…Женская судьба.
ОБЫЧНАЯ СУДЬБА, в которой, как в зеркале, отразилось ВСЕ НАШЕ ВРЕМЯ, - с его проблемами и трудностями, с его радостями и мечтами.
Счастливое детство, обернувшееся ТРАГЕДИЕЙ… Огромная, светлая любовь, у которой НЕТ и НЕ МОЖЕТ БЫТЬ будущего…
Тяжелая, угнетающая повседневность, в которой так нелегко найти светлые полосы…
Что остается?
Ждать. Надеяться. Прощать.
Не терять ВЕРЫ В ЗАВТРА.
И однажды долгожданное счастье ПРИДЕТ!..
Содержание:
Часть I 1
Глава первая 1
Глава вторая 13
Глава третья 16
Глава четвёртая 20
Часть II 24
Глава первая 24
Глава вторая 32
Глава третья 36
Глава четвёртая 40
Глава пятая 43
Часть III 50
Глава первая 51
Глава вторая 53
Глава третья 58
Часть IV 66
Глава первая 66
Глава вторая 70
Глава третья 75
Глава четвёртая 82
Татьяна Успенская-Ошанина
НЕ МОГУ БЕЗ ТЕБЯ
Часть I
Глава первая
1
Крупная капля дождя, повисшая на листе липы, слепит глаза. К землянике солнце не пробивается, и её листья просто мокрые.
Марья думала, земляника не приживётся, а она прижилась, будто родилась здесь, под этими липами.
И сейчас всё вместе - закрывшие небо и солнце, сомкнувшиеся над могилой ветки лип, старые их стволы, с богатой, слоистой корой, обросшие мхом, и блёклые земляничные кусты, и новорождённая дружная трава, привезённая Марьей вместе с земляникой и землёй из леса, и чуть сладковатый воздух, который бывает только на кладбище, и запах свежих цветов, положенных Марьей в изголовье могилы, и сам холм, аккуратным теплом укрывший мать, - составляет то, что Марья про себя называет вечностью.
Для неё вечность - не Космос с безвоздушьем и ледяным холодом, с планетами и звёздами, с Землёй, покорно плывущей из века в век вокруг Солнца, вечно полыхающего огня, для неё вечность - это не прекращающаяся ни на мгновение живая жизнь природы, с обязательной сменой снега, дождя, зноя, с неожиданным каждый раз, вроде из смерти, новым рождением цветка, дерева, и жизнь главная, не видная глазу, тайная, которую она всегда ощущает, но которая никак не даётся осознанию. Душа умершего улетает на небо, говорят верующие. Куда? Во Вселенную, в Космос? Или в тёплый подол солнечного, голубого воздуха, хранящего жизнь на земле? Может быть, жизнь, которую она ощущает, но не видит, и есть жизнь душ людей, живших раньше, и именно души наших предков защищают нас от холода космической Вселенной? Если этому поверить, значит, мама осталась жить? Значит, мама - близко, здесь?! И видит, как она, Марья, сжавшись, сидит на скамейке, отгороженная от суетной жизни сетчатой, высокой, железной клеткой, зачем-то возведённой отцом?! Значит, мама знает, как прошли эти два чёрных года без неё?!
Вот, кажется, ухватит Марья что-то главное, то, что знала в минуту рождения и в детстве, а сейчас, в свои двадцать лет, начисто позабыла, но что осталось смутным воспоминанием. Ещё немного усилий, и она распутает наконец клубок снов, ощущений, поймёт: зачем родилась мама, если так нелепо рано умерла; зачем родились они с Иваном, если и их унесёт смерть; что такое жизнь и смерть, может, правда, души не умирают и живут на небе?!
Марья боится пустых небес, но и густо населённых небес тоже боится, с миллиардами обретших вечность душ, не видных глазу, как-то участвующих в жизни живых. Что же на самом деле? То, чего она не видит, но хочет, чтоб это невидимое было, или только то, что реально она видит, осязает, слышит?!
Зачем ей понадобилась истина?
