша, – Но надо же убедиться. Надо все проверить.
– Я ни за что не поеду в больницу, ни к каким врачам, – решительно заявила Васька, – Я хочу есть и спать.
В комнату вошел насупленный Семен.
– Мальчик, – сказал он, – Это был мальчик. Судя по всему, умер внутри тебя. И, похоже, все вышло. Можно даже не чистить. Хотя профилактически имеет смысл. УЗИ надо сделать. Под капельницей бы ей полежать, организм поддержать надо. Ну, капельницу и здесь поставим, это я могу. Но провериться – надо съездить.
– Я никуда не поеду! – крикнула девочка и заплакала.
– Жаль, что он сдох! – убежденно произнес Сеня, – Как легко ему все сошло с рук! Я бы его своими руками растерзал! Эх, зря ты молчала! Лежи, я тебе сейчас попить-поесть принесу. А там разберемся.
Он ушел и очень быстро вернулся с тарелкой, полной всяких деликатесов, и с пакетом сока.
– Стакан не ухватил, – обратился он к жене.
Тина побежала за стаканом.
Василиса потихонечку ела, а вся семья сидела рядом и смотрела, как хорошо у нее получается.
– Что делать с Лизой? Она скоро вернется. Ей говорить или нет? Ей сейчас очень плохо, – произнесла Тина.
Слова эти вырвались наружу случайно. Она про себя думала, тревожилась, не находила ответа.
– Мне все равно, – скказал Васька, – Я в больницу не поеду. И туда не пойду, наверх к ней.
– Ты лежи и ешь потихонечку. Никто тебя никуда не отправляет. Ты под защитой, – сказала Луша.
– Не хочешь в больницу, не поедешь в больницу, – заверил Сеня, – я сюда доктора вызову. Тут УЗИ сделаем тебе. УЗИ – это не больно. Есть мобильная аппаратура. Надо, чтобы все у тебя прошло без последствий. И только. Сделаем УЗИ?
– Я знаю, что это такое, УЗИ. Хорошо, здесь – сделаем, – согласилась девочка.
– Лизе надо сказать, – постановил Семен, – Она мать. Она представить себе не могла… И обязана знать. Кстати, это уменьшит боль утраты. Пойду позвоню коллеге насчет УЗИ и прочего. А Лизе сообщим. Лежи ешь, о плохом не думай. Сдохло твое плохое.
Васька улыбнулась краешками губ.
Лиза позвонила в дверь, когда Васька лежала под капельницей, задремывая. УЗИ показало, что все у нее неплохо. Велено было наблюдать за состоянием и измерять температуру, соблюдать покой и общую гигиену.
Лизу накормили, напоили чаем, прежде чем сообщить о том, что происходило с ее дочерью. Во время еды она все повторяла:
– Изверги, как земля таких носит! Живодеры! Сбросили и уехали! Чтоб им пусто было! Женечка! За дочкой поехал – и вот! Прости меня, Женечка!
Слушать все это было невыносимо.
– А теперь послушай меня, Лиза, – отчетливо произнес Сеня, когда несчастная его школьная подруга допила свой чай, – Послушай. Я уверен, что ты узнаешь сейчас что-то, что повернет твое горе в другую сторону. Прости, но ты должна это знать.
Он коротко и четко изложил ей все детали произошедшего. Отвел в ванную и развернул полотенце со скорченным существом.
– Решил оставить на тот случае, если ты захочешь сделать генетический анализ, – пояснил Семен, – чтобы у тебя сомнений не возникало. А то еще решишь, что дочь твоя все выдумала. Такое тоже бывает.
Лиза смотрела и слушала, как сомнамбула. Потом попросила повторить еще раз. Тина взяла ее за руку. Рука подруги была легкой и совершенно безжизненной.
– Сеня, возьми в аптечке нашатырь, ей совсем плохо, обмирает, – воскликнула Тина.
Лизу привели в чувство. Она снова попросила повторить, просто чтобы убедиться, что поняла все правильно. Сеня повторил все: про насилие дочери отчимом и про последний вечер его пакостной жизни.
– Так это что? Я зря этих людей проклинала? Которые его сбили? Они же Ваську спасли! Не задавили, объехали. И это хорошо, что он – неживой? Бедная моя доченька! Что же она вытерпела!
