- Надя? - Ее клиентка стояла перед умывальником и плакала. - Надя, что случилось?
Ее клиента удрученно опустила голову.
- У меня только что начались месячные, а мне не на что купить тампон.
Алекс полезла в сумку, нашла четвертак и скормила его торговому автомату, висевшему на стене. И когда из него выкатился тампон, что-то внутри у нее щелкнуло и она поняла, что хотя по этому делу вынесено решение, оно еще не закрыто.
- Ждите меня у входа, - скомандовала она - Я пойду за машиной.
Она отвезла Надю в супермаркет - место ее преступления - и бросила в тележку три упаковки гигиенических тампонов.
- Что вам еще нужно?
- Белье, - прошептала Надя. - Это была последняя пара.
Алекс катила тележку туда-сюда между рядами полок, покупая футболки, носки, трусы и пижаму для Нади; штаны, курточки, шапки и варежки для ее мальчиков; коробки с печеньем и крекерами, консервы, макароны и полуфабрикаты. Доведенная до отчаяния, она делала то, что должна была делать в данный момент, однако это было именно то, чего консультанты советовали не делать государственным защитникам. Но поскольку она всегда руководствовалась разумом, то понимала, что никогда не делала ничего подобного ни для кого из своих клиентов, и больше никогда не сделает. Она потратила восемьсот долларов в том самом магазине, который подал на Надю в суд. Потому что легче было исправить то, что было плохо, чем представлять себе своих собственных детей которые придут в мир, который Алекс и сама иногда не выносит.
Катарсис закончился в тот момент, когда она дала кассиру свою кредитную карту и услышала в голове голос Логана Рур.
- Кровоточащее сердце, - называл он ее.
Что ж, ему виднее.
Ведь это он первым разорвал его на части.
"Все в порядке, - думала Алекс - именно так и умирают".
Еще одна схватка пронзила ее, словно пуля пробивающая металл.
Две недели назад, во время осмотра в тридцать семь недель, Алекс и Лейси обсуждали обезболивание во время родов.
- Что ты об этом думаешь? - спросила Лейси, и Алекс пошутила:
- Думаю, что обезболивающее должно быть канадским.
Она сказала Лейси, что не планирует прибегать к помощи обезболивания, что она хочет, чтобы роды прошли естественно, что это не может быть так уж невыносимо больно.
Но было больно.
Она вспоминала занятия для будущих мам, на которые Лейси заставляла ее ходить, те, на которых Лейси выполняла роль ее партнера, поскольку все остальные приходили либо с мужем, либо с парнем, которые им помогали. Им показывали картинки с изображениями женщин во время схваток, женщин с натянутыми лицами и стиснутыми зубами, издававших доисторические крики. Алекс только посмеивалась.
- На этих картинках самые плохие варианты сценария, - говорила она себе. - У разных людей разный уровень переносимости боли.
Следующая схватка коброй обвила ее позвоночник, спустилась в живот и вонзила ядовитые зубы. Алекс больно ударила колени, упав на пол на кухне.
На занятиях им говорили, что схватки могут занять около двенадцати часов, а то и дольше.
К этому времени она, если не умрет, то застрелится.
Когда Лейси только начинала работать акушером, она много месяцев ходила с сантиметровой лентой. Теперь же, проработав годы, она могла на глаз определить, что диаметр чашки с кофе - девять сантиметров, а диаметр апельсина рядом с телефоном на сестринском посту - восемь. Она вытащила пальцы из промежности Алекс и стянула резиновую перчатку.
- Раскрытие два сантиметра, - сказала она, и Алекс расплакалась.
- Только два? Я больше не могу, - тяжело проговорила Алекс, изгибая позвоночник в попытке уменьшить боль. Она попробовала спрятать страдание за маской уверенности, которую обычно носила, но поняла, что в спешке где-то ее забыла.
- Я понимаю, что ты разочарована, - сказала Лейси. - Но вот что я тебе скажу - ты хорошо справляешься. А мы знаем, что, если человек справляется при двух сантиметрах, все будет хорошо и при восьми. Давай будем переживать по одной схватке за раз.
Лейси знала, что схватки - это испытание для всех женщин, но особенно для тех, кто привык все делать по плану, по списку, как положено. Потому что здесь никогда не бывает так, как ожидаешь. Чтобы схватки прошли легче, нужно позволить телу контролировать ситуацию и отключить голову. Женщина раскрывается, обнаруживая то, о чем уже забыла. Для таких, как Алекс, которая привыкла контролировать свою жизнь, это может оказаться мучительно. Все получится, только если она потеряет свое хладнокровие, рискуя превратиться в ту, кем она быть не хотела.
