Был большой этот светлый магазин и постоянным местом сходок, на которых женщины обсуждали все степновские новости, самые, на их взгляд, важные события последних дней. На одинокого офицера, забежавшего сюда, никто из них не обратил внимания. Заезжих и залетных офицеров в Степновск прибывало немало. Алексей спокойно прохаживался у прилавков, неторопливо рассматривал товары. Огромные рулоны шерсти, ходкого здесь ситца и шелка его не интересовали. Так же равнодушно прошел он мимо отдела готового платья и полок, уставленных посудой, электрическими чайниками, утюгами и прочим хозяйственным ассортиментом. Зато, увидев пестрые ряды игрушек, он поспешил туда. Это и было целью его посещения магазина. Подойдя к прилавку, Горелов в растерянности остановился. Никогда в жизни он не покупал игрушки. В городе Верхневолжске, где он родился и провел горькое безотцовское детство, кроме розовой погремушки, жестяной трубы и сабли с облезлыми ножнами, у него ничего не водилось. До того ли было бедной вдове Алене Дмитриевне в те годы! Игрушечных солдатиков он уже сам научился лепить из глины, когда подрос. Что купить больной девочке, он не знал. Куклу? Но ведь в уголке у Наташи - он это очень хорошо запомнил - валялись две куклы: одна маленькая в красном платьице, а другая голышка с оторванной ногой. Дудочку? Но есть у нее и дудочка. Барабан с белыми палочками или бубен? Но это, скорее, для мальчика. Трамвайчики, заводные машинки, кажется, для первоклассницы поздновато. Алеша увидел на самой верхней полке в целлофановом пакете огромного плюшевого медведя и удовлетворенно вздохнул. Вот игрушка, которой ребенок обрадуется в любом возрасте. Только тащить этого рыжего великана через весь городок среди белого дня!.. Ну да ладно. Что поделаешь? И он решительно посмотрел на продавщицу:
- А подайте-ка мне, пожалуйста, этого Топтыгина на смотрины?
Девушка в блестящем форменном халатике без особенного удовольствия потянулась за лесенкой, чтобы спять медведя с самой недоступной полки. Но когда на ее глазах Алексей освободил плюшевого зверя из упаковки и стал его тискать, головой опрокидывая вниз, и на басовитое урчание с улыбкой оглянулись несколько покупательниц, девушка, засмеявшись, посоветовала:
- Возьмите, товарищ капитан. Единственный экземпляр на весь наш отдел. Видите, какой симпатичненький? Импортный… из ГДР, кажется.
- Ладно, - повеселел Алексей. - Будем считать, уговорили. Заверните его, а я - на пять минут в продовольственный.
В продовольственном отделе он зашел к заведующему и назвал свою фамилию. В Степновске существовала традиция: для летчиков-испытателей, парашютистов, готовящихся к соревнованиям, или экипажей, выполняющих спецзадания, по совету генерала Саврасова завмаг всегда держал небольшой запас редких продуктов. Группа полковника Нелидова была включена в этот список. Разбитной завмаг Отари Мемлудович Нонешвили был до крайности любопытным человеком. Обо всех остальных из этого списка он хоть что-нибудь да знал. Одни в его присутствии жаловались друг другу на моторесурсы двигателей или амортизаторы шасси, другие говорили что-то о затяжных прыжках или управлении стропами, третьи делились своими впечатлениями от пуска ракет. И, улавливая эти не всегда ему предназначавшиеся фразы, Отари Мемлудович очень гордился тем, что он, в далеком прошлом старшина разведроты, потерявший в Великой Отечественной войне четыре пальца на руке, всегда в курсе событий, какими жил далекий от столицы, но такой важный Степновск. О необыкновенной осведомленности Отари Мемлудовича ходили легенды. Говорили, например, что, когда наша армия сокращалась на миллион двести человек и многие пожилые офицеры задумывались над тем, как сложится их дальнейшая судьба, пришел командир технического батальона домой, а жена ему и говорит:
- Ваня, а ты знаешь, что твоего заместителя Орлова увольняют?
- Перестань болтать! - прервал ее рассерженный муж. - Мы с ним сейчас с аэродрома возвращались. Кто тебе сказал такую чушь?
