"Здравствуй, Алка! – прочитала Алка. – В первых строках хочу поблагодарить тебя за тот бесценный подарок, который ты мне сделала. Я уже почти потерял всякую надежду побывать и в Африке, и в Америке, и в Австралии, а тут мешок с сюрпризами от тебя. Спасибо тебе огромное!
Чтобы тебе было чем украсить новогоднюю елку, посылаю тебе скромный денежный перевод по Western Union: сумма 150.000 рублей, код перевода 15346783. Не грусти и кушай леденцы.
Санта-Клаус.
P.S.
Возможно, тебе будет интересно знать, почему я так поступил. Всё очень просто. В театре есть только один человек, который всегда помнит, что всё это, все эти страсти-мордасти, полёты во сне и наяву и иные прелести высокого искусства на самом деле – понарошку. Этот человек – режиссёр, и поэтому он главный.
Надеюсь, что мы никогда не увидимся".
Алка села на сугроб. Проходившая мимо пожилая женщина посмотрела на неё и сердито сказала: "Молодая девка, а уже нажралась с утра! Стыдоба!"
Наконец ей стало холодно. Алка поднялась и бесцельно побрела по улице. Возле метро было отделение Сбербанка. Алка вошла в помещение и спросила: – У вас по Western Union деньги можно получить?
– Можно, – сказала операционистка. – Паспорт с собой?
– Паспорт? – вяло переспросила Алка. – Не знаю.
– Без паспорта не выдаем, – нетерпеливо сказала операционистка. – Ну, так что, девушка?
Алка открыла сумочку и достала паспорт: – Вот, возьмите.
Получив деньги, она зашла в бар напротив и заказала кофе и сто пятьдесят грамм водки.
– Вам восемнадцать есть? – спросил мальчишка официант.
– Есть, – сказала Алка и снова показала паспорт.
– Я это… – сказал официант. – Я через час заканчиваю. Может, отдохнём вместе?
– Обязательно, – сказала Алка. – Вот только пописаю, а потом сразу начнём отдыхать.
Официант молча развернулся и пошёл выполнять заказ.
Она выпила стопку водки, сделала маленький глоточек кофе. На широком экране телевизора, висевшем в углу бара, веселые гномики бодро дразнили лупоглазую Снегурочку. Алка открыла сумочку, там лежали три аккуратные пачки по пятьдесят тысяч рублей в каждой. Она допила водку, рассчиталась, вышла из бара, поймала проезжавшее такси и плюхнулась на переднее сиденье.
– Куда едем? – спросил таксист.
– В Крым, – сказала Алка.
– Так давай сразу на Мальдивы, – сказал таксист. – Чего мелочиться. Выходи-ка ты, красавица, по добру, по здорову!
– Послушай, дядя! – Алка резко повернулась к нему и достала из сумочки пачку купюр. – Здесь пятьдесят тысяч. Вопросы есть?
– Да я не против, – сказал таксист. – Жене по дороге позвоню, скажу, что буду завтра поздно вечером.
– Давай, звони, – сказала Алка.
Когда они выехали на широкую пустынную трассу, ведущую на юг, таксист спросил: "А чего в Крым? Родственники там, что ли?"
– Я никогда не видела моря! – сказала Алка и подумала, что где-то читала эту фразу.
– На самолёте быстрее, – сказал таксист.
– Я не тороплюсь, – сказала Алка. – У тебя подвеска стучит, не потеряй по ходу движения.
– Машина старенькая, – сказал таксист. – Замаялся чинить.
– Ты вот что, – сказала Алка. – Как к морю приедем, ты меня разбуди. А я посплю.
– Ещё таможня будет, – сказал таксист.
– Тогда на таможне, – сказала Алка совсем сонным голосом.
Постовой на трассе проводил взглядом быстро удалявшийся темно-синий "Chevrolet" и потёр нос заиндевевшей перчаткой: "Везёт же некоторым. К морю люди едут. А мне тут под Новый год в самую холодрыгу корячиться. Эх, нет в жизни счастья!.."
