- Кажется, нога моя, - капризно ответил он.
- Доктор Фарадей потратил столько сил…
- Если доктор желает выкладываться ради малознакомых людей, это его дело. Говорю тебе, я устал от всех этих щипков и растяжек! Или мои ноги инвентарь? Вот маленько подлатаем и еще попользуемся, ничего, что они сотрутся до культяшек. Так, что ли?
- Род! Что ты несешь!
- Ничего, - спокойно сказал я. - Если Род не хочет, не надо. Хозяин - барин.
Каролина будто не слышала:
- Но ваша статья…
- Она почти готова. По-моему, Род знает, что главный результат уже достигнут. Сейчас я лишь поддерживаю функциональность мышцы.
Не желая разговаривать, Родерик отошел к столу. В конце концов мы с Каролиной отправились в малую гостиную, где вместе с миссис Айрес в подавленном молчании выпили чаю. Прежде чем уйти, я тихонько спустился к Бетти, которая подтвердила рассказ Каролины о ночных событиях. Она спала без задних ног, но ее разбудил крик, сказала девочка. Спросонья она решила, что ее зовет кто-то из семейства, и пошла наверх. Дверь в комнату Рода была распахнута, а сам он с окровавленным лицом лежал на полу. Он был так бледен и неподвижен, что казался мертвым; Бетти "чуть не заголосила", но собралась с духом и кинулась за Каролиной, вместе с которой они привели его в чувство. Род "бранился и говорил чудное".
- Что именно? - спросил я.
Припоминая, Бетти сморщилась:
- Какую-то чепуху. Околесицу. Словно под наркозом у дантиста.
Больше ничего она рассказать не могла, с тем я и ушел.
Однако несколько дней спустя, когда синяк еще не вполне сошел, но приобрел, по выражению Каролины, симпатичный "желтовато-зелененький" оттенок, Род опять слегка пострадал. Видимо, он снова "пошкандыбал" в туалет и теперь на его пути возникла скамеечка, загадочно покинувшая свое обычное место, о которую он споткнулся, в результате чего упал и повредил кисть. Родерик пытался все это разыграть в лицах, а потом с напыщенным видом "благодушного старика" позволил перевязать его руку. Поведение его казалось странным - я-то видел, что растяжение довольно серьезное.
Позже я поговорил об этом с миссис Айрес. Она тотчас разволновалась и по-всегдашнему стала крутить свои старинные кольца:
- Как вы думаете, что происходит? Мне он ничего не говорит, сколько я ни билась. У него явно бессонница. Хотя сейчас мы все спим плохо… Но его ночные хождения! Это признак болезни, нет?
- Так вы полагаете, он вправду споткнулся?
- А что еще? Когда он лежит, нога его деревенеет.
- Да, это верно. Но откуда взялась скамеечка?
- У него жуткий беспорядок. Он всегда был неряхой.
- Разве Бетти не убирает в его комнате?
Миссис Айрес уловила мою озабоченность, и в глазах ее вспыхнула тревога:
- Неужели это не просто мигрени, а что-то серьезнее?
Я сам об этом думал. Накладывая повязку, я спросил Родерика о его головных болях, но он ответил, что, кроме синяка и ушиба, других хворей нет. Казалось, он говорит правду: вид у него был усталый, но глаза, цвет лица и поведение не выдавали какой-либо немочи. Лишь что-то неуловимое вроде душка или тени меня настораживало. Видя обеспокоенность миссис Айрес, я решил не волновать ее еще больше - я помнил ее слезы в тот вечер после приема. Возможно, мои опасения беспочвенны, сказал я, замяв тему, как это делал сам Род.
Но все же хотелось с кем-нибудь поделиться своими тревогами. Через два-три дня я нашел повод вновь заглянуть в Хандредс-Холл, чтобы поговорить с Каролиной.