- Отари Мемлудович.
- Врет он как сивый мерин! - заключил комбат раздраженно. Но когда после обеда вернулся на службу, обнаружил у себя на столе телеграмму, предписывавшую направить в отдел кадров вышестоящего штаба майора Орлова на предмет переговоров об увольнении из рядов Вооруженных Сил по возрасту и состоянию здоровья. Комбат, придя вечером домой, попросил жену:
- Слушай, Леля, сходи к Отари Мемлудовичу, спроси - а меня там увольнять не собираются?..
О многом знал Отари Мемлудович, а вот о группе полковника Нелидова - ничего. Только раз к нему зашел плотный подполковник с лохматыми бровями и попросил пару лимонов. Отари Мемлудович предложил ему в дополнение самые лучшие сигареты, но тот лишь рассмеялся. Тогда Отари Мемлудович, желая задобрить подполковника, фамилия которого была Ножиков, подмигнув, склонился к его уху и прошептал;
- О шен генацвале, что я вам предложу! Как самому лучшему другу, сообщу по секрету. Есть две бутылки заветного армянского коньяка "три звездочки", перед которым уступает даже наш грузинский. Это самый лучший коньяк в мире. Одну бутылку взял генерал Саврасов, другая вас дожидается, генацвале.
Любой бы летчик и парашютист расплылся в улыбке от такого заманчивого предложения, но этот подполковник с лохматыми бровями только оглушительно расхохотался да руками замахал:
- Нет-нет, это тем более не подходит.
- Разве ваши все не курят и не употребляют хотя бы изредка этот нектар? - несколько обиженно уточнил Отари Мемлудович.
- Все, - весело рассеял его сомнения Ножиков. - Не полагается нам, генацвале.
- Странная народ у вас, - заметил Отари Мемлудович.
- Странный, - еще веселее расхохотался Ножиков и ушел, так и не сказав больше ни единого слова.
Горелов был вторым человеком из группы полковника Нелидова, обратившимся к директору магазина. Отыскав его фамилию в списке, Отари Мемлудович широко заулыбался:
- Очень приятно познакомиться, товарищ Горелов. Давно, можно сказать, жду. В чем испытываете нужду? Есть "Северная Пальмира", "Казбек", сигареты с фильтром и без фильтра.
- Это не по моей части, - перебил Алексей.
- Генацвале! Да что это такое! Можно подумать, все люди полковника Нелидова из некурящих состоят?
- Угадали, - улыбнулся Алексей.
- Вай, - покачал черной головой Отари Мемлудович. - А может, из этого жанра чем интересуетесь? - выразительно провел он ладонью по горлу. - Есть водка с медалью, коньяк "Ниструл", Цинандали и даже Хванчкара.
- Нет, - опечалил его Горелов снова. - Пью четыре раза в год: день рождения, май, Октябрьская и годовщина Советской Армии. Я другим интересуюсь, товарищ директор. Собираюсь проведать больного. Нет ли каких фруктов?
Отари Мемлудович сделал большие глаза и зашептал:
- Под самым большим секретом скажу. Есть килограмм бананов и килограмм апельсинов. Апельсины не импортрые толстокожие, а наши, грузинские, пальчики оближет ваш больной товарищ. Я это для генерала Саврасова в городе раздобыл, но если такое дело, по полкило вам выделю.
- Очень буду вам благодарен, - обрадовался Алексей.
Воспользовавшись добрым настроением покупателя, Отари Мемлудович не удержался от вопроса:
- А вы долго еще у нас загоститесь?
- Не знаю, - сдержанно ответил Горелов, - прикажут, хоть завтра улечу. Я же человек военный.
- Да-да, - разочарованно вздохнул Отари Мемлудович и стал заворачивать фрукты.
Через несколько минут с огромным свертком в руках Горелов быстро шел по улицам Степновска, направляясь к знакомому дому. Время от времени он пугливо оглядывался по сторонам, опасаясь попасться на глаза знакомым. И все-таки он был самым бесцеремонным образом опознан, да еще кем - самим Андреем Субботиным. Тот критически оглядел сверток и даже присвистнул от изумления.
- Куда торопишься, Леша? Уж не на свадьбу ли?
