Многие из этих рассказов, написанные в те времена, когда об их издании нечего было и думать, автор читал по квартирам и мастерским, срывая аплодисменты литературных дам и мрачных коллег по подпольному письму. Эротическая смелость некоторых из этих текстов была совершенно в новинку. Рассказы и сегодня сохраняют первоначальную свежесть.
Содержание:
Из цикла "Синица в руках" - (1970 - 1972) 1
Из цикла "Запретная зона" - (1974 - 1976) 4
Из книги "Ранние берега" - (1977) 6
Из книги "Фотографирование и проч. игры" (1990) 10
Главы из романа - "Дорога в Рим" (1995) 18
Из книги "Далее везде" - (2002) 37
Из книги "АЗБУКА ИМЕН" 40
Николай Климонтович
Гадание о возможных путях
(рассказы ранних лет)
Из цикла "Синица в руках"
(1970 - 1972)
СИНИЦА В РУКАХ
Грузовик дал задний ход, въехал на тротуар и остановился.
Иван Кузьмич вылез из кабины, оглядел сквер, увидел старика на скамейке.
Старик сидел на скамейке. На коленях, на газете, лежал кусок черного хлеба.
- Закусываем? - деловито справился Иван Кузьмич, оглядывая сквер.
- Чем Бог послал…
- Как дела?
- Все хорошо, спасибо вам.
- Не за что… Давай, - крикнул он, - сюда подъезжай!
Грузовик въехал на газон.
- Выгружать? - спросил шофер, высунувшись из кабины.
- Погоди. Эй, старик, встань-ка.
Старик суетливо свернул газету, сунул сверток за пазуху, отошел в сторону.
- Пойди сюда, - позвал Иван Кузьмич шофера.
Тот подошел нехотя:
- Чего их двигать-то, - сказал он, - нечего их двигать, пущай так стоят.
- Не дорос, видать, до понимания. - Иван Кузьмич сплюнул досадливо. - Люди ж сюда отдыхать приходят. А людям что надо - чтоб красиво было, не шаляй-валяй. Берись.
Они подняли скамейку.
- Так, на меня чуть подай, - покрикивал Иван Кузьмич, - теперь влево чуть-чуть. Немножко. Так хорошо. Видишь - аккурат напротив той стоит. А урны сюда и сюда…
- Черт с ними, с уриами. Все одно - кто ими пользуется. Кому надо чего бросить - и так бросют. Вон сколько мусора валяется…
- Удивляюсь я на тебя - где так рассуждать учили?! О стране подумай - все б так рассуждали, порядка б никакого. А порядок нужен, чтоб не как попало…
Старик стоял рядом.
Иван Кузьмич забрался в кузов и принялся выбрасывать оттуда свежевыкрашенные жестяные урны. Урны раскатывались по блеклой траве. - Эту вон туда, - приговаривал он. - И еще одну туда… Красиво должно получиться, верно?
- Верно, красиво, - тихо сказал старик. - Только вот спросить не у кого - правда иль нет? Ума нет - у русских не займешь. А правду - зa пять рублей не купишь. - Он повернулся и побрел прочь, продолжая бормотать про себя.
- Эй, старик, теперь и посидеть можешь.
- Спасибо, Иван Кузьмич, я пойду, если можно.
- Отчего ж нельзя, иди. - Он отвернулся. - Эту вон туда ставь, не с той стороны, с другой, слышишь! Слепой что ли…
- Ты брось командоватъ, - огрызнулся шофер. - Я тоже командовать могу. Командовать все умеют…
ПРИНОСИТЬ И РАСПИВАТЬ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ, - гласит плакат на стене.
- Чего с ими, с делами, случится, - говорил Федорович, держа по привычке руку в кармане халата, - дела в порядке.
- Слава Богу, - кивнул человек, слушавший его. Он отодвинул тарелку из-под супа, вытер губы ладонью и придвинул второе. - Слава Богу…
Рядом с ним на столе стояла клетка. В клетке на перекладине сидел щегол. Одинокий пожилой еврей щегла повсюду носил с собой.
