Танцующие аисты
Бобби и Луис повезло: Чарли Фаулер оказался человеком слова, и с ростом его компании стала расти и зарплата Бобби. Не прошло и года после рождения сына, а они уже купили себе хороший дом и новую машину. Они обнаружили, что Кентукки их более чем устраивает, и даже привезли Дока, Дороти, Маму Смит и Джимми на кентукские дерби. Дороти как раз горевала по Принцессе Мэри Маргарет, скончавшейся от старости, и путешествие отвлекло ее. Особенно порадовала встреча с белокурым, голубоглазым внуком Майклом.
В тот год Бедняжка Тот потеряла свою мать. В прямом смысле. Пока она была на работе, мать вышла из дому и побрела куда глаза глядят. Очевидно, она села в машину к незнакомым людям, и те довезли ее аж до Солт-Лэйк-Сити, где в конце концов ее забрали в мормонский приют для престарелых. Когда ее нашли, она отказалась возвращаться домой, но Тот все равно приходилось каждый месяц оплачивать ее проживание.
6 июля 1962-го Норма и Мак Уоррен отмечали годовщину, а на следующее утро Норма позвонила тете Элнер даже раньше, чем та ей, вот чудеса.
Тетя Элнер вытерла о передник испачканные мукой руки и взяла трубку:
– Алло.
– Тетя Элнер, это Норма. Ты в слуховом аппарате?
– Да.
– Ты не поверишь, что Мак подарил мне на годовщину. Это такая прелесть, никогда не…
– Что, скажи?
– Помнишь, как я разозлилась в прошлом году, когда он презентовал мне дурацкую поливальную установку?
Тетя Элнер засмеялась:
– Помню. Бедный Мак.
– Бедный Мак? Разумеется, я расстроилась. Еще бы. На тринадцатую годовщину купить какую-то ерунду для лужайки. Вывел меня во двор, включил воду и произнес, гордый такой: "С годовщиной!" А я ему: "Мак Уоррен, за тринадцать лет брака я заслужила поливалку?" Мало того, эта пакость у него же в магазине и продавалась. Он даже не ходил за ней. А я, помнишь, ездила в Поплар-Блаф, чтобы купить ему красивые трусы-боксеры с сердечками, и торт испекла. Мне хотелось убить его на месте. Короче, в этом году он взял реванш. Принес совершенно безумную вещь. Я сейчас на нее смотрю.
– Ну что это, говори уже!
– Ничего прелестней не видела. Два аиста… думаю, это аисты. Это же аисты – такие птички с длинными клювами? Короче, два аиста – нарядные и танцуют. Аист-мальчик в смокинге, а аист-девочка в зеленом вечернем платье и с красным хохолком, пляшут на пьедестале, поворачиваешь его – а это музыкальная шкатулка. Вращаются и пляшут – под песню "Арабский шейх". Я Маку говорю: "Ничего прелестней не видела". Слушай, сейчас заведу. – Норма поднесла трубку поближе к шкатулке, потом сказала: – Услышала? Правда, прелестней не бывает?
– Правда, – согласилась тетя Элнер. – Мне эта мелодия всегда нравилась.
– Мне тоже, я в полном восторге. Вот это другое дело, говорю Маку, намного романтичней, чем поливалка. Он не признался, где ее раздобыл, но стоила эта вещь, наверное, целое состояние. Сказал, что купил специально для моей полки с безделушками, а я ему: "Мак, это тебе не безделушка". Я все искала, куда б ее пристроить, и придумала – на журнальный столик у дивана в гостиной. А что, можно такой вещью и похвастаться. Много у кого вы видели аистов, танцующих под "Арабского шейха"?
Тетя Элнер ответила:
– Ни у кого.
– Нет, если честно, я удивилась, что у Мака оказался такой хороший вкус, – надо же, сам выбрал. Обычно такую ерунду покупает. Я и говорю: "Мак, ты все еще можешь меня удивить. Значит, у нас хороший брак". А он мне: "Наверняка, потому что ты меня что ни день удивляешь". А я: "Ну и отлично, не хочу, чтоб ты у меня заскучал". А он сказал, уж чего-чего, а скучать ему не приходится. Правда, мило?