Это она, Марья, сама - своей любовью и властью сохранила мамину душу в себе и в этой земле, на которой так легко прижилась лесная земляника.
Сейчас придёт Иван и тоже встретится с мамой - в искрящейся капле дождя, чудом удерживающейся на листе липы, в мокрых цветах земляники, в оглушительном пении птиц, высвистывающих свои заботы, только Иван может не догадаться, что это - мама.
Сегодня день маминого рождения, второй - после её гибели.
День рождения - день чуда. Мама могла бы не родиться, и тогда не родились бы они с Иваном. Из тайного мира и миллиона клеток случайно или закономерно вырвалась одна, единственная, соединилась с ещё одной, тоже случайной, и в слившихся двух клетках создались энергия и могучие клетки для новой жизни - их с Иваном.
Вместе с жизнью мама подарила им и себя.
В войну, в эвакуации, весь жалкий иждивенческий паёк отдавала им, стала тощей и бледной. Продала всё, что привезла, осталась в кофте, в синей сатиновой юбке и синих тряпичных тапочках. Когда кончились вещи и деньги, пришлось служить - устроилась в редакции местной газеты, их вынуждена была поместить в детский дом, так как работала почему-то в основном ночами.
Только тот, кто замерзал, кто видел мертвецов, сидящих и лежащих у ледяных стен домов Чистополя и Казани, и прежде игр, волшебства вобрал в себя знание обязательной конечности жизни, кто хоть день пробыл в детском доме и прежде любви, дружбы ощутил сиротство и постоянное, сосущее чувство голода, саднящие раны, из-за куска хлеба нанесённые такими же голодными и одинокими детьми, и постоянное ожидание мамы, может понять, заново ощутить остроту радости: мама берёт их за руки и выводит из детского дома. Пусть на полчаса, но выводит.
И она, мама, вот она, с ними. Даёт по куску сахара, поворачивает их лицами к солнцу или к дереву, рассказывает сказку про добрых волшебников, дружно сбежавших из всех сказок, чтобы спасти их от войны, играет с ними в шарады. "Первое моё, - говорит мама, - речка в Италии, второе - то, что со всеми нами происходит сейчас, а целое - то, чего мы очень сильно ждём". Они не знали речки в Италии, но хорошо знали, чего сильно ждали. "Победа!" - кричали хором. Так учили географию. Есть, оказывается, речка По! "Первое моё, - говорила мама в другой раз, - то, что всю жизнь тащит лошадь. Второе: то, что происходит с колесом. Целое моё - то, чего мы с вами очень сильно ждём". Они ещё не знали, что может тащить лошадь всю жизнь, и лошадей ещё не видели, они не знали, как назвать то, что происходит с колесом, но они хорошо знали, чего ждали и хотели больше всего: возвращения вместе с мамой домой в Москву. Тогда кончатся голод, холод и ночи в комнате с двадцатью детьми, когда по сто раз вскакиваешь в испуге от чьих-то слёз и криков! Тогда мама будет всегда с ними! Они хором кричали "возвращение!", разом открывая смысл новых, незнакомых слов. Мама гладила их по лысым головам, утирала носы, прыгала с ними - кто выше, чтобы они поскорее выросли, и снова убегала на работу, запрещая им реветь, иначе в другой раз ей не разрешат встретиться с ними.
Всё-таки наступил день, когда мама привезла их в Москву - к только что вернувшимся с фронта папе и дяде Коле, Колечке, как они звали его, - самому близкому папиному и маминому другу. Колечка с папой учился в школе и в институте. Вместе ездили с концертами по фронтам. Своих детей у Колечки не было, они с Ваней для него вместо своих - вот он и придумывал им детство!
Вернулись в сорок четвёртом, ещё шла война, и на многих окнах оставалось затемнение.
Когда родители задерживались на съёмках, из сада в конце недели их забирал Колечка и сразу уводил в сказку. В подводное или подземное царство или в город, из которого злодей украл солнце, луну и электричество. Да, по тёмному городу пробираться к жилью - кровь стынет в жилах, но, если рискнуть, если не забояться, на помощь придут добрые люди и посветят фонариком: иди за ними, доберёшься!