- … А вчера двое сидят вон там, - Федорович указал на столик у окна, - вижу - один тянет бугьлку из портфеля, а с портфелями оба, интеллигентные. Подхожу - они ноль внимания, а тот, в шляпе, распечатывать собирается. Граждане, говорю, у нас не положено. Объявление, говорю, видели, для вас написано. А этот, в шляпе, мне книжечку показывает, красную, понимаешь, мол, удостоверься…
- Боже мой, - покачал головой еврей и сунул щеглу в клетку крошку хлеба.
- … Порядок для всех, говорю. У меня самого книжечка не хуже - вы знаете, капитаном в отставку вышел.
- Капитаном, - эхом отозвался собеседник. - Как же, как же…
- Так и ушли, не выпив.
Старик вошел и остановился на пороге.
Владелец щегла доедал второе.
- Так что работем помаленьку, - закончил Федорович, - на посту, так сказать. - Он увидел старика, подозрительно оглядел его.
- Продаешь, - спросил пожилого еврея угрюмый пьяный мужик, сидевший рядом.
- Щегла?
- Да, птицу продаешь?
- Продаю.
- А что - поет она?
- Раньше пела, - вздохнул человек со щеглом.
Мужик повернулся к нему вместе со стулом.
- …Она ученая, хоть и птаха божья. Фью-фью, - постучал он пальцем по клетке - птица тревожно завертела головой.
- А ведь врешь, что дрессированная, - задохнулся вдруг мужик. - Врешь, падло, морда жидовская. Крылья у ей подрезаны, лететь она не может…
- Такая и была. Бог свидетель - такой и подобрал. - Человек со щеглом говорил быстро, проглатывая слова.
- Продаешь, - зашелся мужик, рванулся со стула и повалился на пол.
- Боже мой, - шептал человек со щеглом.
Мужика сгребли под руки. Он плакал и ругался.
- Нажрался, - сказал Федорович ему вслед. - Видно с собой принес.
- Какие люди, - качал головой человек со щеглом, - Боже мой…
Старик сидел у окна.
- Красиво все вокруг, - шептал он, - а правду не у кого узнать. За пять рублей ее не купишь - вот в чем беда.
Он развернул на столе газету, достал четвертинку из кармана.
У него дрожали руки, когда он снимал пробку.
Пряча бутылку под стол, он выливал водку в стакан.
- Для кого написано, - загремел по залу голос Федоровича. - А?
Старик застыл на мгновение, потом затряс бутылку, выжимая из нее последние капли. Затем, полуотвернувшись, едва не расплескав водку, поднес стакан ко рту.
- Кому говорят, мать твою…
Старик глотал, давясь, водку, скосив глаза на белый халат. Струйка водки текла по седой щетине на подбородке.
- Прекратить, - выкрикнул Федорович и дернул старика за рукав.
Стакан дрогнул у того в руке, Выскользнул, покатился по столу. Водка закапала на пол.
- Гражданин начальник, - только и шепнул старик. Он, не отрываясь, смотрел на мутный ручеек на столе, на прозрачные капли, падающие вниз.
- Ты посуду бить!..
Старик сунул пустую бутылку за пазуху, собрал хлеб. Залитый стол будто очаровал его.
Когда он плелся к выходу, человек со щеглом проводил его глазами.
Держа руку в кармане халата, Федорович вернулся на свое место под плакатом. Его халат сверкал белизной, как бакен, в дымных сумерках полуподвала.
Старик шел вдоль витрин, в которых отражались прозрачные от неба лужи.
Он шел и говорил сам с собой.
- Я все могу: пахать, сеять. А скажи стебелек сорвать - не могу. Русский человек не может. А ты заставь его. Сам себя ущипнешь - и то больно, а как другие за шею возьмут да и начнут крутить - все сделаю, скажу, только отпусти…
Он шел, останавливался иногда, будто раздумывая - упасть ему здесь или идти дальше.
К крыльцу он подошел сбоку, стоял молча, пока дворничиха сама его не заметила.
- Пришел. Ты где ж, ядрена мать, пропадал два дня?