- Лучше ничего не сумел придумать? - смешался Горелов.
- Так ведь подарок какой огромный волочишь. Локтева, что ли, взял бы вместо носильщика.
- Это я обнову для мамы, - соврал Алексей. Субботин еще раз недоверчиво покосился на сверток:
- Ну ладно. Вечером зайду посмотрю твою обнову. Ребята на стадионе?
- Там.
Субботин зашагал дальше. У знакомого подъезда Алексей на этот раз не задержался. Как можно скорее взбежал по деревянной лестнице и только у самого порога квартиры сробел, и рука не сразу потянулась к звонку. Его ждали. Лидия выбежала мгновенно. Была она в шелковом, очевидно, самом лучшем своем летнем платье, на запястье тонкие золотые часики-браслет. Лицо, застывшее от тревоги и ожидания. Увидев в руках гостя огромный сверток, она вопрошающими глазами скользнула по его лицу и вся зарделась. А из маленькой комнатки, хотя они не успели еще сказать друг другу ни единого слова, донесся тонкий голосок Наташи:
- Мама, это дядя Алеша пришел?
- Как ты угадала, девочка?
- А он мне вчера слово дал, что придет. А дал слово - держи. Это не только для октябрят и пионеров. Приведи ко мне его, мамочка.
Лидия уже не сдерживала торжествующей улыбки:
- Здравствуйте, Алексей Павлович. Видите, с каким почетом вас встречают?
- Да, - рассмеялся Горелов, - по протоколу номер один. Как посла.
Пожимая ее руку, он почувствовал шершавины мозолей. "Как и у моей матушки Алены Дмитриевны, натруженная рука", - подумал он.
Лидия показала на стул в коридоре:
- Кладите вашу ношу, Алексей Павлович.
- Э нет, - замотал он курчавой головой, - от ноши надо освобождаться иным образом. Можно к вашей больной?
- Можно, можно! - закричала из-за двери Наташка. Лидия кусала губы, и в синих ее глазах плескалась такая радость, что Алексей понял - она еле-еле сдерживает улыбку. В тесном коридоре они стояли так близко, что он ощутил на щеке ее дыхание.
Смущаясь, тихо уточнил:
- Так что, Лидия Степановна, можно выполнять приказание?
Она молча кивнула. Алексей вошел в спальню. Наташка, как и вчера, была укутана в одеяло до самой головы, но, вероятно, температура спала, глазенки ее поблескивали весело.
- Здравствуй, дядя Алексей, приходи ко мне скорей, - продекламировала она и засмеялась: - Ага? Что? Это я сама сочинила. Целое утро сочиняла. А что это у вас в руках?
- Ах это? - переспросил Горелов и начал неумело и сбивчиво импровизировать: - Знаешь, какое странное приключение со мной произошло. Иду но дороге, а навстречу старичок. Сам маленький, голова большая, бородища до пят. "Ты куда, - говорит, - идешь? К больной девочке Наташе? К той, что на одни пятерки окончила первый класс? Я тоже к ней шел, да затомился. Возьми-ка этот подарок и отнеси ей". Вот я и выполнил его просьбу.
- Ну и выдумщик вы, дядя Алеша, - зажмурилась Наташа. - А мне можно посмотреть, что в этом свертке?
- Он же твой, Наташа. Бери. - Горелов положил сверток ей на кровать.
- Мамочка, дай ножницы, я сама хочу разрезать. - Девочка быстро развернула бумагу. - Ой, Мишка! - замерла она. - И апельсины! И бананы! Спасибо, дядя Алеша. - Она прижала к себе плюшевого медвежонка и восторженно хихикнула: - А рычит как настоящий! Можно, я его арифметике научу? Какой вы добрый, дядя Алексей.
- Так это же не я, это старичок.
Если бы он обернулся назад и увидел в эту минуту глаза Лидии. У каждого бывает такое мгновение, когда взгляд с предельной ясностью выражает состояние души. Так и Лидия на него смотрела. Многое ее глаза хотели сказать: и признательность, самая искренняя, сияла в них, и радость горячая за участие к ее дочери, и спросить его о чем-то хотели эти глаза. Спросить, чтобы поверить. Но Алексей не обернулся и не увидел их вовремя. А Лидия, овладев собой, сказала те самые слова, без которых не могла его принять:
- Ой, да зачем же вы так на мою Наташку разорились, Алексей Павлович?