Колечка приводил их домой, в их десятиметровку общей квартиры, разогревал на керосинке перловую или пшённую кашу, смотрел, как они ели, рассказывал разные истории. Из моря добывают нефть, из нефти делают бензин, керосин и газ, бензин льют в машины, керосин - в самолёты.
На керосинку после этого Колечкиного рассказа Марья стала поглядывать с опаской: а что, если возьмёт и полетит?!
Колечка рассказывал им, из чего строятся дома и как растёт каша. Что такое росток, колос, Марья не могла себе представить. Рассказывал, как снимают кино, читал им монологи из классики, играл сценки, с которыми выступает в концертах. К вечеру приходили папа с мамой и дядя Меркурий.
Начинались нескончаемые разговоры о съёмках, соцреализме, о первостепенных задачах искусства, концертах в московских госпиталях, на заводах и фабриках.
Дядя Меркурий тоже учился с папой и Колечкой в школе и в институте. Был он лыс и румян, говорил громче всех и хотел, чтобы все с ним соглашались.
Иногда, когда у папы с мамой были выездные концерты, Колечка приводил их с Ваней к себе домой. Долго поднимались по лестнице на последний этаж. К ним кидались тощие кошки, котята, жалобно мяукали. В дверях встречала их старушка.
Белые-пребелые волосы - короной, как у королев. Глаза - не такие синие, как у Колечки, будто выцвели, но в таких же чёрных, как у Колечки, ресницах и такие же добрые, как у Колечки. Большой, по плечам, белый, из кружев, воротник, чёрное длинное платье, как у королевы. Колечкина мама. Старая-престарая. И очень добрая.
Откуда брала в те голодные годы муку, как исхитрялась, неизвестно, но к их приходу она выпекала два румяных небольших "жаворонка" с глазами-изюминами. Вермишель или каша - на первое, еда дежурная - и в детском саду и дома, а вот на второе - "жаворонки"! Мягкую массу "жаворонков" они жуют-жуют, с неохотой глотают, не сразу откусывают снова. А изюмины сосут, как леденцы.
"Жаворонки", запах от кошек, голос Колечки "Оставь немного вермишели, разомни получше, раздай кошкам поровну!" - до сих пор живы, точно были вчера.
После ужина Колечка обязательно придумает игру. То возведёт сооружение из вилок, ножей, карандашей, а ты тяни по одной вещи осторожно, чтобы не порушить. То создаст город с домами - спичечными коробками, которых у него множество, с холмами - маленькими подушками для иголок, какие они шьют в детском саду и каких много у Колечкиной мамы, с туннелями - шарфами и нитками мулине. То спасает попавших в беду: посадит Ивана на шкаф, будто утащил его в горы колдун, её - в шкаф, будто гномы уволокли её в подземелье, и разыгрывает целый спектакль: с поисками пропавших, с борьбой против чёрных сил, с заклинаниями, разрушающими колдовство.
А потом скачет с ними домой на "конях" - по очереди. Они обнимут Колечку за шею или схватят за волосы, иссиня-чёрные, густые, лохматые, греют в них руки и погоняют: "Быстрее, быстрее!"
Война отняла у них дедушку и обеих бабушек, еду, вещи и тепло, но у них остались мама с папой и Колечка со старушкой. И, несмотря на то, что, когда они вернулись, ещё шла война, а потом были самые голодные и холодные, по карточкам, годы - сорок шестой и сорок седьмой, им с Иваном жилось в Москве очень даже весело!
А однажды в первое послевоенное лето, когда папа снимался в Бресте, мама с Колечкой привезли их в лес.
Они с Иваном в лесу впервые, и лес непонятен им. Та же тайна, что сказка: в нём живут колдуны, бабы-яги и лешие. Марья жмётся к маме и закрывает глаза - если не будет видеть лес, значит, его нет, и нет колдунов.
А мама говорит:
- Ложитесь на животы, смотрите и молчите. Молчите до тех пор, пока молчать больше не сможете.
