И вот вместо того, чтобы убрать старый шифоньер из его комнаты, родители уверяли сына в том, что это всего лишь страх, и мебель тут ни причём. Они ему демонстрировали многократно, особенно перед сном, что в шифоньере, кроме вещей, ничего больше нет. И в нём не прячется, и не могут прятаться всё то, что он себе представляет. Они ему говорили, что у него поселился обычный страх, который не обходил не одного ребёнка. И что это нормально. Но всё же с этим можно и нужно бороться. Мама маленького Михаила убрала бы из детской комнаты и выкинула бы шифоньер на мусорку, но строгий папа (и почему все отцы такие?) наотрез отказался от предложения жены и настоял на своём: "Ни в коем случае. Только не сейчас. Потом...что хочешь с ним то и делай. Я считаю, нужно Мишин страх убить. Ему надо внушать, что в шифоньере никто (ничто) не прячется и никто (ничто) там не живёт. И что это его плод плохого воображения. Миша должен смириться с тем, что шифоньер так и будет стоять в его комнате. Он должен привыкнуть к нему. Он должен не бояться его по ночам. Он должен выгнать страх из себя. И мы ему поможем в этом. Я уверен, что со временем боязнь у него пропадёт. И тогда наш малыш поймёт, что он зря боялся. Ничего, все образумится. Я знаю, что делаю. Со мной тоже также поступали. Я – мы же ему плохого не желаем. Короче, точка".
И всё сказанное отцом, Миша слушал с недовольным видом, поочерёдно бросая взгляды то на папу, то на маму явно жалевшую сына, в её глазах мальчик читал: ну и что я могу поделать, раз отец сказал, значит так надо.
Однажды вечером маленький Михаил готовился ко сну, мама, прочитав ему сказку о смелом зайце, поцеловала его в щёчку и пожелала спокойной ночи. Как вышла его мать, он не слышал, потому что уже спал.
Его разбудил скрип. (А может что-то другое?)
Тик-тик-тик, доносилось из зала.
Маленький Миша уже испугался того, что проснулся. Он не хотел открывать глаза, а точнее, боялся их открыть, потому что не желал снова увидеть пугающую его мебель или то, что в ней было (ему ещё не довелось ЭТО увидеть. И было ли ОНО там?).
Снова короткий скрип. Кто-то (или что-то) слегка толкнул дверцу старого шифоньера (Так ли это? А может, дверца сама собой вдруг и приоткрылась – всякое бывает.). Но это уже не в первой.
Несмотря на страх, любопытство мальчика пересилило, вдобавок нужно было быть смелым, как хотел он сам, но главное, как требовал строгий отец, он приоткрыл глаза.
Пока он видел лишь темень.
Он говорит про себя: "Я должен не бояться. Я должен увидеть это ещё раз. Я должен узнать, что в шифоньере живёт", – Мишенька широко раскрыл глаза.
Темнота.
Его взгляд охватывает маленькую комнату. Слева – большое окно, занавешенное темноватыми (на самом деле они синие) занавесками с рисунками Мики-Мауса и его друзей. Впереди школьный стол (его заранее приобрели), правее его дверь. А около неё старый шифоньер. Сейчас маленький Миша видел только его торец и чуть приоткрытую дверцу.
Он натягивает белое одеяльце до глаз, смотрит.
Опять скрип, но дверца шифоньера едва дёрнулась на месте.
Страх в мальчике начинает развиваться как скорость велосипеда.
Его слух улавливает тиканье настенных часов "кукушки".
"Кх-х-х-х", – открылась дверца шифоньера, и теперь мальчик видел зеркало, что было на створке и своё слабое отражение (За всё время, такое впервые.).
Его сердце колотилось: тук тук-тук, а часы: тик-тик-тик.
"Я не боюсь. Я ничего и никого не боюсь. Я смелый мальчик. Я тебя нисколечко не боюсь (ложь). Выходи..., – говорил про себя маленький Миша, лёжа в постели, не переставая глядеть в зеркало.
Там, в отражении что-то стало меняться, снизу вверх постепенно, словно в ёмкость потихоньку заполнялась водой. Зеркало снизу вверх покрывалось чернотой.
