- А, ну да, сын.
- Что-что? Кто вы?
- Э… Видишь ли, мне нужно… Так неловко… Я отец Джерома и…
- А, хорошо, я сейчас его позову.
- Нет-нет-нет, подожди минутку!
- Да все нормально. Он сейчас ужинает, но я могу его позвать.
- Не надо! Видишь ли, я не хочу, чтобы… Вообще- то, я прямо сейчас прилетел из Бостона. Мы только что узнали, ну, ты понимаешь…
- О'кей, - ответ прозвучал так уклончиво, что Говард ничего толком не понял.
- В общем, - Говард сглотнул комок в горле, - мне бы хотелось сначала перекинуться словечком с кем- нибудь из ваших. А уже потом как следует поговорить с Джеромом. Он ведь нам путем не объяснил… И очевидно… Я уверен, что твой отец…
- Отец тоже сейчас ужинает. Хотите, я…
- Нет! Нет, нет, нет, нет, то есть я хотел сказать, он не захочет… Нет. Нет, нет. Я просто… Дурацкая, конечно, история, дело всего-навсего в том, что… - начал Говард и не смог вспомнить, в чем, собственно, дело.
На том конце провода кашлянули.
- Послушайте, я не пойму - вам позвать Джерома?
- Вообще-то я тут недалеко, - выпалил Говард.
- Простите?
- Да. Говорю из автомата. Я не слишком хорошо знаю этот район и… у меня нет карты. Не мог бы ты… прийти за мной? Я несколько… Я только заблужусь, если пойду сам… Топографический кретинизм… Я стою прямо возле станции метро.
- Понятно. Тут легко добраться, я вам объясню, как идти.
- Если бы ты за мной заскочил, это было бы очень кстати. Уже темнеет, а я точно сверну где-нибудь не в том месте и…
Говард заискивающе замолчал.
- Понимаешь, мне всего лишь хочется кое о чем вас спросить - до встречи с Джеромом.
- Ладно, - наконец сказал голос, уже раздраженно. - Пальто только надену, хорошо? Наверху у станции Квинз-парк,да?
- Квинз?.. Нет, я, эээ… О Боже, я вышел на станции Килберн - неправильно? Я думал, вы живете в Кил- берне.
- Не совсем. Мы живем посредине между двумя станциями, ближе к Квинз-парку. Послушайте, просто… Я приду за вами, не волнуйтесь. Килберн, линия Джуби- ли, да?
- Да, именно так. Очень любезно с твоей стороны, спасибо. Это Майкл?
- Да. Майк. А вас зовут?..
- Белси, Говард Белси. Джеромов…
- Да. Хорошо, тогда стойте там, профессор. Я буду минут через семь.
Возле будки околачивался нахальный белый парень: лицо одутловатое и три разрозненных пятна - на носу, щеке и подбородке. Говард открыл дверь с подходящей случаю примирительной улыбкой, однако, парень пренебрег подходящими случаю старомодными приличиями: со словами "Давно пора, черт драный!" он сунулся навстречу, так что обоим было не выйти, не войти. Говард покраснел. Нагрубил, толкнул плечом не он, а стыдно ему - но почему? Более того, это был не просто стыд, это была физическая капитуляция: в двадцать, тридцать, даже сорок лет Говард нахамил бы в ответ либо предложил наглецу выйти, но сейчас, в пятьдесят шесть, - увольте. Опасаясь обострения конфликта (Чего уставился?), Говард набрал из кармана необходимые три фунта и направился к близлежащей кабинке экспресс-фото. Нагнувшись, раздвинул миниатюрную оранжевую занавеску, словно на входе в крошечный гарем. Сел на стул, кулаки на коленях, голова опущена. Подняв глаза, он увидел свое отражение в грязном плексигласе: лицо на фоне большого красного круга. Первая вспышка сработала неожиданно: Говард нагнулся за оброненными перчатками, при звуке ожившего механизма поспешно стал выпрямляться и, когда камера сделала снимок, как раз поднимал голову, волосы упали налицо и закрыли правый глаз. Вид получился испуганный, побитый. Перед вторым кадром он вскинул подбородок и попытался посмотреть в камеру с вызовом, как это сделал бы тот, давешний, парень, - результат вышел еще невразумительнее. Потом получилась совершенно невозможная улыбка, в обычной жизни Говард так не скалился. За первой невозможной улыбкой последовали другие такие же: печальная, искренняя, сконфуженная, почти исповедальная - такая часто появляется у мужчин под занавес жизни. Говард сдался. Он дождался, когда тот парень вышел из телефонной будки и убрался восвояси. После чего поднял перчатки с пола и покинул свой закуток.
