- Примерьте его, примерьте, пожалуйста.
Кики спустила на землю Мердока и позволила продавцу поставить ее ногу на бамбуковый стульчик. Чтобы сохранить равновесие, ей пришлось ухватиться за его плечо. Парео распахнулось и обнажило бедро Кики. Ее пухлые коленные сгибы стали влажными. Мужчина словно бы и не заметил этого, сосредоточенно соединяя скользкие концы цепочки вокруг ее щиколотки. В этой-то эксцентричной позе Кики и атаковали сзади. Мужские руки сжали ее за талию, а затем, словно морда чеширского кота, перед ней возникла красная физиономия и чмокнула ее во влажную щеку.
- Джей, перестань…
- Кикс, ну ты даешь, вот это ножки-шоу! Чем это ты тут, убей меня бог, занимаешься?
- О, господи, Уоррен, - привет. Ты из меня чуть дух не вышиб - подкрался как лис, я думала, это Джером, он тут где-то вертится… Я и не знала, ребята, что вы уже вернулись. Как Италия? А где…
Тут Кики заметила ту, о ком спрашивала, - Клер Малколм только что отошла от палатки с массажным маслом. Клер смутилась, в лице мелькнул чуть ли не ужас, но потом она с улыбкой помахала Кики. В ответ Кики изобразила изумление и поводила рукой вверх и вниз, показывая, что оценила перемену - зеленый сарафанчик вместо черной кожаной куртки, черной водолазки и черных джинсов, в которых Клер проходила зиму. Подумать только - она с зимы не видела Клер! Какой румяный средиземноморский загар - из-за него ее светло-голубые глаза стали еще светлее. Кики поманила Клер к себе. Гаитянин, застегнувший-таки браслет, отпустил ее ногу и с тревогой взглянул на нее.
- Уоррен, подожди минутку, я закончу. Так сколько с меня?
- Пятнадцать. Этот - пятнадцать.
- Вы, кажется, говорили, что браслеты по десять - извини, Уоррен, я сейчас, - разве нет?
- Этот - пятнадцать. Пятнадцать, пожалуйста.
Кики полезла в сумку за кошельком. Уоррен Крейн
стоял рядом - огромная голова, слишком мощная для ладного мускулистого тела рабочего из Нью-Джерси, скрещенные на груди здоровенные моряцкие руки и хитрое выражение на лице, словно у зрителя, ожидающего появления комедианта. Когда ты выключена из мира секса - состарилась, растолстела или просто не внушаешь известных чувств, - ты открываешь новый спектр мужских реакций. Одна из них - ирония. Ты кажешься им забавной. Впрочем, подумала Кики, их ведь так воспитывали, этих белых американских мальчишек: я для них тетушка Джемайма с коробки любимого в детстве печенья, пара толстых лодыжек, вокруг которых носятся Том и Джерри. Еще бы я для них не забавная. И все-таки, отправься я хоть в Бостон - прохода не дадут. На прошлой неделе какой-то парень, который мне в сыновья годится, битый час преследовал меня в Ньюбери и не отстал до тех пор, пока я не посулила ему свидание; пришлось дать ему случайный номер телефона.
- Деньги не нужны, Кикс? - спросил Уоррен. - А то могу подбросить.
Кики засмеялась. Наконец она нашла кошелек, заплатила и распрощалась с торговцем.
- Смотрится шикарно, - подтвердил Уоррен, переводя взгляд с ее лица на щиколотку и обратно. - Правда, ты и так шикарная женщина.
Это их вторая особенность. Они отчаянно флиртуют с тобой, поскольку это ни при каких обстоятельствах не всерьез.
- Что она купила, что-нибудь эдакое? Какая прелесть! - сказала Клер, подходя и глядя Кики на ноги. Ее крошечное тело вжалось Уоррену в живот. Фотографии удлиняли Клер, делая ее выше и крепче, но в жизни эта американская поэтесса была чуть больше полутора метров и выглядела как подросток даже в свои пятьдесят четыре. На нее пошло минимум вещества. Можно было проследить малейшее движение ее пальца, током пробегавшее по венам, которые тянулись вдоль ее тонких рук и забирались на шею, похожую своими аккуратными складками на мехи аккордеона. Игрушечная головка Клер в каштановом бобрике как раз вмещалась в ладонь ее возлюбленного. Кики они казались такими счастливыми, но стоило ли этому верить? Веллингтонские пары гениально играют счастье.