Марья послушно легла, но смотрит не вокруг, а на мамину ногу. Босая мамина нога в солнечном свете белая, с прозрачными пальцами, с небольшими аккуратными ногтями - у Марьиного лица, тощая, незнакомая. Марья обнимает её, целует.
- Ну что ты, Марья? - осторожным движением, как-то очень бережно, мама поднимает Марью к своему лицу.
А Марья вырывается из её рук, снова ложится на живот, как велела мама, и наконец видит лес: тащат сухие еловые иголки, другой сор жуки и муравьи, ползут лупоглазые гусеницы, извиваются черви, с цветка на цветок перелетают бабочки и стрекозы, жужжат комары. Оказывается, вовсе не люди хозяйничают на земле, а слетели с картинок книг и с маминых рисунков герои маминых и Колечкиных сказок. Листья, стебли цветков, трава - зелёные, но совсем разных оттенков: и прозрачно-зелёные, и чёрно-, и оранжево-зелёные. И сами листья друг на друга не похожи - овальные, резные, пушистые, разлапистые, стрельчатые, и цветы - разные, словно великий мастер свою жизнь положил на создание каждого листка и цветка.
- Есть полезная трава, ею лечатся звери и люди, - говорит мама. - Есть ядовитая. Из ядов тоже можно сделать лекарство. И люди, и звери, и трава - вместе… - И вдруг не таинственное, тревожное: - Коля, что с тобой?
Марья подняла голову. Колечка смотрит в небо. Снизу Марья не видит его лица.
- Коля, что ты, Коля? - Мама подошла к нему.
- Прости, сейчас пройдёт. Он любил лес. Последний раз в лесу я, пацаном, был с ним. Он мне так же, как ты ребятам, про траву. Он вырастил меня. Отец погиб, он был мне за отца. Зря я поехал. Не могу.
Колечкин голос незнаком, срывается. Да что же это - Колечка плачет?! Она чувствует, что-то происходит, а встать, подойти к нему, она чувствует, нельзя, и лежит затаившись. Кто его обидел?
- Костёр разожгли… собирали сухие ветки. Запах смолы.
Марья не все слова знает. "Костёр" знает - на улицах Чистополя в мороз жгли костры, около них грелись сотни бездомных, а слово "смола" тогда услышала впервые.
- Я виноват в его гибели. Его же после Горного направили на московский завод инженером! Это я уговорил, сорвал… на Кольский. Он сначала - ни за что, требовал, чтобы я в институт…
- Ну, в чём же ты виноват? - едва слышно говорит мама. - Ты хотел, как всегда, втроём. Ты Мотю моего спасал. Колечка! Колечка!
Про кого это они? - пытается понять Марья. За шиворот заполз муравей, щекочет спину, а она боится пошевелиться.
- Его назначили директором апатитовой фабрики, она только создалась. После работы придёшь к нему, а он без "здравствуй" крикнет: "Жратва на окне, Коль!" - и снова с людьми. Люди прут к нему. Часто ночевал на фабрике. Даже диваном не успел обзавестись, раскинет пальто на полу, под голову - шапку, ну, может, часа три поспит. Конечно, мне удобнее спать на нормальной кровати в общежитии, но я сильно скучал без него и спал с ним на полу!
- Говори, Колечка, родной, выговорись, наконец. - Голос у мамы дрожит. Мама так же беспомощна, как она, Марья.
- За ним пришли… мы только уснули. Он не поверил, в крик: "С ума спятили, кого брать?! Да я вас!" - всех раскидал. А его - по голове! И скрутили. Поволокли. Очнулся, кричит: "Не верь, Коль, чистый я!"
Всё-таки Марья вскочила, подбежала, забарабанила по его животу:
- Не плачь, мой Колечка. Ты обещал показать муравьиный город. Покажи замок стрекоз! - Она ревела в голос и тянула его в лес, подальше от его памяти, позабыв про колдунов и леших. Иван тянул с другой стороны.
