***
Цех чаеразвесочной фабрики даже Алексею, привыкшему к шумному, многолюдному помещению редакции, показался сумасшедшим домом. Машины, расфасовывавшие чай в картонные пачки, выглядели адскими нагромождениями цеплявшихся друг за друга шестеренок, цепных передач, подвижных металлических рычагов, – любая деталь каждую секунду двигалась, клацала, скрежетала, сцеплялась с соседней. Результат – Алексей, корреспондент столичной газеты, не разбирал половины того, что говорил сейчас взявшийся проводить его по территории и цехам фабрики инженер.
Алексей в последние недели готовил большой материал о чае: собирал "фактуру" в Грузии и близ Краснодара, уже посетил несколько чаеразвесочных фабрик в разных городах. Однако дело двигалось медленно – будучи по образованию журналистом-международником, Алексей одновременно трудился над статьей по проблемам арабского мира. Надеялся опубликовать ее в одном из "серьезных" журналов. Об этих планах в редакции газеты не знали. В противном случае, наверняка бы задумались: какой работе он уделяет больше внимания – основной или внештатной?..
После уютного директорского кабинета с просторными кожаными креслами, самоваром и чашками дорогого фарфора фабрика производила особенно неприглядное впечатление. Алексей теперь пожалел, что отказался
от рюмки коньяку, предложенной директором – с виду добродушным, а по настороженному прищуру глаз – обеспокоенным приходом корреспондента мужчиной. После хорошей, большой рюмки пятизвездного армянского легче воспринимались бы и мрачные стены цехов, и что успел вымокнуть до нитки за несколько минут, которые шли с инженером от управления фабрики до производственного здания, – моросящий дождичек не вовремя превратился в ливень. Меньше бы Алексей обращал внимания на першившую в горле мельчайшую чайную пыль. Он даже подумал: "Сюда стоит приходить в респираторе!" Однако никто из работниц, похоже, на это обстоятельство внимания не обращал.
Они прошли цех и оказались у входа в полутемный коридор. Инженер уверенно двинулся вперед, за ним, стараясь не отставать, Алексей. Впереди тускло горела лампочка. Миновали несколько закрытых дверей. Буквой "г" коридор резко свернул направо. Инженер и Алексей попали в просторную, тоже неважно освещенную комнату. Ее стены до потолка были закрыты широкими стеллажами, на них помещалось множество разномастных папок. Посреди комнаты под самодельным абажуром из куска толстого картона – два сдвинутых вместе конторских стола. Вокруг – около десятка колченогих стульев, некоторые даже без спинок. На одном из столов пыхтел, испуская пар, электрический самовар, рядышком – грубые фаянсовые кружки, кульки дешевой карамели.
Вокруг стола расселось четверо бабенок, пятая, самая молоденькая, лет двадцати трех, стояла возле самовара, держа в руках заварочный чайник и пачку турецкого чая. Все бабенки были в синих рабочих халатах...
– Мать вашу!.. – похоже не сдержавшись, позабыв на секунду приличия, матерно выругался инженер. Алексея покоробило.
– Какого... вы здесь расселись? – доставая из кармана пачку папирос, продолжил инженер. Трясущимися руками изрядно пьющего человека, закурил одну. Бросил
спичку на пол, придавил ее давно не чищенным ботинком..
Совершенно не смущенные таким началом, бабенки с любопытством взглянули на инженера, ожидая продолжения. Пока им было не до Алексея.
– Договорились: желаете попить чаю, по одной, по две, но сразу всем из цеха не уходить! Договорились. Так как с вами, лахудрами, по-хорошему, если вы на все договоренности класть хотели?! – почти закричал инженер.
– Виталий Сергеевич, дорогой, чего же нам, бабам, класть? У нас этого не имеется. Вот ты на нас иногда кладешь! – улыбаясь, с расстановочкой произнесла та, что держала в руках чайник
Бабенки прыснули. Инженер досадливо сплюнул на пол.
– А тебе, Татьяна... – произнес он, впрочем, более миролюбиво, не иначе, оценив тщетность попыток совладать с женским войском. Несколько мгновений смотрел только что говорившей бабенке в глаза. – Тебе, считай, больше других доверял... Что же ты меня обманула? Тимошкин, оказывается, день прогулял, а ты ему закрыла, так твою!.. – вновь выругался инженер.
– Ты ж мене пидманула // ты ж мене пидманула, – пропела Татьяна на украинский манер. Сняв крышечку, поставила чайник под струю из краника самовара.
– Вот, пожалуйста, – кивнул на нее инженер, обратившись к Алексею. – Татьяна Загодеева, нормировщица. Больше остальных на условия труда жалуется... С ней и поговорите.
