Главная тема прозы Евгении Добровой - осмысление личности, внимание к внутреннему миру молодой женщины, истоки характера которой - в детских переживаниях. Страстное желание героини побороться за себя, найти границы своего "я" напоминает борьбу пара с крышкой котла. Перед вами продолжение истории героини в иных обстоятельствах и антураже.
Содержание:
I. УГОДЬЯ МАЛЬДОРОРА - Повествование о детстве 1
II. ПЕРСОНЫ НОН ГРАТА И ГРАТА - Рассказы 18
III. ПОМЕХИ В ЭФИРЕ - Записки на шлепанцах 33
Примечания 35
Евгения Александровна Доброва
Персоны нон грата и грата
I. УГОДЬЯ МАЛЬДОРОРА
Повествование о детстве
ДОМАШНЯЯ РЕТИРАДА, ИЛИ ВСТУПЛЕНИЕ
В день рождения позвонил папа: "Пора умнеть! Тебе уже двадцать восемь. Я вложил в тебя сто тридцать одну тысячу долларов". Сюда он заплюсовал квартиру, гараж и почему-то компьютер с ЖК-монитором. Образование я получила бесплатное; медицинскими услугами также в основном пользовалась государственными.
Ох-ох-ох. В доказательство своего поумнения могу привести кроссворд из журнала "Наука и жизнь". Первый в моей жизни полностью разгаданный кроссворд с картинками .
До двадцати восьми мне этого не удавалось.
Может, просто кроссворды стали другие?
Причем последним неотвеченным вопросом в головоломке довольно долгое время оставался следующий: "Наступление - атака, разведка - рекогносцировка, подкрепление - сикурс, отступление - …". И понятно, что или на ре… будет начинаться, или на де… , типа демарша, но не демарш. То есть нужно взять словарь иностранных слов да посмотреть. А если подумать? Ре… ре…
И всего-то меня с толку сбило, что слово ретирада я знаю в другом смысле - в архитектурном. А это в петровскую эпоху… сортир.
Хотя, если рассудить, глаголы обосраться и отступить по смыслу в чем-то близки.
Я прекрасно понимаю, что я большая засранка и отступница в одном лице. Ничтоже сумняшеся, я делаю маму, папу, бабушку, родственников и друзей героями своей галиматьи. Я поселяю их на страницах, таких уязвимых и смешных. А ведь они еще живы! Этого делать нельзя. А я делаю. Боже мой, что я потом им скажу?!
УГОДЬЯ МАЛЬДОРОРА
Однажды мне сказали довольно странную вещь: Лотреамона звали "дитя Монтевидео". А ты - дитя поселка Лесная Дорога. Forest Road Settlement, как мы писали в школе.
А что такое Лесная Дорога? Двенадцать домов в лесу, километр до остановки, километр за хлебом. Раз в неделю в клуб привозят кино. Были недавно с мужем на Новый год: тьма египетская, узкая дорожка в колдобинах и на половину территории стройка жилого комплекса "Лиса-холдинг". Таксист в лесу под елкой останавливается и говорит: "Выходим, ребята. Дальше не поеду. Пешочком дойдете". Контингент: сотрудники выведенного в тридцатые годы из Москвы Всесоюзного института инженерной геологии, ВСЕИГЕО, и их дети , то есть в основном отпрыски людей, имеющих ту или иную ученую степень. Во дворах чуть ли не до драк спорили, у чьего отца больше изобретательских медалей ВДНХ.
Сколько раз было писано про жуть пригородных поселков… Само по себе образование "поселок" есть нечто уродливое: и не деревня, где натуральное хозяйство, вишневые сады и огороды с курятниками, и не город, где кино, магазины и цивилизация. Полудеревня, недогород. С детства так в голове и засело.
