Хорошо, предположим, это всё действительно было на самом деле. Я приехал в командировку, от нечего делать отправился на спектакль в местный театр, где во время представления изуверским способом убили человека. Предположим, я сейчас, посреди ночи, явлюсь в ментовку и сделаю соответствующее заявление. По горячим, так сказать, следам. Правда, возникает, как минимум, один неприятный вопрос. Каким образом в мгновенье ока я переместился с улицы Наримановской, дом 11 к подъезду гостиницы, то есть километров на шесть. Хорошо, спросят меня, как убили этого человека. Очень просто, скажу я, даже элементарно, две актрисы, которых почему-то называли глумницами, потянули разбушевавшегося зрителя за уши и разорвали ему голову. В самом деле, скажут менты, как просто, но мы, признаться, с таким способом раньше не сталкивались. Там вообще было много всякой мистики, расскажу я, но, видимо, уже санитарам, поскольку из отделения меня незамедлительно этапируют в психбольницу.
Я поднялся с кровати и достал рубашку из пакета. Ткань впитала кровь, сделав пятна тёмно-бурыми. А ведь какая хорошая жизнь была. Работаю в Москве, в серьёзной организации, квартира собственная, пусть и однокомнатная, но своя, без всякой там ипотеки, у девушек популярностью пользуюсь. Как же всё это глупо.
В командировки я всегда беру с собой снотворное "феназепам", я плохо сплю в чужих кроватях. "Как удачно!" – подумал я, выпил две таблетки и заснул дурным беспокойным сном.
Утром меня разбудил Машкин звонок. Машка – моя подружка, немного моложе меня, учится на последнем курсе в Бауманском университете.
– Ты где? – спросила Машка. – В Москве?
– Нет. В командировке. Директор холдинга приехал. Задерживаюсь до понедельника.
– Жалко, – сказала Машка. – Мы же на выходные в Коломенское собирались. Погода такая чудесная стоит.
– Да и я сам не рад в этой дыре торчать, – сказал я. – Но против воли начальства не попрёшь, сама понимаешь.
– Понимаешь, – согласилась Машка. – Ладно, не скучай.
С Машкой у нас как-то сразу установились лёгкие отношения. Спим, разумеется, вместе, но живём по отдельности, я у себя, она – у родителей. Сцен ревности из-за этого не устраиваем, вообще, стараемся проблемами не грузить. Как говорится, секс без обязательств. Наверное, Машке хотелось бы чего-нибудь более серьёзного, но она хоть и девушка ученая, никогда не мог выговорить название её специальности, нечто, связанное с на-на технологиями, но ненавязчивая. "Да и проблем до нынешней ночи у тебя, как я сейчас понимаю, никаких и не было", – грустно подумал я.
Я достал из пакета рубашку и джинсы. Пятна не испарились, зато испарилась моя последняя надежда на возврат в нормальную жизнь.
"Речь, во всяком случае, связная, – констатировал я. – И мысли тоже. Значит, я не сошёл с ума. Это радует". Первым делом, уничтожить улики. Если возьмут за жопу, пойду в отказуху: не видел, не слышал, не участвовал, требую адвоката. Городишко-то крохотный, подумал я, подходя к стойке портье, если ночью действительно произошло убийство, сорока уже должна была по всем углам разнести.
– Как спали? – приветливо поинтересовалась всё та же тётушка.
– Спасибо, я хорошо сплю.
– Это такое замечательное свойство молодости, – сказала тётушка. – Ни тебе давления, ни тебе мигрени.
– Подскажите, пожалуйста, как мне доехать до кладбища?
– Вам на Центральное или еврейское? – тётушка с интересом посмотрела на меня.
– В городе живёт много евреев?
– Жило, – сказала тётушка. – Даже синагога была. Она и сейчас есть, просто закрыта. Мы в Чернобыльскую катастрофу сильно пострадали, большинство евреев под эту сурдинку в Израиль переехали за казённый счет. Такие хоромы бросали, честным трудом за пять жизней не заработаешь. А вам на кладбище проведать кого?
– Мне, вероятно, на Центральное, – сказал я. – Знакомая в Москве просила могилы родственников навестить.