Горелов, по-прежнему не оборачиваясь, простовато ответил:
- Да что вы, Лидия Степановна. Я как вчера ее увидел, по сердцу жалость так и полоснула. Такая кроха и какую температуру терпит! Глазенки как у мученицы.
- А она вас с самого утра ожидает. Через каждые пять минут ко мне приставала: придет не придет дядя Алеша? Вот видишь, пришел. - Лидия помолчала и пальцами дотронулась до открытого выреза на груди, нервно потеребила светло-голубую тонкую материю. Потом эти пальцы замерли на полной белой шее, и она тугим от напряжения голосом задала вопрос, который, наверное, уже давно готовилась задать, ожидая подходящего момента: - И как это вы так быстро ее сердечко завоевали? - Она произнесла эту фразу, чтобы не сразу перейти к следующей, так трудно дававшейся в этом разговоре: - Вам, наверное, со своими ребятишками много приходится возиться?
- Как это со своими? - не сразу взял в толк Алексей и обернулся.
- Со своими детишками? - уточнила Лидия Степановна.
- Со своими? - рассмеялся он. - Да откуда же им взяться? У меня и невесты еще не было. Вырастет Наташка, тогда и подумаю.
- Вот как, - с плохо давшимся равнодушием откликнулась женщина и без улыбки сказала: - Что же это вы запоздали?
Радостно дрогнувший грудной голос выдал волнение. В длинном светло-голубом платье она казалась выше и стройнее. Алексей догадался, что все это - и лучшее платье, и белые туфли с яркими застежками, и золотая браслетка на руке - надето к его приходу. Волна смущения захлестнула его.
- Так ведь знаете… - протянул он робко, - век у нас атомно-реактивный. Кажется, только вчера родился, учился в школе, потом стал летчиком-истребителем, а теперь этот отряд. Одним словом, годы как в кино пролетели. И времени-то для личного не оставалось. И потом, любовь - это что-то такое, что не каждому и не сразу дается. А просто так… зачем это?
Лидия Степановна сбоку взглянула на своего гостя. В профиль лицо Алексея, загорелое и обветренное, казалось строже и старше, а морщинки в углах рта придавали ему даже выражение некоторой суровости. Но стоило ему лишь повернуться, и курносый нос, чуть припухлые губы, манера по-мальчишески щуриться мгновенно такое впечатление убивали. А озорные кудряшки на голове, те я совсем делали его юным. "Сколько же ему лет? - подумала Лидия. - Видать, совсем, совсем молод. На год-два меня старше, а быть может, и ровесники? Странный парень. Неужели так-таки никого и не любил? А впрочем, для чего бы ему было это скрывать?"
- Дядя Алеша, - окликнула его в эту минуту Наташа. - Ты мне сегодня еще раз про барбосика красного носика споешь? А то я маму попросила, а она не смогла. А дяди к нам не приходят…
- Ну что ты у меня разболталась? - прервала Лидия Степановна дочь и вся вспыхнула. Еще чудеснее стали ее синие глаза. Горелов, избегая их, посмотрел на алые мочки ее ушей и едва удержался от усмешки. "Ага, не все мне краснеть!" Значит, она в его отсутствие пела по просьбе Наташки эту дурашливую песенку. Чужие мужчины не ходят в дом. И какой же, должно быть, светлый человек она!
- Спою, Наташа, - весело согласился Горелов и потянулся за старенькой игрушечной флейтой.
- А ты, непоседа, температурку пока смерь, - обратилась к дочери Лидия Степановна. Ею вдруг овладела потребность двигаться. Она дала дочери термометр, очистила апельсин, потом вышла в гостиную, чем-то там весело загремела. Горелов отложил флейту.
- Сегодня что-то у меня не получается "барбосик", Наташа!
- Ты, наверное, устал?