Голые деревья шеренгой стояли вдоль шоссе, простирая вверх обрубленные ветви. Говард подошел и прислонился к одному из них, стараясь не наступить на островок грязи вокруг ствола. Отсюда проглядывались оба конца улицы и выход из метро. Подняв через несколько минут голову, он увидел, как из-за угла соседней улицы вышел, кажется, тот человек, которого он ждал. На взгляд Говарда (а он считал, что на такие вещи глаз у него наметанный), человек был африканского происхождения. В его коже присутствовал характерный охряной оттенок, особенно заметный на скулах и на лбу, где кожа туго натянута. На нем были кожаные перчатки, длинное серое пальто и искусно повязанный темно-синий кашемировый шарф. Плюс очки в тонкой золотой оправе. Примечательна была обувь: очень грязные кроссовки, дешевые, на плоской подошве, Леви такие ни за что бы не надел. Подойдя к станции метро, он замедлил шаг и стал изучать горстку людей, поджидающих своих знакомых. Говард думал, что Майкл Кипе тоже с легкостью его узнает, однако пришлось самому сделать шаг навстречу и протянуть руку.
- Майкл? Говард. Привет. Вот спасибо, что пришел, я не был…
- Нашли без проблем? - чрезвычайно лаконично бросил тот, кивнув в сторону станции.
Говард не понял, к чему относится вопрос, и глупо осклабился. Майкл был существенно выше него, что было непривычно и неприятно. И вдобавок широкоплечий. Правда, в отличие от первокурсников с его семинаров, у которых мускулы начинаются прямо с шеи и тело имеет вид трапеции, Майкл выглядел элегантно. Наследственное. Он из тех людей, подумал Говард, которые воплощают собой какое-нибудь качество, в данном случае - аристократичность. Говард не слишком доверял таким "людям одного качества" - как книгам с броскими обложками.
- Нам сюда, - сказал Майкл и устремился вперед, но Говард удержал его за плечо.
- Мне еще надо забрать вот это, на новый паспорт. - Фотографии выпали в лоток, и включился обдув.
Говард протянул руку за снимками, но теперь Майкл остановил его.
- Постойте, пусть просохнут, а то размажутся.
И они застыли на месте, наблюдая за тем, как колышется от ветра фотобумага. Говарда молчание вполне устраивало, но неожиданно для себя он услышал собственный голос, с потягом произнесший:
- Ита-а-ак…
Что он хотел сказать вслед за этим "итак"? Говард и сам не знал. Майкл с кислым видом вопросительно повернулся к нему.
- Итак, - повторил Говард, - чем ты занимаешься, Майк, Майкл?
- Работаю специалистом но оценке рисков в инвестиционной компании.
Подобно многим людям науки, Говард был совершенно оторван от реальности. Мог назвать три десятка идеологических течений в общественных науках, но не имел ни малейшего представления, кто такой инженер- программист.
- Понятно… Это очень… Работа в городе или?..
- В городе. Недалеко от Святого Павла.
- Но живешь с родителями.
- Приезжаю на выходные. Церковная служба, воскресный обед. Дела семейные.
- Живешь поблизости или?..
- В Камдене, прямо возле…
- О, я знаю Камден, в былые времена любил там слегка покуролесить. А знаешь, там есть…
- Кажется, ваши фотографии готовы, - Майкл вынул снимки из лотка, помахал ими в воздухе, подул. - Первые три не годятся, - не чинясь, заметил он. - Сейчас с этим строго. Самая удачная, наверное, последняя.
Он протянул фотографии Говарду, тот не глядя сунул их в карман. Видать, этот союз ему еще противнее, чем мне, подумал Говард. Даже не удосуживается проявлять вежливость.