В сельской школе, куда я ходила, классы были небольшими: например, наш "А" состоял из пятнадцати человек. К моменту вручения аттестатов народа осталось меньше. Учителя химии Руслана Руслановича Алаева нашли повешенным в гараже в день зарплаты. Через две недели после смерти химика его любимый ученик Пашка Плотников отравился грибами. Он пожарил их прямо в лесу, на костре. Пока добрался до дома, было уже слишком поздно. Главаря нашего класса Сашку Лифшица в драке зарезал ножом сосед Арман, на год младше. Первую красавицу Шишкову сбила насмерть машина на трассе. Та же участь постигла еще одного одноклассника, Генку Морозова. Правда, пожить он успел: в последних классах у него уже была жена - если жена - и ребенок.
Генка был последний, кто уплыл от нас на траурной гондоле. Судьбы остальных сложились по-разному. Моя лучшая школьная подруга Танька Капустнова, жившая рядом с войсковой частью на Двадцать седьмом километре, получила свой первый опыт в тринадцать лет с солдатом срочной службы, водителем единственного на всю часть автобуса КАВЗ, деревенским парнем Сенькой Барсуковым, а попросту Барсуком.
Первый бабник и похабник, невероятно харизматичный человек Барсук завлек ее светло-русыми кудрями и песнями под гитару:
Дым костра создает уют,
Его окружают мои портянки,
Сброшен лифчик твой голубой
И смешные твои трусишки.
Вскоре он отслужил и уехал к жене; Капустнова страдала несоразмерно. А вот ее старшая сестра нисколько не страдала - и принесла в подоле от того же призыва.
Борька Тунцов известен тем, что в ранней молодости сделал мамой Ленку Безручкину, а своего отцовства не признал. Нет, говорит, это не я. А бэби сидит в колясочке - точная копия, одно лицо. Ирония судьбы.
Отдельной истории заслуживает Владик Макашов. Я знала его с детского сада. Это был тихий и безобидный мальчик, к тому же невысокого роста. В четвертом классе Владика невзлюбила учительница русского языка и литературы Казетта Борисовна. Казетта была маньяком. Очевидно, не простив Господу Богу ошибки в своем собственном имени (у Гюго - а кто бы сомневался, что ее назвали в честь героини Les Misérables, - черным по белому написано: Козетта, да!), она решила искоренить все ошибки на свете. И она за нас взялась.
(Кстати, подобный курьез я наблюдала в институте, где русскому учила старушка по фамилии Семушкина, все сокрушавшаяся, что ее неправильно записали в паспорт: надо бы Сему ж кина, от "семга"! Только Семушкина была добрая, а Казетта злая.)
У Владика Макашова были самые плохие отметки по русскому языку. Я сознательно не говорю "знал хуже всех" и т. д. - нет, он просто был избранным . На нем Казетта отводила душу. Ему было одиннадцать лет, ей около сорока, и она осыпала его проклятиями.
- Встать! Ты у меня кровью харкать будешь! - орала Казетта, нависая над ним как кобра. Черные глаза горели. Хорошо заметные усики над верхней губой вставали дыбом.
Владик молчал. А что он мог сказать? Мы все молчали. Я понимала, что происходит что-то запредельное. Было ли нам страшно? Нет. Мы понимали, что жертва - это Владик.
Натешившись вволю, Казетта бросала:
- Самостоятельная работа. Страница сто двадцать семь, упражнение двести пятнадцать, - открывала окно и, облокотившись о высокий подоконник, закуривала.
Все это изо дня в день продолжалось в течение года, а может, и больше.
Я поражаюсь, как он вообще остался невредим. Случаи в школе бывали: мальчику Алеше Снегиреву из параллельного класса учитель химии сломал руку. Ударил огромной, как портновский метр, линейкой, дабы тот не вертелся за партой.
Владику повезло: мама перевела его в другую школу, в соседний населенный пункт. Больше часа езды, но это был уже город, город! Ах, вот если бы меня кто перевел в другую школу… А лучше вообще к другим родителям!