Он чувствовал странное, никогда не пробуждавшееся, доброе чувство к этой девочке. Горелов понимал, что она к нему потянулась оттого, что давно уже не испытывала мужской ласки, и этой ласки так не хватало в ее маленькой жизни. Девочка внимательно посмотрела на примолкшего гостя.
- Дядя Алексей, а летать страшно?
"Значит, у Лидии муж не был летчиком", - машинально отметил Алексей.
- Летать? - переспросил он. - Ах, ты о реактивных самолетах! Да нет, девочка, если хорошо знаешь машину и здоров, так не страшно.
- А вы хорошо знаете машину?
- Да, наверное… - запнулся Горелов
- И с вами никаких-никаких приключений не случалось?
- Со мною? - пожал он плечами. - Да нет, отчего же. Все-таки случались.
- Ну расскажи хотя бы одно, - вновь переходя доверительно на "ты", попросила Наташа. - Про самое маленькое-маленькое.
Он никогда не считал себя тщеславным человеком. Но сейчас ему очень захотелось рассказать о себе этой сломленной жаром девочке. Ведь, черт побери, были же, в конце концов, и в его жизни переделки, при воспоминании о которых спина вздрагивала от мурашек. Почему же он не имеет права о них рассказывать? Чем он, на самом деле, хуже своих товарищей, умеющих в часы досуга импровизировать байки из аэродромной жизни? И он стал рассказывать Наташе, как уже несколько лет назад вылетел на перехват воздушной цели в сырую пасмурную погоду, и когда возвращался на свой аэродром, то на огромной высоте обнаружил первые признаки пожара. Он поймал себя на мысли, что говорит намеренно громко, явно рассчитывая, чтобы его услыхала хлопотавшая по хозяйству в другой комнате Лидия Степановна. И от этого самопризнания он не ощутил неловкости.
- Понимаешь, Наташа, - еле удерживаясь от жестикуляции, повествовал Алексей, - в кабине дым, жара. Уже приборы не вижу. Не то усталость парализовала, не то сознание вот-вот потеряю. А ты уже взрослая и прекрасно понимаешь, что для летчика потерять сознание - это каюк. Самолетом ты уже не управляепть, и он летит себе на землю, как ему заблагорассудится. Подрастешь, станешь изучать физику и узнаешь, что такое закон всемирного тяготения. Так вот, по этому самому закону я и мог бы тогда врезаться в землю. Удар - и от моего самолета один только факел пылающий!
- И ты бы не спел мне песенку про барбосика красного носика?
- Не спел бы, Наташенька.
- Ну и дальше что ты сделал, дядя Алеша?
- Есть у наших военных летчиков такой специальный устав. И записано в нем, что в случае пожара летчик должен немедленно покидать боевую машину - катапультироваться. Знаешь, что такое катапульта? Она вроде пушки. Нажал на пиропатрон, происходит взрыв, и тебя вместе с креслом выбрасывает из кабины. И ты на парашюте спускаешься на нашу грешную землю.
- Ты спустился? - догадалась Наташа.
Алексей отрицательно покачал головой:
- В том-то и дело, что нет. Командир мне кричит по радио: "Немедленно катапультируйся!" А я молчу.
- Почему же ты молчал, дядя Алеша?
- Командир не знал, что в те секунды я пролетал над большим городом. А там люди на работу идут, детишки такие, как ты, с портфеликами в школу торопятся. И как только представил, что сам выпрыгну, а машина моя горящая на город упадет, кого-нибудь убьет, а то и целый дом разрушит, жутко стало. И я не выпрыгнул. Довел машину до аэродрома, посадил. Тут пожарники набежали, из брандспойтов стали ее поливать. И был в ту пору на аэродроме один самый главный маршал. Стал я ему докладывать, что такой-то выполнял такое-то учебное задание, а он меня спрашивает: "Как фамилия, говоришь? Горелов? Ну, тогда ты все огни и воды пройдешь, раз с такой фамилией не сгорел".
Алексей обернулся на еле уловимый шорох. Лидия Степановна стояла в дверях, держа в одной руке тарелку, а в другой кухонное полотенце. Большие глаза были наполнены страхом.
- Алексей Павлович, так это на самом деле произошло с вами?
- Да, было, - махнул он небрежно рукой.
- И вы бы могли… - начала она стынущим голосом.