Я отыскал ее в библиотеке. Сидя по-турецки на полу, она протирала ланолином кожаные переплеты книг. Работать ей приходилось в полутьме, поскольку отсыревшие ставни покоробились и она сумела приоткрыть лишь один из них. Как и прежде, стеллажи были затянуты белыми полотнищами, смахивавшими на саван. Каролина не удосужилась разжечь камин, в унылой комнате было промозгло.
Казалось, ее приятно удивило мое появление в будний день.
- Посмотрите, какие великолепные издания, - сказала она, показывая темные книги, от ланолина влажно блестевшие, словно очищенные каштаны.
Я присел на табурет.
- Надо признаться, не очень-то я наработала, - сказала Каролина, листая страницы. - Читать гораздо интереснее. Сейчас наткнулась на Геррика, он забавный. Вот послушайте и скажите, что вам это напоминает. - Она раскрыла скрипнувшую обложку и прочла своим низким приятным голосом:
Есть будешь языки ягнят,
Пить - молоко их. Для услад
Орехи истолку вослед,
Возьму для масла первоцвет.
Твой стол - холмы, где смотрят вниз
И маргаритка, и нарцисс,
Во время пира сладость нот
Тебе малиновка споет.
- Сгодилось бы для тематической радиопередачи Министерства продовольствия, а? - взглянула на меня Каролина. - Весь набор, за исключением карточек. Интересно, каков на вкус толченый лесной орех?
- Полагаю, это месиво напоминает арахисовое масло.
- Ага, только еще противнее.
Мы улыбнулись. Каролина отложила Геррика и ровными сильными мазками принялась втирать воск в книгу, над которой трудилась перед моим приходом. Я сказал, что хотел бы поговорить о Родерике, и рука ее притормозила, а улыбка погасла.
- Наверное, все это для вас полная неожиданность… Я и сама хотела переговорить… Одно за другим…
Впервые она чуть обмолвилась о Плуте. Каролина опустила голову, ее набрякшие веки казались влажными и странно голыми.
- Род заладил, что с ним все в порядке, но я-то знаю, что нет, - сказала она. - Мама тоже это знает. Скажем, история с дверью: когда это он оставлял ее на ночь открытой? Пусть он отпирается, но он вправду бредил, когда очнулся. Наверное, его мучат кошмары. Всякие звуки мерещатся… - Каролина макнула пальцы в банку с ланолином. - Полагаю, он не рассказывал, как на прошлой неделе ночью влетел ко мне?
- К вам?
Я впервые об этом слышал.
Она кивнула и продолжила работу, изредка взглядывая на меня.
- Род меня разбудил. Не знаю, в котором часу, но была глубокая ночь. Я ничего понять не могла. Он ворвался ко мне и заорал, чтобы я прекратила двигать мебель, мол, я его уже с ума свела! Потом увидел, что я в постели, и позеленел - честное слово, стал желтовато-зелененький, в точности как его синяк. Вы же знаете, его комната почти прямо подо мной; так вот он заявил, что уже битый час слушает, как я что-то волохаю по полу. Он подумал, я решила переставить мебель! Конечно, ему это приснилось. Как всегда, в доме было тихо, словно в церкви. Самое ужасное, что сон показался ему реальнее яви. Еле-еле успокоился. В конце концов я уложила его с собой. Я-то уснула, а вот спал ли он, не знаю. Наверное, до самого утра глаз не сомкнул, все чего-то ждал.
Я задумался.
- Что-нибудь вроде обмороков с ним не случалось?
- Обмороки?
- Может, это был какой-то… приступ?
- То есть припадок? Нет, ничего такого. В школе с одной девочкой случались припадки, это было ужасно. Я бы распознала.
- Приступы бывают разные. Можно понять: увечья, смятение, странное поведение…
- He знаю, не знаю, - скептически покачала головой Каролина. - Вряд ли. С чего бы им взяться? Раньше-то ничего не было.
- Может, и было. Разве он скажет? Некоторые почему-то стыдятся эпилепсии.
Каролина нахмурилась и снова помотала головой:
- Нет, не думаю.
Отерев руки от ланолина, она завинтила крышку банки и встала. В прорези окна маячило быстро темнеющее небо, комната казалась еще промозглее и мрачнее.
