Он уехал домой, и личная жизнь понемногу стала налаживаться. Пусть до следующего любовно-поэтического приступа, но когда он еще будет – неизвестно, может, Саша теперь уже окончательно успокоится… хотя, зная его, рискнем предположить, что вряд ли. Во всяком случае, после такого гаденького деловитого коварства девушки из Красноярска, которой он доверился, и почти полюбил всей, твою мать, душой, – Саша решил с любовью пока завязать. Конечно, Катя временно избавила Сашу от свинцовой тоски по Виолетте – бабочке, бесцеремонно впорхнувшей в его душевный мир и так же легко покинувшей его. Бабочка-то улетела, но легкая пыльца от ее крыльев навсегда, по-видимому, осела на стенках Сашиных сердечных сосудов. Катя, может, и могла бы интенсивным врачеванием в постельном режиме залечить память о Сашиной фатальной встрече в Севастополе, но… оказалась недостойна. Словом, Саша дал себе слово – сдерживаться, не влюбляться больше, не подпускать близко… ну, хотя бы год-два, а там, может, и встретится человек настоящий – красивый, неглупый и верный, и уж конечно не подлый, друг, любовница, жена, мать его детей.
Дело в том, что нынешняя жена Саши была уже давно, собственно, и не женой вовсе. Она жила в Венгрии, работала там, там у нее был соответствующий спутник или, как теперь принято говорить – бойфренд. Но время от времени она посещала Москву, без тени неловкости или сомнения поселялась в Сашиной квартире и тратила его деньги, а когда они у Саши кончались – уезжала обратно. Она говорила, и так действительно думала, что имеет на это полное право: они ведь не в разводе, он пока что является ее мужем, поэтому половина имущества принадлежит ей, в том числе и квартира, Сашино, между прочим, родовое гнездо, дом его родителей, в котором он вырос. Когда она злилась на Сашу (а злилась она перманентно, к тому же – свирепо и беспричинно), она намекала ему хотя бы раз в неделю, что в случае чего квартирку-то придется разменять. Такое странное семейное положение Саша терпел до поры. Он ведь не встретил еще ту, ради которой стоило бы затевать обмен, он пока находился в поиске.
С приехавшей венгерской женой, без нее ли, неважно – Саша вел себя независимо и бесшабашно. Он считал, что перед нею он морально чист, что он не должен ей ничего. Деньги? Пожалуйста, на, а во все остальное – не лезь. Вот это ее и злило, наверное, больше всего. Они ссорились, мирились, когда мирились, старались держаться нейтрально. Но все равно – это была агония брака, и рано или поздно она должна была кончиться. Он вообще никому ничего не должен, – так хотелось думать Саше. Дышу, как дышится, пишу, как пишется, а пишется, как хочется, а хочется – весело. Поэтому он никогда не корпел над серьезными стихами, перегруженными мыслью или философией. Также он терпеть не мог любую режимную работу, а деньги зарабатывал – где подвернется. Внутренняя свобода и независимость были главнее всего.
Поэтому, когда ему предложили быть главным редактором новой ТВ-передачи про закулисную жизнь звезд, Саша купился, но ненадолго, недели на две. Его купили очень солидной цифрой месячного оклада, и хотя само словосочетание "месячный оклад" вызывало в Саше приступ тоски, он согласился: безденежье и совсем случайные заработки измучили, к тому же было как раз то время, когда приехавшая жена вытянула из него все, что он заработал за последний год. Да и передача обещала быть не противной; грязные сплетни и генитальные сенсации там не планировались. У Саши появился свой кабинет, и он даже всем друзьям дал свой личный рабочий телефон. Напрасно друзья занесли этот номер в свои телефонные книжки и память мобильников: удовлетворение жизненной стабильностью длилось ровно 14 дней.