Лейси помогла Алекс встать с кровати и повела ее в комнату с вихревой ванной. Она приглушила свет, включила инструментальную музыку и развязала пояс халата Алекс. Алекс уже перешагнула порог стыдливости. Лейси подумала, что сейчас подруга разделась бы и перед обитателями мужской тюрьмы, если бы от этого схватки прекратились.
- Заходи, - сказала Лейси, поддерживая Алекс, когда та погружалась в воду.
- Лейси, - прохрипела Алекс, - ты должна пообещать…
- Что пообещать?
- Что ты не расскажешь ей. Малышке.
Лейси потянулась, чтобы взять Алекс за руку.
- Что не расскажу?
Алекс закрыла глаза и прижалась щекой к бортику ванны.
- Что сначала я ее не хотела.
Прежде чем что-либо сказать, Лейси увидела, как Алекс напряглась.
- Продыши эту схватку, - сказала она. - Выдыхай боль из своего тела, выдыхай ее через ладони, представь, что она красного цвета. Становись на четвереньки, позволь себе высыпаться, как песок в песочных часах. Иди на пляж, Алекс. Ляг на песок и посмотри, какое теплое солнышко.
Обманывай себя, пока это не станет правдой.
Когда человеку очень больно, он замыкается в себе. Лейси видела это тысячу раз. Происходит выброс эндорфинов - естественный наркотик, вырабатываемый телом, - и тебя уносит куда-то, где боль тебя уже не найдет. Однажды пациентка, которая была в состоянии наркотического опьянения, настолько ушла в себя, что Лейси начала переживать, что не сможет привести ее в чувство, когда придет время тужиться. Она справилась, напевая женщине песню на испанском, колыбельную.
Уже три часа, как к Алекс вернулось самообладание благодаря анестезиологу, который сделал ее эпидуральную анестезию. Она немного поспала, поиграла с Лейси в карты. Но сейчас ребенок опустился и начинались потуги.
- Почему опять стало больно? - спросила она, срывающимся голосом.
- Так действует эпидуральная анестезия. Если увеличить дозу, ты не сможешь тужиться.
- Я не смогу рожать, - выпалила Алекс. - Я не готова.
- Что ж, - сказала Лейси. - Наверное, нам следует об этом поговорить.
- О чем я только думала? Логан был прав. Я совершенно не представляю себе, что я делаю. Я не мать. Я адвокат. У меня нет парня, у меня нет собаки… у меня нет даже комнатного растения, которого я не погубила. Я даже не знаю, как надевать памперсы.
- Картинки должны быть впереди, - ответила Лейси. Она взяла руку Алекс и сунула ей между ног, туда, где уже выглядывала макушка ребенка.
Алекс отдернула руку.
- Это?…
- Да.
- Уже выходит?
- Причем не спрашивая разрешения.
Началась еще одна потуга.
- О, Алекс, я вижу бровки… - Лейси помогла ребенку продвинуться по родовым путям, придерживая головку.
- Я знаю, как это больно… вот подбородок… прекрасно…
Лейси вытерла личико ребенка, отсосала слизь. Она перекинула пуповину через шею малыша и посмотрела на подругу.
- Алекс, - сказала она, - давай сделаем это вместе.
Лейси направила дрожащие руки Алекс к головке младенца.
- Держи вот так. Я прижму, чтобы вышло плечико…
Как только ребенок выскользнул в руки Алекс, Лейси остановилась. Плача от облегчения, Алекс прижала маленькое извивающееся тельце к груди. Как всегда, Лейси поразило то, что новорожденные такие доступные, такие настоящие. Она немного потерла спинку малышки и увидела, как ее мутные голубые глазки впервые сфокусировались на маме.
- Алекс, - сказала Лейси, - она твоя.
* * *
Никто не хочет этого признавать, но плохие вещи происходят постоянно. Возможно, это просто цепная реакция, и давным-давно кто-то впервые совершил плохой поступок, который заставил другого человека совершить еще один плохой поступок, и так далее. Как в той игре, где нужно прошептать фразу коми-то на ухо, а он в свою очередь передает ее кому-то другому, и в конце концов все передается неправильно.
И в то же время, возможно, плохие вещи происходят потому, что только так мы можем помнить, как должно выглядеть добро.
Несколько часов спустя
Как-то раз в баре лучшая подруга Патрика, Нина, спросила его, что было самым страшным из того, что он видел в жизни. Он честно ответил: когда он работал в Мэне, один парень решил покончить с жизнью, привязав себя проволокой к рельсам. Поезд в прямом смысле разрезал его пополам. Кровь и части тела были везде, и бывалых полицейских, прибывших на место происшествия, начало рвать прямо там же. Патрик отошел, чтобы прийти в себя, и обнаружил, что в упор смотрит на отрезанную голову, с открытым в безмолвном крике ртом.
