Но Астрид не понимает, что означает этот взгляд.
- Майонез - это нормально? - спрашивает она.
- Зависит от того, долго ли он пробыл на открытом солнце, - говорит Амбер.
Астрид хохочет.
- Да я про ваш сандвич! - говорит она.
Амбер роняет на пол очередной пакетик, снимает с крючка другой, тоже роняет.
- Да, - говорит она. - В смысле, я люблю майонез. Если, конечно, это не майонезный сандвич, ну, только хлеб с майонезом, без ничего.
- Он с тунцом, - говорит Астрид и протягивает ей упаковку.
- Мой любимый, - говорит Амбер.
Астрид ужасно приятно. Приятность, интересно, есть ли такое слово, разливается по ее телу.
Амбер с минуту глядит на пустые крючки и россыпь пакетиков на полу. Потом говорит: так.
И выходит из магического круга бритв.
- Всё, на кассу, - говорит она.
Три охранника в форме и двое мужчин в костюмах стоят с другой стороны кассы, словно ждут именно Астрид с Амбер. И Астрид вдруг понимает: так и есть. Амбер расплачивается с девушкой-кассиршей за яблоки, сандвич и ребрышки. Девушка не удосуживается посмотреть на них с Амбер - она смотрит только на сами покупки, на код упаковки, который надо считать, и нажимает кнопки. Она задает дежурные вопросы про карточки, про оплату бензина, также не поднимая глаз. Она знает, что на нее смотрят, что-то сейчас будет. Охранники в форме молча ждут, пока они расплатятся, словно разъяренные ковбои из плохого вестерна. Один явно еле сдерживается. У второго, наоборот, вид насмешливый. Он неотрывно смотрит на Амбер, а когда они с Астрид проходят мимо него, кивает ей. Они ничего не говорят и не предпринимают.
Амбер и Астрид выходят из супермаркета.
- Фу, ребрышки, - говорит Амбер, заглядывая в сверток Астрид. Как будто ей противно.
- Вы что, не любите ребрышки? - спросила Астрид.
- Да мне по фигу, - отвечает Амбер.
- Мне, вообше-то, тоже по фигу, - говорит Астрид. - Мне просто нравится поджаристая корочка.
- Там канцероген, - замечает Амбер.
- Ага, - говорит Астрид.
Она знает, что канцероген что-то такое значит, но не помнит, что точно.
- Если есть пережареное - будет рак, - говорит Амбер.
Как будто прочитала ее сомнения.
- Я знаю, - говорит Астрид.
Тут она спохватывается, ведь, если Амбер умеет читать ее мысли, она знает, что Астрид не была уверена в значении слова. Она бросает на нее косой взгляд, но та показывает куда-то вдаль: славное местечко, пошли!
Жуткий пятачок у мусорных баков.
Они садятся на траву у края парковки в дивном аромате прокисшего вина и пива из бака для стеклотары.
Наш проект по переработке отходов, написано на табличке рядом с баками. Эффективно. Экологично.
Один охранник стоит у входа в магазин. Он по - прежнему не спускает с них глаз и неотрывно наблюдает, пока они сидят там и перекусывают. Говорит с кем - то по телефону.
Астрид и Амбер тоже на него смотрят.
- Думаю, они видели, как вы бросали на пол бритвы, - сказала Астрид.
- Конечно видели, - отвечала Амбер. - Как пить дать.
И она стала рассказывать, что в этом супермаркете сейчас проверяют новую систему контроля. Например, когда кто-то снимает в крючка пакетик с бритвами, компьютерный чип, находящийся внутри, передает камере сигнал сделать снимок этого человека, чтобы кассир мог сравнить снимок с покупателем на кассе и понять, кто заплатил, а кто не заплатил за взятый товар, т. е. украден он или нет.
Астрид не понимает, что тут такого. Она считает, что в принципе в супермаркете придумали правильную вещь. Ведь тогда воровать станут меньше.
Но Амбер, кажется, раздражается.