Но Колечка застыл на месте, говорил маме:
- По лесу ходил осторожно - боялся раздавить какую-нибудь козявку. У нас во дворе царила безотцовщина. Получит стипендию, накупит баранок, подушечек, раздаст каждому. Для него каждый - большой человек. Играл с нами, старался рассмешить. Враг народа?! Кирюха?!
- Ты никогда не говорил. Столько лет прошло!
- Нисколько. Вчера увели. Лягу спать, а он тут! Да я все эти годы ночами слушаю шаги: вдруг вернётся?! Кирюха - враг?! Мать стала старухой.
- Колечка, это случайность. Родной мой, давай напишем, давай выясним! - Мама так же больна, как Колечка. - Этого не может быть в нашей стране!
- Газеты читаешь? Могут же самые преданные, истовые революционеры стать врагами?! Сколько их разоблачено! - Колечка добавил тихо: - Куда я только не писал, Оля!
- Давай… - Мама запнулась, всё-таки сказала: - Сталину! Он разберётся, он поможет. Через Меркурия передадим, Меркурий на приёмы ходит.
Колечка усмехнулся:
- Бедная Оля. Наивная. Жди, поможет.
Впрочем, я пытался - унижался перед Меркурием. Он наотрез отказался. "И так, - говорит, - из-за тебя у меня много неприятностей. Если бы не я, - говорит, - ты тоже сидел бы!"
Так, в первое послевоенное воскресенье, в лесу, где свистели, щёлкали и пели птицы, в Марье поселился страх. Останавливал игру, смех. Солнце светит, а всё равно может и при солнце случиться беда. Мама с отцом есть и Колечка, а всё равно - и при них может случиться беда. И ни мама с отцом, ни Колечка, и ни солнце не защитят. Есть что-то такое над ней, Марьей, над всеми её родными, над лесом: сила посильнее колдуна и Кощея. И никуда не убежать. И тогда, в шесть лет, и сейчас, уже взрослая, не знает она, а ощущает эту силу и - страх.
2
Она сидит около маминой могилы. Сегодня день маминого рождения, второй - после её гибели.
Они с Иваном родились потому, что мама с отцом полюбили друг друга. Прожили вместе мама и отец двадцать лет. Отец - любимец публики, главный положительный герой лучших фильмов, а маме всегда доставались роли проходные: то склочной соседки, то грубой продавщицы, то старой девы, и эти роли у мамы, как говорили все, не очень хорошо получались.
Однажды Марья пришла домой раньше обычного, своим ключом открыла дверь, услышала незнакомый низкий женский голос и замерла в передней.
"Кто ты и кто я? Ты - тля, ты - букашка. Захочу, раздавлю. И никто мне не скажет ни слова.
Потому что каждый знай своё место. А голова пусть болит у меня. Я отвечаю за то дело, которое ты делаешь. Я уж и побеспокоюсь о том, чтобы нигде не было ошибки и сбоя. А ты, ишь, - возражать! Делай дело!"
Да это же мама!
"Не глоткой бери, Мотя. Ты мягче. Ты и так наверху, высоко. Вроде пожалей человека голосом, интонацией, а слова пусть убивают. Контраст дай между интонацией и словами. И тогда получится характер!"
Мама… отцу толкует роли?!
Отцу может быть неприятно её неурочное вторжение. Марья попятилась в распахнутую дверь, обратно на лестницу, тихо, ключом повернула замок и позвонила.
Лишь сейчас задала себе вопрос: почему мама отцу толковала роли? Ведь отца все считали необыкновенно талантливым. И она восхищалась им. Его герои - такие разные, но все - смелые и сильные. Они снились ей. Она выучивала наизусть их роли и по дороге в школу и из школы шпарила подряд, воображая себя то одним, то другим. И гости уши прожужжали ей: отец - талант. И дядя Меркурий, а уж он-то понимает больше всех, потому что - начальник над всеми!
Дома отец перед ними любил ставить спектакли, он был и режиссёр, и актёр. В "Снежной королеве" играл Кая. И она поверила: именно такой был настоящий Кай!
Вот почему то, что мама учила отца, как играть, тогда вызвало в Марье недоумение и растерянность, сейчас…