* * *
С одной стороны, ему хотелось сразу привезти Аню к себе домой, с другой – он прекрасно понимал, что это нереально. И даже глупо. Разумеется, ей нужно ехать к себе, разобраться, вон какой у нее оказался чемодан: точно двадцать один килограмм был на весах. К счастью стюард, оформлявший ее билет, на лишний килограмм закрыл глаза. Да и сумка наверняка тянула на все десять килограммов. Планшетный компьютер, естественно, не взвешивали. Подвезти девушку домой – другое дело, само собой разумеющееся. Но на приглашение подняться он не рассчитывал.
У Ани была каким-то образом сохранившаяся за ней однокомнатная квартирка в аспирантском общежитии МГУ. Николай знал это небольшое кирпичное здание на Ломоносовском проспекте, где иногда засиживался в компании однокашников и оставался спать, понимая, что в таком виде лучше домой не приезжать и родителей не возбуждать.
– Аня! – весьма твердо начал излагать Николай свой план на ближайшие два дня. – Сегодня по домам, завтра с утра по делам, а вечером мы идем к моему товарищу – Саше Калоеву. Я не был у него на дне рождения, а тридцать три, сама понимаешь, особая дата. Я ему позвонил по телефону, но твердо обещал приехать сразу по возвращении из Парижа. А он – осетин, и с ними шутки плохи.
На самом деле Калоев был осетином, как говорят, "московского розлива", но какие-то гены далеких горцев ему передались, и при какой-то внешней детской застенчивости дрался он в школе весьма жестко, и его боялись задирать не только ровесники. Теперь он стал финансистом-аудитором, и его проверок побаивались – договориться с ним было невозможно. Не дай Бог предложить что-то "за решение вопроса", можно сразу идти с повинной, рассчитывая на снисхождение разве что у суда присяжных, если повезет.
* * *
К Калоевым они добирались раздельно. Аня быстро сориентировалась в адресе и доехала до улицы Красина на троллейбусе, а потом прошлась пешком, свернув у бензоколонки на Зоологическую. Николай приехал на машине, помучался с пробкой и парковкой, но все равно был минут на десять раньше у нужного дома. Он подождал ее у подъезда, и поднялись они вместе. К Калоевым вместе с ними пришло еще несколько человек – дом хлебосольный, открытый, хотя при этом попасть в него не всем удавалось.
Вместе с хозяйкой в холл вышла пятилетняя девочка, дочка, которая узнала Николая и широко ему улыбнулась, продемонстрировав прекрасные белые зубки. Ане она протянула ладошку и сказала: "Меня зовут Василиса, а это моя мама – Алла". В этот момент к ним присоединился хозяин дома, и стало сразу понятно, что Василиса – "папина дочка".
Пришли еще двое гостей, один из которых был знаком с Николаем, а другой, назвавшийся Леней, был представлен Александром как несостоявшийся хакер, поскольку был взят на хорошую работу до того, как придумал новый компьютерный вирус.
– Когда речь идет о всесильности математики и компьютеров, я вспоминаю историю, которая случилась в одном НИИ, – со смехом рассказывал Леонид. – Им поставили задачу – создать глобальную модель экономики СССР и, конкретно, как и что нужно сделать, чтобы в стране все было в порядке.
– Но это же глупо? – усомнился кто-то из компании.
– Компьютер поскрипел своими электронными мозгами и выдал ответ: "Надо накормить все население клевером, а свиньи должны быть шерстяными".
Хохот был громовой.
– Правильная реакция! – подтвердил ощущения остальных Леня. – Весь институт так же заливался. Экономисты начали упрекать программистов, но те быстренько доказали, что, какие данные им дали, такие они в компьютер и ввели, и такой ответ и получили.
Когда пришло время прощаться, Николай сказал спокойным тоном, в котором были одновременно жесткие нотки, не допускающие никаких возражений, что они с Аней поедут вместе. Никто из приятелей и не стал набиваться в попутчики "заодно".
Она напомнила свой адрес: угол Мичуринского и Ломоносовского проспектов – не ближний свет. Николай и бровью не повел. Когда они подошли к стоянке, Аня отметила про себя, что машина хорошая, мощная, с роскошным кожаным салоном внутри – "Porshe Cayenne".
– Зачем тебе столько лошадей? – поинтересовалась она, располагаясь на переднем сиденье и машинально, по европейской привычке, пристегиваясь без напоминания.
– А у меня в роду были, говорят, то ли гусары, то ли уланы. Наверное, наследственность требует больше "лошадей", – отшутился Николай. Но вел машину "без излишеств", не стал показывать себя асом Формулы-1. Впрочем, в этот час пробок уже не было, и до общежития они доехали быстро.