– За тебя больше всего боялась, – сказала Тина, – Он ей все время угрожал, что тебя будет на ее глазах резать.
– Я же чувствовала в последнее время, что он меня разлюбил! Я не знаю, как сказать! Брезгливо со мной разговаривал, а я не знала, в чем провинилась. Знала бы я! Сама бы его искромсала всего!
– Ты понимаешь, как все хорошо? Насколько это может быть хорошо в данной ситуации, – спросил Семен, – Сколько бы это все еще тянулось. Что бы с девочкой было? Выжила бы она? Плод примерно четырехмесячный. Она совсем не ела. Сколько бы еще протянула?
– Да! Да! Понимаю! – воскликнула несчастная женщина, – Это – понимаю! Его не стало, она живая, для нее ад кончился! Я не понимаю себя! Как и почему я не видела? Что же это со мной творилось? Жила, как под гипнозом! И теперь я еще знаешь что понимаю? Я понимаю, почему его бывшая жена со мной так говорила! Он наверняка на этом попался! С родной дочерью! Будь он проклят! Почему я раньше ей не позвонила? Почему?
– А знаешь – давай у нее спросим, хочешь? Для полной ясности? – предложила Тина.
Они позвонили той чужой неприветливой женщине, ни на что особенно не надеясь. Но она, узнав что ее бывшего мужа нет в живых, радостно воскликнула:
– Сдох! Ну – туда ему и дорога!
Вот это жизнь прожил человек: кто он нем ни вспомнит на следующий день после его смерти, радуется тому, что он сдох!
Тина быстро объяснила, о чем речь и попросила ответить лишь на один вопрос: не из-за этого ли первая жена рассталась в свое время с отцом своей дочери.
– Именно из-за этого! – подтвердила та, – Пошел в спальню дочь укладывать, очень он любил ей сказки на ночь говорить, ну и я вошла случайно. Обычно уставала, валилась на диван, дух перевести. А тут меня как в спину кто толкнул. Ну и смотрю: он руку ей кой-куда засунул. И еще… Не буду дальше. Тошнит вспоминать. Ну, я его и погнала, табуреткой била, не глядя. В тапках из дому убежал. Я ему с балкона документы сбросила и пообещала посадить, если к нам приблизится. Вот и вся история.
– Он говорил, что алименты платит, по дочери тоскует.
– Какие там алименты, вы что! Кто б взял у него его алименты! Чур меня! Звонил, правда, хвастался, когда женился снова. Но мне-то что до того?
– Жаль, что вы никуда не сообщили, – вздохнула Тина, – хотя бы предупредили вторую жену.
– Куда мне было сообщать? И кто поверил бы предупреждению моему? Ведь сказала бы она, что я ревную, мужа вернуть пытаюсь. Ко из нас кому поверит, если влюблена? Мы ж такие: на помойке подбираем, не знаем, кто, что, а доверяем больше, чем себе. И горой стоим. Слепые мы, бабы. Кто нас предупредит?
– Да, все так, – кивнула Лиза, слушавшая этот разговор по громкой связи, – Слепая я и была. Не поверила бы.
Лушка и Васька уже спали у себя в комнате, а взрослые все решали, как поступить, предавать ли огласке весь этот ужас или похоронить монстра и постараться забыть, стереть из памяти все чудовищное, что он принес в их жизни.
– Я его кремирую, а прах в канализацию спущу, – заявила Лиза, – или на помойку выброшу. И туда ж, в гроб перед сожжением его эмбрион засуну. Пусть все, что к нему относится, сгорит. И ему в аду гореть.
Лиза ушла к себе наверх, а Тина говорила с мужем, говорила и никак не могла остановиться:
– Мне так хочется быть счастливой, Сенечка! Так хочется. Жить бы и знать, что вот мы вместе, и именно поэтому ничего плохого не случится. И мы будем просто долго-долго счастливы все вместе. Но такое впечатление, что конец света со всех сторон наступает. Хочется спрятаться и носу не казать.
– Иногда и я думаю про конец света. Но если прятаться, он еще быстрее наступит. Прятаться – последнее дело. Вон Лушка – не спряталась, довели дело до логического завершения. Посадили шантажиста, контору его поганую закрыли. Или вот с Васькой. Если бы она не решилась побежать, так и терзал бы ее этот мерзавец. И сколько бы еще терзал. Действовать надо. Защищаться, отбиваться, не думая о приличиях. Этому детей надо учить.