Старик по-прежнему молчал.
- Как жрать захочется, так приходишь.
Старик смотрел себе под ноги.
- Иди в дом. Все одно - толку от тебя не добьешься.
Старше спустился в подвал.
Он вошел в комнату - здесь стоял густой запах жилища. Прошел в чулан - на кровати лежали матрас и старое ватное одеяло. Старик лег, не раздеваясь.
Он очнулся и долго лежал, не двигаясь, в темноте.
- … Теперь садик один остался, за кинотеатром - там сегодня скамейки выкрасили, завтра урны расставим и, почитай, к весне готовы, - громко говорили в соседней комнате.
- Иван Кузьмич, вот в честь весны и выпейте.
- Да что ж мы с вами все на одну тематику разговариваем. Не пью я, нельзя, как выпью - знаете, так и схватывает…
- Удивляюсь на вас - такой вы… не такой какой-то. Кругом пьют - a вы нет…
Старик прислушивался в темноте - голос дворничихи звучал незнакомо.
- … Я ж для вас и покупаю.
- А что ж для меня. Вы для мужа покупайте.
- Да какой он мне муж. Живет - и Бог с ним.
Замолчали. Старик открыл глаза. Из комнаты пробивалась полоска света.
Старик встал, подошел к двери.
В щель он увидел накрытый стол. Самовар на табуретке. Ивана Кузьмича - он крутил в pуках ложку. Дворничиху - ее красное лицо с будто вымазанными маслом губами.
Стрик открыл дверь.
- Вот, шляться снова пошел, - жалостливым чужим голосом говорила дворничиха, - бутылки по помойкам собирать, естъ ему не дают будто. А все она, водка эта самая…
Старик будто не слышал.
Он вышел из комнаты, поднялся по лестнице, отворил дверь на улицу.
IV
Был вечер; в лужах плавал свет далеких красных абажуров.
- … А вот прилетит какой червяк космический, будет порхать с цветка на цветок и не поймет, чьими страданиями это его порхание покупается. Знать не будет, что кому-то руки заламывают, и в пах ногой, ногой. Не увидит он, кто свободу eмy покупает…
В сквере старик опустился на лавочку и расстелил на коленях газету.
- Вечер добрый, - услышал он вкрадчивый голос. И вздрогнул.
Перед ним стоял человек со щеглом. Клетку он держал под мышкой.
- … Вот, погулять с ним вышли.
Старик протянул ему хлеб. - Покушайте. И ее покормите. Птица - она ведь в клетке. Ей, птице, только хлеб и нужен…
- Спасибо, мы ужинали сегодня. Правда?
Вопрос был обращен к птице. Щегол ничего не ответил.
- А я поем, - сказал старик. - С утра не дали мне поесть. - Он откусил хлеб и медленно пережевывал его.
- Я слышал, вы синичку продаете, - сказал он чуть погодя.
- Нe синица это. Щегол - птаха божья.
- В клетках все птицы - синицы, - сказал старик.
- Да-да, - закивал человек со щеглом. - Еще пословица есть такая - синица в руках лучше, чем журавль в небе…
- Не знает никто - кому и где лучше. - Старик, наверное, не расслышал. - Синице, думаете, в руках лучше, чем журавлю там?
- Иметъ синицу лучше, - тихо ответил человек со щеглом.
- Зачем продавать тогда?
- Не знаю… Я ведь за просто так продаю.
- И покупают?
- Нет, не покупают. Для всех "просто так" - слишком дорого.
- А вы за пять рублей попробуйте.
- Тогда купят, - сказал человек со щеглом. - За пять рублей купят. Просто так никто не берет, а за пять рублей пожалуйста.
- Ну так что ж?
- А я не хочу продавать. Моя она, птичка-то. И ей со мной хорошо, гуляем вот…
Старик молчал. Он аккуратно собирал крошки с колен. Собрал, протянул их птице. Щегол забился в угол клетки. Старик положил крошки в рот.
- А вот бутылка, - сказал он неожиданно, достав из кармана пустую четвертинку. - Рассказывал мне кто-то, очень давно, про кладбищенского сторожа - знаете?