– А как звать вашу знакомую, – тётушка явно запала на любимую тему. – Может, и я её знаю.
"Старая дура!" – выругался я про себя и назвал фамилию наугад. – Аниканова. Лидия.
– Незнакома, – разочарованно сказала тётушка. – Она, наверное, давно из города уехала.
– Давно, – сказал я. – Ещё ребенком. Так как на кладбище доехать?
– Садитесь на любой автобус, который едет через Наримановскую улицу. Не перепутайте, через Наримановскую.
– Спасибо! – поблагодарил я и снова выругался: "Опять эта Наримановская. Чтоб её переименовали, заразу!".
Уже сидя в автобусе, я, наконец, задал себе давно напрашивающийся вопрос: "Зачем, собственно, я еду на кладбище?" Это желание возникло самопроизвольно, будто кто-то осторожно, но настойчиво подсказал, что лучшего места, чтобы сжечь улики, в городке N не существует. "Да с какой стати не существует? – возмутился я. – Что я вообще про этот город знаю. Вернусь в гостиницу, посмотрю в интернете симптомы психических заболеваний. Наверное, у меня та форма, когда человек постепенно сходит с ума и осознаёт, что с ним происходит. Блядь, мне этого ещё не хватало для полного счастья".
На кладбище было пустынно, будний день. Я побродил среди могилок, отыскал мусорный бак, набросал туда сухой листвы и сжёг пакет с окровавленными вещами. Я не любитель кладбищ, никогда не понимал, какие философские меланхоличные мысли может навевать посещение последнего пристанища. Рядом с баком была заросшая могилка с неказистым памятником. Я присел на скамеечку, закурил и мимоходом взглянул на памятник. В ту же секунду сигарета выпала из моих пальцев. На меня смотрел фотопортрет ухмыляющегося Васька. Я прочитал:
КАРАУЛОВ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ. 28.12.1959 – 30.08.2012
– Были с ним знакомы?
Я обернулся.
Если бы в городке N внезапно приземлились инопланетяне, этот факт вызвал бы у меня меньшее изумление, чем дама, которая задала вопрос. Передо мной стояла мисс Вселенной. Во всяком случае, именно так в моём представлении должна выглядеть первая красавица мира – высокая, длинноногая, с огромными миндалевидными глазами, ухоженная как дорогой бриллиант и одетая в наряды, эквивалентные по стоимости этому бриллианту.
– Нет, – поперхнувшись, сказал я. – Я здесь случайно проходил.
– Случайно на кладбище? – спокойно удивилась мисс Вселенной. – Странно. Вы не переживайте, у него были самые разные знакомые и иногда с очень своеобразной репутацией.
– Я действительно незнаком с товарищем, – сказал я. – Никогда не встречал.
– Да он и сам был странный, – продолжила, будто не услышав меня, мисс Вселенной. – Стихи писал. Хотите почитаю, я некоторые до сих пор помню наизусть.
– М-м-м, – неразборчиво промямлил я.
– Слушайте, – она зачем-то заложила левую руку за спину.
Мысль, принявшая оболочку фразы,
Несет в себе энергии струю.
Вам кажется, что я пишу рассказы,
Я лярв для вас в реале создаю.
Читателям я свой секрет раскрою,
Собой вы лярву будете кормить.
Фантом бесплотный, образ бестелесный,
Питаясь вами, тело обретет.
Чем больше вам он станет интересен,
Тем лярва проще в души к вам войдет.
То значит – вы эгрегора создали,
И обратилось семя в страшный плод.
Он обретет, живя в астрале силу,
Своих адептов поведя вперед.
Себе вы сами вырыли могилу,
Вы смертны, а эгрегор не умрет.
Он в ваших детях, внуках возродится,
Эгрегор станет воплощеньем зла.
Я, сочинив его, могу гордиться,
Лярв создавать – нет лучше ремесла…
– Специфические стихи, – сказал я. – Больше похоже на колдовское заклинание. Он был писателем?