– И еще, Сень, я что подумала. Помнишь, в школе, на литературе, как мы спорили несколько уроков подряд из-за Достоевского, из-за счастья человечества, купленного ценой слезы ребенка? И как мы все отказывались от такого "счастья". Помнишь, как кто-то сказал, что если бы преступника перед преступлением этим вопросом озадачить, он бы, может, и на преступление не пошел? И я тогда тоже думала, что да, может и не пошел бы, остановился бы. Какая же я дура была! Ну, маленькая, понятное дело. Думала, что все знаю про жизнь, а не знала совсем ничего. Зато сейчас очень хорошо знаю, вижу: со слезой ребенка человечество давно разобралось – по умолчанию. Реки слез пролились и проливаются. Да что там слез! Моря крови – и никого это не останавливает. Ни политиков, ни экономистов, ни просто – людей. Мы же это видим ежедневно. Как жить в этом мире?
Сеня прижал жену к себе. Вздохнул.
– Жить, как и жили. Хранить друг друга. А там – как Бог даст. Но понапрасну не трусить. Смысла нет. И унывать нельзя. Все как-то образуется. Спи, мое счастье!
– И ты мое счастье, Сенечка!
"Вот, посмотри на меня!"
После кремации Сеня увез всех на дачу, приходить в себя. Его мама получила подробное изложение всех обстоятельств, разлучивших ее с сыном на целых пять дней. Она, в отличие от Тины, не ужасалась, не восклицала тирад о конце света и страхе, душащем все живое. Она сказала, что пора полить огород: Александра Михайловна и так еле справляется по хозяйству. А огород – это тоже – живое. И о нем надо заботиться.
Луша снова принялась приходить к старой даме, слушать ее истории из жизни. Василиса заходила вместе со старшей подругой и усаживалась в уголке. Ее тянуло к старухе, волевой, ухоженной, сильной. Она хотела дожить до старости и быть такой же. Чтобы все перед ней робели, а она не боялась бы ничего.
– Иди-ка ко мне, – подозвала ее однажды необыкновенная женщина, – Иди ко мне, я хочу тебя рассмотреть.
Васька приблизилась, ничего не боясь. Она вообще чувствовала себя легкой и необыкновенно счастливой, учась заново улыбаться и не ждать страшного.
– Ну-ка, ну-ка, наклонись, – велела старая дама и погладила девочку по щеке, – Глазки ясные, ручки теплые, – определила она. – Все у тебя будет хорошо. Ты теперь умная, ты знаешь, что надо сражаться, так?
– Так, – согласилась Василиса.
– Садись тут, на скамеечке, поближе. Я расскажу тебе кое-что. Ты знаешь, сколько мне лет? Осенью будет девяносто один! Я долго живу. Как ты думаешь, счастливая у меня жизнь?
– Думаю, да, – мгновенно ответила Васька.
– И правильно думаешь. А начиналась она, как у тебя. Приблизительно. Мне было пятнадцать, мы жили в коммуналке, и меня постоянно насиловал сосед. Он служил в НКВД, мелкая сошка, как я понимаю. А я была красива уже тогда, хотя никаких женских ухищрений не ведала. Однажды родители были на работе, он постучал, спросил соли, я отсыпала, а он меня завалил, сказал, если пикну, посадит родителей, как врагов народа. Куда уж тут пикнуть! Все сделал, как хотел. Терзал меня, как шакал. Я молчала. Своим ни слова. Я только каждый вечер писала на бумажке: "Пусть сдохнет Рапченков! Пусть сдохнет Рапченков!" Это мне придавало силы. Никто не учил, сама придумала. Он почти год меня подлавливал: понимал, что боюсь за своих и буду молчать. А я все писала на своих бумажках. Писала и сжигала. Не оставлять же на виду. А потом его арестовали. Он сделался сам врагом народа. И расстреляли его. Жену с сыном куда-то выселили. А я осталась, счастливая, но – беременная. Я ж для него была пыль лагерная. Так он мне объяснял. И не думал пыль эту как-то беречь. Ну, что было делать? У подруги школьной отец был знаменитый гинеколог. Попросила подругу, он меня принял. Я ему все и нашептала, что со мной произошло. И он сделал мне аборт. Сказал, все пройдет без последствий. И – выше голову! И так я и жила, как он велел. Что бы ни случилось, я повторяла: "Я все равно сильнее вас всех, вместе взятых! Я буду жить долго и счастливо! Спасибо, жизнь, что рано научила!" Сама придумала – сама так и прожила. Запомнила слова?