- Что-то не слыхал.
- Из каждой свежей могилы сторож брал щепоть земли. Он запечатывал землю в бутылки, потом выезжал на лодке далеко в море, где нет людей, совсем никого, и выбрасывал бутылки в воду…
Старик замолчал. Человек со щеглом молчал тоже.
Щегол прыгнул в клетке, ударился о сетку и уселся на жердочке, пугливо озираясь.
- … А потом из бутылок выходили души. И все были ему родные. И не могли обидеть друг друга… Много родных у него было.
- Души, значит. Души - они самые благодарные. Да только здесь-то их нет. Где они - там что ли? - И он показал на небо. Небо было тепным и пустым.
- Да и здесь они где-то быть должны. Где только не узнать. Души - они благодарные, верно. И справедливые. И свободные…
Тут голос старика оборвался.
- Вот вы слушете меня, - прошептал он, - и я боюсь говорить. Может, я чего не так скажу. Не так, как положено…
- Да вы меня не бойтесь, - сказал человек со щеглом, - меня можно не бояться. - И он отвернулся.
- Фью-фью, - сказал он потом, - фью-фью…
БОГАТЫЕ ЛЮДИ
В ресторане одесского морвокзала сотрудник советского посольства в Ливане Алексеев в ожидании отхода парохода в Бейрут заказал пятьдесят "Экстры", бутылку лимонада, рыбное ассорти и шашлык по-карски. Ему не было и тридцати пяти, редкие волосы аккуратно облегали большую лысину, из нагрудного кармана торчал треугольник платка.
Не успела официантка заботливо поставить перед ним графинчик, как к столу подошел товарищ в штатском и попросил разрешения сестъ. На нем бнд неприглядного вида костюм, галстук отсутствовал, рубаха была не застегнута на две верхние пуговицы, пышная шевелюра всклокочена, от него пахло пивом.
Сотрудник посольства недовольно оглянулся - все столики вокруг были заняты, - и промямлил неопределенно что-то вроде "пжласта". Товарищ уселся, поворочался на стуле, глянул на графинчик и принялся изучать пространство непосредственно над головой сотрудника Алексеева. Тот ждал рыбное ассорти. Он скользнул глазами по широкому красному лицу соседа, отметил вытатуированный якорь у того на руке, пальцы с плоскими, очень коротко подрезанными ногтями, не знавшими пилки.
- Да, - сказал вдруг товарищ и хрустнул стулом.
- Чего это он дакает, - подумал сотрудник Алексеев, - каждый станет дакать…
- Да-а, - повторил тот - дела-а.
- Это вы мне, - спросил Алексеев, - или просто так, вслух намекаете?
- Я не намекаю, - мрачно уточнил товарищ, - я специально говорю, чтоб разговор поддержать.
Сотрудник в раздумье посмотрел на собеседника. - А зачем его поддерживать?
- Скучно. А поговоришь - легче.
- Хитер, - подумал Алексеев. - Это он чтоб поднесли или с целью получения? - И демонстративно налил себе водки.
- Водку пьешь? - все также мрачно осведомился собеседник.
Алексеев сей риторический вопрос проигнорировал, постучал нервно пальцами по столу. Ждать пришлось недолго - рыбное ассорти плыло к нему на подносе, будто поддерживаемое бюстом официантки. Алексеев просветлел, забыл о подозрительном соседе, расстелил на коленях салфетку и подцепил вилкой кусок красной рыбы.
- А такую видал? - неожиданно спросил сосед и ткнул Алексееву в нос импортную шариковую ручку.
Алексеева аж передернуло: да у меня таких вагон, понятно?!
- Ты в дырку смотри, сюда.
Алексеев подумал и посмотрел в дырку, на свет - на фоне черной драпировки голым задом к объективу стояла на коленях знойная брюнетка и призывно улыбалась, извернувшись через плечо.
- А теперь крути.
Алексеев крутнул: блондинка с отвислой грудью, сидя на стуле снимала чулки - последнее, что на ней осталось. Алексеев заинтересованно крутнул дальше. Дойдя вновь до коленопреклоненной брюетки, он отдал ручку.