– Кем он только не был, – сказала мисс Вселенной. – Вернее, он был никем. Больше всего баламутом. Сеял вокруг себя хаос. И умер нелепо – пьяным замёрз в сугробе.
– А вы, простите, ему кем доводитесь?
– Вдовой, – сказала мисс Вселенной. – Мы были оригинальная пара.
"Уж действительно, – подумал я. – Просто красавица и чудовище. Какие только фортели матушка природа не выкидывает".
– Ну, что, Лёша, поехали в гостиницу? – сказала мисс Вселенной.
– Откуда вы знаете моё имя? – сказал я.
– Мне приснился сон, что я должна стать твоей любовницей, – сказала мисс Вселенной. – Почему бы и нет? У меня уже неделю не было секса. Да ты не волнуйся, мы Машке ничего не расскажем.
– Мы это кто? – спросил я.
– Я и ты, – ответила мисс Вселенной. – Если вместе, то мы. А кто ещё?
– Ну, ладно, поехали, – сказал я.
Мы вышли из кладбища и сели в её машину. Автомобиль был шикарный, немного напоминающий Бентли, но со спортивным уклоном.
– Что за марка? – спросил я. – Я такую не видел.
– Фирма-производитель называется "Тетраграмматон", – сказала мисс Вселенной. – Почти неизвестна широкой публике. Индивидуальная сборка, ну и всё такое.
– Круто! – сказал я.
– Меня зовут Лена, – мисс Вселенной тронулась с места. – Раньше была Караулова, теперь, естественно, Моржеретто, жена швейцарского банкира.
– Понятно, – сказал я. – А здесь ты чего делаешь?
– Вообще-то я здесь выросла. А потом я тебе уже сказала, мне приснился сон. Вот я и приехала. Разве этого недостаточно?
– Курить можно? – спросил я.
– Пожалуйста, – сказала Лена. – Любой каприз, мой милый.
"Если это сумасшествие, – подумал я, – то протекает оно вполне комфортно. Пока, во всяком случае".
Гостиница, куда меня привезла жена банкира и вдова Васька, выглядела как небольшое ранчо, стилизованное под деревенскую простоту, но всеми удобствами. С широкого балкона открывался вид на искусственный пруд с толпой водоплавающих и скотный двор, по которому лениво прогуливались два птеродактиля, прикованных массивными цепями к столбу.
– Любопытные птички, – сказал я. – Я полагал, что они давно вымерли.
– А эти… – равнодушно ответила Лена. – Что мы на самом деле знаем об эволюции, мой милый. Точнее, о её законах. Птички, между прочим, невзирая на свирепый вид, питаются исключительно растительной пищей. И очень шумные. Я попросила вырвать им язык, чтобы не беспокоили ночью.
– В Гринпис тебя на работу не возьмут, – сказал я.
– Это ужасно, – сказала Лена. – Я буду рыдать всю ночь. Если хочешь, им утром обратно вставят язык. Если хочешь, даже два.
– Ты дружишь с волшебниками?
– С кем я только не дружу, – уклончиво ответила Лена. – Мой покойный рогатик разбудил во мне чрезмерное любопытство. Согласись, человеческое мышление очень странный механизм. Например, человек легко воображает себе то, чего никогда не будет.
– Это называется мечта, – сказал я. – А в некоторых случаях – надежда.
– Возможно, – сказала Лена. – Но с таким же успехом то, чего не может быть, может воплотиться в плоть и кровь. Логика, конечно, противоестественная, но она не перестает быть логикой. Вот как, например, объяснить значение слова. Слово само по себе значение. Значение слова уже тавтология. Объяснение и значение – синонимы, значит уже тройная тавтология. Не слишком ли много повторов для одного слова?
– Есть же многозначные слова, – возразил я. – Зависит от интонации и подтекста.
– То есть от того, какой смысл вкладывает человек в сочетание букв, – сказала мисс Вселенной. – Любой факт есть вольная интерпретация фантазии, которая крепко засела в голове. Или от того, с какой стороны зеркала он смотрит на вещи – изнутри или снаружи?
– Ты хочешь сказать, что по двору бегают курицы, а птеродактили мне мерещатся?
