Вместе они предприняли попытку отменить привычный распорядок суток, предназначенный для того, чтобы жизнь сохраняла четкие контуры, чтобы ночь не смешивалась со днем. В полдень Джейми и Мэри, уже восстановив силы благодаря нескольким часам усиленного потребления алкоголя, усаживались за стол обедать. Когда Джейми съедал сколько мог - а ел он теперь совсем немного, - Мэри загоняла его в сумрак и обреченность спальни, проводила по тундре бумажных платочков, остававшихся после всех ее слезливых представлений, без которых она уже не могла обходиться, и затаскивала под одеяло, где любовно готовила к исполнению ежедневной обязанности. Потом оба крепко спали, обычно не меньше шести-семи часов кряду, получая в чистом виде весь ночной отдых в праздные послеобеденные часы. А вечером вставали с постели и, словно привидения или изнуренные вампиры, приступали к длительному ночному бдению. Ночи тянулись долго, но для Джейми и Мэри они никогда слишком долгими не бывали. Джейми и Мэри всегда знали, как ими распорядиться. Когда наступал рассвет, они все еще не спали - вялые, медлительные, но все еще на ногах, готовые к утренней ругине. В первые ночи Мэри дожидалась, пока Джейми одурманится алкоголем и наркотиками, и после этого часами говорила с ним о том, почему он никогда не пытался что-нибудь сделать со своей жизнью, или о том, что, возможно, втайне он голубой или сумасшедший. Но теперь они больше особо не разговаривали. Это было уже ни к чему. Они и без того были уже очень близки.
В полночь Мэри трудилась в кухонном хаосе. Крохотная кухонька лучилась жарким, желтым, как масло, блеском. В готовке она ориентировалась на тот или иной цвет, как если бы собирала букет. Одно блюдо состояло из копченой пикши, куриной кожи (сохраненной дальновидной Мэри со вчерашнего дня) и брюквы, оттененной свекловичной кровью. Другое - из печенки, винограда, фасоли и листьев артишока. Она готовила блюдо, пока оно не приобретало нужный оттенок. Она стряпала голыми руками, руками, запятнанными соком, кровью, в морщинистых, как китайская капуста, пятнах свежих ожогов. Она от души поражалась собственной ловкости и твердости в принятии решений, учитывая всю мизерность своего кулинарного опыта и неожиданную тесноту кухни, которая в последнее время измельчала так же, как и вся остальная квартира.
Она перестала мыть и стирать. Она больше не стирала одежду, не мыла посуду, столы, полы и даже собственные конечности, которые, по-видимому, нуждались в этом более остальных частей тела. Ей доставляло мрачное удовлетворение чувствовать собственные солоноватые испарения, чередование влажных и сухих участков собственного тела. От нее исходил здоровый запах приготовленной ею еды, и она с легкостью различала в нем ароматы различных блюд. Запасы одежды оказались неистощимы, потому что Августа, Джози и Лили оставили ей на всякий случай кучу своих нарядов. Она заставила Джейми надеть платье Августы. Сначала он отказывался - но в конечном итоге вынужден был признать, что платье оказалось чрезвычайно удобным. Она прибавила жару в батареях и следила за тем, чтобы все окна были плотно закрыты. Порой Джейми с тихой надеждой кружил около балкона, но Мэри с доброй, но непреклонной улыбкой качала головой, и тогда он пожимал плечами и отходил в сторону. Однажды ночью она сидела у камина и грызла яблоко. Заметив на белой обкусанной мякоти струйку крови, она направилась к дивану, на котором в изнеможении лежал Джейми. Поцеловала его в губы. Сначала он сопротивлялся, но на долгую борьбу у него уже не оставалось сил. Она вторглась в его рот своим, зная, что это еще больше сблизит их. И конечно, отдала должное тому кисловатому пьянящему привкусу, источник которого крылся меж ее бедер. Ведь было в этом и от его плоти, таинства, греха. А когда пришла календарная кровь, она не стала ее останавливать.