Астрид хочется спросить Амбер про кассиршу, про то, каково ей вечно находиться под камерой. Но она понимает, что если заикнется о "кассирше из супермаркета" - хотя неважно, что кассирша именно из супермаркета, - то Амбер разозлится еще больше. Поэтому она решает вообще ничего не говорить. Она берет ребрышко и впивается в него зубами, стараясь, чтобы соус не брызнул на лицо и не потек по рукам.
Амбер доела сандвич и встала. Астрид тоже спешит подняться, стараясь не прикасаться руками к одежде. Амбер отряхивается и потягивается. Машет охраннику, и тот поднимает руку, чтобы помахать в ответ, но неуверенно, как будто нехотя. Потом Амбер берет камеру, потому что у Астрид все руки в соусе, и они возвращаются обратно тем же путем, через иссушенное солнцем поле (Астрид по дороге съедает яблоко и выбрасывает огрызок, он же разлагается), потом переходят ту же дорогу по пешеходному мостику, который ведет прямо на железнодорожную станцию, - очевидно, что это самый короткий путь к супермаркету и нечего им было бросаться под машины, как полоумным.
Дойдя до середины мостика, Амбер останавливается прямо над ревущим шоссе. Опираясь на перила, они еще раз любуются видом. Красота. Истинный, типичнейший английский пейзаж. Они смотрят на поток машин, что несется под ними туда-сюда, словно двусторонняя река. Солнце, отражаемое лобовыми стеклами и полированными боками машин, так и бликует в глазах Астрид. Лучше смотреть на машины у самого горизонта, которые постепенно пропадают в чуть колеблющейся стене жара. Их цвета словно перетекают в воздух, словно машины сделаны из чего-то жидкого.
Прекрасный летний день, наверное, точь-в-точь как давным-давно, когда все лето стояла чудная погода, а Астрид еще не было на свете.
И тут Амбер роняет камеру вниз.
Астрид видит ее полет в воздухе. Слышит собственный сдавленный крик, слышит словно издали, а потом звон разбивающегося об асфальт пластика. Какая маленькая вещица. Вот ее ударяет сбоку колесо грузовика, и она летит к машине позади него, ближе к центру дороги, и разлетается под колесами на тысячи кусочков, которые брызжут во все стороны. Приближаются другие машины, и давят и давят эти кусочки, пасуя друг другу через дорогу.
- Пошли, - говорит Астрид.
И она идет дальше, к ступенькам, и начинает спускаться к станции. Вот из виду пропала ее спина, потом плечи, голова.
Поверить не могу.
Она - точно ненормальная.
Всю дорогу домой Астрид думает: она ненормальная. Всю дорогу от станции домой, а путь неблизкий, Астрид не разговаривает с Амбер. Она даже не смотрит в ее сторону. А когда бросает искоса взгляд из-под челки, у Амбер вид совершенно умиротворенный, словно не случилось ничего непоправимого, словно она не сделала ничего ужасного.
Ведь это был подарок от мамы и Майкла на ее прошлый день рождения.
Ей страшно влетит.
Камера стоила кучу денег.
Они все время говорили о том, как дорого она стоит. Словно гордились этим.
"Сони", цифровая.
Там были сегодняшние кадры; например, цветы в поле.
И как Амбер идет по полю, с бело-золотым нимбом над головой.
И как они ездили позавчера в Норвич, и кадры того, что произошло у "Дворца карри".
И зачем теперь она, Астрид, нужна Амбер, раз она не может снимать важные вещи?
Кассеты с восходами остались на прикроватном столике. Но она перестала снимать с тех пор, как у них появилась Амбер. А если она проснется завтра утром и ей снова захочется снимать?
Надо будет заставить Амбер заплатить за камеру.
Как это ни досадно, на мостике не установлено видеокамер.
У нее нет свидетелей.
Астрид ничего не докажет.
Всю дорогу домой она не смотрит на Амбер и не разговаривает с ней. Амбер не замечает. Идет, насвистывая, руки в карманах. Астрид плетется следом за ней по другой стороне дороги, уперев взгляд в землю под сандалиями. Но Амбер не замечает, или замечает, но ей наплевать.