И М И Т А Ц И Я
Беда в России с этими литературными фамилиями. Был я знаком, к примеру, с одним сахалинским рыбаком. Нормальный был рыбачок, не "парился" по пустякам, хозяйство вёл бестолково, как и все, водовку выпивал, жену по пьяному делу гонял, но умеренно, без фанатизма. В общем, хороший был человек. И всё бы у этого хорошего человека было бы хорошо, если бы не фамилия. А фамилия у моего рыбачка была не абы какая, фамилия у него была – Бунин.
Привезёт товар на склад, а ему всякая вошь прямо в глаза: "Не писательское это дело – рыбой торговать, Андрей Николаевич!" И сопрут, скоты, треть партии. Рыбнадзор вообще заебал: такие поборы установил, областную библиотеку три раза отремонтировать можно. И так это всё рыбачка заколебало, что ушёл он однажды августовским утром со стана вроде за костяникой, да так и не вернулся. То ли медведь его задрал, косолапые в ту зиму раньше срока из берлог поднялись, то ли понял всё про жизнь свою непутевую. Прямо как граф Толстой…
На этом месте народный сказитель главного поронайского кабака "Меридиан" Дрюня Воробьёв по кличке "Орэл" обычно запинался, накатывал трохи ханки и с усилием продолжал: "А, может, и не Лев Толстой. Может, как государь Александр Павлович, которого декабристы разбудили. А, может, как ещё кто, чёрт их, этих маркизов, разберёт".
Вот так и Мишка Чехов, до вступления на Голгофу, то есть до посещения школы, знать не знал, какое клеймо у него на лбу. Вернее, на титульной странице дневника.
Чехов старший был мужчина грузный, рассудительный, работал сварщиком по сантехнической части. В отношении сына он планов громадьё не строил, предполагая, что тот, когда вырастет, станет мастеровым, возможно, у них даже получится трудовая династия.
Зато его жена, Мишкина маман, была особа худощавая и часто не по делу восторженная. По всей вероятности, она была не очень довольна браком с Чеховым. Замуж она вышла поздно, в тридцать два года, окончательно разочаровавшись в надежде найти мужчину, близкого себе по духу. В шлюшки подаваться было уже неприлично, да и характер как-то не позволял, профессии у неё никакой не было, работала секретаршей в собесе, потом в жилуправлении, так и сошлась со сварщиком-сантехником, тем более, что он был человек неиспорченный, в браке ни разу не состоял.
Родился Мишка, жизнь пролетала, от скукотищи домашних забот она порой готова была лезть на стенку. В пять лет она обучила Мишку читать и писать. Мальчонка схватывал быстро, чем окончательно убедил мамочку в несомненных талантах сына. Она потащила Мишку в музыкальную школу. Пока мать беседовала с начальством, Мишка сидел в узком коридорчике и с ужасом наблюдал в приоткрытую дверь, как какой-то придурок яростно извлекал из большого чёрного ящика чудовищные звуки. Хорошая музыка была во дворе, когда отмотавшись в футбол или баскет, Ржавой и Кокон, у которого папаша был негр, крутили на балдах нижний брейк. Вот это была музыка, а не то, что эта параша. Мишка, невзирая на юный возраст, был уже вполне знаком с уличной терминологией.
В музыкальную школу его не взяли, сказав, что принимают только в восьми лет. Маман по инерции заскочила ещё в школу художественной акварели, но там обучение было платное, и весьма недешёвое.
На этом попытки запустить Мишку по тернистому пути великосветского образования прекратились, он отгульбарил лето во дворе, загорев как чёртик, изодрав локти и коленки о все возможные углы, и первого сентября, в чистенькой рубашке, с рюкзачком за спиной, с замазанной тональным кремом ссадиной на виске, переступил порог начальной школы.
Первый скандал произошёл недели через две. Мишка был левша. Мать, наслушавшись европейских метод, научила его писать левой рукой. На уроке чистописания Мишка лениво выводил буковки размашистым почерком, ни о чём таком и не помышляя. Дело происходило в понедельник, учительница начальных классов Екатерина Андреевна, красивая и подтянутая недавняя выпускница института, была не в духе. На выходных, в воскресенье, в гостях у подруги она приревновала бойфренда к этой самой подруге, похоже, не без оснований, потому что прозвучало много интересных слов, а в результате Катюша проснулась с больной головой и одна.