Владик Макашов преуспел больше всех остальных одноклассников. Он стал оперным певцом, закончил академию Гнесиных и вошел в "Тенора России". Где он сейчас? Правильно, за границей. В Париже.
Еще был школьный гений Мишка Григорчук, но его классе в восьмом забрали в интернат для одаренных детей при МГУ - у Мишки умерла мама, а больше никого не было.
И еще кто-то был. И еще. И была я.
Вы слышите меня, Бодлер с Лотреамоном?! Песни Мальдорора продолжают звучать в наших мертвопокровных лесах, начинающихся за линией высоковольтки и чахлых огородов.
"Детей тут растить хорошо, - сказала как-то мама подруге. - Лес. Чистый воздух. А земляники у нас сколько!.."
СДЕЛАЙ ПАУЗУ, СКУШАЙ "ТВИКС"
Первое предательство в моей жизни совершила бабушка Героида.
В подготовительной группе детского сада мама записала меня на музыку . Помимо покровительства восторженному детскому побуждению ("хочу в космос а la Терешкова, в балет a la Плисецкая, на сцену a la Пугачева" - о великой пианистке Юдиной я тогда еще не знала) причина была и в ее собственных переживаниях: в детстве маме страстно хотелось научиться играть на пианино, да не сложилось. Невоплощенная мечта, эта болезненная фрустрация была транслирована на меня, единственного в тот момент ребенка; итак, я стала ходить на музыку - и втянулась.
Дело было в маленьком подмосковном поселке Лесная Дорога, где родители работали в геологическом институте, а я ходила в садик. Лесная Дорога действительно была окружена лесами и состояла из: институтских корпусов, полигона геологической экспедиции, продмага, амбулатории, двух общежитий, квартала бревенчатых бараков под названием Шанхай, неспешной стройки на отшибе - институт вот уже несколько лет строил жилые дома - и наконец, Дома культуры. К великому огорчению моих детских лет, жили мы не в самом поселке, где было столько всего интересного (островерхая водонапорная башня, деревянные солнечные часы), а тремя километрами дальше по трассе, в деревне со скучным названием Безродново: один на всех колодец-журавль, угольные сараи - у соседей еще и хлев, - овчарка в каждом дворе, за заборами чахлые яблоневые сады, дымки из труб вьются, палисадники с колючим терновником… Чехов А. П., дальше можно и не описывать.
Дом культуры, а попросту клуб поселка Лесная Дорога, где проходили мои музыкальные занятия, занимал двухэтажное, сталинской постройки здание с большим зеркальным холлом и разветвленными коридорами. По периметру геологи посадили березовую рощицу, где росли подберезовики. За клубом простиралось бесконечное поле ржи и сливалось с линией горизонта; синими островками в нем цвели васильки. И вот окруженный всей этой благодатью ДК принял меня в свои прохладные, пахнущие театром недра.
Учительницу музыки звали Венера Альбертовна. Она была молодая, но очень строгая. На первом же занятии показала мне три ноты: до, ре, ми - и научила перебирать их в определенном порядке. За этим увлекательным занятием я и была застигнута мамой, когда она пришла забрать меня с урока.
- Играет! - воскликнула мама. - Боже мой, играет!
Венера Альбертовна сухо улыбнулась и сказала:
- Пальцы еще слабоваты. Сколько ей, шесть?
Венера нравилась мне, и несмотря на это я ее боялась. В моем представлении она была прекрасная и ужасная, я где-то подцепила эту фразу, наверное, от папы, он увлекался в то время французским символизмом, и сразу соотнесла ее с Венерой. Меня приводили в восхищение наманикюренные руки в кружеве манжет, безупречные белоснежные блузки, длинные черные локоны, коралловая помада. Такой нарядной женщины я раньше никогда не видела. Венера со всеми ее дамскими штучками вызывала у меня жгучий девчоночий интерес.
- А почему ее как планету зовут? - после музыки, по пути домой, я всегда приставала к маме с глупыми вопросами.