Но это было уже не самое ужасное, что приходилось видеть Патрику.
Из Стерлинг Хай все еще выбегали ученики, когда бригады "скорой помощи" начали осматривать здание, чтобы помочь раненым. Десятки детей получили незначительные порезы и ушибы во время массовой паники. Еще десятки страдали от гипервентиляции или истерики, еще больше находились в шоковом состоянии. Но главной задачей Патрика было позаботиться о пострадавших от выстрелов, которые лежали на полу по пути от кафе до спортзала кровавым следом, отражающим передвижения стрелка.
Пожарная сигнализация все еще звенела, а вода из распылителей рекой текла по коридору. Под струей воды два врача "скорой помощи" склонились над девочкой, которую ранили выстрелом в правое плечо.
- Давай положим ее на носилки, - сказал врач.
Патрик понял, что знает ее, и дрожь прошла по его телу. Она работала в видеопрокате. В прошлые выходные, когда он брал Фильм "Грязный Гарри", она сказала, что он должен еще три доллара сорок центов за несвоевременное возвращение дисков. Он виделся с ней каждую пятницу, когда брал напрокат DVD, но ни разу не спросил, как ее зовут. Почему, черт возьми, он не спросил? Девочка плакала, а врач взял фломастер и написал цифру "9" у нее на лбу.
- У нас не хватает карточек на всех раненых, - сказал он Патрику. - Поэтому мы начали нумеровать их. Когда девочку переложили на жесткие носилки, Патрик перегнулся через нее и взял желтое пластиковое покрывало - такое лежит у любого офицера на заднем сиденье машины. Он порвал его на ровные куски, посмотрел на номер, написанный на лбу ученицы, написал такую же "9" на одном из них.
- Оставьте это здесь, - проинструктировал он. - Таким образом, мы будем потом знать, кто она и где ее нашли.
Из-за угла появилась голова еще одного медика.
- Из Хитчкока сообщили, что свободных коек больше нет. У нас целая очередь детей на газоне, но машинам просто некуда их везти.
- А в больнице Эллис Пек Дей?
- Там тоже нет мест.
- Тогда звоните в Конкорд и скажите, что от нас едут автобусы, - приказал Патрик. Краем глаза он заметил знакомого врача "скорой помощи", старика, собирающегося через три месяца уйти на пенсию. Тот отошел от тела и, плача, присел. Патрик схватил пробегающего мимо офицера за рукав.
- Джарвис, мне нужна твоя помощь…
- Но вы же только что отправили меня в спортзал, капитан.
Патрик распределил офицеров отряда быстрого реагирования и отдела тяжких преступлений полиции штата таким образом, чтобы в каждой части школы был свой отряд реагирования. Теперь же он отдал Джарвису оставшиеся куски пластикового покрывала и черный фломастер.
- Забудь о спортзале. Я хочу, чтобы ты обошел всю школу с бригадой "скорой помощи". Проверь, чтобы там, где забирают раненого с номером, оставался пронумерованный курочек покрывала.
- В женском туалете раненая, истекает кровью! - раздался крик.
- Я подойду, - отозвался врач и, подхватив свою сумку, поспешил на помощь.
"Убедись, что ты ничего не забыл, - говорил себе Патрик. - У тебя только одна попытка".
Его голова была словно стеклянная: слишком тяжелая и слишком хрупкая, чтобы вместить такое количество информации. Он не мог быть везде одновременно, он не мог ни говорить, ни думать достаточно быстро, чтобы отправлять своих людей туда, где они нужны. Он совершенно не представлял, как осматривать кошмар такого масштаба, и все же должен был делать вид, что знает, потому что все остальные ждали его указаний.
Дверь столовой громко хлопнула, закрывшись за ним. К этому времени бригада, работавшая в этом помещении, уже осмотрела и вынесла раненых, остались только трупы. На стенах из шлакоблоков были видны следы от пуль. В торговом автомате было разбито стекло, и из разбитых бутылок на покрытый линолеумом пол струйкой лились спрайт и кола. Один из криминалистов фотографировал вещественные доказательства: брошенные сумки, кошельки и учебники. Он снимал каждый предмет крупным планом, а потом с расстояния, положив рядом желтый маркер, чтобы обозначить местоположение относительно всей картины. Еще один офицер изучал брызги крови. Третий и четвертый показывали на что-то в верхнем правом углу под потолком.
- Капитан, - сказал один из них, - похоже, у нас есть видеозапись.
- Где ведется запись?
Офицер пожал плечами:
- В кабинете директора?
- Идите узнайте, - сказал Патрик.
Он пошел по главному проходу столовой. На первый взгляд все напоминало сцену из фантастического фильма: все ели, разговаривали, шутили с друзьями, а потом в мгновение ока всех людей похитили инопланетяне, оставив только предметы.