- Господи, тут как в леднике! - Каролина подышала на пальцы. - Помогите мне, пожалуйста.
Вдвоем мы подняли поднос с обработанными книгами и пристроили его на стол. Каролина обмахнула подол и, не поднимая глаз, спросила:
- Не знаете, где сейчас Род?
- Когда я подъезжал, они с Барреттом шли к старому саду. А что? Думаете, надо с ним поговорить?
- Да нет, просто… Вы давно заглядывали в его комнату?
- Давно. Последнее время он к себе не приглашает.
- Меня тоже. На днях, когда его не было дома, я случайно к нему зашла и увидела кое-что… странное. Не знаю, подкрепит ли это вашу эпилептическую версию… Скорее нет. Пойдемте, я вам покажу. Если Барретт в него вцепился, это надолго.
Идея меня не вдохновила:
- Пожалуй, не надо, Каролина. Роду это не понравится.
- Мы быстро. Я хочу, чтобы вы сами увидели… Прошу вас, идемте. Мне больше не с кем об этом поговорить.
Я сам явился по той же причине, а потому, видя ее тревогу, согласился. Мы вышли в вестибюль и тихо направились к комнате Рода.
Вечерело; миссис Бэйзли уже ушла домой, но, минуя зашторенную арку, мы услышали тихое бормотанье радиоприемника, означавшее, что Бетти в кухне. Глянув за штору, Каролина осторожно повернула ручку двери и сморщилась, когда замок щелкнул.
- Не подумайте, что я все время сюда шныряю, - прошептала она. - Если кто-нибудь войдет, я навру - мол, ищем книгу и все такое. Так что будьте готовы… Вот что я хотела вам показать.
Я почему-то думал, что Каролина подведет меня к заваленному бумагами столу, но она не двинулась с места и показала на дверь.
В стиле всей комнаты дверь была отделана дубовой панелью и, как почти все в доме, пребывала не в лучшем состоянии. Я представил ее новенькой, сияющей красноватым отливом, однако сейчас, хоть все еще импозантная, она потускнела, пошла темными полосами, а кое-где и потрескалась. Но филенка, на которую показала Каролина, несла на себе иную отметину. Примерно на уровне груди виднелось небольшое прожженное пятно - точно такое же осталось на половице нашего затрапезного домика, когда однажды во время глажки мать опустила на пол утюг.
- Что это? - недоуменно спросил я.
- Вот вы и скажите.
Я вгляделся в пятно:
- Случайно подпалили свечой?
- Сначала я тоже так подумала - стол-то недалеко. В последнее время генератор пару раз отказывал, и я решила, что Род не нашел ничего лучше, как передвинуть сюда стол и зажечь свечу. Потом, наверное, уснул или задумался, а свечка прогорела и опалила дверь. Можете представить, как я разозлилась! Я попросила его не идиотничать и больше никогда так не делать.
- А он что?
- Сказал, что свечами не пользуется. Если нет электричества, он зажигает лампу. - Каролина показала на старую керосиновую лампу, стоявшую на бюро у противоположной стены. - Миссис Бэйзли это подтвердила. У нее большой запас свечей, но Род никогда их не брал. Он не знает, откуда взялось пятно. Не замечал его, пока я не показала. Вид у него был… похоже, он испугался.
Я потрогал отметину: гладкая, не мажется, ничем не пахнет. Казалось, она покрыта каким-то налетом или проступила изнутри дерева.
- Может, она здесь давно, а вы просто не замечали? - спросил я.
- Вряд ли, уж я бы заметила. Помните, на первом сеансе я стояла возле двери и бранила Рода - мол, все насквозь прокурил? Пятна не было, точно… Бетти и миссис Бэйзли тоже не знают, откуда оно появилось.
Услышав о Бетти, я призадумался.
- Бетти видела пятно?
- Да, я тайком показала. Она удивилась не меньше моего.
- Может, разыграла удивление? Что, если она сама напортачила, но побоялась признаться? Скажем, случайно подпалила лампой или неосторожно плеснула чистящим раствором?