- Не только как планету, - отвечала мама. - В Древнем Риме это была богиня любви. Как Люба по-русски.
- А Рим это где?
- В Италии.
- Она что, итальянка?
- Нет, она татарка.
- Почему тогда Венера?
- Ну откуда же я знаю, почему. - Маме начали надоедать эти разговоры. - Родители так назвали.
С таким планетарным, нет, даже так - космическим именем она представлялась мне сверхчеловеком, недосягаемым божеством, ангелом неземным. Она и впрямь была очень красива. Самыми красивыми, по моему разумению, у нее были ногти - длинные, розовые и блестящие. Поразительно, но она умудрялась играть, совершенно не цокая по клавишам, - даже далекая от музыки мама всегда подмечала это как признак Венериного мастерства.
Фамилия у нее была Хáрисова, и, если отбросить, что "харúс" по-татарски земледелец, останется "хáрис", а по-гречески это значит "прелесть"; последняя трактовка куда больше подходила Венере.
Самыми интересными были уроки, где мы проходили иностранные слова: легато, нон легато, стаккато; форте, меццо форте, фортиссимо… Я слушала во все уши и старалась запомнить их до единого.
- Адажио - медленно, аллегро - быстро, анданте - тоже медленно, но быстрее, чем адажио. Виваче быстрее, чем аллегро, а престо быстрее, чем виваче. Есть еще ларго и ленто - это очень медленно. Запомнила?
- Да.
- Повтори.
Я повторила.
- Венера Альбертовна, расскажите еще.
- Хватит пока, это сначала выучи. Где твоя мама, уже две минуты шестого.
- Не знаю… - мама, всегда такая пунктуальна, сегодня и впрямь запаздывала.
- Ладно, давай поиграю тебе Шопена.
Я созерцала, как острый носок лакированной туфли-лодочки нежно нажимает на педаль, будто гладит ее. Музыка кружилась по классу, отражаясь от зеркальной стены - по воскресеньям музыкальная аудитория служила залом для бальных танцев, - овевала небольшой гипсовый бюст дедушки Ильича, стекала по контурам глиняной амфоры с вечно увядшим букетом… Я наслаждалась стройной ритмичной мелодией; с замиранием сердца смотрела на летающие по клавиатуре руки Венеры Альбертовны, на ее прекрасное вдохновенное лицо…
На последних тактах в класс вбежала запыхавшаяся мама.
- Извините, сгущенку в институте давали. И вам баночку взяла.
- Не беспокойтесь, мы тут как раз с Восьмой прелюдией Шопена познакомились, - Венера тонко и презрительно улыбнулась, однако подарок приняла.
- Спасибо, что подождали, - не сбавляя темпа, мама собрала нотные тетради в картонную папку с красивой голубой завязкой, нахлобучила мне панамку, подтянула колготки, и мы пошли.
На площади у института я увидела Таньку Кочерыжку. Вообще-то фамилия моей подруги была Капустнова. Беленькая, коротко стриженная и кучерявая Танькина голова и впрямь напоминала кочан, или, как говорила бабушка, вилок капусты. К тому же, видимо, подсознательно следуя законам гармонии, мать одевала Кочерыжку в светло-зеленые платья; в своих салатовых нарядах рослая, худая и гибкая Танька одновременно напоминала гусеницу-капустницу. Так что фамилия Капустнова ей подходила со всех сторон. Это безупречное единство образа и фамилии послужило причиной того, что наша подготовительная группа дразнила ее не Капустой - что было бы вовсе не обидно, - а Кочерыжкой.
Мальчикам она нравилась: подравшись из-за права танцевать в паре с ней танец кузнечиков, Колян Елисеев чуть не выколол глаз Борьке Тунцову - отверткой, он стащил ее у завхоза дяди Сережи, - на глазах у всей детской площадки.
