Основной лот этого своеобразного аукциона – Лену – нужно было как-то закамуфлировать другими лотами, преимущественно – шутливыми. Поэтому Андрей долго разыгрывал – шариковую ручку президента, принадлежавшую ему, когда тот был школьником 4-го класса (ушла за 10 долл.), рыжую прядь волос А. Б. Чубайса (ушла за 50 руб. под общее одобрение), первую теннисную ракетку бывшего президента Ельцина (это была обшарпанная ракетка для пинг-понга, но ее приобрели за неслыханную сумму в 100 долл.) и еще множество других глупостей, о которых заранее позаботился сам Андрей. Дороже всего был продан комсомольский билет Ходарковского и пепел от сожженного партбилета главного режиссера Ленкома Марка Захарова.
Наконец настала очередь главного объекта торгов, который тоже следовало оформить, как веселый розыгрыш. Гамлет снизу, от бара привел и поставил перед собравшимися мужчинами покрасневшую и изо всех сил старающуюся держаться независимо Лену. От этого старания ее смущение было еще очевиднее, что, впрочем, придавало ей сейчас определенное детское очарование, а значит, повышало ставки.
– Основной лот нашего аукциона! – провозгласил Андрей. – Орлеанская дева! Или… Нет! Ты откуда? – тихо спросил он Лену.
– Как откуда, из Москвы, – буркнул "основной лот".
– Понимаю. Я тебя спрашиваю, где именно в Москве живешь?
– На Красной Пресне, – с отвращением глядя на толстогубый Андреев рот, ответила Лена.
– Вот! – с восторгом вскричал Андрей. – Самый главный… и дорогой! – добавил он со значением, – лот наших сегодняшних торгов – девушка Лена! Лот называется "Краснопресненская девственница", – закончил объявление Кусков "искрометной" шуткой. – Начальная цена 1000 долларов за сутки, и, соответственно, две – за двое и три – за трое суток! Кредитные карты не принимаются, только налом!
Опуская ненужные подробности этого соревнования любителей девушек, не бывших в употреблении, следует отметить только, что Лена была куплена в конечном итоге за ту сумму, до которой не доходила даже в самых смелых своих предположениях. Красивый пожилой джентльмен по имени Альберт купил себе право быть у Лены первым и на весь максимальный трехдневный срок, – за 30 тысяч долларов. Никаким самым прилежным и усидчивым трудом на панели Лена не скопила бы такого и за год.
Так или иначе, уже через неделю можно было ехать. Паспорта, визы для двух мнимых гимнасток и билеты Гамлет взял на себя, и сомневаться, что он все сделает, не было никаких оснований, Гамлет всегда выполнял то, что обещал.
Пока Вета жила у Гамлета на даче и тряслась от страха, что ее и тут найдут, они успели обо всем договориться. Гамлет дал ей на первое время всего три тысячи, сказав, что беспокоиться ей незачем, через неделю он к ней в Бельгию приедет сам и все там устроит, как надо. Как поступит Лена со своими честно заработанными долларами, – Гамлета не интересовало, он только посоветовал ей все не брать, так как придется декларировать и привлекать к себе лишнее внимание. Он советовал отдать бoльшую часть ему, а он переведет эту сумму в известный ему швейцарский банк. Страны рядом, у них будет все равно шенгенская виза, и Лена всегда сможет взять. Но Лену, как говорится, душила жаба, она никогда не держала в руках больше тысячи рублей, да и то, когда ходила за продуктами по просьбе матери, и то, что на нее свалилось, не желала доверить никому, даже Гамлету, который, между прочим, сам предоставил ей возможность получить такие деньги. Если бы не он, то у нее и не было бы ничего. Однако Лена об этом обстоятельстве уже неблагодарно забыла и предложение Гамлета отвергла. Он только посмотрел на нее со смесью изумления и отвращения, будто увидел внезапно какого-то мутанта, уродливый плод демократической селекции, то есть – результат скрещивания жадности с невежеством, а потом сказал:
– Ну, как хочешь, смотри…
Как бы то ни было, можно уже было начинать прощаться с Москвой. Лена отработала свою барщину на бескрайних полях барского любострастия, но в целом, была Альбертом довольна во всех отношениях. Все было, как ни странно, не гадко и не противно, к тому же она узнала много нового и интересного в самой деликатной сфере человеческого общения. Родина не состроила Лене прощальную кривую гримасу, пожалела…
А Виолетта, до которой и на краю Москвы дотянулись длинные руки колдовского братства, буквально считала часы до отъезда. Приготовления к нему, впрочем, заканчивались. Приглашения из Бельгии были уже у Гамлета, а визы и загранпаспорта – это уже техника. Билеты он тоже возьмет сам. Лена, правда, надеялась, что Гамлет за все заплатит сам, но надеялась напрасно, оплачивать Ленину поездку он совсем не хотел.