- В нашем кухонном арсенале нет ничего крепче денатурата и жидкого мыла, - усмехнулась Каролина. - Кому уж знать, как не мне. Нет, Бетти норовистая, однако не врунья… Впрочем, это еще не все. Вчера Род ушел, и я решила еще разок здесь осмотреться. Ничего странного не заметила, пока не взглянула наверх…
Она запрокинула голову; я последовал ее примеру и тотчас увидел отметину на решетчатом потолке, пожелтевшем от табачного дыма. Небольшое бесформенное пятно в точности повторяло то, что было на двери: словно кто-то поднес к потолку свечу или утюг, чтобы опалить, но не прожечь штукатурку.
Каролина наблюдала за мной.
- Хотелось бы знать, как даже самая косорукая горничная умудрится быть настолько неловкой, чтобы испятнать потолок в двенадцать футов высотой? - спросила она.
Я молча посмотрел на нее, затем прошел в комнату и встал под пятном.
- Точно такое же, как на двери? - сощурился я.
- Абсолютно. Я даже притащила стремянку, чтобы рассмотреть. Но тут уже полный кошмар - внизу-то ничего, кроме умывальника. Даже если предположить, что Род поставил лампу на раковину, все равно потолок слишком высоко… Вот так вот.
- Думаете, пятно прожжено? Может, какая-нибудь химическая реакция?
- Что это за реакция, от которой старинная дубовая панель и штукатурка сами по себе прогорают? Я уже не говорю вот об этом - гляньте…
Голова моя слегка кружилась, когда я проследовал за ней к камину, где возле ящика с растопкой стояла массивная старинная кушетка. Стоит ли говорить, что на ее кожаной обивке виднелось точно такое же темное пятно.
- Ну, это уже чересчур, Каролина! Кто знает, как давно здесь эта отметина. Может, искра вылетела из камина… Возможно, и потолок испятнался бог знает когда… Разве заметишь?
- Может, вы и правы, - ответила она. - Очень хотелось бы. Но как быть с тем, что Род врезался именно в эту дверь и споткнулся об эту кушетку?
- Разве он о нее споткнулся? - Я-то полагал, что преградой стала изящная скамеечка для ног. - Господи, она же неподъемная! Как же она оказалась посреди комнаты?
- Именно это меня и интересует. И почему на ней пятно? Словно какая-то метка. Становится жутко.
- С Родериком говорили?
- Я показала ему отметины на двери и потолке, а на кушетке - нет. Он повел себя очень странно.
- То есть?
- Как-то заюлил, будто… виноват, - через силу выговорила Каролина, и я стал понимать ход ее тревожных мыслей.
- Думаете, он сам их наставил? - тихо спросил я.
- Не знаю! - тоскливо сказала она. - Может, во сне?.. Или в припадке, о котором вы говорили… Раз уж он врезался в дверь, которую сам открыл, и сковырнулся о кушетку, которую сам выволок на середину, раз уж он ворвался ко мне в три часа ночи, чтобы я прекратила двигать мебель, то, наверное, мог наляпать и пятна. - Оглянувшись, она понизила голос: - Но коли так, что еще он может натворить?
Помолчав, я спросил:
- Матери сказали?
- Нет, не хочу ее тревожить. И потом, что говорить-то? Подумаешь, странные пятна. Сама не знаю, почему я так завелась… Нет, вру - я знаю. - Она потупилась. - Потому что у нас уже были с ним проблемы. Вы о них знаете?
- Миссис Айрес кое-что рассказала. Сочувствую. Наверное, вам пришлось тяжело.
- Страшное было время, - кивнула Каролина. - Эти его жуткие шрамы, размозженная нога… казалось, он на всю жизнь останется калекой. И самое ужасное, он не старался выздороветь. Просто сидел здесь, о чем-то думал, беспрестанно курил и, по-моему, пил. Когда они разбились, погиб штурман. Наверное, Род винил себя. Хотя в этом никто не виноват… кроме немцев, конечно… Говорят, пилоты всегда очень тяжело переживают гибель экипажа. Тот мальчик был совсем юный - всего девятнадцать, моложе Рода. Лучше бы погиб я, говорил брат, тому парню было нужнее жить. Представляете, каково нам с мамой было это слышать?