Что бы сказал антрополог об учениках Стерлинг Хай, посмотрев на эти сандвичи, от которых только один раз откусили; на тюбик блеска для губ, на котором даже остался отпечаток пальца; на тетрадку для сочинений с рефератом о цивилизации ацтеков, а на полях заметки из новой цивилизации: "Я люблю Зака!!!", "Мистер Кайфер - фашист!!!"
Патрик зацепил коленом один из столов, и целая горсть винограда рассыпалась со звуком, похожим на стоны. Одна виноградина упала на плечо мальчишки, лежащего на своей тетради, и страницы в линейку впитывали его кровь. Его рука все еще крепко сжимала очки. То ли он их протирал, как раз когда вошел разъяренный Питер Хьютон? То ли снял, чтобы ничего не видеть?
Патрик переступил через тела двух девочек, лежащих, словно отражения в зеркале. Их мини-юбки обнажали бедра, а глаза были все еще открыты. Войдя на кухню, он посмотрел на потемневшие бобы и морковь, на пирог с курицей, на россыпь пакетиков с солью и перцем, укрывших пол, словно конфетти. На блестящие металлические баночки с йогуртом - и клубничным, и ягодным, и с лаймом, и персиковым, - которые чудесным образом остались стоять ровными рядами возле кассы - решительная, крошечная армия. На поднос с порцией желе и салфеткой, ожидающий остальных блюд.
Неожиданно Патрик услышал шум. Неужели он ошибся - неужели они все пропустили второго стрелка? Неужели его люди осматривают здание школы в поисках выживших… и все еще подвергаются риску?
Он вытащил пистолет и неслышно прокрался в служебную часть кухни, мимо гигантских банок с томатным и сырным соусами, с консервированными бобами, мимо огромных рулонов пищевой пленки и фольги, к холодильной камере, где хранились мясо и скоропортящиеся продукты. Ударом ноги Патрик распахнул дверь, и холодный воздух окутал его ноги.
- Стоять! - крикнул он и на короткое мгновение, прежде чем вспомнил обо всем остальном, едва не улыбнулся.
Повариха, латиноамериканка средних лет, с сеткой для волос, словно паутиной, натянутой на лоб, осторожно выглянула из-за стеллажа, где лежали пакеты с замороженной овощной смесью. Руки ее были подняты, и она дрожала.
- Не трогать меня, - плакала она.
Патрик опустил оружие, снял куртку и набросил ее женщине на плечи.
- Все закончилось, - успокаивал он, хотя знал, что это не совсем правда. Для него, для Питера, для всех жителей Стерлинга… это было только начало.
- Давайте еще раз проясним, миссис Каллоуэй, - сказала Алекс. - Вас обвиняют в халатном вождении и в причинении тяжких телесных повреждений, в то время как вы хотели помочь рыбке?
Ответчица, пятидесятичетырехлетняя женщина с плохой завивкой и в еще более ужасном брючном костюме, кивнула.
- Да, это так, Ваша честь.
Алекс оперлась локтями о стол.
- Я должна это услышать.
Женщина посмотрела на своего адвоката.
- Миссис Каллоуэй ехала домой из зоомагазина и везла серебристую аравану, - сказал адвокат.
- Это тропическая рыбка за пятьдесят пять долларов, госпожа судья, - вставила ответчица.
- Пластиковый пакет скатился с сиденья и упал. Миссис Каллоуэй наклонилась за рыбкой, и тогда… произошел этот досадный инцидент.
- Под досадным инцидентом, - уточнила Алекс, просматривая дело, - вы имеете в виду то, что был сбит пешеход.
- Да, Ваша честь.
Алекс повернулась к ответчице:
- Как себя чувствует рыбка?
Миссис Каллоуэй улыбнулась.
- Прекрасно, - ответила она. - Я назвала ее Авария.
Уголком глаза Алекс заметила, как в зал суда вошел судебный пристав и шепотом обратился к секретарю, а тот посмотрел на Алекс и кивнул. Потом секретарь нацарапала что-то на клочке бумаги, и пристав подошел к судье.
"В Стерлинг Хай стреляли", - прочла она.
Алекс окаменела: "Джози".
- Заседание суда переносится, - прошептала она и затем побежала.
Джон Эберхард стиснул зубы и собрал все свои силы, чтобы продвинуться еще на дюйм вперед. Он ничего не видел из-за крови, заливающей лицо, а левая половина тела его не слушалась. Он еще ничего и не слышал - в ушах до сих пор звенело после выстрелов. Тем не менее, ему удалось проползти из коридора на верхнем этаже, где Питер Хьютон его подстрелил, в комнату, где хранились материалы для изобразительного искусства.