Они зашагали по направлению к улице, откуда пришел Майкл. Даже от его поступи веяло каким-то безнадежным отсутствием чувства юмора: каждый шаг был преисполнен достоинства и выверен, словно молодой человек хотел доказать полицейскому свою способность пройти по прямой белой линии. Минуту, потом еще две они шли, не нарушая молчания. Мимо тянулись сплошные дома, без единого вкрапления чего-нибудь полезного: магазина, кинотеатра, прачечной самообслуживания. С обеих сторон - ряды стиснутых соседями однообразных викторианских громадин, незамужних тетушек английской архитектуры, музеев буржуазной викторианы…Это был старый "конек" Говарда. Он тоже рос в одном из таких домов. А вырвавшись из семьи, пустился в радикальные эксперименты с жилищным пространством: коммуны, сквоты. Но появились дети, собственная семья, и подобные варианты отпали за негодностью. Он предпочитал не вспоминать о том, как отчаянно и долго жаждал заполучить тещин дом: мы забываем то, что приятнее забыть. Говард считал себя человеком, который в силу обстоятельств загнан в жизненное пространство, противное ему с личной, политической и эстетической точек зрения, а все в угоду семье. В числе многих прочих угод.
Они свернули на улицу, которая явно пострадала в войну от бомбежек. Построенные в середине века уродливые здания с фасадами "под Тюдоров" и дорожки из разнокалиберных камней. Со стен хвостами больших дачных котов свисает пампасная трава.
- А здесь мило, - сказал Говард, поражаясь своей потребности говорить в точности противоположное тому, что думаешь, хотя за язык никто не тянет.
- Да. Вы живете в Бостоне?
- Поблизости. Рядом с Веллингтоном, гуманитарным заведением, в котором я преподаю. Здесь, наверное, о таком и не слыхали, - притворно поскромничал Говард.
Из всех вузов, в которых он работал, Веллингтон был самым престижным; никогда еще Говард не подбирался так близко к Лиге Плюща.
- Джером учится в нем?
- Нет-нет. В нем учится его сестра, Зора. А Джером - в университете Брауна. Сдается мне, это гораздо более здравое решение, - сказал Говард, хотя в действительности это решение его тогда сильно задело. - Выпорхнуть на свободу, оторваться от маминой юбки и так далее.
- Не обязательно.
- Вот как?
- Я пошел в тот же вуз, где преподавал отец, единственно потому, что считаю: здорово, когда родных людей связывают тесные узы.
Вся напыщенность молодого человека, как показалось Говарду, сосредотачивалась в его челюсти: он двигал и двигал ею на протяжении всего пути, словно пережевывая мысль о людях-неудачниках.
- Совершенно верно, - Говард почувствовал, что переборщил. - Просто мы с Джеромом не… Мы по- разному смотрим на мир и… Вы с твоим отцом, должно быть, более близкие друзья, вы больше способны к… В общем, не знаю.
- Мы очень близкие друзья.
- Что ж, - сдержался Говард, - вам повезло.
- Тут главное - стараться, - увлеченно сказал Майкл; похоже, тема его расшевелила. - Надо, так сказать, прикладывать усилия. И потом, моя мать всегда сидела дома, а это совсем другое дело, как мне кажется. Материнский пример и все такое. Забота, воспитание. Так сказать, карибский идеал, только многие о нем забывают.
- Верно, - сказал Говард и следующие две улицы (они миновали вафельный рожок индуистского храма и шли вдоль проспекта кошмарных бунгало) представлял, что долбит этого юного субъекта головой о дерево.
На улицах уже зажглись фонари. Впереди замаячил Квинз-парк, о котором говорил Майкл. Он был совершенно не похож на сумрачные королевские парки в центре города. Просто островок зелени с яркой освещенной викторианской эстрадой посредине.
- Майкл, можно мне кое-что сказать?
Тот не ответил.
- Послушай, я никоим образом не хотел оскорбить никого из твоих родных, к тому же, я вижу, что в целом мы сходимся в мнениях… Тогда к чему споры? Лучше нам всем собраться и вместе подумать о… В общем, о том, как, какими доводами убедить этих двоих, ну, ты понимаешь, что это абсолютно безумная идея, - по-моему, сейчас это главное, не так ли?