– С какого перепугу?! – гневно, не сдерживаясь, спрашивал Гамлет у Веты, когда об этом зашел разговор. – Я дал ей возможность получить большие деньги, она их получила и вполне способна сама теперь заплатить и за билет, и за визу, и за паспорт. Ну хоть что-то она может сама?! – возмущался Гамлет. – Что за мерзкая привычка к халяве?
Вообще-то, если честно, он, может, и заплатил бы, но его сильно разозлило Ленино жлобство, а, главное, – тупое пренебрежение его дельным советом насчет денег.
– Ну ее к чертям собачьим! – подытожил Гамлет свое отношение к Ветиной подруге. – Она мне – никто и звать никак! Я только ради тебя ей и помог. Чтобы тебе в этой Бельгии не очень скучать первое время.
Виолетта, признавая справедливость его слов, согласилась, а Лена, не без досады отсчитала нужную сумму и вернула Гамлету все, на нее затраченное. Однако стоит ли обращать внимание на мелочи, основные деньги-то все равно при ней. А главное, можно, наконец, без спешки и паники, а вдумчиво и серьезно, ничего не забывая – собрать в дорогу все, что может пригодиться в совершенно неизвестном будущем. Ветина тревога не в счет: когда поездка приобретает совсем реальные очертания и становится близкой – уже не так страшно.
"Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается" – это не про нас, тут дело сделалось невероятно быстро. Наступил день отъезда. В Шереметьево поехали на двух машинах, не считая охраны на джипах. На двух потому, что Альберт решил, к удивлению Гамлета, тоже проводить свою трехдневную любовницу в дальний путь, и они с Леной двигались к аэропорту в его "Линкольне". И почему это вдруг решил проводить? То ли, припоминая крылатую фразу из фильма "Белое солнце пустыни", в этот раз по отношению к Лене – "Господин назначил меня любимой женой", то ли в душе Альберта – акулы русского подводного бизнеса – ни с того ни с сего проросли бледные побеги сентиментальной нежности, то ли еще что-то, но он провожал, и о чем они говорили вдвоем в машине или договаривались о чем – неизвестно. Известно лишь то, что когда подъехали к аэропорту и вышли из машин, Альберт весь сиял, упруго двигался и будто сбросил с себя десять последних лет, наполненных кровью, страхом и грязью, да и Лена выглядела очень довольной. Видно, все-таки договорились к обоюдному удовольствию о какой-то форме продолжения отношений.
Чтобы не декларировать деньги, Лена оставила при себе 500 долларов, остальные спрятала в чемодан, а чемоданы они сдали в багаж. Позже выяснится, что это было крупной ошибкой, и Лене надо было все же послушать совета умного Гамлета. Но ошибка догонит Лену потом, по прибытии, а сейчас счастливые и возбужденные девушки стоят в очереди на паспортный контроль, после которого уже начинается заграница.
Но до отлета еще целый час, и потом можно будет немного посидеть в кафе с провожающими мужчинами, выпить, покурить, так как с курением дальше будет непросто, а точнее – никак. Туда, уже в зарубежную зону, где "дьюти-фри" и прочее, Альберт с Гамлетом все равно попадут, в отличие от других провожающих. Попадут, потому что они не обыкновенные провожающие, которым туда вход воспрещен, а именно те, которые попадут всегда и всюду, куда им надо. Пропускать девушек через ВИП-зал им не хотелось: к чему светиться в тех случаях, когда нет особой необходимости; и они вдвоем стояли пока в стороне, оживленно разговаривая о чем-то, вполне вероятно, что и о своих подругах, потому что, разговаривая, все время поглядывали на них. Альберт, скорее всего, делился с товарищем впечатлениями о Лене, не забывая восхищаться Виолеттой. Гамлет, слишком хорошо зная своего приятеля, решил упредить возможные его намерения, сказав, что если он вдруг встретит Альберта в Бельгии недалеко не от Лены, а от Виолетты, то Альберт знает, какие неприятности его могут ожидать.
– Я?! – с предельной искренностью возмутился Альберт. – Чтобы я, с девушкой друга?!
– Ладно, ладно, – примирительно сказал Гамлет и похлопал его по плечу, – я так, на всякий случай…
Очередь была довольно длинная, делать в ней было нечего, разве что – глазеть по сторонам. Их, очередей, было четыре, и все длинные. Через одну из них обращала на себя внимание стайка красивых, высоких и в чем-то однотипных девушек. "Все они, как на подбор, с ними дядька Черномор", – ни к селу, ни к городу зазвучал Пушкин в истерзанной страхами предыдущих дней Ветиной голове. Однако уже через несколько секунд выяснилось, что "ни к селу, ни к городу" сказано слишком опрометчиво, случайно всплывшая в памяти цитата оказалась вовсе не случайной, как не бывает случайным и все прочее. С девушками "на подбор" стоял свой "дядька Черномор", только он был вовсе не дядька, а элегантный, возмужавший, спортивный, загорелый, и вообще – такой красивый, дорогой и близкий – поэт Саша Велихов.