"Тук-тук", – учащённо билось сердечко Миши.
Даже когда вместо отражения зеркало заполнила темнеющая пустота, напоминающая вход в пещеру, который манит и пугает одновременно своей загадочностью, Мишенька продолжал смотреть и ждать.
В прошлые поздние вечера и ночи, когда уже страх владел им окончательно, Миша залезал под одеяльце и с закрытыми глазами читал простенькую молитву, придуманную им же, обращаясь за помощью к Господу Богу. Томительные минуты ползли как черепаха, но спасительный сон всё же приходил, укрыв его своим мягким крылом. Миша не помнил, как он засыпал, но на утро благодарил десятки раз (если не больше) Всевышнего, что тот его снова спас. Конечно, он мог и закричать, позвать маму на помощь. Но он хотел быть смелым мальчиком, да ещё этот строгий папа, который, ухмыльнувшись, скажет: "Эх, трусишка. И в кого ты такой? Явно не в меня. Если сейчас не можешь побороть страх, что же будет потом, когда начнёшь взрослеть? Так и останешься трусом (как он не понимает, что Миша ещё ребёнок)".
Миша мог также просто встать с постели, уйти из своей комнаты и лечь спать с родителями или в зале на диване. Но он боялся этого сделать. Нет, тут родители не причём. Дело в шифоньере. Миша боялся пройти мимо него. А вдруг, оттуда и правда что-то выскочит? Схватит его. И заберёт ТУДА (в старый шифоньер).
Он считал, что лучше спрятаться под одеялом и просить спасения у всемогущего Отца, чем рисковать.
Сейчас же маленький Миша глядел на зеркало и ждал. Он словно чувствовал, что что-то должно произойти. И этот кто-то, должен или показаться, или Миша будет полагать живущего в шифоньере обычным трусом, который только и умеет пугать маленьких детей.
Ему пришла в голову замечательная мысль, и как он раньше до этого не додумался! Теперь, как только он проснётся, Миша найдёт ключ от этого шифоньера, чтобы закрыть на всякий случай обе створки и ящики. И для уверенности прибьёт шпингалеты. А первым делом с утра разобьёт это чёртово зеркало. И пусть его ругают родители, он скажет, что нечаянно. Главное, чтобы оно не пугало его потом по ночам.
В зеркале что-то приближалось, это было заметно потому, что в глубине темноты выделялся чёрный-чёрный силуэт идущего. ОНО остановилось. Сейчас он был высотой с зеркало. Кто это, не разобрать. У этого силуэта отсутствовали глаза.
Миша видит, как из зеркала тянется к нему чёрная рука (чья она?) с раскрытой пятерней.
Тишина и темнота.
Она тянется. Приближается так медленно. Тянется как дешёвая жевательная резинка.
Три метра, и рука коснётся лица боящегося Мишеньки.
Два с половиной.
Два.
Вот она уже почти у его ног.
Тишина. А сердечко бьётся: тук-тук.
Рука на секунду замерла.
И резко рванула к лицу.
– Аа-а-а-а, – бешено закричал Миша.
Чёрная рука исчезла.
Створка старого шифоньера захлопнулась, будто бы её кто-то изнутри закрыл.
На крик мальчика прибежали родители...
После этого в его комнате шифоньера не было. Он был выброшен на свалку.
Маленький Миша видел, как старую мебель забрали какие-то подростки. Только он тогда не понимал, зачем им понадобился шифоньер.
Взгляд взрослого Михаила, посаженного на цепь в подвале безумцем, блуждал по мрачному помещению. Боковым зрением он заметил то, что искал. На верхней полке по левую сторону от него, где были банки с частями и органами человека, на Михаила смотрели пара чьих-то глаз.
Два маленьких зелёных глаза, светящиеся в темноте как у кошек.
Кто это (Что это?)?
Кошка? Крыса? Или?...
Существо спрыгнуло с полки, мягко и грузно приземлившись на лапы. И бесшумно направилось от пленника прочь. Туда, где висел на крюке мертвец. Оно, прыгнув на труп, растворилось в нём. Точнее просочилось в него.
Он смотрит на мёртвого фотографа.