* * *
– Что-то мне не хочется с тобой расставаться после такого вечера, – заглушив мотор и повернувшись к Анне, произнес Николай.
– Вечер получился действительно чудесный, – согласилась девушка, – но знаешь что – давай не будем торопить события? Все еще впереди.
– Пожалуй, ты права, – согласился Николай, но при этом довольно решительно взял ее за плечи и начал притягивать к себе, явно намереваясь поцеловать девушку не в щечку.
Ане и самой хотелось поцеловаться, почувствовать вкус его губ. И она покорно подалась вперед, обхватила его руками за шею. Дыхание их слилось. Руки Николая осмелели, девушка не сопротивлялась. И вдруг резкий звук сирены и яркий свет промчавшегося мимо на бешеной скорости полицейского автомобиля, привели их в чувство.
– Ну, козлы! Разве можно так носиться? Когда не надо – они тут как тут! Когда надо – днем с огнем не отыскать! – Смутившись, девушка приводила в порядок растрепавшиеся волосы.
– Точно – козлы! Знаешь что, провожу я тебя до дверей, хочу быть спокоен, – при этих словах Коля открыл свою дверцу и вышел из машины.
– Хорошо, – согласилась Аня, – но входить ко мне ты не будешь. Не нужно. Сегодня не нужно…
Не сразу, но позже до Николая все-таки дошло, почему именно сегодня Аня не только не захотела посмотреть его обитель, но и не пригласила к себе.
Разумеется, никого постороннего в ее квартирке не было, да и вещи не валялись в беспорядке. Но, видно, не судьба. Всему свое время.
– Давай сегодня пообедаем вместе? – предложил он у двери подъезда. Часы показывали уже без четверти два за полночь, можно было говорить о планах на день уже в настоящем времени.
– Днем вряд ли получится, дел много, занятия. Давай лучше встретимся в семь, – предложила Анна, мысленно пробежав свое расписание. – В семь "на Пушке", а там посмотрим. Там рядом немало мест, где можно посидеть.
* * *
1814 год. Париж, 31 марта.
…Участникам парадного входа в Париж был объявлен ордер – кто идет, и в какой последовательности. Впереди флигель-адъютанты государя, сам государь, рядом с ним король прусский, принцы, фельдмаршалы, главнокомандующий и другие. Затем 3-й армейский корпус, австрийские гренадеры, 2-я русская гвардейская дивизия, прусская гвардейская пехота, 1-я гвардейская дивизия и вся кавалерия, и за нею артиллерия.
Объединенная армия победителей начала вхождение в весенний Париж в девять утра, поначалу испытывая разочарование – предместье Сен-Мартен оказалось грязным и вонючим. Лишь войдя на Северный бульвар, победители почувствовали некоторое моральное облегчение – улица была мощеной, да и дома солиднее, хотя это и было беспорядочное нагромождение зданий. Увы, тот старый Париж строился без единого архитектурного плана. Уже близился полдень светлого, радостного весеннего дня. Из распахнутых окон свисали белые простыни и скатерти, заменившие роялистские знамена и означавшие сдачу гражданского населения "на милость победителя".
Сначала шли австрийцы, но большого впечатления на любопытных парижан они не произвели. А вот когда показались русские гренадеры и пешая гвардия, французы были просто поражены их воинственным видом, выправкой и осанкой. Все потрясенно взирали на русские корпуса. Парижане молча признали, что их армия, даже в блистательное время французской империи, не была в столь блестящем виде, как эти корпуса после трех беспримерных походов.
В начале широкой авеню Елисейских полей Александр остановил свою светло – серую в яблоках, почти белую лошадь. Кто-то говорил, что под царем был Эклипс, подаренный ему Наполеоном шесть лет назад еще в Эрфурте, кто-то говорил, что это был Марс. Царь отъехал в сторону, чтобы мимо него продефилировали шедшие следом русские, прусские и австрийские войска. Прусский король держался рядом, слегка ошалевший от бесконечного прохождения почти тридцати пяти тысяч солдат, офицеров, всадников и артиллеристов. Конный эскорт, впереди которого ехал Барклай де Толли, также перестроился и оказался рядом с обоими государями.
Позже, подводя итог этого знаменательного дня, Андрей Васильчиков написал в письме своему юному другу, корнету Юрию Арнаутову в Санкт-Петербург, где тот только начинал свою службу:
"Француженки оказались очень любопытными и весьма смелыми, иные просили нас сойти с лошадей и позволить им сесть в седла, чтобы удобнее было видеть русского государя. Остановила и меня одна из таких. Отказать красивой девушке с вьющимися каштановыми локонами, обрамлявшими ее милое личико, я не мог. Я подхватил ее, поднял и посадил в седло перед собой. Лошадка моя лишь недовольно мотнула головой, почувствовав новую нагрузку. Но через мгновение я ощутил и смог оценить упругость крупа этой смелой мадемуазель. Такое – с француженкой – для меня было впервые. Не знаю, как я мог сдержаться, но я быстро снова взял ее за талию и поднял так, чтобы она могла встать в седле. Так, конечно, лучше видно. Оглянувшись по сторонам, я увидел, что мои товарищи поступают точно так же. Больше десятка красивых и прекрасно одетых дам очутились в наших седлах.
Государь заметил это, и с улыбкой что-то сказал стоявшему рядом прусскому королю, указывая на нас. Тот едва не разинул рта! Поскольку государь улыбался, о взыскании не могло быть и речи.
Соскочив на землю через некоторое время, молодая женщина подарила мне улыбку и сказала: "Гран мерси, месье! Меня зовут Полин и, говорят, в нашем доме остановится русский офицер. Это можете быть вы?"
Я справился о ее адресе и твердо решил уговорить определить меня на постой по названному адресу.
К государю время от времени подходили люди из его свиты, что-то говорили и он, хотя и не скрывал неудовольствия от услышанного, но кивал головой в знак согласия.
Завершали этот церемониальный вход войск третья, вторая и первая кирасирские дивизии с артиллерией. Вид наших войск у одних вызывал восхищение, а у других ужас…
Около пяти часов пополудни император Александр прошел пешком в особняк Талейрана на рю Сен Флорентен де Сент-Жорж, возле которого было особенно оживленно. Это стало неожиданностью, поскольку все ожидали, что он займет апартаменты в Елисейском дворце. Потом стало известно, что аноним предупреждал государя о бомбе, спрятанной во дворце, и он принял совет Талейрана остановиться у него. А мы отправились в предназначенные для нас городские квартиры. Полки двинулись на ночлег в императорские казармы на набережной Мальакуар.
Преображенский полк заступил в караулы у государя. Один батальон окружил особняк Талейрана, а два другие стали бивуаком на Елисейских полях на Вдовьей аллее. Надо сказать, что Елисейские поля в удалении от площади – местность, почти деревенская, дома с террасами, кое-где кафе, но все это разбросано почти без симметрии, ибо строились они без общего плана".
* * *
Москва, 2009 год.
Настоящие москвичи, чтобы не мудрствовать лукаво, любят договариваться о встрече именно "у Пушкина" – место центральное, сюда и отсюда куда хочешь удобно добираться, а при встрече можно уже выбирать, куда двинуться дальше. Больше того, поблизости множество различных кафешек, где можно посидеть, поговорить. В моду вошли и деловые встречи за обедом, когда потенциальные партнеры хотели не только получить удовольствие от общения и обмена предложениями, но и от еды. Официанты таких посетителей любят, заказывают они быстро и четко, на цены обычно не смотрят, чаевые оставляют щедрые. Да и не особенно засиживаются, что дает возможность хорошего оборота. Парочки, конечно, также находят себе место под этим "солнцем". Правда, уже ближе к вечеру, когда природное светило клонится к закату.
Анна всегда ела с аппетитом, но следила за тем, чтобы вдруг не "пошел" вес. У памятника Пушкину она любила итальянскую "Тратторию" – там готовили вкусно, можно было и насладиться, и наесться даже одним блюдом, не перебирая в объеме.
Домой решили разъезжаться по отдельности. Аня настояла на том, что поедет на метро, это будет быстрее, чем торчать в "долбанных московских" пробках. Николай настаивать не стал, уже почти ритуально чмокнул ее в щечку.
"Все-таки, немного странный он – мог бы и настойчивость проявить! Продолжить, например, заехать куда-нибудь еще. А он не стал никуда рваться, поцеловал просто по-дружески и все. Какая-то не очень типичная ситуация", – думала Анна, поднимаясь на свой этаж.
На самом деле Николай следовал известной житейской мудрости, которую сформулировал кто-то очень давно: если не торопить события, то дела устраиваются сами. Конечно, и с этим можно поспорить, приводя разные аргументы против, но жизнь все-таки чаще подтверждает верность тактики, проверенной веками. Чтобы там ни говорил Нугзар Ольховский, жизнь иногда учит человека. Ну, может, не учит в смысле навязчивой дидактики, а просто показывает пример – можно так, а можно вот так. И идет себе дальше. А ты остановишься, и давай себе голову ломать – действительно, отчего это я так, а не вот так? Туда, а не вот сюда? И стоишь, и думаешь. И так ведь можно на одном месте и всю жизнь простоять, да?..
* * *
Существует много теорий относительно телепатии и прочего, согласно чему вдруг раздается телефонный звонок и голос человека, о котором ты только что думал, звучит в трубке. Анна думала, почему на часах уже десять, а Николай еще не звонил?
"Что-то не так? С ним что-то случилось?" – и в тот самый момент, когда она по-женски начала терзать себя различными предположениями, раздался тот самый звонок. Технических познаний в управлении новым смартфоном, чтобы выбрать опознавательный рингтон "Николя", когда он звонит, ей хватило еще почти месяц назад, в Париже.
На самом деле они оба думали об одном – сегодня надо встретиться. Было и еще одно слово, которое практически одновременно утром вспыхнуло в сознании у обоих: "Ну, если не сегодня, то когда? Пора!"
* * *
1814 год. Париж, 7 апреля.
…По коридору навстречу Андрею шел, опираясь правым предплечьем на специальный костыль, хозяин дворца, принявшего победителей, роскошно одетый сам Шарль Морис де Талейран-Перигор. Тот самый князь Беневентский – титул ему пожаловал как раз Наполеон, не подозревавший, какую змею он пригрел у себя на груди. Хотя, может быть, и знал Наполеон о прегрешениях расстриги, который и не претендовал на святость.
Князь Талейран при всей его заносчивости и готовности быть любезным по отношению к тем, кто занимал заметные места в свите императора Александра, находясь во дворце, не считал для себя зазорным перемолвиться фразой-другой с кем-нибудь из дежуривших поочередно молодых офицеров. Он считал, что картину будущего лучше увидит тот, кто сможет раньше других сложить воедино небольшие кусочки информации.
Умный политик всегда смотрит за молодыми – как бы то ни было, но будущее все равно за ними. Важно только научиться их понимать.
Андрей Васильчиков приглянулся ему именно тем, что он не стремился выделиться. А вот от таких молодых людей и надо ожидать чего-то особенного, парадоксального. Такие себе скромничают, скромничают, а потом – раз! неожиданно вырываются в лидеры.
Талейрану доставляло удовольствие придумывание парадоксальных высказываний. Он знал, что их будут цитировать.
Князь уже понял, что русский царь не стремится далее демонстрировать свое благоволение к своему осведомителю – нужды больше не было, главный противник повержен, – но согласиться с этим он никак не мог. Ему требовалось понять, каковы дальнейшие устремления русских.
Для Васильчикова оказалось абсолютной неожиданностью, когда Талейран – уже премьер-министр – вдруг остановился и обратился к молодому человеку с просьбой оказать ему небольшую услугу и разъяснить, что русские имеют в виду, излагая свою мысль на французском. В руке у него был лист с каким-то текстом.
Андрей понял, что отказываться не стоит, может получиться глупо, да и вообще, чего и кого он боится? К счастью, достаточно было заменить всего одно слово, чтобы все прояснилось. Но Талейран не спешил отпускать молодого гусара, увел его на свою половину дворца и распорядился принести им кофе.
– Знаете, каким должен быть кофе? – этот вопрос относился к числу заготовленных заранее, а потому отвечал на него он сам. – Кофе должен быть горяч, как пекло, черен, как дьявол, чист, как ангел, и сладок, как любовь. А знаете, когда я понял, что надо будет готовиться к встрече с русской армией в Париже? – Талейрану хотелось разыграть роль прорицателя.
– После Лейпцига? – уточнил Васильчиков.
– О нет, гораздо раньше! "Это – начало конца!" – заявил я, узнав об отступлении французской армии из Москвы.
Вероятно, князь скучал, хотя забот у него было полно, но они были "другими", вне обычного человеческого общения, которое необходимо любому, и ему нужен был слушатель, которому он мог бы поведать свои сентенции, облеченные в форму этаких назиданий. Он оттачивал их, чтобы позже эти мудрости прожженного царедворца-интригана изучали грядущие поколения политиков, дипломатов, разведчиков.
Постепенно жизнь в Париже входила в нормальное русло. Со второго дня после сдачи города, в театрах начались представления, которые с удовольствием посещал император Александр со свитой, подавая пример своей армии. Начала работать почта. Были открыты городские ворота.
Французы оживали, понимая, что от русских завоевателей не следует ожидать каких-то репрессий, мести за Москву и другие города. О возвращении ими гильотины на площадь Революции не было и речи. Да и прокламации Наполеона о будущих зверствах казаков, особенно нагайбаков, которые в большинстве своем воевали под командованием атамана Платова, оказались фальшивками.
Русские офицеры в Париже пользовались популярностью благодаря своей образованности и готовности к общению, не говоря уже об их щедрости и веселом нраве, что резко контрастировало с поведением пруссаков и австрийцев.