Стихи А. Дидурова.
Часть вторая
Приключения поэта
Вам не кажется, что, следя за перипетиями Ветиной биографии, мы совершенно забыли о второй по важности, но не менее значимой фигуре текущего, хотелось бы даже сказать, струящегося повествования, – о Поэте. Оно (повествование) вполне могло бы называться так: "Поэт и ведьма", но смущает то, что "Мастер и Маргарита" уже было в одном, всем известном романе. Хотя и следует отметить, что название "Поэт и ведьма" точно отвечало бы стратегическому замыслу автора: показать две альтернативные жизненные дороги и ненавязчиво предложить читателю выбор. При этом автор хотел бы робко намекнуть, что его личные симпатии – на стороне поэтов, что их труднопроходимая жизненная тропа внушает ему уважение, в то время как легкая трасса, по которой шныряют красивые автомобили многочисленных ведьм, врунов, воров, убийц и прочих исполнителей воли – не хочется говорить кого – не внушает. Откровенно говоря, вся эта история не что иное, как – завуалированное приключениями, сексом, ужимками и кривляниями шоу-бизнеса, явлениями бандитов и колдунов – своего рода наставление, урок, даже, если угодно, проповедь. Да, да, не удивляйтесь, именно проповедь! Однако как известно, любое тривиальное нравоучение не вызывает ничего, кроме скуки, невнимания и последующего отторжения. И хотя автор и убежден, что любое искусство должно быть проповедью добра, любви и справедливости, а элементарная способность к стыду делает мир совершеннее, – он также убежден и в том, что такая проповедь должна быть скрытой и не может излагаться скучно, назидательно и прямолинейно.
Вот после этого единственного объяснения позиции для тех, кто, может быть, недопонимает, и продолжим. Выделим его даже в отдельный фрагмент романа, в совершенно независимую от сюжета преамбулу ко 2-й его части. Люди, уже выбравшие себе дорогу, могут, прочитав это вступление, тут же его забыть, но думается почему-то, что оно небесполезно.
Ну, а теперь вновь обратим свое внимание на поэта Сашу Велихова.
Глава 1-я. Неглавные женщины поэта Саши
После того, как Вета сбежала от него на корабле, Саша запил. Вообще-то говоря, он был не склонен к такого рода средствам забвения, но что-то уж в этом случае его сильно зацепило. Состояние было похоже на постоянную, тупую боль, как от нарыва. Самый простой, но нелучший способ снять боль – всем известен. И после трех дней мрачного бессознания (то есть – не выходя из каюты, лицом к лицу с ящиком водки и легкой закуской в виде картофельных чипсов) Сашу надо было срочно вытаскивать из алкогольной воронки, в которую он неосмотрительно угодил. Спасал его все тот же Гарри, который по счастью остался здесь еще на несколько дней, в то время, как группа его "Сладкий сон" уже отправилась в Москву.
На четвертый день, размежив свинцовые веки, Саша потянулся к столику рядом за бутылкой, но с удивлением обнаружил, что его руку остановил Гарри, а за его плечом белела фигура феи с добрым лицом и волшебной трубочкой-капельницей, которую фея держала в руках и пристраивала поближе к Сашиному ложу, едва не ставшему для него смертным одром.
После необходимых процедур в сочетании со снотворным, а затем, после пробуждения, – крепким куриным бульоном, – Саша на пятый день почувствовал себя возвращающимся к жизни. А мудрый Гарри, отталкиваясь от поговорок, в которые незыблемо верил, а именно: "Клин клином вышибают" или "Лечи подобное – подобным" (за исключением водки, разумеется, ибо так лечиться можно, пока не впадешь в кому), к вечеру того самого дня привел в каюту Саши премиленькую особу лет 18-ти и сказал:
– Это Катя. Она из Красноярска. Хочет в Москву. Певицей желает стать или киноартисткой, или моделью, все равно кем, но хочет стать! – сказал Гарри и подмигнул. – Она как узнала, что ты автор песен "Лодочка" и "Адвокат" – вся аж затряслась. Хочу, кричит, познакомиться! Я ей говорю – он болеет. Ничего не хочу знать, кричит, буду за ним ухаживать! Вот. Привел.
Гарри снова подмигнул Саше за Катиной спиной и показал ему большой палец: мол, классная девочка, все пройдет у тебя без всякой водки, – и вышел.