– Да, очень. А ему твой подарок понравился?
– Очень, но вы же знаете Мака: подари ему что-нибудь с рыбкой – и он счастлив.
Но не каждый брак был таким счастливым, как у Мака и Нормы. В последние несколько лет отношения между Хэммом и Бетти Рэй еще больше расклеились. Не то чтобы они совсем остыли друг к другу, просто мало-помалу отдалялись, пока, сами того не заметив, не стали жить каждый своей жизнью.
Бетти Рэй бегала от всеобщего внимания, а он, напротив, всегда стремился к нему. Он ухватывал ночью три-четыре часа на сон, прикорнув в другой комнате, чтобы не беспокоить жену, и вскоре это вошло в привычку, в их общую спальню он не вернулся. У Бетти Рэй было два обожаемых сына, с ними она и проводила большую часть времени, но любить Хэмма и не видеть его было тяжело.
Да еще изображать при этом счастье, особенно когда в гости приезжала мать.
Был как раз такой случай – Минни возвращалась, навестив дочь и внуков в губернаторском особняке. До следующего концерта оставалось несколько свободных дней, и Флойд на денек завез ее и Беатрис Вудс в Элмвуд-Спрингс. Все были рады повидать Беатрис. Она казалась счастливой и до сих пор хохотала над шутками куклы Честера.
Почему? Никто не понимал. Руби Робинсон сострила: мол, потому что Беатрис его не видит.
Соберите вместе двух мамочек – о чем они будут говорить? Правильно, об успехах детей. И Минни с Дороти не были исключением. О чем, о чем, а об успехах Минни могла говорить со знанием дела. Это ее дочь была замужем за губернатором, а дела у "Поющей Семьи Отман" шли куда как бодро: они только что приобрели сделанный на заказ автобус и выпустили очередной альбом хитов.
– Столько мне в жизни везет, я так благодарна Господу за его ко мне отношение, – говорила Минни. – Я вот смотрю вокруг – у людей порой столько денег, а счастья нет. И все им мало. Все кажется, что надо больше, больше. А по-настоящему нужен только Господь. Деньги-то этого не дают, правда же?
Дороти сказала:
– Наверное, если и дают, то не часто.
– Знаете, Дороти, еще до недавнего времени я берегла каждый пенни, пытаясь свести концы с концами. Всю жизнь была бедной, а когда беден, люди так к тебе относятся – тьфу, мол, на тебя. А сейчас денег куча, а гляжу на своих мальчиков и счастья в них не вижу. Бервин только и ждет, чтобы сбежать и стать вторым Элвисом, а Вернон женился в третий раз и к Господу охладел. – Она вздохнула. – А Бетти Рэй… уж не знаю, что там творится. Такой у нее муженек славный, и детишки, но… Она делает вид, что все благополучно, – ради меня, но мать всегда чует, коли чего не так. Не так что-то. В чем дело, не пойму, но Хэмма все в одну сторону тянет, а ее в другую. По мне, так это неправильно. Мы с Феррисом никогда не разлучались, день и ночь вместе, с того дня, как преподобный нас венчал и сказал: "Кого Господь соединил, да не разлучит человек". И я навсегда это себе вбила. А сейчас такое чувство, будто что-то их разлучить пытается.
Вита Грин
Гарри С. Трумэн как-то сказал, что мужчину могут погубить три вещи: власть, деньги и женщины. Власть у Хэмма уже имелась, деньги тоже светили. Дело за женщиной.
Хэмм хотел быть хорошим губернатором и делал для этого все, что в его силах. Старался получать отзывы на каждый свой шаг. Говорил с людьми, по утрам перед работой читал всю местную прессу. Хотя на светскую хронику он никогда не обращал внимания, кое-что в газетах Канзас-Сити он стал подмечать. То и дело попадалась ему фотография одной женщины – и все на каких-то вечеринках. Обычно с богатеями он дел не имел и глупые их сборища игнорировал, но неделя проходила за неделей, и он стал примечать за собой, что ищет ее фото в газете и если не находит, то чувствует разочарование.