- Вот это день! Там и то так жарко не было - мы вернулись неделю назад. Солнце сегодня как лимон. Как огромная лимонная капля. Просто невероятно, - говорила Клер, в то время как Уоррен легонько ерошил ее макушку. Она слегка запиналась - первые минуты разговора Клер всегда нервничала. Она училась с Говардом в магистратуре, и Кики была знакома с ней тридцать лет, только вряд ли они хорошо друг друга знали. Закадычными подругами они не были. В каком-то смысле Кики каждый раз встречалась с Клер впервые.
- Ты потрясающе выглядишь! - продолжала Клер. - Просто пир для глаз! Какой наряд! Как на закате - красный, желтый, терракотовый. Ты, Кикс, заходящее солнце.
- Ну, - сказала Кики, поводя головой с той грацией, которая, как она знала, очаровывала белых, - мое солнце уже зашло.
Клер издала резкий смешок. Уже не в первый раз Кики отметила отрешенность ее умных глаз, противостоящих инерции смеха.
- Ну пойдем, пройдемся с нами, - сказала Клер умоляюще, толкая Уоррена в центр между собой и Кики, словно ребенка. Странный маневр - получалось, что разговаривать они должны через Уоррена.
- Хорошо - главное, не потерять Джерома, он где- то тут. Ну и как Италия?
- Великолепно! Правда, здорово? - спросила Клер, глядя на Уоррена с нажимом, отвечавшим смутному представлению Кики о художниках: страстных наблюдателях, устремляющих весь жар своей души на любой пустяк.
- Это был отдых? Или тебе там что-то вручали?
- А, премия Данте, - ерунда, это совсем неинтересно. А вот Уоррен пропадал на рапсовом поле - чуть не доконал себя своей теорией о вредных агентах над генномодифицированными полями. Ты не представляешь, Кики, что они там открыли… Теперь он на пальцах может доказать, что эта… как ее?… перекрестная диссеминация - или инсеминация - ну, в общем, то, про что нам в правительстве врут без зазрения совести, а наука на самом деле… - Клер изобразила, как откидывается крышка черепа, являя миру его содержимое. - Уоррен, расскажи Кики сам. Я так путано объясняю, но это что- то фантастическое… Уоррен?
- Не так уж это и интересно, - буднично сказал Уоррен. - Мы пытаемся прищучить правительство в вопросе о ГМО. Проделана гигантская лабораторная работа, но пока все разваливается - нужно центральное, железное доказательство… Ох, Клер, здесь так жарко, и это скучная тема…
- Ну что ты… - слабо возразила Кики.
- Совсем не скучная! - воскликнула Клер. - Меня не волнуют технологические тонкости и как именно все это отразится на биосфере. Я не хочу ждать ни десять лет, ни пятьдесят - мне это сейчас важно. Это гнусно, гнусно, это ад - вот какое слово меня осенило. Вы понимаете? Мы провалились в новый круг, в глубочайший круг ада. Земля погибнет у нас на глазах при таком раскладе…
- Да-да, - твердила Кики во время тирады Клер. Эта женщина и удивляла, и утомляла ее - не было вещи, которую она не могла бы восторженно приукрасить или расчленить. Кики вспомнила знаменитое стихотворение Клер об оргазме, где она разъяла оргазм на элементы и методично описала их, словно механик, разбирающий мотор. Это было одно из немногих произведений Клер, которое Кики понимала без разъяснений мужа или дочери.
- Дорогая… - Уоррен мягко, но решительно взял Клер за руку. - Кстати, а где Говард?
- Пропал без вести, - сказала Кики и дружески улыбнулась Уоррену. - Кажется, он с Эрскайном в баре.
- Боже, я сто лет не видела Говарда! - объявила Клер.