Когда они приходят домой, Астрид поднимается к себе, запирается изнутри и вдруг ловит собственное отражение в зеркале, у нее совершенно белое лицо, Астрид даже останавливается, чтобы снова взглянуть в зеркало. Ей становится ужасно смешно, ее лицо в зеркале такое маленькое, бледное, злющее! Ей ужасно смешно, что вот это и есть она.
Она вглядывается в себя.
Та часть ее личности, которой смешно, словно стоит в стороне и наблюдает. Эта личность абсолютно спокойна, словно самостоятельная, иная она.
Астрид сидит, отвернувшись от зеркала, изо всех сил стараясь не дать остынуть гневу.
Два дня спустя Амбер спросила у Астрид, может ли она дать ей свой блокнот и фломастер.
Астрид кивнула. И буркнула нечто утвердительное. Она все еще "не разговаривает" с Амбер.
Амбер лежит в тени на траве, что-то рисуя фломастером Астрид в ее же блокноте.
Немного погодя Астрид подходит и садится в сторонке. Потом подвигается ближе.
Амбер отлично рисует, и очень быстро. Сейчас она нарисовала маленькую девочку. Девочка сидит за школьной партой, на противоположной стене старая школьная доска, у которой стоит старомодного вида училка. Девочка тоже рисует на листе, прикрепленном к мольберту. Сверху на листе надпись: Мамочка, такими детскими буквами, а сама картинка - точь-в-точь, как дети рисуют свою маму: палка-палка-огуречик, смешные ножки-прутики, разные глаза, рот запятой.
Амбер показывает рисунок Астрид.
Потом она вырывает листок, переворачивает его и прикрывает локтем, как делают дети, когда не хотят, чтобы у них списывали, и делает новый рисунок.
Заканчивает - и протягивает Астрид.
Это сценка у ворот школы (на них даже есть вывеска: ШКОЛА); три мамы поджидают своих чад. Две из них женщины как женщины. А третья - точная копия "мамочки" с картинки девочки на первом рисунке. Она стоит рядом с "настоящими" мамашами, вся сикось-накось, волосы ежиком, глаза разные, рот дурацкой закорюкой, руки-палочки торчат в стороны, т. е. когда мамаша на самом деле выглядит как нарисованная в жизни - это чистый прикол.
Ничего смешнее Астрид в жизни не видела. Она смеется и не может остановиться. Ей смешно от самой мысли, что мама-каляка может выглядеть так же и "в жизни"! Это так смешно и так глупо, что Астрид смеется, пока у нее не начинают течь слезы. Слезы текут у нее по лицу по обеим щекам, холодными ручейками пробегают за ушами и падают в траву. Амбер тоже смеется, лежа на спине, от всей души. Они обе катаются по траве хохоча без остановки.
- Прекрасная иллюстрация сравнения, - изрекает Майкл, взглянув из-за ее плеча на рисунок (когда Астрид показывает его Магнусу).
- Очень смешно, - говорит Магнус. Он лежит на диване, уставясь в потолок. (Он почти пришел в норму, снова начал разговаривать, даже ванну принимает, все такое. Правда, вокруг глаз у него до сих пор черные круги, словно кто-то нарисовал их фломастером.)
- Это Амбер нарисовала? - спросила мама. - Замечательно. У нее явный талант.
О да. Астрид тоже так думает. Прошло уже много времени, а бывает, что она вдруг рассмеется ни с того ни с сего, неважно, где и чем занимается.
Часто она вспоминает про это ночью и ничего не может поделать - снова хохочет как заведенная, юмор, заключенный в рисунке, проникает в тебя настолько глубоко, до самых печенок, что кажется, твои внутренности плавятся или что в тебя вселился "чужой", которому ничего не нужно - только хохотать у тебя внутри, и через много-много дней, когда сами рисунки уже потерялись, или их куда-то сунули, или выбросила Катрина-Чистюля, Астрид продолжает безудержно смеяться при одном воспоминании, боже, до чего смешно, до чего прикольная идея: стоит такая дебильная мамаша вместе другими у школьных ворот, словно сойдя с дурацкой детской каляки прямо в реальный мир, ну как будто изображение, созданное ребенком, и есть самое точное и правдоподобное.