– Запомнила! – горячо отозвалась Васька.
– А теперь иди, запиши, повтори. И – живи счастливо. И научись звать на помощь! Ори! Убегай! Не трусь! Будь сильной!
– Я буду! – твердо пообещала девочка.
Годовщина
Вот-вот – и исполнится ровно год с того убийственного дня, когда рухнула вся Тинина жизнь. Но она почти не думает о той дате. Быльем поросло. Столько всего за это время произошло, что, кажется, лет десять миновало. Сегодня им предстояли проводы. Луша через пару дней улетала на стажировку, которую ей устроил Михаил Степанович. Дочка радостно смотрела в будущее, предвкушала новые впечатления, знакомства. Это Луша и предложила отцу и матери собраться семьями, посидеть на прощание тихо-мирно, забыв старые обиды.
– Конечно! – тут же согласилась Тина, – Ты права. Я только за.
Выбрали место, заказали столик в любимом ресторане.
Тина рассматривала себя в зеркале, думая, что бы ей надеть. Ей нравилось смотреть на себя. За этот год она сильно изменилась. Она улыбалась отражению, видя счастливую и, главное, любимую женщину. Подстриглась и подкрасилась она с утра. Ну, дело за платьем. Сеня всю жизнь видел, как тщательно следит за собой его мать, как она хороша и притягательна. Значит, и ей надо соответствовать. Первое побуждение – натянуть привычное маленькое черное платье – она сама же отвергла с ужасом. Осень еще не вступила в свои права, вечер обещает быть теплым. Тина выбрала льняное платье цвета мяты, украшенное кружевом ручной работы, подобрала к нему туфли на каблуке, яркие бусы, полюбовалась – хороша!
– Супер! – одобрили домашние.
Они приехали в свой ресторан пораньше, чтобы гостям не пришлось их ждать. Юра появился вскоре, один. Тина боялась этой встречи, боялась разволноваться или просто растеряться. Столько страданий она прошла из-за этого бывшего человека. Бывшего в ее жизни и выгнавшего ее. Несправедливо и вероломно. Ей показалось, что Юра стал меньше ростом. Или раньше она, любя, видела его другими глазами? Этого, другого Юру, с ней ничего не связывало. Чужой человек, из-за которого сердце не дрогнет.
– Пап, ты чего один? – удивилась Луша, целуя отца, – Я же всех звала. Что там твоя Катя? Чудит? Лютует?
– А я теперь один, дочка, – махнул рукой Юра.
– Это что еще за новости? Что? Катю квартира не устраивает? Вроде же центр, трешка, мебель твоя любимая, картины… Живи и радуйся. Что не так?
– Может, заказ сначала сделаем? – предложил Сеня, – Аперитив выберем? Кстати, я – Семен, муж своей любимой жены.
– А я – Юрий, – со вздохом протянул руку Тинин бывший.
Заказали аперитив, и Луша вновь принялась расспрашивать отца.
– Катя меня оставила, – дрогнувшим голосом сообщил тот, – Сказала, что я не оправдал ее ожиданий. Как-то не заладилось у нас после переезда. Казалось бы, прошли все испытания с честью: развод, обмен. А тут-то у нее нервы и не выдержали! И началось.
Юра глотнул из своего бокала и посмотрел на Тину.
– Прекрасно выглядишь! Не узнать тебя! А знаешь, ведь мы с тобой хорошо жили! Я только поздно это понял!
– С моей женой невозможно жить плохо! – засмеялся Сеня, – С трех лет ее знаю – ничего плохого вспомнить не могу. Ангел во плоти!
Юра снова глотнул свой аперитив.
– Да! Вы правы. Так и есть. Все познается в сравнении. И уж у меня была возможность сравнить.