Екатерина Андреевна мрачно взглянула на первоклассника и сказала:
– Пиши правой рукой!
– Мне удобнее левой! – Беззаботно ответил Мишка.
– Каналья! – подумала Екатерина Андреевна. Она была большой поклонницей фильмов про Джека Воробья вообще и актёра Джонни Деппа в частности. – Каналья, удобнее ему, видите ли… Возьми ручку в правую руку!
– Не буду! – сказал Мишка.
– Будешь! – угрожающе произнесла учительница. – Твоя фамилия?
– Чехов, – сказал Мишка.
"Ишь, ты! – подумала Катюша. – Я – Чупрыкина, а он Чехов".
– Дневник на стол, Чехов! Если ты немедленно не начнёшь писать, как все, правой рукой, я вызову родителей. Понял?
– Я буду писать левой! – зло сказал Мишка.
– Выйти вон из класса! – скомандовала учительница.
Мишка схватил рюкзачок и выскочил в коридор.
Чеховы жили в "хрущёвке" в районе Белорусского вокзала. Школа была рядом с домом, перейти через Ленинградский проспект, на улицу летчицы Марины Расковой. Мишка стоял в школьном дворе и медленно осознавал в ощущениях внезапно свалившуюся свободу. Они, эти ощущения, подсказывали, что явиться домой раньше времени будет неверным решением, мать начнёт задавать вопросы, и он засыпется. Идти на следующий урок тоже было очевидной глупостью. Мишка побрёл по улице, оставляя ощущения за спиной.
Пройдя квартал, он увидел через чугунную ограду, как девчушка, на вид его ровесница, крутит сальто-мортале. Мишка вспомнил школьные разговоры, что где-то рядом находится цирковое училище. Девчушка, между тем, взяла обруч и, изогнувшись как змея, принялась бешено его вращать. Мишка так увлёкся этим зрелищем, что просунул голову в ограду.
Вдруг девчушка остановилась и посмотрела на него в упор:
– Мальчик! Ты – нахал!
– Я это… – растерялся Мишка. С безапелляционным женским обвинением он столкнулся впервые в жизни.
– Понравилось? – смилостивилась девчушка.
– Очень! – сказал Мишка и чуть не подавился слюной от смущения. – Ты здесь учишься?
– Уже три года, – важно ответила она. – Как тебя зовут, мальчик?
– Мишка, – сказал Мишка.
– А я Даша. Даша Лукьянова, – представилась девочка.
– А я на голове умею стоять, – сказал Мишка. – Хочешь, покажу?
– Удивил! – засмеялась Даша. – У нас все на голове стоят. Мы ещё йогой занимаемся.
– Здорово! – сказал Мишка. – Вот мне бы у вас учиться…
– Я побежала, – сказала Даша. – Занятие сейчас начнётся. – И уже на бегу она крикнула: "Пока!"
– Пока! – ответил Мишка и хмуро побрёл в сторону дома.
К двенадцати годам Мишка окончательно превратился в остолопа. Он сменил три школы, отметки у него были, кстати, сносные, но "поведение у вашего мальчика просто вызывающее, – сердито говорила Чехову старшему, отдавая документы, директор очередной школы. – Такое высокомерие к окружающим, к учителям, в первую очередь. Вам, уважаемые родители, надо срочно принять меры, пока не поздно. Отведите ребенка к психологу".
"И ещё бы фамилию поменять семейке, быдло придурочное! – подумала директриса. – Присвоили себе необоснованно…"
Мать поначалу пыталась читать сыну нотации.
– Дураки они все! – угрюмо оправдывался Мишка. – Чего они всё время мне тычут: Чехов так бы не сказал, Чехов так бы не написал…
– Ты самый умный! – раздражённо говорила мать, но руки не поднимала: "Мальчик всё же, бить нельзя…"
Отец мрачно пыхтел, в воспитательный процесс не вмешивался, но однажды в воскресенье привёз сына на стадион "Динамо".
Он пошептался с небритым дядькой в спортивном костюме, тот понимающе покачал голову и сказал Мишке: "Ну, чё, пацан, футбол любишь?"
– Люблю, – ответил Мишка.