- Представляю. А позже он такое говорил?
- Мне - нет. Насколько я знаю, маме тоже. Но она боится, что он снова заболеет. Может, из-за своих страхов мы все надумываем? Не знаю… Но что-то не так. С ним что-то происходит. Его будто сглазили. Он же никуда не ходит, даже на ферму. Только сидит здесь, мол, бумаги разбирает. Вон, посмотрите!
Письменный стол и тумбочка возле кресла были скрыты ворохом писем, жировок и толстых тетрадей.
- Он же тонет во все этой писанине! А помочь не разрешает! Мол, у него своя система, мне не понять. Разве это похоже на систему? Бетти - единственная, кому он позволяет сюда входить. Она хоть подметет и вытряхнет пепельницы… Я бы так хотела, чтоб он устроил себе отпуск, съездил бы куда-нибудь. Но нет - нельзя бросить хозяйство. Как будто его присутствие что-то меняет! Имение обречено, что бы он ни делал. - Тяжело опустившись на меченую кушетку, Каролина кулаками подперла подбородок. - Иногда я думаю: бросил бы он все.
Сказано это было устало и буднично; она прикрыла глаза, и вновь я отметил странную голизну ее припухших век.
- Надеюсь, вы не всерьез, Каролина? - оторопел я. - Как вы переживете потерю Хандредс-Холла?
- К этому меня готовили с детства, - почти равнодушно ответила она. - В смысле, я его лишусь, как только Родерик женится. Новая миссис Айрес вряд ли захочет, чтобы золовка-вековуха и свекровь путались у нее под ногами. В том-то вся и глупость. Пока Родди рвет жилы, сводя концы с концами, пока он так измотан, что ему некогда искать жену, до тех пор мы с матерью останемся в доме. В то же время имение высасывает из нас все соки, так что лучше бы тут не оставаться…
Голос ее угас, я тоже молчал, и тишина в этой обособленной комнате стала тягостной. Снова взглянув на пятна, я вдруг понял, что они напоминают ожоги на руках и лице Родерика. Будто в ответ на горести и разочарования хозяина, а может, и всей семьи дом покрывался собственными рубцами несчастья. По телу поползли мурашки, и я поежился, прочувствовав слова Каролины "становится жутко".
- Ну ладно. - Каролина встала. - Зря я вам рассказала. Это наша забота.
- До некоторой степени и моя.
- Вот как?
- Да, коль скоро я почти стал врачом Родерика.
- Но не стали же, - грустно улыбнулась Каролина. - Давеча вы сами сказали: хозяин - барин. Можно подавать это как угодно, но я-то знаю, что вы оказали ему услугу. Вы невероятно любезны, только не надо вам влезать в наши беды. Помните, что я сказала на экскурсии? Дом прожорлив. Он сжирает все наши силы и время. Сожрет и ваши, если позволите.
Я помолчал. Перед моим взором возник мой собственный домишко с его опрятными, непритязательными и совершенно безжизненными комнатами. Скоро я туда вернусь и сяду за холостяцкий ужин: холодное мясо, вареный картофель и полбутылки выдохшегося пива.
- Поверьте, я рад вам помочь, Каролина, - твердо сказал я.
- Правда?
- Да. Я тоже не понимаю, что здесь происходит, но хочу помочь вам разобраться. Рискну пообщаться с прожорливым домом. За меня не волнуйтесь, я, знаете ли, несъедобный.
- Спасибо. - Прикрыв глаза, Каролина широко улыбнулась.
Опасаясь, как бы Род нас не застукал, мы тихонько вернулись в библиотеку. Каролина убрала банку с ланолином, закрыла ставень, и мы, стараясь не поддаваться тревогам, пошли чаевничать с миссис Айрес.