В безмолвии ночи лицо Мэри блестело над багряными кольцами конфорок нагретой плиты. Это был их последний обед, и она была решительно настроена придать еде нужный отгенок цвета. Она приготовила мозги, рубец и телятину, лишь слегка все это разогрев, чтобы не испортить искомого светло-рыжего цвета. Да, настроена она была решительно: пища должна быть именно такого оттенка. Она отнесла поднос в гостиную. Джейми приподнялся с пола и уселся в кресло напротив нее. Квартира стала такой крошечной, что им приходилось есть, держа тарелки на коленях, которыми они соприкасались. Это уже не имело никакого значения: они и так были предельно близки, Мэри ела быстро, не останавливаясь. Жуя, она поведала ему свою историю - целиком, о своей смерти, о новой жизни, о своем убийце, а также о спасителе, который уже скоро придет за ней. Когда она закончила, Джейми снова опустился на пол. Он даже не притронулся к еде! Мэри очень долго стояла над ним. Но она уже не могла контролировать свое лицо и те невероятные звуки, которые исходили из ее горла. Эти звуки напугали бы ее до смерти, если бы не она сама их издавала. Ей повезло, что она сама их издавала: ведь Мэри ни за что не согласилась бы иметь дело с человеком, уста которого порождают подобные звуки. Спустя какое-то время она стояла перед зеркалом в густом мраке ванной комнаты, прислушиваясь к раскатам смеха. Как только она включила свет, из зеркала вырвалось лицо - исполненное восторга, облегчения, ужаса. У нее получилось. Она прорвала зеркальную поверхность и вернулась с той стороны. Она снова обрела себя. Наконец-то она стала самой собой.
Часть третья
Глава 21 Без страха
Наконец погода снова стала меняться.
Уже несколько дней в сумрачном и набухшем пологе неба то тут, то там появлялся иногда светящийся бирюзовый проход. Время от времени он перемещался, то многообещающе расширялся, то снова сужался, полностью исчезая после полудня, пока однажды утром не разросся, заменив серое небо безупречным куполом прозрачной звонкой чистоты. И тогда стало понятно: эта синева так там все время и пряталась - просто облака заслоняли ее от глаз. Теперь лишь самолеты прорезали звенящую лазурь: по утрам, подобные лучам света, они выныривали из холодной солнечной дымки, а в сумерках, рассыпая по небесной равнине дорожки соли, держали курс в сторону довольно спокойного адского зарева на западе. Без страха.
Эми Хайд стояла посреди квадратного садика. На ней были резиновые сапоги, джинсы и голубой мужской свитер. Она наблюдала, как горит мусор. Скрестив на груди руки, глянула вдоль протоптанной возле стены тропинки в сторону дороги. Скрипнула кухонная дверь, она обернулась и увидела соседского кота Дэвида, который с невозмутимым видом проследовал в дом. Посмотрела на небо, потом стала что-то негромко насвистывать. Костер потрескивал, а над ним падающей башней нависал столб дыма.
- Это ненадолго, Эми, - раздался голос. - Долго не продержится.
Эми повернулась, щуря глаза от дыма и улыбаясь.
- Попомни мои слова.
- Но, миссис Смайт, вы всегда так говорите. Откуда вы знаете?
Миссис Смайт тяжело склонилась над изгородью, разделявшей два садика. Эми были видны лишь ее крупное расплывшееся лицо и безвольно обвисшие руки.
- Сообщили, - ответила миссис Смайт, - По телевизору. Идет холодный фронт.
- Почему вы им на этот раз поверили? Ведь вы же не верили, когда они говорили, что идет теплый фронт.
- Просто запомни мои слова, юная Эми. Воспользуйся советом человека постарше и помудрее тебя.
- Что ж, посмотрим. Как поживает мистер Смайт?
- О, грех жаловаться. Скажем так, понемножку - то так, то эдак.
- Боже, который час? - встревожилась Эми, - Мне лучше поспешить, а то все закроется. Вам что - нибудь нужно, миссис Смайт?