– Чего? В чем дело-то? – на этот раз испуганно произнесла молодая женщина, уставилась на Алексея.
А он уже давно, с момента, когда вошел сюда, разглядывал ее: невысокая, с полной грудью, бедра – не широкие, но женственные, плавно очерченные тканью рабочего халата. Татьяна Загодеева была красива той вульгарной, броской красотой бабешек из рабочей среды, которая с годами быстро проходит, уступая место сварливому выражению лица и жирному, отвисшему подбородку...
***
Что-то в окружающей обстановке изменилось, мысли Алексея торопливо вернулись из дней недавних к настоящему. Нет, ничего страшного – просто окно, освещенное красным абажуром, погасло. Да за поворотом раздалось очень знакомое, сейчас ласкавшее слух, урчание дизельного мотора. Значит, подойти поближе к проезжей части, чтобы фары автобуса неминуемо выхватили его из темноты. Но тогда придется расстаться с грибком остановки и оказаться под проливным дождем. Однако тут выбирать не приходится! Алексей шагнул вперед.
***
– Ужинать будешь? – спросила Вера и отвела руки мужа от своих плеч.
– Не хочу. Желательно... – он заговорщицки подмигнул ей.
– Желательно чего?.. – действительно не поняла она.
– Ну этого... – Алексей вновь подмигнул, шагнул к жене ближе (теперь смысл до нее дошел). Он хотел произнести слово поточнее.
Предугадав намерение мужа, испугавшись, Вера не дала ему сказать:
– Нет, нет, я не в силах больше... Я не в силах слышать от тебя эти ужасные жаргонные словечки!
Она отошла от него к висевшему на стене прихожей зеркалу.
Алексей зло скривил губы, однако сдержался, промолчал. С детства ему были свойственны неожиданные для окружающих, да и для себя, резкие вспышки ярости, возникавшей мгновенно. Поводом мог служить любой пустяк. Он бил приятелей в песочнице – те неумело играли в предложенную им игру. Однажды с силой запустил хрустальной вазочкой в приходившую на дом учительницу музыки, – ей не понравилось, как он приготовил урок... Сейчас боязнь скандала заставила обуздать себя. Ведь иначе они наверняка лягут спать в разных комнатах.
– Отскакиваешь, словно тебе чужой! – тихо произнес он.
Впрочем, с нее достаточно выражения его лица – хищный, недобрый прищур глаз, выдвинувшаяся вперед, без того массивная, нижняя челюсть, искаженная раздражением линия тонких губ. В глазах Веры мгновенно заблестели слезы.
Словно удовлетворившись результатом, Алексей вздохнул, сел на стоявший в прихожей стульчик. Снял туфли. Уставился в красный половичок.
Красный абажур в том окне... Ужинать он сейчас не может. Какой тут аппетит – в голове крутится одно и то же...
"– Чего? В чем дело-то? – на этот раз испуганно произнесла молодая женщина, в упор посмотрела на Алексея. Сучьи глаза раскрылись шире прежнего.
Корреспондент нервно скомкал в кармане носовой платок. В сущности, Татьяна Загодеева – самое интересное, что обнаружил на чаеразвесочной фабрике. Больше такую мог встретить лишь на мрачной, неуютной фабрике. Не в редакции, не в гостях у знакомых или в театре,
а именно здесь: невысокая (приземистая рабочая лошадка), с полной грудью, бедра – не широкие (почему-то это особенно возбуждало), но женственные. Вульгарна, наверняка матерится, как грузчик, лет через десять превратится в сварливую сволочь из очереди..."
– Ах, черт, давай ужинать! – произнес Алексей и рез
ко поднялся со стульчика.
Верочка смахнула ладонью слезы, деловито поспешила на кухню. Понимала: примерная жена обязана вовремя накормить мужа. Ужин – не разные шалости, которые вполне можно отложить...
"Теперь – до вечера или до завтра..." – подумал Алексей, направляясь в ванную комнату.
Там он долго и тщательно мыл руки. Затем ополоснул лицо горячей, пощипывавшей кожу водой. Взглянул на себя в зеркало, увидел покрасневшие глаза, кроваво-карминные после умывания губы. Порядок! С наслаждением, неспеша кутая лицо в полотенце, вытерся насухо. Похрустел пальцами, взял с полочки флакон туалетной воды "Данхил". Смочил ею виски, растер массирующими движениями. Еще лучше! Кожу начало жечь, но в голове сразу просветлело.
– Приток крови, дорогая Вера, – великая вещь! – не оборачиваясь произнес Алексей. – Судя по твоему появлению, ужин для нашего величества готов.