– Ты паршивый обманщик, – произнёс труп, голосом Андрея, поднимая голову, глаза у него были янтарно-жёлтыми. – Ты знаешь, что бывает с теми, кто попусту молотит языком?... – Михаил был в шоке. – Их наказывают. Из-за тебя, сукин сын, меня тут повесили. Если бы ты мне не попался на дороге, всё было бы иначе. Наши судьбы пересеклись. Твоя, словно воронка засосала и погубила мою. Чтоб ты сдох. Я рад, что ты вляпался в дерьмо. Ты это заслужил, – мертвец громко засмеялся.
Михаил осмелился.
– Я не знаю, кто ты, но сильно сомневаюсь, что Андрей. Ты – не он. Кто ты? И что тебе надо?
Покойник заговорил старческим женским голосом:
– Миша, а ведь он прав. В его смерти виновен ты. Ты есть неопределённая судьба, у которой нет конкретного будущего. Из-за таких как ты, кто-то горюет, а кто-то счастлив. У подобных тебе людей судьба непредсказуема. И для кого-то это даже кстати. Например, мне ты нужен.
– Любопытно узнать, и чем же я тебе пригожусь?
– Всему своё время.
– Так не интересно. А если ты ошибаешься во мне? А вдруг я не захочу?
Труп истерично расхохотался.
Михаил недоумевал.
– Я сделала так, чтобы ты и хозяин этого жилища пересеклись. Я подстроила встречу с Тамарой, потому что знала... Я познакомила тебя со старой четой. Я тебя проверяла, когда ты был с лысым, ненавидящим черномазых. Я тобой управляла. И от меня многое будет зависеть...
– Я тебе не верю. И как можно верить трупу или тому, что внутри него, а? И вообще, мне кажется, что это сон.
– Не лги мне, я чувствую это. Хочу тебя сразу заверить, если будет всё так, как я задумала, то в знак благодарности я подкину ключ к твоей судьбе. Я знаю, кто это. И она очень близко. Она – это перемена в тебе. Она – счастье твое. С ней, у тебя всё будет замечательно... я же знаю. Она родилась для тебя, и ждёт твоего появления, не ведая об этом. Но есть одно "но". Она скоро должна умереть. И умрёт на твоих глазах. Ты можешь попытаться её спасти или лицезреть, как рушиться твоё возможное будущее. Быть свидетелем кровавой расправы или героем, который за отвагу получит полцарства и принцессу, тебе выбирать.
Мертвец ощерился.
– Стать спасателем, обрести благополучное продолжение жизни. Если остаться в стороне, значит..., – Михаил размышлял.
– Я тебе подскажу, – сказало то, что было внутри фотографа, и рука Андрея провела ребром ладони по горлу.
– Врёшь. Докажи.
– Так уж и быть придётся, – покойник улыбнулся.
И потянулась рука – чёрная рука из груди мертвеца.
– Не бойся. Сейчас я вреда тебе не принесу. Ты сам этого пожелал. Ха-ха-ха...
Рука приближалась.
Пленник изумлённо смотрел на происходящее, он уже успел, словно червь покопаться в памяти, углубиться в детство, вспомнить ещё раз о старом шифоньере, и Михаил глубоко задумался о совпадении. Настоящее высоко приподняло пыльное покрывало времени, демонстрируя сейчас то же самое, что и когда-то. Михаилу видимое верилось, параллельно – нет, но чёрная рука, несмотря на его "за и против" надвигалась почему-то медленно, очень медленно, подобно змее, готовящейся к смертельному броску.
Михаил, боясь, то ли приближающейся руки, которая была в четверти метра от его лица, то ли того, что двигало её, а возможно, и того и другого, шагнул назад.
Она приближается, он удаляется от неё.
– Вот это наслаждение, – произнесло то, что вселилось в труп. – Я хожу по облакам и летаю, ле-таю, ле-та-ю-ю-ю. Как приятно, чувствовать чей-то страх, получая от этого немыслимое удовольствие. Не бойся. Сегодня я добрая тётушка. Ха-ха-ха...