– Для олимпийского резерва ты, конечно, уже староват, – сказал дядька. – Но если будешь бегать, как лось, человека из тебя сделаю. И если двоек в школе не будет. Уразумел?
– Угу, – сказал Мишка.
– Тогда замётано, – сказал дядька. – Будем из твоего отпрыска, Иваныч, звезду мирового футбола делать.
Ночью в постели Чехов старший сказал жене:
– Серёга кореш надёжный. Он и в сборной участвовал, а последние десять лет второй тренер в детской школе "Динамо". Может, действительно, толк будет. Футболисты в наше время такие деньги зашибают, не чета писателям. Если уж в голове пусто, пусть ногами на жизнь зарабатывает.
– Конечно, – сказала Мишкина маман и в очередной раз подумала о том, как всё-таки коряво у неё всё в жизни получается.
Надо признать, что тренер в своей нехитрой системе подготовки не ошибся: Мишка действительно научился бегать как лось. Телосложением он пошёл в мать, был худощав и подтянут, на курево его не тянуло, он шмальнул из любопытства сигаретку лет в двенадцать, но так закашлялся, что лёгкие чуть наизнанку не вывернулись. Очень скоро в команде у него сложилось устойчивое амплуа "выматывателя". Он выходил на поле в начале второго тайма, и, получив мяч, гонял его максимально долго, доводя противника до полного изнеможения. Голы он забивал редко, "это не твоя работа, – твердил ему тренер. – Гол любой дурак забьёт, было бы свободное пространство. Твоя задача важнее – разрушать чужую оборону. Футбол – игра коллективная и ты должен быть достойным членом этого коллектива, а не звездой кордебалета, едрёна кошка".
Мишка дремал на берегу речушки. Солнце палило нещадно, было тихо, вокруг ни души, обычный рабочий полдень в разгаре июля. Команда находилась на сборах на подмосковной базе, его товарищи, обливаясь потом, отдавали богу душу в ежедневном двадцатикилометровом марш-броске. Мишка сегодня "сачковал", у Мишки был день рождения, законный выходной, как сообщил тренер за завтраком. Вообще-то Мишка не был любителем созерцательного отдыха в одиночестве. Последние годы вся его жизнь была подчинена строгому расписанию: утром в ненавистную школу, где главной задачей стало слушать и молчать, "ты не спорь с учителями, – веско сказал ему тренер. – Они тебя понимать не обязаны, потому будут просто ставить неуд. А к нам с двойками нельзя. Вот и соображай, ты же не дурак".
– Не дурак, – соглашался Мишка, но с некоторой неуверенностью.
После обеда – тренировка, Мишка возвращался домой в выпотрошенном состоянии, за ужином происходили незначительные разговоры с родителями, затем Мишка утыкался в компьютерные игры или футбольные трансляции. Мать махнула на него рукой, только изредка, по инерции, пыталась подсунуть ему книги. "Школьную программу хотя бы надо прочитать!" – с укором говорила она. Иногда вечером Мишка с тоской заглядывал в эти "кирпичи", громоздившиеся на письменном столе, легко соглашаясь, что поговорка "смотрит в книгу, а видит фигу" явно про него.
Впрочем, однофамилец ему понравился. Вернее, один крохотный рассказик, на который Мишка случайно натолкнулся в томике Чехова. Рассказик этот выглядел как речь пожилого дядьки перед постояльцами гостиницы, в которой он вещал о своей ненастной судьбе. И так это было смешно написано, Мишка никогда в жизни так не хохотал. У матери на долю секунды даже шевельнулась надежда, что из сына когда-нибудь вырастет нормальный человек, а не кузнечик с мячиком, как недобро про себя она называла футболистов.
Короче, писатель Чехов на Мишку произвёл впечатление.
С дворовой шпаной Мишка не дружил. Да и шпаны, собственно, не осталось, все рассредоточились по своим интересам, Ржавой вымахал в здорового лба и пошёл служить по контракту в армию, Кокон окончательно устаканился в рэпчике, тусил по ночным клубам, а днём, соответственно, спал.