Колян промахнулся, попал на сантиметр левее, чуть ниже виска. Воспитательнице сделалось дурно, ее увезли на "скорой". Группа на несколько дней перешла под опеку дяди Сережи. Что и говорить, девочкам хорошо жилось в эти деньки - а мальчикам не очень, ибо дядя Сережа, опасаясь повторения дуэли и прочих шалостей, держал мужскую половину группыв ежовых рукавицах и по первой провинности ставил в угол на полчаса, а то и на целый час.
- Скорей бы Ильинична вышла! Пятнадцать человек, как с ними справишься, - жаловался нянечке дядя Сережа. - Бандиты!
- Устрой сквозное проветривание, - советовала та.
Но общение с девочками, судя по количеству затеваемых завхозом ролевых игр типа "красавица и чудовище", "три девицы под окном" и "дочки-матери", где он играл папу, доставляло ему видимое удовольствие. Особой благосклонностью дяди Сережи пользовалась пухлая красавица Лена Безручкина по прозвищу Подушка. Он совал ей наши общие, взятые с кухни конфеты - Безручкина, добрая душа, потом раздавала их всем желающим - и один раз даже немножко поносил на руках, но Подушка визжала, и пришлось ее отпустить. "Ну и дура, дядя Сережа добрый", - откомментировала Подушкино поведение Кочерыжка.
Размышляя о Подушке, я всегда мучилась вопросом: если она такая красивая, то почему у нее такая дурацкая фамилия? Безручкина! Ну была бы хоть Безрукова. Понятно, у кого-то из ее предков не было руки - так объяснила мама, - но зачем же насмехаться над человеком? Потом, когда я подрасту, дедушка Николай, отсидевший десятку по пятьдесят восьмой статье в Дубровлаге, в красках расскажет, кто такие "Безручкины" и "Ручкины", - но пока я об этом еще не знаю.
После случая с отверткой Танька долго колебалась, с кем теперь дружить - дружба между мальчиком и девочкой обозначалась у нас словом гулять, - с героем-раненым или героем-пикадором, и в конце концов выбрала Борьку, надолго отмеченного куском грязно-серого лейкопластыря: сработал бабский инстинкт утешить жертву. Я с ней была не согласна: я бы выбрала победителя, Коляна. Но я уже понимала, что любовь дело тонкое, и со своим уставом в чужой монастырь не лезла.
Ожидая старшую сестру, стоящую в очереди за сгущенкой, Танька расчертила на асфальте довольно кривую таблицу и, приспособив обломок кирпича под биту, скакала по классикам.
- С музыки? - спросила Танька.
- Ага.
- Что сейчас проходишь?
- "Буковинскую песенку".
- А я ее еще весной проходила! - похвасталась Танька. - А сейчас двадцать пятый этюд разбираю.
Мне до двадцать пятого этюда было еще, по выражению папы, срать не досрать. Я искренне позавидовала Таньке. Ну надо же, как она меня обогнала, подумала я. Надо, черт возьми, поднажать. Это, кстати, тоже было папино словечко.
Я поднажала и через два месяца сравнялась с Кочерыжкой, и даже шла теперь на пару пьес впереди.
Венера моих стараний не оценила - она оставалась такой же равнодушно-невозмутимой. Зато мама, радуясь прогрессу в учебе, подарила сборник детских музыкальных кроссвордов. Подглядывая на последней странице ответы, я через неделю выучила всех членов "Могучей кучки" и могла без запинки перечислить оперы и балеты Чайковского, названия которых состояли из одного слова.
Я занималась музыкой уже около года. И все было хорошо до тех пор, пока не пришла пора изучать паузы. Проблема заключалась в следующем. Я никак не могла понять, как их нужно играть. Я знала, что пауза - это стоп, остановка. То есть я в это время не играю. Поэтому, когда я доходила до паузы в нотах, я останавливалась. Я просто не знала, что делать дальше: сидела и ждала, что скажет Венера Альбертовна.