И рука коснулась Михаила, который упёрся спиной в холодную стену. Он хотел вскрикнуть как маленький (возможно, в эту секунду он думал, что ему сейчас пять лет) когда чёрная рука коснулась его лба, но не успел, потому что провалился в бездну.
Тишина и темнота.
Вспышка (напоминающая ту, что производит "мыльница").
Михаил очнулся, нет, точнее встрепенулся, вернувшись оттуда якобы из будущего, которое, вероятно, придёт. Если он не предпримет кое-что. Сердце бешено стучало. Его била дрожь, будто электрический разряд. По всему телу, особенно в пятках, в эту минуту чувствовалось щекотание, напоминавшее прогулку мухи по обнажённому телу, смешанное с тем ощущением, когда из-под ног резко исчезает почва и...
– Всё равно не верю, – прошептал он, и этого было достаточно, чтобы висевший мертвец услышал.
– Тебе решать, – сказал труп уже голосом фотографа и, скрипя, открылась дверь, ведущая наверх. Жёлтый свет проткнул темноту.
А в душе Михаил поверил. Даже в самых реалистичных снах увиденное им не прочувствуется. Там, куда его закинули, действия происходили наяву. Но так ли это, он не знал наверняка. И поэтому склонялся к тому, что терять ему нечего, так и так хорошего не жди, а почему бы не изменить ход событий в сторону, где вроде бы есть счастливый конец. А не тот, что Михаил увидел.
Закрыл глаза, и в голове вспыхнула ужасная картинка. Не-е-ет. Лучше бороться, и при худшем раскладе карт умирая, не корить себя за пассивность и неверие, чем так, как это он видел.
– Ты хотел от меня убежать? Плохой пёс. И за это я тебя проучу, чтобы ты и в аду жалел о свих непродуманных действий. Что, больно? Я вижу, что больно.
Михаил испуганно лежал на земле, лицом к маньяку. Левая нога невыносимо болела, обильно кровоточила. Бежать нет смысла. Да и как, когда нога порезана топором? Ползти? Смешно, ведь от смерти не убежишь, а уж ползком, да ещё когда силы на исходе и вовсе.
Смерть в облике убийцы, вот она перед ним. Что ж, придётся её принять с достоинством, по-мужски. Раз раунд проигран и победа в руках этого надсмехающегося человека с кувалдой в руках, бороться за своё существование бессмысленно.
– Что ты медлишь, козёл недоенный? Давай, что ты тянешь, ублюдок?
И началось.
Человек с кувалдой, разозлившись, хотя на лице это и не проявилось, на нём играла зловещая улыбка, стал орудовать орудием убийства. Удар в грудь. Треск костей смешался с криком, заглушенный следующим ударом в бедро, затем чуть выше паха, потом в ключицу и т. д... Стоны. Удары, сыпавшие одни за другими, но очередь пока не коснулась до головы. Минуту спустя от головы осталось лишь месиво. Зрелище противное, блевать тянет, матери родной ни в жизнь не узнать.
Убийца опускал кувалду и поднимал уже бессчётное количество раз, желая сравнять беглеца с землёй, по которой ползали муравьи...
Когда "проблеяла" дверь, и в подвал "кувыркаясь по ступеням" упал свет вниз на бетонный пол, с минуты две ничего не происходило. Кто там наверху? Михаил встал испуганно. Он гадал, что сейчас будет. Чего ожидать? Когда вдруг ни с того ни сего труп начинает оживать и разговаривать. Когда ты видишь свою смерть и неважно, именно в эти секунды будущее было реальным или вымышленным, внушение. Он смотрел то на лестницу, то на висящего мертвеца, склонившего голову, будто бы не он несколько минут назад разговаривал. Труп, как труп. Что будет дальше?
Он ждал, кто же это?
Услышав бой часов, Михаил струхнул. "Два, три, – считал он. – Четыре, пять... Десять, одиннадцать и-и-и..." Ожидаемого удара не было, только послышались шаги.
Пугающим посетителем оказалась девочка, подменённая кем-то или чем-то.
Она, спускаясь, мычала непонятную мелодию, больше похожую на грустную. "Сторожевой пёс" плёлся следом к правому боку. Она прижимала культёй большую пластмассовую куклу в красивом платье, ту, из современных и дорогих. У Михаила сразу же возник вопрос: "Откуда кукла появилась у девочки? Каким образом она ей досталась?"