В выходные, если родители не нагружали какими делами, Мишка отправлялся на тот же стадион. Там всегда царило радостное мельтешение, в самом воздухе, казалось, летали разговоры и мнения о футболе, в тёплые деньки на скамейках трибун сидели ветераны, выпивали и вспоминали великих и павших: Витю Понедельника, Льва Ивановича, бурного грузина Кипиани, хитрого бельмесу Газзаева и многих, многих, многих.
Конечно, какой-нибудь умник непременно заметил бы, что для Мишки бесцельное блуждание по стадиону было чем-то сродни медитативному состоянию. Но, к счастью, с умниками Мишка общался крайне редко и поэтому его погружение в нирвану происходило без затей и вполне непринужденно.
Мишка потянулся на солнышке. Семнадцать лет, школа окончена, весной загребут в армию. "Ничего, послужишь Родине, – сказал ему тренер. – Я с какой-нибудь армейской командой договорюсь, побегаешь там год. Вернёшься, поступишь в институт физкультуры, если, конечно, не раздумаешь футболистом быть. После армии у людей часто мнение меняется. Может, по отцовским стопам пойдёшь".
Мишка скромно промолчал. Профессия сварщика-сантехника его совсем не привлекала.
"Фу, ну и жара!" – услышал Мишка тонкий девичий голосок.
"Дашка, здесь точно никого не бывает?"
– Точно! – ответил другой девчоночий голос, более резкий. – Я здесь всегда голой купаюсь. Из живых существ только футболисты, но они далеко, на поле целый день шары гоняют.
– Не шары, а мячик, – засмеялся первый голос. – Шары у них в трусах.
Два тела с плеском грохнулись в воду.
Мишка поднялся и подошёл к берегу. Две девчонки, на вид его ровесницы, резво плавали в озере.
– Здрасьте! – нарочито громко крикнул Мишка, испытывая одновременно стеснение и похоть.
Первая девчонка с каштанового цвета волосами оценивающе посмотрела на него:
– Ты кто такой?
– Чехов, – сказал Мишка.
– А больше похож на Достоевского, – сказала вторая девчонка, ярко выраженная брюнетка. – Отвернись, чего пялишься.
– Ладно, – сказал Мишка и повернулся к ним спиной.
Девчонки выбрались на берег и быстро оделись.
– Ты футболист, что ли? – спросила та, которая с каштановыми волосами.
– Точно, – ответил Мишка. – Как догадалась?
– Ноги как у лося накачаны.
– А меня в команде так и называют – лось, – сказал Мишка.
– И где же твои рога? – противно захихикала брюнетка.
– Ладно, не обижайся, – сказала первая девчонка. – Меня Даша зовут, а эту ехидну – Лена.
– Мишка, – представился Мишка. – Чехов, правда, моя фамилия.
Смутное воспоминание забрезжило в голове у Мишки:
– Ты в цирковом училище училась?
– Это когда было, – сказала Даша. – В раннем детстве. Мы разве знакомы?
– Нет, показалось, – сказал Мишка. – Чего делаете?
– От безделья маемся, – сообщила Лена. – Отбываем трудовую повинность на родительской даче.
– Грустно, – сказал Мишка. – А у меня сегодня день рождения.
– Поздравляю! – сказала Даша. – У футболистов сегодня попойка?
– Спортсмен – не пью. У нас режим. Так, посидим вечером с ребятами в столовой.
– Вот это действительно грустно, – сказала брюнетка Лена. – Такие кадры пропадают.
– Ну, ладно, Чехов, пока, – Даша села на велосипед. – Приятно было познакомиться. Она тронулась с места, ещё раз оценивающе посмотрела на него и повторила: – Поздравляю с днём варенья!..
Через две недели сборы закончились. Мишка отказался возвращаться со всеми на служебном автобусе, надежда снова увидеть Дашу заставила его целый день прослоняться вокруг озера. Даши, разумеется, он не встретил, и теперь раздосадованный, голодный и злой ловил на трассе попутку в Москву. Под стать настроению были и мысли. До весеннего призыва надо было чем-то заняться. Родители не настаивали, чтобы он устроился на работу, самой собой предполагалось, что он начнёт помогать отцу. Мишка пожевал травинку и выплюнул: "Когда учился в школе, было проще".
Серого цвета джип затормозил возле него. С пассажирской стороны приспустилось стекло и Даша звонко сказала:
– Привет, Чехов!