– Разумеется, ваше величество, – ответила она, глядя на отражение мужа в зеркале. – Даже яду в тарелку успели подсыпать. В нашем дворце все делается на мировом уровне...
***
– Послушай, отчего ты такой озабоченный? – спросила Алексея Вера, едва он положил руку на ее открывшееся в полах халата колено, больно сжал его.
Они успели поужинать и теперь сидели в гостиной возле низенького столика. Вера прихлебывала сладкий чай и листала томик Льва Толстого. Алексей пил из глиняной чашечки крепкий кофе и мрачно смотрел телевизор. По рассеянному взгляду становилось понятно – фильм его мало интересует.
Он убрал руку. Поставив чашечку на стол, поднялся с кресла. Приблизился к окну, резким движением распахнул плотные шторы.
– Ой, зачем? – не понравилось ей. – На улице мерзко!
Алексей наклонился к стеклу: в лицо повеяло холодом, дуло в щели между рамами. Отчетливо слышалось: капли ударяются о прозрачную преграду... Отчего озабоченный? Кто знает?.. Родной дедушка в семьдесят лет скончался от сердечного приступа в постели тридцатипятилетней любовницы, – слишком любила деда, чтобы беречь. По той же причине не старалась скрыть обстоятельства смерти...
Дождь лил и лил, наступавшая ночь и следующий день обещали безраздельно принадлежать пасмурной, с низкими рваными тучами, осенней погоде. С четырнадцатого этажа видно: город переменился. Улицы пустынны, даже на углу, возле молодежного кафе – никого, только "Жигуленок" с побитым багажником сиротливо мок под неоновой вывеской.
– Не озабоченный! – наконец ответил жене Алексей.– Супернормальный! Настолько нормален, что вам, ненормальным, кажусь отклонением от привычного.
Чертова погода! За окном так мрачно и уныло, – мысли в голову лезли сплошь невеселые. И хотелось вообще не думать, жить одними инстинктами. Похожими на электронный навигатор авиалайнера, – кругом бушует непогода, не видно ни зги, а воздушный корабль выбирает курс, не теряя высоту, не сбиваясь с проложенной искусственным мозгом линии... Алексей задернул шторы, отошел от окна. Зябко потер ладонью о ладонь.
– Говорят, для мужчины жена – одновременно кухарка, служанка и любовница... – Вера сделала паузу. Вгляделась в лицо мужа, пытаясь обнаружить в нем перемены.
Алексей бесстрастно, не прерывая, слушал. – Знаешь, после Венгрии (Вера побывала туристкой, – две недели, почти бесплатно, выгодная путевка комсомольского бюро "Спутник") отчетливо поняла – служанка и кухарка тебе не нужны. Что стоишь, как па-
мятник? – нервно спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала. – Верно, не нужна?.. Вспомни, когда вернулась, в квартире – идеальная чистота и порядок, а ты
готовил на плите отличный обед...
– Да, – самодовольно произнес он, – не нуждаюсь, чтобы мне вытирали сопли!
– Но страдают же мужчины без женского ухода, опускаются, ходят по столовым... Остается – любовница, от слова "любовь". А ты... Кто я для тебя? Станок?..
– Началось: любовь, станок... – раздраженно произнес Алексей. – Слушай, был бы я беспомощным, распускающим по любому поводу нюни – тебе жилось легче?
– Может быть. Слабее, ты не был бы столь жестоким по отношению к близким. Ко мне, например.
– Хватит, замолчи! – приказал он.
– Не могу больше! – на грани того, чтобы разрыдаться, произнесла Вера.
– Не можешь?.. – ухмыляясь переспросил Алексей. И резко закончил: – Тогда ложись!
Вопреки сказанному полминуты назад, она послушно выполнила предписание. Не забыв при этом аккуратно расправить покрывало на диване...
***
Завтракал Алексей наутро вяло: неспешно разбивал скорлупу яичка, лениво намазывал хлеб маслом, под конец, неловко закидывая ногу на ногу, задел шаткий столик и расплескал чай из фаянсовой кружки.
– Господи, что ты такой вареный?! – негодовала Верочка. – Ешь быстрее. Сама спешу, а еще за тобой убирать.
Алексей пытался отшучиваться:
– Ты забрала мои силы. К черту семейную жизнь.
Супружеская постель доканает меня...