- Астрид, - обращается к ней мама как-то душно - жарким вечером, когда Майкл приготовил на ужин нечто "изумительное" и в результате в салате оказались мелко нарезанные несъедобные цветы. - Ты должна снять на видео всю компанию. Такой прекрасный вечер после прекрасного дня, у нас такой прекрасный ужин, это надо запечатлеть. Сходи за своей камерой.
Астрид не реагирует.
- Астрид, - говорит мама. - Иди же!
Астрид смотрит в тарелку.
- Иди же, - говорит мама. - Принеси камеру.
- Нет, - говорит Астрид.
- Как - нет? - говорит мама.
- Я не могу, - говорит Астрид.
- Что значит - не могу?
- Я ее потеряла.
- Что?!
Астрид повторяет:
- Я ее потеряла.
- Где же, Астрид, ты потеряла камеру? - спрашивает Майкл.
- Если бы я это знала, то уже нашла бы, так?
Амбер смеется.
- Астрид, кончай дурить, - говорит мама.
Астрид морщится, глядя на цветочную кучку у края тарелки.
- Но как это произошло, скажи на милость? - спрашивает Майкл.
- Астрид, она стоила две тысячи фунтов, ты же знаешь, - говорит мама, но скорее вкрадчиво, а не грозно - ведь за столом Амбер и им хочется выглядеть перед ней идеальными родителями, даже Еве.
- Когда это случилось? - продолжает Майкл. - Ты заявила в полицию?
- Астрид, господи, - говорит мама. - Это же твоя камера!
- Вообще-то, - вступает Амбер, она тянется к корзинке с хлебом, - ругать надо меня. Меня раздражало, что она вечно таскает ее с собой, вот я и бросила ее с мостика над дорогой.
Все поворачивают головы к Амбер. Пауза длится, растягивается и тянется, пока Астрид не решается:
- Нет, неправда. Она сама упала.
- О, - сказала мама.
- А, - сказал Майкл.
- Она лежала на перилах, и вдруг - раз и упала, - сказала Астрид.
- О, - повторяет мама. Снова пауза, только Амбер позвякивает ножом и вилкой по тарелке.
- Это случилось на пешеходном мостике, - говорит она. - Там, над шоссе А14.
- Вы могли кого-то убить, знаете ли, - произносит Майкл. - Она могла попасть в лобовое стекло, например.
- Ага, - говорит Амбер.
- Но этого не случилось, правда? - быстро спрашивает мама.
- Нет, - отвечает Астрид.
- Все живы, - говорит Амбер, разламывая хлеб пополам. - Короче говоря, это все я, она тут ни при чем, не надо ее наказывать. Если собираетесь кого-то вздрючить - то давайте меня.
Мама Астрид промокает рот салфеткой, потом смотрит на Майкла, потом на свои часы - и устремляет взгляд в окно.
- Надо посмотреть гарантийный талон, - говорит Майкл, глядя на Еву, потом на Астрид, на Амбер - и уже никуда, в пространство за головой Амбер. Тянется за бутылкой, подливает себе вина. - Все обойдется, - говорит он, кивая.
Мама снова начинает есть, как будто ничего не произошло. Вот это да! Майкл тоже ест. Магнус опустил глаза в тарелку и молча жует. Астрид смотрит на него сбоку - он красный как рак. Но никто больше не поднимает тему разбитой камеры. Никто не говорит об этом до конца вечера и на следующий день, а на третий день Астрид уже совершенно уверена, что все забыли о происшествии.
Id est - полная форма для i. е., то есть i. е. - сокращение для id est. Это другой способ сказать "то есть", латинское выражение, вот что означает id est.