- До сих пор над Рембрандтом работает? - допытывался Уоррен. Он был сыном пожарника, и это особенно нравилось в нем Кики, хотя она отдавала себе отчет, что романтический ореол вокруг этого обстоятельства - плод ее фантазии, не имеющий отношения к реальному житью-бытью трудяги-биохимика. Уоррен задавал вопросы, проявлял интерес, вызывал интерес, редко говорил о себе. Уоррен мог спокойно обсуждать самые страшные события и катастрофы.
- Угу, - сказала Кики, кивнула, улыбнулась и поняла, что исчерпала набор реакций, позволяющих не развивать эту тему дальше.
- Мы видели в Лондоне "Портрет корабельного мастера и его жены". Королева передала его Национальной галерее - правда, мило с ее стороны? Удивительно… то, как проработаны краски, - торопливо проговорила Клер и продолжала уже себе под нос, - то, насколько они телесны, он словно вгрызается в полотно и извлекает из него правду этих лиц, сущность этого брака - так мне кажется. Это почти антипортрет : он не лица нам показывает, он заставляет нас заглянуть в души. Лица - просто портал. Совершенно гениально.
Повисло неловкое молчание, не то чтобы заметное для Клер. Она часто говорила вещи, на которые было нечего ответить. Кики все так же улыбалась, глядя себе на ноги - на шершавую, загрубевшую кожу черных пальцев ног. Если бы не медсестринское обаяние моей бабушки, сонно думала она, не было бы и дома в наследство, а не будь дома, не было бы денег на мою учебу в Нью- Йорке. Разве я встретила бы тогда Говарда, познакомилась бы с такими людьми?
- Только Говард, кажется, исходит из противоположного мнения, дорогая, - помнишь, он это объяснял? - он доказывает, что мы имеем дело с культурным мифом о Рембрандте, о его гениальности… если можно так сказать, - заключил Уоррен с уклончивостью ученого, говорящего на языке искусства.
- Ну да, конечно, - коротко ответила Клер - похоже, ей не хотелось это обсуждать. - Он его не любит.
- Да, - подтвердила Кики, которая тоже с радостью поговорила бы о чем-нибудь другом, - он не любит.
- А что Говард любит? - спросил, усмехнувшись, Уоррен.
- Тайна за семью печатями.
Внезапно Мердок зашелся от лая и начал рвать поводок из рук Уоррена. Все трое принялись унимать и отчитывать его, но Мердок устремился прямиком к малышу, который ковылял с задушенной лягушкой, неся ее над головой как штандарт. Пес догнал ребенка у ног его матери, тот заплакал. Мать присела и взяла мальчика на руки, бросая взгляды на Мердока и его поводырей.
- Это муж виноват - мне очень жаль, - сказала Клер без особого раскаяния. - Мой муж не умеет обращаться с собаками. Это, собственно, не его пес.
- Таксы людей не едят, - сердито сказала Кики, когда женщина ушла. Она села на корточки и потрепала плоскую голову Мердока, и, подняв глаза, застала Уоррена и Клер за немой перепалкой с перекрестными взглядами - каждый пытался заставить заговорить другого. Первой сдалась Клер.
- Кики… - начала она со стыдливым, насколько это возможно в пятьдесят четыре года, видом. - Это больше не фигура речи. С некоторых пор. Я про слово "муж".
- Ты о чем? - спросила Кики и тут же поняла, в чем дело.
- Муж. Уоррен мой муж. Я только что назвала его так, но ты не обратила внимания. Мы поженились. Здорово, правда? - Восторг до предела растянул гуттаперчевые черты Клер.
- То-то я смотрю вы такие возбужденные. Поженились!
- Окончательно и бесповоротно, - подтвердил Уоррен.
- И ни души на свадьбе? Когда это случилось?
- Два месяца назад. Взяли и поженились. Просто, знаешь, начались бы ахи-вздохи в адрес двух старых окольцованных неразлучников, вот мы и не позвали никого, и обошлось без аханья. Если не считать Уоррена, который ахнул, когда я оделась Саломеей. Ну как, поахать на наш счет не хочется?
Чуть не врезавшись в фонарный столб, их троица распалась, и Клер с Уорреном опять прижались друг к другу.