Какой там! Хотел бы он сейчас быть просто обессиленным. Все наоборот: страсти горели с температурой лучшего каменного угля. Недаром на улице целую неделю – мрак и дождь! Дело в другом: проснувшись, скинув ноги с кровати, неожиданно понял, – выхода желанию не предвидится, шанс номер два не станет его собственностью. Для Татьяны Загодеевой, простой фабричной бабенки, он, прежде всего, корреспондент столичной газеты, интеллигент. Наверняка полагает: с подобной ей он хотеть, – разве что окажутся на необитаемом острове, где будут, как Адам и Ева, единственными мужчиной и женщиной, – не может. Как она воспримет заигрывания? Только в качестве юмора. Пока будет думать, что шутит, минует время и ему придется сунуть под мышку папочку и, навсегда распрощавшись с фабрикой, уходить. Возможности увидеть Татьяну больше не предполагается. Не стоять же в конце дня у проходной!
Проклятая социальная разница! Оказывается, спуститься на несколько ступенек порой сложнее, чем вскарабкаться наверх, стоящая внизу не поверит в симпатию. Заподозрит насмешку.
Но как хотелось с головой зарыться в лежавший на дне ил! Знал, – перемочь состояние не удастся. Если не получится с Загодеевой, – а сегодня решил – наверняка так и выйдет, – будет искать другую, аналогичную. Именно техническое слово. С очередной тоже вероятна неудача. Но Татьяна Загодеева уже невольно включила в нем механизм желания, – каждый новый день, не принесший удовлетворения, исполнится жаждой. К черту! Алексей поставил на стол кружку с недопитым чаем так, что звякнула остальная посуда.
Верочка обернулась, внимательно посмотрела на него, но промолчала, – знала: в голове мужа частенько бродят не касающиеся ее мысли. Не стоит им мешать...
Необходима решительность, – покончить с вопросом в ближайшее время: или завяжет с Загодеевой неофициальные отношения или... Главное тогда – не зацикливаться на желании. Не удалось реализовать, – немедленно задушить, отвлечься. Такой опыт был. Не в первый же раз очень хочется определенную женщину, а ничего с ней не выходит. С шансом номер один дело верное, – вдарит по нему. И дым коромыслом! Пропьет, позабудет неудачу.
Но существует загвоздка: с Загодеевой решится через неделю, не раньше, – именно в такой срок вновь идти на чаеразвесочную фабрику. Ожидание не перенесет: станет нервным, переругается со всеми в редакции, а уж по поводу Верочки сомневаться нечего – доведет до истерики... Жену стоило пожалеть... И единственное, чем мог ей теперь помочь, – встретиться с Загодеевой не откладывая, сегодня.
Алексей не заметил, как бросив недоеденный завтрак, поднялся из-за стола, перешел в гостиную, начал звонить главному редактору. Предлог для изменения корреспондентского задания (по плану значилось: считка материалов с авторами, "снятие" вопросов) был. Слава Богу, повод пойти куда хочется у журналиста
найдется. Решил сказать главному: нужно срочно посетить фабрику и уточнить несколько цифр. Иначе, безусловно, материал выйдет неконкретным. А кому охота позорить себя плохим, "обо всем и ни о чем" материалом! Да и читатель предпочитает строгие факты!
***
Дождя не было, – прекратился под утро. Впрочем, небо оставалось пасмурным и затишье выглядело непрочным. Пожилые люди и домохозяйки, выбравшиеся до полудня в магазин, торопились завершить покупки и возвратиться домой прежде чем лучи подернутся кругами от первых капель, а кроны деревьев замашут голыми сучьями, встречая ветер.
Алексею же предстоял долгий день, – путь лежал на чаеразвесочную. Но он скорее согласился бы вконец простудиться, нежели изменить маршрут...
Краснокирпичные здания цехов выглядели нынче особенно угрюмыми. Окруженные глухим забором, больше походили на тюрьму, но никак не на место, где свободный человек может реализовать благородную потребность трудиться. Взять хотя бы узкие оконца, – глядя на них, Алексей сразу представлял дно колодца, на которое сверху, в распахнутый люк, падает жиденький сноп света. Впрочем, это только его фантазия. Ведь цеха фабрики освещались электричеством.
На проходной потерял минут двадцать, – созванивался с директором фабрики, заказывал пропуск. Еще минут пятнадцать плутал без провожатого по территории. В прошлый раз особенно не старался запоминать расположение цехов, проходов, зданий. Наконец, больше по наитию, – народу вокруг, как назло, не было, спросить нельзя, – ввалился в подъезд. Через секунду узнал место, -
нужное! Справа от входа – приметный гипсовый бюст Ленина. Итак, у цели!
Словно спортсмен, готовящийся к прыжку, с шумом выдохнул воздух. Обернулся: позади него в подъезд нырнул рабочий. Сквозь приоткрывшуюся дверь Алексей увидел: по асфальту ударили первые капли дождя. "Только так это и могло начаться!" – подумал он.