- Ну?
- У меня есть тоже, - тоном знатока сказал Алексеев, - но здесь попадаются оригинальные… м-да…
- Она давно у меня, - объяснил владелец ручки, бережно пряча ее в карман, - друг в Венгрии служил - подарил. Два года уж с ней не расстаюсь. - Он замолчал.
Алексеев опрокинул рюмку и закусил рыбой.
- Такого добра на держу, - сказал он, - paботa! - Он вынул из кармана пачку "Кента".
- Понятно. Но ручка она для того и сделана, чтоб никто не догадался. - И он достал "Беломор". - Саша, - представился татуированный. Я вообще-то на катере хожу.
- Алексеев.
Привстали, пожали друг другу руки. Подошла официантка. Капитан заказал то же самое, что и у Алексеева, плюс графин "Кокуpa". - Сладкое люблю, - пояснил он, - запивать.
- Где служишь?
- В Мурманске, в погранвойсках. А ты?
- У меня там работа, - махнул Алексеев в сторону Бейрута, - заграничная. Из отпуска еду.
- Я тоже.
- А сам откуда будешь?
- Из-под Тамбова.
- Земляки!
- Да неуж?
- Точно!
- И ты тамбовский?
- Ну да.
- Выпьем.
- За это надо.
Выпили.
- Земляки, значит, - проговорил Алексеев, закусывая лимоном, - выходит так.
- Так точно. Еще по одной сразу, чтоб завязалась.
- Чего - завязалась?
- Да это в порту у нас так говорят. С одной, говорят, если сразу вторую не принять - может плохо быть.
- Да ну?
- Точно. Чтой-то в организме происходит.
- Эх, мне на пароход. Но если так…
Выпили.
- Плаваешь?
- Угу.
- А я боюсь.
- Чего бояться-то?
- Боюсь укачает.
- Не боись. Еще выпьем?
- Много будет.
- Не будет. За море выпьем.
- Эх, ладно.
- На, на, кокурчиком запей, сладеньким.
- Не-а, не хочу.
- Запей-запей.
- Мешать боюсь.
- Не боись… Деньги текут - беда, - Сказал капитан после четвертой.
- Как в песок, - согласился Алексеев, пережевывая шашлык.
- Была тысяча рублей - мамане шестьсот, потом здесь в Одессе - и на мели, полсотни в кармане.
- У меня шестьсот в рублях, остальное сартитикатами. Жене шубу, парню кое-что, себе там по мелочишке - и тоже на мели. Двести на руках - не знаю как доеду.
- Да-а. А я вот на катере, значит. Море люблю. - Он задумчиво разлил водку. - Но как недельку погоняешься за кем-нь-то, так пропади оно пропадом.
- Работа!
- А как у вас-то там, в этом…
- В Бейруте?
- Во-во. А это где?
- Там, где арабы. Там сложная обстановка, очень сложная.
- А как насчет этого?
- Плохо. Ответственность большая. Вроде бы и мало наших, русских, а работы все равно - во!
- Жарко там?
- Oй жарко…
- А у нас - холода. Катер обледенеет - фр-р. Но зато живем - люкс. "Дары моря", девахи сами на шею вешаются. - Капитан неопределенно повел рукой. - У меня их четыре.
- Женат?
- Не. Хотела одна фифа…
Сотрудник вздохнул.
- Я, знаешь, кофточек целый чемодан привез. И чулки. И тапки такие с тесемочками - все брали.
- У нас тоже добра завались. Я мамаше французские паутинки привез. Ей, правда не надо, в деревне-то, но хоть соседям покажет. У меня кореш в таможне - все достает. А чего творится - етить твою мать. У одной - веришь нет - золото в трусиках нашли.
- Ну!
- Да, туда зашила.
- А как нашли. Щупали?
- Не, приборами какими-то.
- Техника. А у нас недавно случай был - выслали одного инженера.
- Куда?
- На родину поехал. Он, это, пшено в конвертах получал, из Москвы.