– Проверять всё же не стоит, – улыбнулась Лена. – Займи самую живучую позицию – воспринимай мир так, как тебе удобнее.
– Не ожидал, что фотомодели склонны к философствованию, – сказал я.
– Во-первых, я не фотомодель. А потом, ты что, много общался с моделями?
– Мы вроде собирались сексом заняться, – сказал я. – Планы переменились?
– Нет, не изменились, – сказала Лена. – Но хочу, чтобы всё было по-людски: ужин при свечах, развлекательная программа в виде местного шоу.
– Может, обойдёмся без шоу, – насторожился я.
– Я уже оплатила. Перед артистами неудобно. Побудь немного один, я скоро вернусь, – Лена лёгкой походкой выскользнула из комнаты.
Я вышел на балкон, закурил и уставился на птеродактиля. Как же курицы, похоже, меня держат за полного кретина. По сюжету развития сумасшествия эта тварь должна сейчас со мной заговорить, хотя бы телепатически.
– Привет из Миоцена! – сказал я тому, который стоял ближе ко мне. – Или из какой ты там геологической эпохи. Скажи что-нибудь, подлюга, например "салам алейкум!".
Птеродактиль смотрел на меня злорадно, но молча. Затем разинул клюв, обнажив острые, большие зубы.
– Необщительный, сука! – я метко бросил ему в зев окурок. – Станет скучно, позвони!
– Милый, я готова! – Лена вернулась в комнату, одетая как советская пионерка. – Тебе нравится такой прикид?
– Что-то есть, – сказал я. – А я кем буду – грозным учителем математики?
– Лучше самим собой, – сказала Лена. – Ты ведь нечасто об этом задумываешься?
Предательское желание бежать из этого бедлама шевельнулось во мне, но проклятое любопытство пересилило.
– Думать это вообще не моя стихия, – нагло ответил я.
– Как приятно! – Лена взяла меня под руку. – Пойдёмте ужинать, мой профессор!
Стол был накрыт на нижнем этаже, плотно задвинутые шторы и зажжённые свечи создавали полное ощущение вечера. В углу располагался бар.
– Что будем пить? – я подошёл к стойке.
– Ты не поверишь, – сказала мисс Вселенной. – Я предпочитаю водку. Иногда я представляю, что пьяная как свинья валяюсь в грязи. Такой кайф!
– Оригинально! – сказал я. – Уже воплощала фантазию?
– Пока нет, – сказала Лена. – Но будем соответствовать приличиям. Открой красное "Мутон-Ротшильд", урожай шестьдесят девятого года. Четвертая бутылка слева в седьмом ряду.
Мы чокнулись и выпили.
– Как ты думаешь? – сказала Лена. – Он был прав?
– Он это кто?
– Философ Лосев, – сказала Лена, – который в своей "Диалектике мифа" утверждал, что всех сказочных персонажей – чертей, домовых, летающих на метле ведьм, надо воспринимать как такую же реальность, как и нашу человеческую. Они самым обычным образом живут рядом с нами.
– Я, конечно, понимаю, – сказал я, – что необходимо поддерживать светскую беседу. Но я парень простой, всего-навсего закончил Горный институт в Питере, с высотами метафизики незнаком. Давай поговорим о чём-нибудь земном.
– Например, о бабах, – Лена хлопнула в ладоши. – Тогда смотрим танец живота.
Под звуки восточной музыки перед столом появились две, практически обнаженные танцовщицы с пёсьими головами.
– Какие интересные у них маски, – сказал я.
– Это не маски, – пожала плечами Лена. – Это настоящие песьи головы. Они же глумницы, что им стоит. Или ты предпочитаешь каких-нибудь узкоголовых певуний?
– В самом деле, какой пустяк, – сказал я. – Нет-нет, меня всё устраивает.
– А вот теперь можно и водки выпить, – Лена пересела ко мне на колени. – Стопку за стопкой, с короткими передышками.
Мы пили водку, глумницы исполняли танец живота, пёсьи головы отделились от плеч и плясали самостоятельно, не слишком обращая внимания на заданный ритм.
"Как я быстро пьянею!" – подумал я.