Однажды утром он зашел к Сесилу в кабинет и спросил:
– Когда ты занимался похоронным бизнесом в Канзас-Сити, не встречалась на твоем пути некая миссис Вита Грин?
– Еще как встречалась. Она была одной из моих лучших клиенток, да и есть. Мы снабжали цветами все ее праздники.
– Серьезно?
– Однажды она устроила вечеринку для моей театральной труппы, и мы ей всю террасу украсили белыми розами. Она владеет целым верхним этажом в большом многоквартирном доме, вид из каждой комнаты – закачаешься.
– С удовольствием взглянул бы. А муж чем занят?
– Деньги делает, и много, вот и все, что я знаю. До нашего знакомства она была разведена. А что такое?
– Ничего такого. Просто читал статью, где эту миссис Грин назвали главой какого-то совета по искусству, и подумал, может, губернатору стоит в этом поучаствовать?
Сесил взглянул с удивлением:
– Правда?
– Ты ж сам вечно жужжишь – искусство то, искусство се. Может, это хорошо для имиджа?
Сесил вышел из кабинета, довольный, что его чаяния заинтересовать Хэмма культурой наконец сбылись. Вита Грин была важной фигурой в культурной жизни Канзас-Сити, все ее обожали, особенно мужчины. Высокая, яркая женщина сорока трех лет с блестящими черными волосами, стянутыми в узел на затылке. Одевалась всегда изысканно, но просто, обычно в ярко-красное или изумрудно-зеленое – под цвет глаз, на правом плече носила крупную брошь. На первый взгляд ее легко было принять за испанскую или греческую аристократку. Мало кто догадался бы, что Вита Грин – чернокожая ирландка. К эффектной внешности прилагались острый ум, чувство юмора и обаяние. Она могла поддержать разговор на любую тему и отстоять свою точку зрения перед любой аудиторией. Но когда миссис Вита Грин получила от губернатора записку с предложением встретиться и обсудить ситуацию с искусством в Миссури, она расхохоталась. Вита и люди ее круга считали Спаркса каким-то лапотником из отдела сельского хозяйства, которому до искусства дела нет. Она позвонила своему другу Питеру и сказала:
– Не поверишь, кто зовет меня на свидание.
Питер Уилер, которого Хэмм обошел шесть лет назад и который отклонил предложение Хэмма принять пост в его администрации, был джентльменом во всех отношениях.
– Думаю, стоит пойти, Вита, по крайней мере, выслушай его. Кто знает, может, он вздумал расширить круг интересов.
– Наверное, ты прав, Питер. Как говорится, ради искусства на все готова.
Через несколько дней раздался звонок из резиденции – губернатор собирается в Канзас-Сити и спрашивает, свободна ли она в среду утром между 8.30 и 9.00, перед его речью в Клубе Лосей. Несмотря на безбожно ранний для нее час, Вита согласилась встретиться с ним в здании совета по искусству. Когда она приехала, он уже был в кабинете президента, звонил кому-то.
Секретарша нервно сказала:
– Велел вам сразу заходить.
Сидя спиной к двери, закинув ноги на подоконник, он говорил по телефону. Вита остановилась на пороге, но ее духи – нет. Аромат поплыл дальше, достиг стола и вынудил Хэмма обернуться и положить трубку. В этих духах слышались различные варианты экзотических вечеров – на крыше ее пентхауса, на залитом лунным светом пляже в тропиках… Но прежде чем приступить к реализации этих проектов, надо хоть поздороваться.
– Здравствуйте, я Вита Грин.
Женщина, которую до сих пор он видел только на черно-белых газетных снимках, стояла теперь на пороге – такая яркая, что Хэмм внезапно позабыл всех красивых девушек, виденных прежде. А в качестве губернатора видел он немного – в основном блондинистых королев красоты, победивших в каком-нибудь конкурсе. За всю свою женатую жизнь он никогда не помышлял о другой. Но когда в кабинет вошла Вита, все раздумья вышли и захлопнули за собой дверь. То, что стояло перед ним, было "роллс-ройсом" женственности. Это была не девушка. Это была зрелая женщина, явно на милю опережающая его по силе духа и уму, и это его взбудоражило. Словно в лицо швырнули миллион долларов. И, как обычно, решение он принял быстро.