- Послушайте, вы, - отрывисто сказал Майкл, ускоряя шаг, - я не интеллектуал. И никогда не обсуждаю своего отца. Я всепрощающий христианин, и что бы там ни происходило между ним и вами, это не меняет нашего отношения к Джерому. Он славный малый, вот что главное, и не о чем тут толковать.
- Да, конечно, конечно, разумеется, никто и не спорит. Я просто говорю и, надеюсь, твой отец учтет, что Джером, на самом-то деле, слишком юн и эмоционально незрел, он не тянет на свой возраст и совершенно неопытен, причем вы, скорее всего, даже не представляете насколько…
- Простите, я туплю: вы о чем?
Говард глубоко, притворно вздохнул.
- По-моему, они оба слишком, слишком молоды для брака, Майкл. Вот и все, в двух словах. Не сказать, что я старомоден, но, на мой взгляд, по всем меркам…
- Брака? - Майкл замер на ходу и поправил очки на переносице. - Кто женится? О чем речь?
- Джером. На Виктории. Прости… Я думал, что…
Челюсть Майкла приняла непривычное для себя положение.
- Вы имеете в виду мою сестру?
- Да. Прости. Я о Джероме и Виктории, а ты о ком? Подожди - что?
Майкл громко хохотнул, а затем придвинулся поближе, чтобы посмотреть Говарду в лицо и убедиться, что тот его разыгрывает. Поняв, что это не шутка, он снял очки и медленно протер их о шарф.
- Не знаю, откуда у вас такая идея, но вырвите ее, так сказать, с корнем, потому как это даже не… Фу! - тяжело выдохнул он, покачал головой и снова надел очки. - Да, я хорошо отношусь к Джерому, он отличный парень. Но, сдается мне, у моих родных не будет… спокойно на душе при мысли, что Виктория живет с человеком, который настолько далек от… - Говард смотрел, как откровенно он подыскивает эвфемизм. - Ну, от тех вещей, которые для нас важны, вот. Так что это сейчас не на повестке дня, вы уж извините. Вы потянули не за ту ниточку, уважаемый, но как бы там ни было, надеюсь, вы распутаете свой клубок прежде, чем войдете в дом моего отца. Понятно? Джером совсем не наш вариант, абсолютно.
Все еще качая головой, Майкл прибавил хода, Говард, как на буксире, припустил за ним. Его спутник лишь то и дело поблескивал на него очками и пуще прежнего качал головой; наконец, Говард взбесился.
- Слушай, извини, конечно, но я тоже не прыгаю от радости, ясно? Джером нашел когда выкинуть фортель - в разгар учебы. Допустим, ему приспичило, хорошо; однако я думаю, что ему нужна женщина - я скажу то, чего ты от меня так ждешь! - его интеллектуального уровня, а не первая встречная, которую он умудрился затащить в койку. Послушай, я не собираюсь с тобой препираться: мы оба согласны, и это замечательно, что Джером еще дитя…
Говарду удалось подстроиться под шаг своего спутника, он решительно взял парня плечо и остановил. Тот медленно повернул голову и смотрел на Говардову руку, пока он не сдался и не убрал ее.
- Что такое? - сказал Майкл, и в его акценте проскользнула некоторая грубость, характерная, скорее, для улицы, чем для офисных стен. - Не понял. Не трогайте меня своими руками, хорошо? Моя сестра девственница. Понятно вам? Она так воспитана, ясно? Уважаемый, я даже не знаю, что ваш сын соизволил вам сказать…
Этого средневекового оборота беседы Говард уже не вынес.
- Майкл, не надо. Мы играем за одни ворота. Никто не отрицает, что этот брак - нелепость, посмотри на мои губы, видишь, я говорю: нелепость, полнейшая нелепость. И никто не подвергает сомнению честь твоей сестры, правда… Шпаги на рассвете - это лишнее… Дуэль или еще что-нибудь в таком духе… Послушай, я, разумеется, знаю, что у тебя и твоих родных есть "убеждения", - Говард выговорил это с таким трудом, словно убеждения - какая-нибудь зараза, вроде лихорадки на губах. - И я всецело и полностью уважаю их и толерант- но к ним отношусь… Я не сразу понял, что для тебя это оказалось сюрпризом…
- Да уж. Просто охренеть каким сюрпризом! - воскликнул Майкл, разворачиваясь к нему и произнося грубое слово шепотом, словно опасаясь быть услышанным посторонними.