- Ты такая заботливая, Эми. Но я сегодня сама выходила… Он очень пунктуален, правда?
- Точно.
- Хотя иной раз наверняка заставляет тебя поволноваться.
- И это правда, - сказала Эми.
Часом позже она обвела взглядом ничем не примечательную гостиную. Машинально начала наводить порядок, хотя убирать было особо и нечего. Положила ежедневную газету на деревянную журнальную полку, нагнулась, чтобы подобрать нитку с серого ворсистого ковра. Потом устроилась поудобнее на диване, задрав ноги вверх, по новой своей привычке. Время от времени она отрывала взгляд от книги и смотрела в окно на игрушечные домишки, стоявшие напротив, по ту сторону пустынной дороги. Услышав шум машины, отвернулась и углубилась в чтение. Ей не хотелось, чтобы он подумал, будто она целый день провела в ожидании его возвращения. Ведь это и вправду было не так.
Дверь открылась, и в комнату вошел Принц. Он бросил свой портфель на кресло и быстро расстегнул пальто.
- Привет, - поздоровался он. - Как прошел день?
- Привет. Прекрасно. А у тебя?
- А, обычная дребедень. Крючкотворство. Правда, после обеда был один любопытный случай.
- Хочешь выпить? А что случилось?
- А как же. И каких только люди… - Он потянулся и яростно зевнул. - И каких только злодеяний и гадостей люди не напридумывают. Некоторые в этом деле просто виртуозы. Ну а ты как сегодня?
- Хорошо. Замечательно. Погода…
- Расскажи мне обо всем по порядку, про каждую мелочь.
И она рассказала ему про весь свой день, со всеми подробностями. Теперь она делала это каждый вечер. В первое время она изумлялась, как дневная рутина и банальные мелочи ее новой жизни могут хоть сколько-нибудь интересовать Принца - Принца, который возвращался домой разгоряченным и взъерошенным после очередного утомительного сражения с другими людьми. Но она с наслаждением рассказывала ему о своем непримечательном дне, а он, по-видимому с не меньшим удовольствием, ее слушал, не позволяя опускать ни единой детали.
- Ну а вообще, как ты себя чувствуешь в эти дни? - спросил он, когда ее рассказ подошел к концу.
Эми вспыхнула, но голос ее прозвучал твердо.
- Я очень благодарна. Но ведь я не могу остаться здесь навсегда, ведь так? Скажешь мне, когда придет пора уходить.
- Нет, оставайся! - попросил Принц. Он встал и повернулся к ней спиной, - Не уходи, - тише прибавил он, шаря глазами по заставленной пластинками полке, - Как там говорится, хорошо, когда женщина в доме. Может, чего послушаем?
- Пожалуй, чуть погодя я бы приготовила омлет или что-нибудь такое.
- Отличная мысль, - сказал Принц.
В одиннадцать вечера Эми пожелала Принцу спокойной ночи и пошла к себе наверх. Встав у зеркала в сверкающей ванной, она вооружилась ваткой с очищающим лосьоном и стерла с лица тонкий слой косметики. Выглядела она прекрасно: как-то сразу и моложе, и старше, чем была, более значительной, что ли. Теперь она без страха смотрела в зеркало: она знала, кто она, и это тревожило ее не больше, чем других людей. На правом ее виске и мягком подбородке до сих пор сохранялись стойкие следы синяков. Эми не обижалась за это на Джози. Да, она не держала зла на Джози за те умелые и по-мужски крепкие побои, которые та учинила ей - в их квартире, на Новый год. Это было на редкость разумное решение. Джейми скоро поправится. Сейчас он находился в дорогостоящей клинике под названием "Эрмитаж". Она хотела его повидать, но все остальные сошлись во мнении, что этого делать не стоит. Никому эта мысль не показалась удачной. Эми была уверена, что когда-нибудь встретится с ним и попросит прощения, не выказывая никакого страха. Почистив зубы, она прошла через площадку к своей комнате.
В комнате Эми, кроме кровати, стола и стула, почти ничего не было. Комната Принца, расположенная рядом, была, конечно, более просторной и не столь скудно обставленной. Новая комната Эми во многом напоминала ее прежнюю мансарду в сквоте и поэтому была ей очень по душе. Но Эми не слишком отдавалась своей привязанности. Ведь она понимала, что это ни в коей мере не ее дом. В оконную раму был аккуратно вставлен прямоугольник черного неба, украшенный полной луной. Выглядывая наружу, она могла расслышать тихое поскрипывание молодых деревьев и едва различимый шорох колес случайного автомобиля где-то на соседней улице. И все. Но она видела и слышала как раз все то, что жаждала видеть и слышать. Раздевшись, Эми облачилась в белую ночную сорочку. Несколько минут писала что-то в своем дневнике, а затем произнесла вечернюю молитву. Да-да, она помолилась, опустившись на колени перед кроватью.
Глава 22 Давнишняя страсть
Она жила в уединенной Аркадии, в тихом и беззаботном заброшенном краю. Кошки и собаки в полном равноправии с людьми передвигались по улицам, и неторопливые автомобили петляли из-за них даже на совершенно прямых улицах. Этот пригород назывался спальным. Здесь были живые изгороди, а травой добросовестно засеивали каждую свободную пядь земли, вплоть до лоскутков не больше булыжника. Это сюда, в домики, выстроившиеся шеренгой, возвращались ночевать измотавшиеся за день труженики Лондона в то время, когда на противоположном конце планеты другие люди поднимались и становились в строй, чтобы приступить к необходимым этому миру трудам. Принц показал ей окрестные особнячки, выстроенные по тщательно продуманному плану, дома с аккуратными мезонинами. Здесь можно было найти всего понемногу. Жителям этой страны уже не нужно было отправляться на поиски неизведанного в другие края - хотя, конечно, иногда они отправлялись, как и другие люди из других мест.
Каждую неделю он выдавал ей определенное количество денег на расходы по хозяйству, и Эми доставляло удовольствие устраивать деньгам проверку в мире купли-продажи. Естественно, деньги все еще повсеместно имели скверную репутацию; в магазинах и кофейнях люди с горечью рассказывали друг другу обо всех каверзах и злодеяниях, учиненных деньгами. Но Эми уделяла им очень много времени и считала, что другие серьезно их недооценивают. Деньги были гораздо более многогранны, чем полагали люди. Деньги можно было тратить и покупать. А еще деньги можно было тратить и при этом их экономить. И наконец, тратить деньги было так же приятно, как и не тратить, - многие ли вещи на свете могут этим похвастаться? Теперь деньги справлялись со своими задачами гораздо лучше, чем раньше, когда у нее их было слишком мало или, наоборот, чересчур много.
Принц каждое утро вставал в семь утра. Исключений не бывало. Эми тоже поднималась, отчасти за компанию, отчасти чтобы разделить с Принцем завтрак, который он всегда великолепно готовил. По утрам Принц всегда находился в веселом раздражении; он сам себя заводил, это служило ему своего рода риторическим приемом, направленным против всего мира. Со спокойным смакованием зачитывал он отрывки из приносимой мальчишкой газеты - отчеты о жадности, злобе и глупости - и комментировал их как бы с точки зрения соучастника, заставляя хорошее представать в дурном свете, а дурное - в хорошем. Потом, как только начинало светать, он уезжал, чтобы присоединиться к очереди машин, стремящихся попасть в Лондон. Эми мыла посуду и готовилась к новому дню.
По вечерам они читали и слушали музыку. Эми в основном читала, а Принц в основном слушал. Слушая музыку, он прикрывал свои зеленые глаза и склонял голову, из-за чего его внушительное лицо становилось похожим на тыкву, утолщаясь книзу. Порой они вместе смотрели телевизор.
- Давай немного посмотрим, - говорил он в таких случаях. Он никогда не имел в виду ничего конкретного. - Если я хочу посмотреть телевизор, это значит, что я просто хочу посмотреть телевизор.
Иногда они видели в телевизоре Майкла Шейна - тот по-прежнему появлялся там, в горячих точках, снимаясь в джипах, вертолетах, байдарках, на фоне раскаленных зноем тюремных дворов, глинобитных хижин, изрешеченных пулями бункеров, - среди всех тех мест, где полыхало зарево мирового пожара.
Однажды вечером Эми не выдержала и призналась:
- Знаешь, а ведь он моя давнишняя страсть.
- Гм, знаю, - спокойно сказал Принц, - Верится с трудом, да? Такой жалкий зануда, - Он повернулся к ней и несколько раз кивнул, изображая шутливое одобрение. - Господи, бьюсь об заклад, что Эми его срезала как надо. Уверен, она потратила немного времени на то, чтобы выжать… выжать из него все соки.
Эми смущенно рассмеялась и сказала:
- Он признался мне, что после истории с Эми боялся, что станет голубым. Так он сказал.
- И не ошибся. Он действительно стал голубым, да так и не… Ой! - Бокал Принца едва не выскользнул у него из рук. - Чуть не разлил.
- Что ты хотел сказать?
Он покачал головой.
- Да так, ничего. Кстати, если уж мы заговорили о давнишних страстях, твой мистер Дэвил в последнее время ведет себя тише воды ниже травы, - проговорил он, снова обращая взгляд к телевизору.
- Правда?
- Возможно, он исправился.
- Всему свое время.
Он снова повернулся к ней со своей всезнающей улыбкой.
- А я не боюсь, - сказала она, - Думаю, я знаю, как вести себя на сей раз.
- Тем лучше, Эми.
Тем вечером она отправилась спать чуть раньше обычного. Когда, раздеваясь, она смотрела в окно, снизу раздалось обманчиво бравурное начало концерта для фортепиано, который особенно полюбился Эми в последние недели. Она торопливо натянула ночную рубашку. Она не сомневалась, что Принц не будет возражать, если она немного послушает музыку вместе с ним. Пока она шла босиком по обитым войлоком ступенькам и открывала дверь, музыка стихла. Она увидела Принца раньше, чем тот успел заметить ее. Стоя перед окном с высоко поднятой головой и воздев перед собой напряженные руки, он дирижировал ночным воздухом.
Вдруг он резко повернулся, едва не потеряв равновесие. На мгновенье он утратил всю свою силу и внушительность - его руки все еще были протянуты вперед, как будто о чем-то моля или прося защиты.
- Извини, - сказала Эми.
- Да нет, все нормально, - ответил он, приходя в себя.
Он бессмысленно улыбнулся и посмотрел ей в глаза. Он меня тоже боится, вдруг почувствовала Эми. Она вошла в комнату и забралась с ногами на диван. Он встал у камина. Она закрыла глаза, он, торжественно склонив голову, тоже, и они стали слушать музыку вместе…
Позже Мэри, помолившись, поднялась с колен и забралась в постель. В окне висела Луна, на самой верхушке ночи. Серебристое пятно на темно-синем небе посылало неслышимые бури света, содержащие крупицы розового. Если у нежности есть цвет, то он именно такой. Эми лежала, прижавшись щекой к подушке, и ее мысли стали постепенно утрачивать очертания. С нежным нетерпением ожидала она каждое следующее мгновение, и это была уже не разъедающая изнутри жажда, а чувство сродни легкому беспокойству матери, ждущей у школьных ворот, когда в толпе мелькнет головка ее ребенка. Она знала, что Принц на нее смотрит, и чувствовала себя маленькой. Чувствовала, что Луна, ее собственные молитвы и мысли - это живые существа, живущие вместе с ней в одной комнате и заботливо охраняющие дыхание ее сна. Она не могла с уверенностью сказать, любовь ли это. Ей думалось, что когда кому-нибудь становится хорошо и он обретает веру в себя, к этому чувству неизбежно примешивается легкая сердечная боль.