Человек, вскочивший, чтобы обогнуть стол и пожать руку Вите Грин, был коренаст, примерно ее роста и не красавец. Явно не ее круга – ни утонченности, ни умения одеваться. Но когда он схватил ее руку – вцепился в нее, будто в страхе, что она сбежит, она вздрогнула. Ее поразили энергия, живость и какой-то чистый жар, исходившие от него, – будто пламя лизнуло кожу. Она привыкла к восхищенным поклонникам, но этот был иной. При первой встрече с ней большинство мужчин, как правило, теряются и мнутся, пытаясь придумать, что бы такого умного сказать. Но Хэмм Спаркс явно ничего умного придумать не пытался. Ничего не крутил в голове, не просчитывал. Он сказал в точности то, что было у него на уме, – окинул ее откровенным, оценивающим взглядом и спросил:
– Миссис Грин, что от меня потребуется, чтобы заполучить вас? Потому что сразу хочу сказать: я горы ради этого сверну. Хотите, буду мячиком скакать? Только скажите – на какую высоту и сколько раз.
Она растерялась, обнаружив, что эта откровенная прямота… неотразима. И с улыбкой сказала:
– Почему бы не начать с ужина?
Не выпуская ее руки, глядя прямо ей в глаза, он заявил:
– Миссис Грин, так долго я ждать не смогу. Как насчет обеда?
– Зовите меня Вита. Куда вы хотели бы пойти?
– Все равно. Вы мне скажите, куда и когда.
– Может, в Городской клуб? Скажем, около часа дня?
Он кивнул.
– Мы будем обсуждать искусство, губернатор Спаркс?
– Я искренне сомневаюсь в этом. И зовите меня Хэмм.
Она пошла к дверям, остановилась, постояла, потом обернулась:
– Кстати, я прихожу заранее.
– Я буду вас ждать.
Всю дорогу до дома она смеялась – над тем, как ловко ее окрутили. Политик от сохи по имени Хэмм Спаркс совершенно не предполагался в ее четко спланированной жизни.
После обеда он сказал, что решил остаться в городе еще на несколько дней.
– В самом деле? – спросила она. – Разве вам не надо управлять штатом?
– Дорогуша, я могу делать два дела сразу.
"Не сомневаюсь", – подумала она.
Так и начался роман Виты и Хэмма. Ни ухаживаний, ни игр – только грубое физическое влечение. Оба встретили свою половину, оба почувствовали, будто неожиданно нашли то, что искали долгие годы. Никакой борьбы за власть, это было слияние двух могущественных сил.
Много общего
Никого не удивило, что миссис Виту Грин назначили советником губернатора по искусству. Никто ничего не заподозрил, когда Хэмм стал все больше времени проводить в Канзас-Сити, оставляя жену дома. Она и так с ним редко появлялась на людях. Виту и губернатора видели вместе на одних и тех же встречах и вечеринках, но никто и бровью не повел: это же естественно. Ведь мало кто знал, что, заселившись в номер люкс отеля "Мюэльбэтч", Хэмм тут же покидал гостиницу – через подвальную дверь, где его поджидал гвардеец Ральф Чилдресс, чтобы проводить в апартаменты Виты.
Хэмм не только физически притягивал Виту (она в жизни ничего подобного не чувствовала ни к одному мужчине), он нравился ей. Хэмм Спаркс был именно таким, каким был. Учился с жадностью. Хотел учиться, хотел совершенствоваться. А ей было чему научить. А еще Вита узнавала в Хэмме себя. У них было гораздо больше общего, чем могло показаться со стороны. Многие считали, что Вита родилась в каком-нибудь аристократическом поместье и ни дня в жизни не проработала. Однако она только слышала о своих богатых кузенах – те жили в красивых домах, учились в лучших школах, одевались в самых дорогих магазинах. Ее отец, приятный человек, родом был из крепкой буржуазной семьи, окончил хороший колледж, но пристрастился к азартным играм и алкоголю. Ни на одной работе он не удерживался, и кончилось тем, что жили они на небольшое пособие: братья стыдились его и присылали раз в месяц чек, скорее чтобы избавиться, чем из чувства долга. Вита наблюдала, как тускнеют некогда яркие глаза матери, как от переживаний и невзгод седеют ее волосы. Нет, решила она, с ней такого не случится. И поклялась никогда ни от кого не зависеть. Но в нищете обнаружилась и хорошая сторона: стыд и унижение разожгли в Вите амбиции и привели туда, где она сегодня находилась.