- Клер, дорогуша, я бы ахать не стала - неужели нельзя было сообщить?
- Честное слово, Кикс, все так быстро случилось, - сказал Уоррен. - Разве я женился бы на этой женщине, если бы у меня было время подумать? Она позвонила мне и сказала: сегодня день Иоанна Крестителя, давай это сделаем. И мы сделали.
- Ну рассказывайте же, - настаивала Кики, хотя эта их черта, их известная всей округе эксцентричность ей не слишком импонировала.
- Так вот, я была в платье Саломеи - красном, с блестками, я купила его в Монреале - как только увидела, сразу поняла - мое. Я хотела выйти в нем замуж и получить мужскую голову. И мне это, черт возьми, удалось! И голова попалась чудесная, - сказала Клер, привлекая это чудо к себе.
- Кладезь мыслей, - подтвердила Кики, гадая, сколько раз в ближайшие недели эта свадебная легенда будет предложена благосклонному вниманию слушателей. Они с Говардом точно такие же, особенно когда им есть что рассказать. Каждая семья - готовый водевиль.
- Да, - воскликнула Клер, - кладезь гениальных мыслей. До Уоррена в моей жизни не было никого, кто знал бы что-то стоящее. Конечно, с тем, что "искусство - истина" все согласятся, но едва ли в нашем городе сыщешь людей, которые бы действительно это знали. Или думали бы, что знают.
- Мам.
К ним подошел Джером со своей джеромовой угрюмостью. Отзвучали пронзительные клики, какими сердобольная зрелость приветствует таинственную молодость, вовремя осеклась рука, потянувшаяся было потрепать непокорные вихры, а на вечно повисающий в воздухе вопрос был получен неожиданный и чудовищный ответ ("Я ее бросил". - "То есть, решил сделать перерыв".). На мгновение показалось, что все темы, которые можно было бы спокойно обсудить жарким днем в уютном городе, иссякли. Но потом в памяти всплыла победная весть о брачных узах, и ее радостно провозгласили снова, чтобы увязнуть в унылом обсуждении подробностей ("Ну, для меня вообще-то четвертый, а для Уоррена второй"). Тем временем Джером медленно разворачивал фольгу на своем бур- рито. Наконец обнажилась верхушка съедобного вулкана, который тут же изверг лаву, потекшую по руке. Все трое дружно отступили назад. Джером слизнул креветку сбоку.
- Ну, поделились радостью - и будет. Между тем… - сказал Уоррен, доставая телефон из кармана своих шорт цвета хаки, - ух ты, уже час пятнадцать, мы должны бежать.
- Кикс, чудесно поболтали - как-нибудь повторим за чашечкой чая, идет?
Ей явно хотелось уйти. Кики пожалела, что она не столь обаятельна, умна, иронична и артистична, чтобы удержать внимание женщины вроде Клер.
- Клер, - сказала она, но ничего экстраординарного в голову не пришло, - может, что-нибудь передать Говарду? Он почту сейчас не проверяет, старается работать над книгой. По-моему, он даже с Джеком Френчем еще не говорил.
Этот переход к деловой рутине, казалось, озадачил Клер.
- Ах, да… во вторник собрание кафедры - у нас ведь шесть новых преподавателей на гуманитарном факультете, в том числе этот знаменитый говнюк - ты его, наверное, знаешь - Монти Кипе…
- Монти Кипе? - повторила Кики, утопив это имя в прерывистом, сдавленном смехе. Она почувствовала, как Джерома прошибла волна шока.
- Бьюсь об заклад, - продолжала Клер, - кабинет ему дадут на факультете африканистики - бедный Эр- скайн! Другого места для него не найдется - вот увидишь. Интересно, сколько еще скрыто фашистских назначений позволит себе наш колледж? Феноменальное учреждение в этом смысле. Ну просто… что тут скажешь? Вся страна летит в тартарары.
- Черт, - заныл Джером, описывая тесный круг и взывая к сочувствию веллингтонцев.
- Джером, мы обсудим это позже.
- Что за дерьмо, - уже тише проговорил Джером, тряся от изумления головой.