Астрид рассказывает Амбер про мобильник в школьной мусорке, за который по-прежнему платят абонентскую плату, и никто ничего не знает. Рассказывает ей про Лорну Роуз, Зельду Хауи и Ребекку Каллоу. Про то, что раньше они с Ребеккой дружили. Рассказывает, как нашла письма своего отца, Адама Беренски, к маме - нашла в столе матери, в самом низу под свидетельствами о рождении, страховкой на машину, документами на владение домом и т. п., она умыкнула всю пачку, и мама даже не заметила, и с тех пор она хранит их дома, в носке, спрятанном с другом носке в портпледе у себя под кроватью. Она пересказывает Амбер прекрасные строки из его писем id est (то есть) наизусть: ты для меня - Начало Начал, ты научила меня истинной верности. Будь у меня в глазах по видеокамере, я бы снимал каждый восход, каждое утро, пока я жив, а в конце подарил бы тебе готовый смонтированный фильм. И тогда бы ты узнала, какое счастье - знать тебя, просыпаться с тобой рядом. Ты - бесконечное прекрасное лето, лето, что длится полгода, с мая по сентябрь, день за днем, день за днем - сплошь ласковое солнышко и теплый ветерок. А я - стая птиц в вышине, что скользят по твоему небу. Ты даешь мне крылья. Глядя на тебя, я осознаю, что я - единственный человек на Земле, способный подобраться столь близко к солнцу. Только не расплавь мой воск! (ну, как Икару, сыну Дедала из греческого мифа).
Она описывает Амбер фотографию, где он сидит за рулем синей машины, дверца распахнута. Одну ногу он выставил наружу. На нем джинсы. Он темноволос и худощав. На нем рубашка в сине-белую клеточку - можно разглядеть сквозь лобовое стекло. Позади машины кусты, за ними - новые современные дома. На дороге - лист, упавший с дерева перед тем, как была сделана фотография.
Руки у него сложены на груди - ладоней не видно. Глаза то ли смеются, то ли просто прищурены.
И он клал в чай сахар.
Эти слова срываются с губ Астрид, словно нагретые камешки - как в том салоне, где маме делают массаж, от них на коже еще долго остаются красные следы.
Амбер отрывает длинный стебелек травы у самого корня, берет его в рот и снова ложится на спину. И долго-долго смотрит на Астрид, прищурив глаза от яркого солнца. И ничего не говорит.
Верхушки деревьев колышутся над ними, и через миг они сами ощущают порыв ветра, который за миг до того потревожил листву.
Амбер не будет весь день.
Сначала Астрид слоняется по дому. Потом бродит по саду. Потом идет в деревню. По пути она вспоминает, как они с Амбер снимали в Норвиче.
- Встань здесь, - сказала Амбер, указав на первую же видеокамеру на вокзале Норвича, под прицелом которой они оказались, сойдя с поезда. И просто снимай ее ровно минуту. Да, просто тупо снимай целую минуту.
Астрид сидит на скамейке напротив деревенской церкви. Наблюдает за дорогой. Она ровно минуту смотрит на свои часы, на каждое дерганье секундной стрелки. За эту минуту - по ощущению, ужасно долгую - ни-че-го не происходит.
- Целую минуту? - спросила Астрид. - Да кто будет смотреть такую запись дольше пяти секунд, подумаешь, дурацкая бесполезная на стене камера с крошечным радиусом?
Амбер закатывает глаза и потом смотрит на Астрид с таким выражением, будто Астрид - непроходимая тупица, и тогда она быстренько включает камеру, настраивает автофокус и направляет на ту, другую камеру Та изворачивается и "глядит" на нее. Камеры типа снимают друг друга.
На солнце стало слишком жарко. Оно как гигантский красный глаз. Астрид встает. Подходит к военному мемориалу, рассматривает дохлые искусственные цветы на двух венках. Она дотрагивается до каменного постамента, он так раскалился на солнце, что долго пальцы не выдерживают. С тех пор, как его воздвигли, солнце нагревает мемориал каждое лето.
Она дергает ручку церковной двери. Заперто. На двери записка: ключ спросить у того-то по адресу: такая-то улица от второго перекрестка (карта прилагается).
Церкви теперь запирают. Мера против вандализма.
А что, если вы - вандал? Вы тоже можете пойти и попросить ключ.
Но тогда все поймут, что вы и есть вандал.