Катя, стоявшая до поры, потупив очи и теребя складочки мини-юбки над ножками, заслуживающими самого горячего одобрения, обернулась на дверь каюты, повернула ключ в замке и вдруг мгновенно разделась. Потом постояла так секунд 10, давая Саше оперативный простор для оценки и, надо полагать, – поэтического воображения, которое, как известно, у Саши пускалось вскачь при первой возможности. Объективно, тут было, что оценить и оценить высоко: миловидное личико, да и все остальное, отвращения, прямо скажем, не вызывало. Пока она вот так, нагишом, стояла, глядя на Сашу с этаким проказливым ожиданием, Саша почувствовал, что не он сам – нет! – а определенная часть его тела совершенно независимая от его сознания, готова вот сейчас, сию же минуту, забыть Виолетту к чертовой бабушке. А Катя, как-то сразу это поняв, быстро подошла и скользнула к Саше под одеяло. Руки и губы Кати моментально подружились с Сашиными рефлексами, и все последующее забило в тяжелый нокаут боль разлуки с Виолеттой, а также довольно индифферентное презрение Саши к самому себе за свое мужское безволие.
Чуть позднее Саше показалось, что он снова влюблен, ну, если не влюблен, то почти. Нет, стихов он Кате не писал, но привязался к ней на некоторое время. Ведь девушка вела себя так, что Саша был абсолютно убежден: она его любит, и так легко, ни слова не говоря, бросилась в его постель, как только увидела – лишь потому, что уже любила его заочно за его песенное творчество. Ну, лох, что тут говорить! Да и что можно ожидать от человека, который и в 30 лет считает, что 5 лепестков сирени – это счастье, и если найти и съесть, то оно наступит непременно.
В Москве он снял для Кати квартиру, ввел в такой желанный для нее круг поп-звезд и киноартистов, познакомил со всеми, затем свозил ее на Сочинский кинофестиваль. А потом, поссорившись в очередной раз с женой, решил переехать к Кате, в ту самую квартиру, которую для нее снял, заплатив за полгода вперед. Он позвонил Кате и сказал, что сегодня вечером приедет с вещами. Он ожидал ну, если и не радостного вскрика беззаветно любящей сибирячки, то, по крайней мере, что она даст ему понять, как она довольна, как он ее осчастливит своим переездом. Ведь ее любовь и терпение наконец-то вознаграждены! Он будет теперь принадлежать только ей! Примерно такой реакции ждал Саша, но…
После неприятной и тревожной паузы, лишенной даже намека на радость, Саша услышал в трубке "Знаешь… Это в мои планы не входило". Саша разозлился, ведь это он заплатил за квартиру, а она так хамски его отшивает. Деваться ему все равно было некуда, и он все же приехал, а потом жил с Катей, как с чужой соседкой в соседней комнате. Все время совместного проживания, жутко презирая себя, он Катю все равно вожделел, несмотря на ее подлость. Он ведь был почти влюблен и почти привык, и секс с Катей занимал уже неподобающе значительное место в его жизни, однако он не знал, как сделать первый шаг, не натолкнувшись на очередное унижение. Потом все же сделал, и Катя пошла на близость, будто ничего и не было. Не как на работу или в качестве платы за квартиру, а даже получая от близости очевидное удовольствие. Тем не менее, все ждала, когда Саша освободит жилплощадь от своего присутствия. Она уже познакомилась с кем надо, и Саша только мешал ее дальнейшему подъему по лестнице успеха, для которого нужна и свободная Катина постель – а как же!
Все же чудесная черта определенной категории женщин – не сжигать все мосты, оставляя резерв, тыл и пути для отступления, – проявилась при расставании. Саша, в душевном смятении и дисгармонии, не в ладу с самим собой от того, что живет здесь и еще временами ложится в постель с этой омерзительно деловой юной пираньей, – слишком поздно понял, что, если девушка, к примеру, после обеда с ним в ресторане тут же, при нем, нимало не смущаясь, чистит зубы зубочисткой и сплевывает в сторону то, что там наковыряла, то значит, она его не только не любит, но даже не озабочена тем, чтобы ему нравиться. Этот первый симптом Саша проворонил и заплатил за свою близорукость временным душевным разладом.
Что же касается той самой замечательной черты некоторых женщин, то вот живая иллюстрация к ней. Когда Саша наконец помирился с женой и решил переехать обратно, он, собирая вещи, вдруг услыхал тихий плач в углу. Когда он повернулся в ту сторону, Катя стремительно бросилась обнимать его и, всхлипывая, все повторяла: "Сашенька, милый мой, куда же ты, как же я теперь без тебя". Ее порыв, ее нежный энтузиазм тоже можно было бы принять за проявление любви и вновь ошибиться. Но Саша уже был стреляным воробьем (ею же и подстреленным), поэтому, отстранив Катю с последней решимостью, которая и так быстро таяла под лучами природной Сашиной доброты, он сказал: "Все, Катя, теперь сама. Как хочешь и как сможешь. Я в тебе больше не участвую".