Вита целиком и полностью сама себя сделала. После школы уехала из Канзас-Сити в Чикаго и тут же нашла работу в компании "Побочные продукты из Иллинойса", где за три года пробила себе дорогу из бюро секретарских услуг к должности личного секретаря и, наконец, исполнительного секретаря главы компании. У президента и владельца компании Роберта Портера и его жены Элси своих детей не было, и они заинтересовались интеллигентной и амбициозной девушкой. Часто приглашали ее на ужин – домой или в один из своих клубов. Вита быстро научилась одеваться, непринужденно чувствовать себя в дорогих ресторанах. Портеры знакомили ее с разными людьми, и она скоро стала частым гостем в красивых виллах, чувствуя себя среди своих – людей, с которыми ей суждено было жить с самого начала. "Побочными продуктами" называлась чудесная смесь железной руды, меди и стали, и с помощью мистера Портера к двадцати восьми годам она уже обзавелась небольшим состоянием, покупая и продавая железный лом, оставшийся после Второй мировой, – продукт, начисто лишенный романтики. Однако когда мистер Портер умер, оставив ей больше акций, чем она покупала, эти два слова – "железный" и "лом" – стали ее любимыми.
Замужем Вита ни разу не была. Никакого мистера Грина не существовало. Вернувшись в Канзас-Сити, она его просто выдумала, дав ему фамилию денег, – такая вот шутка для своих. Мужчины были – богатые, наделенные властью, но желания выйти замуж не возникало. Она и без того была богата и счастлива. Ей нравилось, как она живет. Нравилось входить в просторную квартиру, полную красивых вещей, смотреть сверху на город, где она когда-то была бедной и несчастной, нравилось, что каждая монета заработана собственным трудом. Теперь у нее есть все, чего она хотела, – включая Хэмма Спаркса. Она чувствовала какое-то освобождение, отдаваясь ему полностью, безоговорочно. Ее любовник все делал быстро – быстро ел, быстро ходил, быстро говорил и быстро занимался любовью. Он всегда был наготове, всегда полон энергии и скорости, как автомобиль, который может за пять секунд разогнаться до семидесяти миль в час. Находиться рядом с Хэммом все равно что наблюдать, как оголодавший человек управляется с горой еды и при том умудряется наслаждаться каждым куском. Но больше всего ей нравилось, что он ей доверяет и полагается на нее.
Хэмм же нашел в ней человека, с которым можно поговорить обо всем; женщину, которая не станет над ним смеяться, смотреть сверху вниз или думать, что он излишне амбициозен – нос, мол, не дорос. Наоборот, амбиции Виты на его счет даже превосходили его собственные. К его большому удивлению, Вита знала о политике гораздо больше, чем он. Ее отец, прежде чем скатился на дно, был одним из людей Босса Пендергаста в двадцатых – тридцатых годах, когда политика в Канзас-Сити сводилась к коррупции и прочим прелестям. А потом Пендергаста посадили. Вита тогда была совсем еще ребенком, но успела немало узнать о том, как делаются дела.
Пробыв с Хэммом год, она решила наведаться к одному из старых друзей отца, Эрлу Финли, с которым дружила, будучи еще девчонкой. Он знал, что Вита была крупным спонсором предвыборной кампании Питера Уилера, и рад был вспомнить старые времена. Чуть погодя Вита свернула разговор на Хэмма. При упоминании его имени Эрл едва не откусил кончик сигары.
– Не вини нас, Вита, мы пытались его остановить. Но этот мужлан неотесанный не пойми как проскочил и теперь дерет нос и нас не слушает.
Вита сказала: