Он отшучивался, и это злило соседей еще больше. Известное дело - хамы, не получая отпора, наглеют по возрастающей, их злость переходит в злодеяния. Надругательство соседей перешло в откровенное вредительство. Возвращаясь с работы, инженер обнаруживал гвозди в замке, вывернутые пробки счетчика; случалось, пока возился с замком, одна за другой открывались соседские двери и на выглядывающих лицах появлялась злорадное ликование.
Трудно не сорваться от такого измывательства, а инженер все терпел и усмехался:
- Мелкие, жалкие людишки!
Незлопамятный, он быстро забывал обиды, но однажды не выдержал.
В тот вечер у него собрались приятели и внезапно нагрянули "общественница", домуправ и участковый. Зашли, как бы проверить жилищные условия, на самом деле все приглядывались, принюхивались, потом вздумали переписать его приятелей. Тут уж он вспылил:
- Знаете что! Когда у вас будет ордер на обыск, тогда и приходите! А сейчас прошу выйти из моей квартиры!
- Соседи навели, - пояснил инженер приятелям, когда представители власти удалились. - Ничего, переживем. Главное - не заводиться, сохранить присутствие духа и свою индивидуальность. Все не так уж и плохо, если есть единомышленники, своя среда общения…
Но через несколько дней, на очередное требование соседей "прекратить заводить дурацкие пластинки", инженер резко ответил:
- Оставьте меня в покое! Что вы лезете в мою жизнь?! - и хлопнул дверью. Закурив, он погрузился в размышления: "…Когда-то смалодушничал, не поставил их на место, теперь расплачиваюсь… Ограниченные люди, у них нет своих интересов, увлечений, потому и беснуются, лезут в чужую жизнь".
Теперь между ним и соседями установилось враждебное напряжение; он настороженно воспринимал каждый косой взгляд, каждое замечание выводило его из себя - он уже не отшучивался, а бросал проклятия. Он менялся день ото дня: его дух слабел, вместо приветливой улыбки на лице появилась угрюмая гримаса; он перестал играть на гитаре влюбленным и вообще старался вернуться домой попозже, чтобы не встречаться с соседями.
Все реже к нему заходили приятели, а когда заходили, то разговаривали и слушали пластинки на кухне, чтобы до коридора оставалась, гасящая звуки, воздушная прослойка.
- "Беги от тоски и с глупцами не спорь!" - цитировал инженер царя Соломона, плотно закрывая кухонную дверь, но тут же добавлял: - Как все надоело, хоть меняй квартиру.
- Думаешь, в наших районах лучше?! - откликались приятели. - Дураков везде больше, чем умных. Но на Западе они знают свое место и не высовываются, а у нас всем верховодят.
В тридцать пять лет он женился на женщине, которая имела инвалидность по зрению - даже в очках с большим увеличением еле различала газетный шрифт. С семилетним сыном от первого брака она занимала одну комнату в коммунальной квартире и числилась надомницей - делала заколки для артели слепых. Высокая, худая, спокойная, она была воплощением строгого изящества и невозмутимости, но за этим скрывалась страстная, жаждущая жизни, натура.
После свадьбы она перевезла из своей комнаты часть мебели и превратила холостяцкую обитель инженера в уютное жилье. Она окружила мужа такой заботой и вниманием, что на время он позабыл склоки с соседями. Для нее, потерявшей надежду на личную жизнь, он стал поддержкой и опорой, ее сыну заменил отца.
Когда-то она закончила музыкальную школу, имела природный слух и голос, и теперь они часто устраивали музыкальные вечера - опять же на кухне, при закрытой двери. Инженер негромко играл на гитаре, она в полголоса пела, сын ладонями отбивал такты.
Некоторое время соседи им не досаждали, с острым интересом приглядывались к новой жиличке, только изредка с прежним ожесточением ворчали по поводу музыкальных вечеров:
- Развели балаган! Цыганский табор!
Да меж собой обсуждали горделивую походку "слепухи", ее "замысловатую прическу". Но от ненависти так же трудно отказаться, как и от любви - остается пустота. И вскоре началось:
- Твоя слепуха плохо вымыла коридор! Мы, что ли, должны за нее мыть?! Твоя слепуха выносила помойное ведро и вон что теперь у мусоропровода! Интеллигенция называется! - то и дело слышал инженер.
В квартире стали раздаваться телефонные звонки и, если трубку снимала его жена, грубый женский голос произносил: "В зоопарке сдохла обезьяна, освободилась клетка, занимай!".
Ее сыну во дворе соседи отпускали циничные шуточки в адрес матери и отчима. Затем облили чернилами сохнущее на балконе белье, снова в замочную скважину запихнули гвоздь, и до прихода мужа слепая женщина с сыном стояли перед дверью. И, наконец, кто-то посреди коридора положил кирпич - явно чтобы "слепуха" разбила лицо, но она, споткнувшись, только ушибла колено.
Выдержка и самообладание покинули инженера.
- Подлецы! Тупые рожи! - цедил он, стиснув зубы. - Их злость от неполноценности, ущербности. Хоть прибило б их на стройке! - новые, не свойственные ему, мысли сжимали его голову, казалось, кто-то вселяет в него ненависть - впервые за всю жизнь он испытывал радость от воображаемой мести.
- Бог их уже наказал, - говорила жена. - Они несчастные люди - у них нет доброты. Доброта - особый дар в людях, им доброты Бог не дал. Ведь чтобы самому быть счастливым, надо любить других. А они не могут, потому и мучаются… Если б к другим относились лучше, им и самим жилось бы легче… Конечно, они терроризируют нас, мы с сыном уже на каждое хлопанье двери вздрагиваем… но ничего, будем крепиться… А на лето можно снять часть дачи где-нибудь недалеко, чтобы тебе было легко добираться до работы…
- Эта работа, будь она проклята! - морщился он. - И на нашем заводе полно таких, как соседи. Бесформенных квадратных уродов. Особенно среди начальства. Хороший начальник тактичен и вообще незаметен, а наши… необразованные, даже говорить правильно не научились. Влезли во власть по партийной линии и поучают что и как делать. Они напоминают огородников, которые возвели вокруг участков высоченные заборы с колючей проволокой, держат сторожей, но загубили ученых-аграрников и потому нет урожая. Все завозят из-за границы, но постоянно кричат о преимуществах своего хозяйства, насильно насаждают свою систему хозяйствования, кулаками заставляют жить по своему…
Он был способным инженером, но его способности глохли в казарменном режиме завода. Его угнетало не только бездарное начальство, но и однообразие работы, "спускаемый сверху план". Никого не интересовали новые идеи, предложения; больше всего на заводе боялись перемен - это, и уравниловка в оплате, убивало инициативу. Он имел такой низкий оклад, что даже не мог обеспечить семью самым необходимым. А тут еще эти соседи! Все чаще он приходил домой выпивши. Жена успокаивала его, говорила, что хорошая, дружная семья - уже немало для счастья, что соседи, "отсталые, невежественные люди не стоят того, чтобы из-за них сильно переживать". Он слушал, но думал о своем и курил одну сигарету за другой.
- Все отвратительно, - бурчал. - На заводе мы катастрофически теряем время. Изобретаем велосипед, то, что на Западе давно изобретено. И постоянно слышим: "Давайте работайте, поднатужьтесь!". Только и работаем, а когда будем жить?! Каждый день - это золотой отрезок времени, на который укорачивается жизнь. Получается - мы существуем ради светлого будущего, а настоящее - это так, что-то не имеющее никакой цены…
Он стал раздражительным, на нервной почве высыпала "крапивница", все чаще на работе и в транспорте он огрызался на каждое замечание, а во сне бормотал ругательства.
Как-то, в очередной раз вернувшись с работы выпивши, он взял гитару и стал играть свои любимые мелодии. Внезапно раздался звонок. Открыв дверь, он увидел двух соседей, строительных рабочих.
- Кончай бренчать! - потребовал один из них. - Житья нет от твоей музыки!
- Прекрати безобразие! - гаркнул второй сосед. - Или щас… - он повел ладонью перед носом инженера.
Наступила зловещая пауза, и вдруг инженер побагровел, его вскипевшая злость перешла в бешенство.
- Скоты! Ублюдки! - завопил он и с яростью набросился на пришельцев; казалось прорвало плотину и наружу выплеснулась вся накопившаяся боль.
Он бил наотмашь. Он неожиданности его противники почти не сопротивлялись, только шарахались и отмахивались, пытались уклониться от ударов.
- Шизонутый! Чокнутый! - слышалось, и дальше следовал отборный мат.
Уже визгливо заголосила одна из соседок, другая побежала вызывать милицию, а он все кричал и бил. Его звала жена, бледная, беспомощная, она на ощупь пыталась до него дотянуться, просила опомниться; испуганный сын рыдал, вцепившись в косяк двери, а он, все наносил удары один за другим и душераздирающий крик сотрясал воздух. Уже на улице взвизгнули тормоза милицейской машины, уже на лестнице слышался топот сапог, а он все кричал и бил, и хрипел, точно обезумевший раненый зверь.
Вокруг много прекрасного
- Что ты гонишь? Какая лав? Есть секс. Ты-то, небось, на мои ноги глаз положил, - "ночная бабочка" усмехнулась и, глубоко затянувшись, выпустила дым прямо в лицо собеседника. - Увидел упакованную герлу, "дай, - думаешь, - подвалю, может обломится". А бабки есть?
Они покуривали на вечернем Гоголевском бульваре: проститутка-малолетка Зинаида и пятидесятилетний инженер Мстислав Петрович.
- Ну, неужели ты не хочешь встретить хорошего парня, создать семью? - Мстислав Петрович был трогателен в своей наивности.
- О, блин! - раздраженно фыркнула Зинаида. - Не раскаляйся! Гони бабки, возьми бутылец сдринчить и все - въехали! Хату имею.
…В детстве у Зинаиды была вполне приличная семья. Она помнила, как мать водила ее в зоопарк и, укладывая спать, читала сказки, а отец после работы играл с ней в прятки: Зинаида забиралась в шкаф и отец нарочито долго искал ее, а когда находил, подкидывал, ловил и смеялся. Но беззаботное детство продолжалось недолго - неожиданно от рака умерла мать; отец сразу сломался и запил "по-черному", "выпал из седла", - по его собственному выражению; после работы угрюмо сидел на кухне, пил водку, дочери бросал две-три фразы: "Делай уроки. Сходи в магазин. Ложись спать".
Потом отец стал приводить женщин - в однокомнатной квартире все происходило у Зинаиды на глазах. Сквозь сон она слышала пьяные разговоры, хихиканье, просыпалась от хрипов и стонов, и со страхом смотрела на соседнюю кровать, где в полутьме отец и его подруга предавались страстям. К двенадцати годам Зинаида уже знала все о тайне между мужчиной и женщиной - эта тайна ей казалась "грязной"; она отличница, примерная девочка, мечтала о принцах и воздушных замках. Но, постепенно взрослея, Зинаида заметила, что многие ее принцы уже давно превратились в "хиппи", и переселились из замков в прокуренные подъезды и тесные коммуналки. Кое-кто из ее школьных подруг уже "имели мальчиков", а разных "святош" открыто презирали за невинность. Растерянность и смута охватывали Зинаиду.
И в это время на ее пути встречается опытный соблазнитель, взрослый мужчина, ровесник отца. Он жил на соседней улице и часто при встрече дарил Зинаиде яблоко или конфету, поглаживал ее, бормотал: "Какая красивая девочка". А однажды, когда она возвращалась из школы, заманил к себе "послушать музыку", предложил "необыкновенного вина по случаю маленького праздника", стал поглаживать и гладил до тех пор, пока не совратил. Зинаиде было пятнадцать лет. Отцу она ничего не сказала - испугалась.
В те дни отца уволили с работы за пьянство и он с утра торчал в пивной, "хлестал пиво ведрами", - по его собственному выражению; домой приходил раздражительный и злой, и в таком состоянии мог натворить чего угодно.
Вскоре отца увезли в больницу для принудительного лечения от алкоголизма. С этого момента и началась "другая жизнь". Школьные подруги нагрянули со своими мальчиками и ей привели "системного хиппи", "не напрягайся, расслабься, - сказали. - Будь проще и к тебе потянутся". "Системный хиппи" Зинаиду "не провпечатлял", но пришлось "попортиться с ним, чтоб не выглядеть идиоткой".
Через несколько дней появились "классно прикинутые" парни с "музоном и самопальной выпивкой". Время провели "цивильно", но под конец парни начали "баловаться дуркой", что Зинаиде "активно не понравилось".
Так и пошло: каждый вечер Зинаида "вписывалась в тусовку на найт". Занятия в школе отошли на второй план, бывшая отличница стала стабильной троечницей. Время от времени отдельные принцы и воздушные замки все же появлялись среди облаков, но теперь они быстро приближались к земле; во всяком случае принцы зарабатывали деньги, покупали автомашины, ходили в рестораны, а замки обставлялись современной мебелью, проигрывателями и магнитофонами; но, главное, в той полуземной жизни теперь значительное место отводилось эротике.
Как-то "крутая телка" Валька предложила "подработать на фирменные шмотки". Они "прихиляли" к ресторану "Наци" и их "сняли фирмачи". Заработали неплохо, купили не только "мелкое шмотье", но и безбедно жили целую неделю.
"Крутая телка" Валька мечтала подработать на собственное "авто" и не иначе как "иномарку".
- Представляешь, - делилась она с Зинаидой, - недавно одна бабешка предлагает мне идти к ним, в лаборантки. "По сто пятьдесят рэ, - говорит, - зарабатываем". Я ей: "Ха, мамаша! Усохнуть можно! Я столько в день имею". Смешной народ! Учатся, учатся, потом вкалывают, как слесарь дядя Вася. А жить когда? В гробу в белых тапочках я видела и школу и работу!
Три месяца Зинаида с Валькой "паслись" у "Наци", но в конце концов с "точки" их выгнали тринадцатилетние девицы-загородницы, которые занимались сексом в подворотнях.
- Старух здесь еще не хватало! - сказали и начали лупить шестнадцатилетних конкуренток. Пока лупили, собралась толпа, но никто не вступился, не разнял девчонок, все с удовольствием наблюдали дикую сцену.
Дальше был Ленинградский вокзал. Зинаида "кадрила" в основном командировочных, но в один прекрасный день ее "снял" проводник, усатый толстяк - говорун.
- Забьем стрелку на восемь, - сказал. - Катанем в Питер. Отдельное купе, комфорт, внакладе не будешь.
И в самом деле одарил щедро. Ко всему, Зинаида осмотрела Ленинград, кое-что купила из шмоток "под фирму".
Путешествия - это было для нее! В тот же год Зинаида побывала в Мурманске, затем в Пскове и Таллинне. Принцы окончательно исчезли с небосклона, а замки, рухнув на землю, рассыпались, оставив после себя груду тусклых осколков.
На Каланчовке шастало немало сутенеров, один из них - бывший спортсмен Коля курировал Ленинградский вокзал. Коля поставлял девицам клиентов, договаривался с таксистами, предупреждал о "ментах", но требовал "отстегивать" ему часть дохода. Зинаида не хотела "стыковаться" с Колей, она "процветала" и без его помощи, но чтоб он не строил козни, иногда "отстегивала бабки".
- Не желаешь вступать в мою оранжерею, а зря, - канючил Коля. - У меня оранжерея - первый класс, кадры на любой вкус, и все упакованы как надо. Смотри, без меня пропадешь, начнутся проколы…
И накаркал. Однажды, когда на вокзале объявились "менты", Зинаида не успела "вскипеть" и ее на "упаковке" доставили в отделение. "Раскололи", составили протокол, сообщили в школу, которую Зинаида уже почти не посещала. Директор школы долго "лечил", взывал к благоразумию, называл "способной ученицей с изломанной судьбой", говорил, что еще не поздно все поправить, но Зинаида твердо решила бросить учебу вообще. Впереди маячила "до жути" разнообразная жизнь - она уже встала на путь, с которого трудно свернуть.
С вокзалов Зинаида перекочевала на Гоголевский бульвар и здесь в один из летних вечеров, к ней, семнадцатилетней профессионалке "Гоголей", подошел инженер Мстислав Петрович, человек порядочный в высшем смысле.
- …Гони бабки, - с откровенным цинизмом сказала Зинаида и Мстислав Петрович покраснел.
- Я подошел без всякой задней мысли, - пояснил Мстислав Петрович. - Понимаешь, люди часто отмахиваются от тех, кому нужны сочувствие, поддержка. Все бегут по своим делам. А ведь сочувствуя, мы принимаем на себя часть чужой боли, облегчаем страдание. Мне просто тебя по-человечески жалко.
- Себя пожалей! - огрызнулась Зинаида. - У тебя что, крыша сдвинулась? Вешаешь мне лапшу на уши. Ладно, дай закурить. Подымлю, пока фирмачи не начали вываливать из "Праги".
- Понимаешь, - продолжил Мстислав Петрович, когда они сели на скамью, - у нас с женой, к сожалению, нет детей… Мы даже хотим удочерить какую-нибудь девушку из детского дома, но пока не получается…. А у наших соседей неблагополучная семья. Их дочь твоего возраста. Хорошая девушка. Мы с женой с ней дружим. Но последнее время у нее какие-то нездоровые увлечения. Смещаются понятия добра и зла. Я объясняю ей, что вокруг много прекрасного… Искусство, спорт… И есть главное - любовь, семья. Это вечные ценности, это точка опоры в жизни…
- Дежурные слова, - уже менее агрессивно заявила Зинаида.
- Нет, не дежурные. Вот когда в тебя по-настоящему влюбится хороший парень, ты поймешь.
- Исключено, - хмыкнула Зинаида, - положительный ко мне не привяжется, я же порченая.
- Глупости! Главное - иметь чистую, отзывчивую душу… Ты красивая и, наверняка, способная…
Зинаида вспомнила себя отличницей, примерной девочкой; внезапно над бульваром вновь возник далекий, еле различимый, воздушный замок, но принцы не появились - их образы начисто стерли все те мужчины, которых Зинаида "имела" за два года.
- Конечно, это дело случая, - продолжал Мстислав Петрович, - но я уверен - ты встретишь хорошего парня. Ты еще только жить начинаешь.
- Может, когда-нибудь, - вздохнула Зинаида. - Может кто-нибудь… Но вряд ли. О, блин! Да и где они, твои хорошие кадры?! Всем только одно надо…
- Знаешь что?! - вдруг оживился Мстислав Петрович. - Послезавтра мы с женой катим в Крым. У нас путевки в пансионат. Хочешь, поехали с нами. На недельку. Моя жена - компанейская и любит молодежь. Ты была в Крыму?
- Чего я там потеряла? - буркнула Зинаида, но про себя подумала: "Вообще-то клево устроить передых, ведь не просыхаю. От вина и клиентов разбитая, точно по мне проехал танк… И клево на море взглянуть, заплыв сделать…".
- Там потрясающе! - повел рукой Мстислав Петрович. - Горы, море, фрукты… Снимем тебе комнату. О деньгах не думай. Мы с женой бездетные и нам особенно не на что деньги тратить.
- У меня тоже имеются, - вставила Зинаида.
- Ну, так как, поедешь?
- Можно устроить небольшой цивильный момент, - потянулась Зинаида, испытывая приподнятость от воображаемого отдыха.
- Тогда встречаемся послезавтра на Курском вокзале… В двенадцать дня у поезда на Симферополь. Билеты я куплю.