- Что ж, хорошо… Для тебя это сюрприз, я прекрасно понимаю, что… Майкл, прошу.. Я не ссоры приехал затевать… Давайте спустим все на тормозах…
- Если он ее тронул… - начал Майкл, и Говарда, вдобавок к общему ощущению бредовости их разговора, охватил неподдельный страх.
Бегство от здравомыслия, повсеместно наблюдаемое в новом веке, удивляло Говарда меньше других, но каждый новый случай, с которым доводилось сталкиваться - в телевизоре, на улице или вот сейчас в лице этого молодого человека, - почему-то его подкашивал. У него подрастерялось желание участвовать в дискуссиях, в культурном процессе. Поостыл запал сражаться с обывателями. И сейчас, предчувствуя удар или словесное оскорбление, Говард потупил глаза. Из-за угла, возле которого они стояли, неожиданно налетел ветер и зашелестел листьями деревьев.
- Майкл…
- Не верю.
Его лицо, прежде показавшееся Говарду аристократичным, на глазах ожесточалось, через бесстрастность проступали бурные эмоции - казалось, вместо крови по его венам заструилась жидкая отрава. Молодой человек стремительно отвернулся; Говарда для него уже словно не существовало. Он быстро, едва не рысью, ринулся вперед. В ответ на оклик Говарда он лишь прибавил шаг, затем неожиданно вильнул вправо и пинком распахнул железные ворота. С криком "Джером!" он нырнул под свод из переплетенных голых прутьев, которые торчали во все стороны, как соломинки из птичьего гнезда. Говард тоже миновал ворота и этот свод. Перед внушительной черной дверью с двумя застекленными половинками и серебряным молоточком он остановился. Дверь была приоткрыта. В викторианской прихожей Говард снова замялся: ступать на эти черно-белые ромбы его никто не приглашал. Но через минуту раздались громкие голоса, и он поспешил в следующую комнату - столовую с высоким потолком и впечатляющими застекленными дверьми, перед которыми стоял длинный стол с приборами на пять персон. Говард словно очутился в одной из тех кошмарных клаустрофобных эдвардианских пьес, в которых целый мир втиснут в одну комнату. В настоящий момент в правой части сцены Майкл Кипе прижимал к стене его сына. Из других персонажей Говард успел заметить даму, вероятно, миссис Кипе, которая протягивала правую руку к Джерому, и рядом с ней существо, уронившее голову на стол, так что взору открывалась только замысловато уложенная на затылке коса. И тут живописная картина ожила.
- Майкл, - в голосе миссис Кипе была твердость. В ее произношении это имя рифмовалось с "Вай-Кал", заменителем сахара, который Говард обычно добавлял в кофе. - Отпусти Джерома, пожалуйста. Помолвка уже отменена. Так что это лишнее.
Говард заметил, что Джером удивился, услышав от миссис Кипе слово "помолвка". Попытался вывернуться из захвата и взглянуть на безмолвную фигуру, скорчившуюся за столом, но та не пошевелилась.
- Помолвка! С каких таких пор у них была помолвка? - завопил Майкл и занес кулак, но Говард уже подскочил и, сам себе поражаясь, рефлекторно поймал юношу за запястье.
Миссис Кипе пыталась и, похоже, не могла встать; она снова окликнула сына, и Говард ощутил прилив благодарности, почувствовав, как бессильно повисла Май- клова рука. Джером, весь дрожа, отодвинулся в сторону.
- Никакого секрета тут не было, - спокойно сказала миссис Кипе. - Но все уже закончилось. Точка.
Майкл на минуту смутился, затем ему в голову, похоже, пришла новая мысль, он метнулся к застекленным дверям и стал дергать ручку.
- Папа! - кричал он, но двери не поддавались.
Говард подошел помочь с верхним шпингалетом.