– А давайте еду закажем, – смутилась Тина, – У нас сегодня такой повод! Луша улетает в дальние края, в новую жизнь. Будем радоваться, веселиться.
– Доченька! Я рад за тебя. Веселиться не обещаю, но очень постараюсь, – проговорил Юра.
– Пап, последние пару слов – и веселимся до упаду. Скажи, она подала на развод, да?
Отец молча кивнул.
– И на раздел имущества, я правильно поняла?
Отец кивнул еще раз.
– Что и требовалось доказать! – торжествуя, воскликнула Луша, – Я ведь тебе об этом не раз говорила: будь осторожен! Сначала квартиру на себя запиши, потом брак регистрируй.
– Говорила, – подтвердил Юра.
– Ну так что?
– Я ей верил. Это первая моя любовь. Если не верить первой любви, то кому верить?
– Все правильно и красиво, пап, но на всякий случай, просто ради здравого смысла можно было поступить по-умному?
– Ну вот – по-умному не получилось. Получилось очень глупо, пошло и подло. И права была твоя мама, Луша, когда на прощание сказала, что на чужом несчастье счастья не построишь. Так все и получилось.
– Ох ты! Неужели ты это запомнил? – поразилась Тина.
– Я все запомнил. И про божьи мельницы, которые мелют медленно, но неуклонно. Запомнил, но не верил этим словам. Но – сбылось.
– Знаешь, жизнь все равно продолжается. Будет и на твоей улице праздник! – посулила Тина совершенно неожиданно для себя.
Ну, кто бы мог подумать, что через год после расставания она будет желать праздника мужу-изменнику, причем искренне и сочувственно желать.
– Пап! Ты не один! Все преодолеем. Позовем Танечку, мамину защитницу, поборемся! Мы всегда на связи! И вместе мы сила!
– Неужели поборемся? – усомнился Юра, – Ты думаешь, тут что-то можно сделать?
– А что зря думать? Будем делать и смотреть по результату! – уверенно сказала представительница нового делового поколения.
И все поверили в хорошее, и стали улыбаться друг другу, и шутить, и вспоминать, какая Лушка была маленькая, и удивляться ее нынешнему уму и красоте.
Вечер пролетел. Завезли Лушку на Кудринскую, сами отправились на Аэропорт, где ждали их две дамы с примкнувшей к ним Клавой. Пришлось чуть-чуть рассказать о том, что ели, как кто выглядел.
– Все! Валюсь с ног! – заявила Тина, – Умираю спать!
– Понимаю и не смею задерживать! – многозначительно подмигнула ей свекровь.
В спальне, расстегивая молнию на платье жены, Сема поинтересовался:
– А чего это вы с мамой перемигиваетесь? Ты лично мне ничего сообщить не хочешь?
Тина пристально посмотрела на мужа.
– Эй, рыцарь, ты думаешь, я не догадаюсь, что королева-мать меня выдала? Ты бы сам ни за что не догадался. Во всяком случае – в ближайшие месяцы.
– Не выдала, а поделилась информацией величайшей важности! Огромная разница. Тем более я непосредственный участник!
– Ты сейчас выглядишь, как в детсаду! Один в один! – засмеялась Тина.
– Ты не увиливай! Да? Свершилось? Да? Говори!
– Ну – да! Я только хотела еще подождать. Чуть-чуть. А маме сказала, чтобы у нее еще один стимул появился посмотреть на то, что будет дальше. Но она обещала молчать, как рыба.
– Да она только мне и сказала, подумаешь! И то – слабым шепотом.
Тина расхохоталась.
– Что с вами поделаешь, родственники! Вы у меня одни, других не будет.
– Почему не будет? Вроде – наметился другой, а?
– Ох, я устала. Спать хочу все время.
– А кто тебе мешает? Спи хоть сутки напролет. Только один вопрос. Маленький. Что тебе мама сказала?
– Она сказала: "Ну, наконец-то! И не вздумай трррусить!"
– Ты не трусишь?
– И не думаю. Ты же со мной.
– А как я тогда на тебе женился-то! Хоп – и все. Чудеса.
– Чудеса! Точно!
Тина засыпала, вспоминая счастливые моменты прошедшего дня. Такая у нее появилась привычка. Радостей было много. И еще будут. А как же иначе?