"Хочу тебя!" – Лена жарко прошептала мне в ухо и, схватив за руку, потащила в спальню. Пёсьи головы недовольно залаяли вслед.
Соитие было долгим, бешеным, вконец выпотрошенный, я лежал на спине, Лена сидела на мне.
"Да вы совершенно правы, дорогой друг, испытание эволюцией не выдержали ни шарообразные люди, ни четырехрукие, ни двукрылые. Пожалуй, ближе всего к желаемому образцу оказались великаны, но только до той поры, пока Луна не стала приближаться к Земле, изменив, таким образом, атмосферное давление".
Голос звучал издалека, но вполне отчётливо.
"Это был удивительный, очень медленный и кропотливый процесс. Миллион за миллионом лет из пузырьков углеводорода, из протоплазмы, о составе которой мы даже приблизительно не догадываемся, формировались те, кого впоследствии упрощённо назвали божьи твари. И одновременно с ними, мысль и язык. Через множество форм размножения, от почкования и зачатия вдохновением, следы которого можно усмотреть в известном христианском предании, через звероложество, да-да, звероложество, я нисколько не сомневаюсь, что современные обезьяны – потомки первых людей, а не наоборот, выродившееся в ублюдочность ответвление, что, кстати говоря, даёт разгадку неразрешимой в науке проблемы – отсутствия связующего звена между человекообразной обезьяной и гомо сапиенс, через гермафродитизм, считавшийся священным первоисточником жизни у египтян и древних греков, к высшему символу – вечно конфликтному разделению полов".
"Надо бы передохнуть, мозг на части разрывается", – подумал я и открыл глаза. С плеч Лены за мной наблюдала ухмыляющаяся физиономия Васька.
– Всегда мечтал посмотреть, как ебут мою женушку, – сказал Васёк. – Здорово, кучерявый!
Я дёрнулся и очнулся в своем номере. Со стола небрежно свисал пионерский галстук.
"Бежать! – мелькнула спасительная мысль. – К чёрту директора! К чёрту работу! К чёрту всё! Бежать, пока живой!"
Я очумело затолкал пожитки в дорожную сумку и стремглав вылетел из гостиницы. На улице было хорошо, солнечно, даже жарко. Я достал портмоне и пересчитал деньги. Ещё на карте должно быть тысяч двадцать. Где тут отделение Сбербанка?
Я направился к центральной площади. Если до Москвы на тачку не хватит, доеду до Брянска, там уже проще, большой город, много проходящих поездов.
Отделение банка было закрыто на обед. И тут я увидел неспешно шагающего Артура Чердынцева.
– Стой, сука! – заорал я.
– Говори, кто вы такие, – я схватил его за горло.
– Вы, что, с ума сошли?! – Артур отчаянно отбивался.
– Говори, тварь, – я повалил его на землю и уселся сверху. – Задушу, пидор!
– Мы бродячие артисты, – прохрипел Артур. – Акробаты и шуты…
– Сейчас я тебе устрою акробатику, – мои пальцы сжались подобно стальному обручу.
– Милиция! – завизжал женский голос. – Человека убивают!
В глаза мне прыснули какой-то зловонной дрянью, я захлебнулся в крике и потерял сознание.
В себя я пришёл в месте, очень напоминающем камеру предварительного заключения. Из-за решетки был виден пустой, слабо освещенный коридор. Так я просидел часов, наверное, шесть, периодически впадая в дремоту. Наконец появился сотрудник полиции.
– На выход! – сказал он и открыл дверь. – Руки за спину!
В кабинетике, крохотном настолько, что стул упирался в сейф, меня ждала женщина в форме.
– Меньшиков Алексей Евгеньевич? – спросила она.
– Он самый.
– Присаживайтесь. Следователь Октябрьского УВД Подъяблонская Тамара Сергеевна.
– Как, простите? – сказал я.
– Подъяблонская, – повторила следователь. – Вы плохо меня слышите?
– Нет, нормально. Закурить бы, – сказал я.
– У нас не курят, – сказала Подъяблонская. – Поступило заявление от Дрючека Александра Павловича. Он вам знаком?
– Нет.