Сойдя с лестницы, девочка круто развернулась и, обращаясь к чёрному железному шару, произнесла то, что его повергло в удивление:
– Сколько раз тебе можно напоминать (При этом свободной культёй она трясла, наверное, как если бы у неё была здоровая рука, и, девочка сейчас бы шевелила указательным пальцем.), Шарик, что я не люблю, когда ты ходишь за мной. Меня это раздражает. Ты плохая собака. Глупая и не послушная. Почему ты всегда ходишь за мною? Разве я тебя держу на привязи? Иди гуляй. Вон посмотри, – она указала в ту сторону, где наблюдал пленник, – еще одна собака. – Михаил оглянулся в поисках новоявленной собаки, осознавая, что такой-то и нет. И до него тут же дошло, кого она имела в виду под словом "собака". Его это определение изумило, обидело, и он даже хотел возмутиться, высказав ей: "И кого ты там назвала собакой, маленькая дефектная сикушка, а? Повтори! Я что-то не расслышал". Но выдержал, промолчал, стал дальше следить.
– Не такая как ты. Не молчит. А ты? Безголосая, бессердечная, тупая собака. Тьфу, – девочка смачно сплюнула на груз, потому что плевок сползал по окружности как велит закон земного притяжения. И на середине, где слюна была, скажем так, тяжелее, свесилась на пол, создав тем самым связь – комок металла плюс бетон, и эту отвратительную картину Михаил видел отчётливо.
Девочка отвернулась от мнимого четвероногого друга и с горечью добавила:
– Надоел ты мне. Надо от тебя избавиться. И зачем же я сюда пришла?
Она снова завела свою непонятную мелодию, мыча. Долго соображала стоя на месте. Её что-то осенило, она двинулась вперёд к столу. Встала. Посмотрела, что лежит на нём, а там-то ничего не было! Произнесла вслух: "Где же он?"
Кто он?
Удалилась вглубь, в противоположную сторону от пленника. Темнота скрыла её слегка, но её выдавали платье и волосы.
Шум. Что она ищет?
– Ах, вот ты где! – услышал Михаил радостный возглас и через мгновенье увидел находку.
В культях девочка несла скелет, вернее половину макета его, а именно верхнюю часть, то, что было ниже таза, отсутствовало. Девочка, поднимаясь по лестнице, говорила: "Зачем снова уполз? Я же тебя предупреждала. Мало тебе было? Я тебе и руки оторву, чтобы не уползал. Худышка безногий. Я вся распереживалась. Плакала из-за тебя. А ты? У тебя нет чувств. Ты костлявый бесчувственный плохой друг, – и она со злостью бросила найдёныша на ступени. Кукла выпала. – Дурак. Не люблю тебя. Видишь, до чего ты меня довёл? Это ты виноват. Смотри, из-за тебя упала Аля. Ты плачешь? Так тебе и надо. Больно было? Ну, извини. Я больше не буду. – Она обняла "инвалида". Ловко подняла игрушку. – Я не хотела. Ты должен меня понять, это ты меня довёл. Не плачь, мой хорошенький. Всё, прекрати. Кому сказала, хватит, а то из-за тебя и Аля нюни пустит", – и девочка закрыла за собой дверь.
"Она не только умеет говорить, – думал Михаил, – да ещё и психически ненормальная. Куда я попал?! Век живи, век удивляйся".
Он сел на пол по-восточному.
Не прошло и пяти минут, как дверь снова распахнулась. Блондин поднял голову. Ухмыльнулся, подумав, что интересное представление будет продолжено. Но...
В подвале зажёгся свет. Михаил с непривычки зажмурился. Кто-то спускался по лестнице. Судя по отсутствию "голоса сторожевого пса" девочки, это была не она. Блондин догадался, кто это может быть. Ещё тогда, когда услышал тяжелые шаги.
Он слегка приоткрыл один глаз. Мужские ноги, обутые в "берцы" ступали на ступени, приближаясь к концу лестницы. Михаил уже привыкший к яркому свету смотрел на подходящего к нему человека.