- Монти Кипе и Говард… - уклончиво сказала Кики и покрутила пальцами в воздухе.
Клер, догадавшись-таки, что у ситуации есть подтекст и она его не учла, вновь засобиралась уходить.
- Не бери в голову, Кикс. Я слышала, что когда-то у Говарда с ним были трения, но ведь Говард вечно с кем- то на ножах. - Клер дополнила это замечание неловкой улыбкой. - Ну все, целую - мы пошли. Здорово было вас увидеть.
Кики чмокнула Уоррена и чуть не задохнулась в объятиях Клер, помахала рукой, сказала "пока" и повторила ритуал прощания от имени Джерома, который потерянно стоял рядом с ней на голубых ступеньках марокканского ресторана. Оттягивая неизбежный разговор, она бесконечно долго смотрела, как уходят эти двое.
- Дерьмо, - громко повторил Джером и сел там, где стоял.
Небо слегка затянуло, и солнце надело маску благочестия, проткнув тонкими милосердными лучами ренессансного света картинное, словно нарочно для этого созданное облако. Кики попыталась усмотреть во всем благодать, перевести дурные вести в добрые. Вздохнув, она сняла с головы платок. Тяжелые косы рухнули на спину, пот потек с головы на лицо, но стало легче. Кики села рядом с сыном. Она окликнула его, но Джером вскочил и пошел прочь. Путь ему преградила семья, что-то искавшая в рюкзаках, и Кики догнала его.
- Перестань, не заставляй меня бежать за тобой.
- Свободным людям открыт весь мир, разве нет? - спросил Джером, ткнув себя в грудь.
- Знаешь, я бы тебе посочувствовала, но, по-моему, из детства пора бы уже и выйти.
- Ладно.
- Нет, не ладно. Разве я не вижу, как тебе больно.
- Мне не больно, я растерян. Оставим это. - Он защипнул брови пальцами, как делал его отец, желая над чем-нибудь посмеяться. - Прости, я не взял тебе бур- рито.
- Бог с ним, давай поговорим.
Джером кивнул, но по левой стороне Веллингтонской площади они пошли молча. Кики задержалась у прилавка с подушками для иголок, заставив притормозить и Джерома. Подушки изображали восточных толстячков - вместо глаз две диагональные черточки, а на голове желтенькие шляпы-кули с черной бахромой. Круглые животики были из красного атласа - туда-то и втыкались иголки. Кики взяла одного и повертела в руке.
- Забавно, да? Или безвкусно?
- Как ты думаешь, он едет с семьей?
- Детка, я не знаю. Может, и нет. Но если да, мы все должны вести себя как взрослые люди.
- Не думай, что я тут останусь.
- Отлично, - преувеличенно весело сказала Кики. - Ты можешь вернуться в Браун, и дело в шляпе.
- Нет, я хотел… а что если я куда-нибудь в Европу поеду?
Нелепость этой затеи - с экономической, личной и образовательной точек зрения - подверглась громкому обсуждению тут же, посреди дороги, в то время как продавщица-таитянка бросала опасливые взгляды на мощный локоть Кики, опершийся о прилавок рядом с пирамидой из незаменимых в хозяйстве толстячков.
- Значит, я буду сидеть здесь как последний идиот и делать вид, что ничего не случилось?
- Значит, мы будем вести себя достойно, как семья, которая…
- Ну да, ну да - Кики ведь так решает проблемы, - сказал Джером, не глядя на мать. - Она их просто не замечает, все прощает и забывает, а там, глядишь, снова тишь да гладь.
Они уставились друг на друга - Джером вызывающе, Кики удивленно. По складу характера, по ходу жизни он был мягче других ее детей и, как она чувствовала, теснее связан с нею.
- Не знаю, как ты это терпишь, - с горечью сказал Джером. - Он думает только о себе. Ему плевать даже на чувства близких.
- Мы сейчас говорим не о… не об этом. Мы говорим о тебе.
- В общем, вот что, - нервно заключил Джером, явно испуганный своими же словами. - Ты не можешь упрекать меня в том, что я бегу от проблем, поскольку ты делаешь то же самое.