Имея намеренья благие, передача начала все-таки стремительно желтеть. Трудно, согласитесь, рассказывать о некоторых аспектах жизни звезд и совсем обойтись без того, что вызывает зрительский интерес и безусловно повышает рейтинг. Кому там интересно, какую музыку сочиняет сейчас Элтон Джон. А вот с кем из мужчин он теперь живет и почему – вот что нестерпимо хочется узнать, вот ведь что заставляет прильнуть к голубым (кстати) – экранам! Или вот еще такое: сколько получает, например, Балканский за свое шоу? Сколько тут и сколько в Америке? Интересно ведь, правда? Или, например, как полезно для своего развития, для своего духовного роста узнать, что мегазвезда нашей эстрады за выступление на празднике крупного концерна по личному приглашению олигарха, возглавляющего концерн, – запросила 160 тыс. долл., а потом, когда узнала, что самого олигарха на празднике не будет, – потребовала еще 40, иначе на сцену не выйдет, и ей эти 40 незамедлительно нашли и принесли. Ну как? Правда интересно стало даже читать, а уж по телевизору. Да что вы! А как вам такое? Что мужу этой мегазвезды непременно надо, чтобы в гостиничном номере, когда он только войдет, должно уже стоять блюдо с розовым круглым виноградом без косточек. То есть, если будет розовый, но не круглый, или круглый и розовый, но хоть с одной косточкой – все! Истерика с угрозой немедленно уехать. Ну как? Завлекательно? То-то!
Апофеоз завлекашки и страшилки в одном флаконе Саша один раз увидел на газетном стенде в метро. Продавалась какая-то новая, видно недавно созданная, газета под интригующим названием "Мир криминала". На лицевой стороне (или 1-й странице) была фотография в цвете – полуобнаженной женщины, для описания которой годились бы только заскорузлые штампы типа "порочно очерченный рот", "пышная, высокая грудь" или еще гаже, совсем гастрономически, "аппетитная грудь" (не только, стало быть, для грудных детей), затем "соблазнительная поза" и т. д. и т. д. Крупными белыми буквами напечатанный заголовок главного материала номера – каждым своим словом кричал: "Купите, не пожалеете!" Завлекашка гласила: "Кровавый стриптиз лесбиянки". Добавить бы еще "после скотоложества" и "перед некрофилией при содействии вибратора", и картина была бы еще полнее, а возможный читательский интерес – еще более жгучим.
Но заниматься такого рода фигней повелителю ямбов, хореев и анапестов было как-то мерзопакостно, словно гусиным пером чистить зубы дохлого крокодила. Да что там, даже автор, описав всего парочку сюжетов этой передачи, почувствовал себя каким-то беспринципным журнаглюгой, неуютно себя почувствовал. Так что Сашу, в принципе, понять можно. Деньги тут опять-таки пахли. И пахли тленом.
Кроме того, каждый день приходить на свою пошлую службу к 11-ти утра, уходить поздним вечером, а бoльшую часть дня делать вид, что не покладая рук работаешь, в то время, как главный редактор для сплетен вовсе не нужен, и "фильтровать базар" ему все равно не позволят, ибо командуют парадом совсем другие люди, для которых пресловутый рейтинг и количество рекламы к нему – наиглавнейшие задачи. А еще кроме того: каждый день образованному литератору общаться с такими людьми, для которых Блок – не что иное, как защита левой от прямого правой, а слово Бальмонт их просто оскорбляет, да еще с генеральной продюсершей, которая все время говорит: "Я пoняла", и никто не смеет ей подсказать, что ударение надо делать на последнем слоге – все это трудно вытерпеть, понимаете? А если ко всем перечисленным прелестям добавить еще и то, что съемочная группа уже 2 месяца с момента запуска в эфир, и несмотря на то, что стоит в сетке еще на 4 месяца вперед, – не получает никаких денег, никакой зарплаты, и непонятно, куда деваются рекламные и спонсорские инвестиции (то есть, конечно, понятно, но обидно!), – то что тут еще можно сделать, кроме как уйти.
И вот, когда уже совсем накипело, а готовность уйти ждала только повода, шла однажды традиционная утренняя летучка. Она шла в присутствии всех заинтересованных лиц, включая руководство каналом, потому что надо было решать, как будет развиваться программа дальше, рейтинг ее повышался, и ей надо было давать лучшее время, звучавшее в их кругах только по-английски "Прайм-тайм". И вот, как только зашла речь об этом самом рейтинге, Саша, кипя негодованием на всю телевизионную помойку, встал и неожиданно для всех произнес:
– Да что вы все про рейтинг, господа хорошие! Если он повышается только при помощи сплетен и грязного звездного белья, которое мы даже не споласкиваем, а в таком виде и демонстрируем, то чего мы сами-то стоим?
– Постой, Саша, – улыбнулся коммерческий директор канала. – Что за пафос? Может мы тебе мало платим? Так мы прибавим. Ты талантливый парень, мы это ценим.
– У-у-х, – с безнадежной тоской выдохнул Шурец. – Ничего вы не поняли и, боюсь, не поймете. Одно только уточнение: "мало платим", даже в форме вопроса – мягко говоря, неточно. Вы мне не заплатили пока ни копейки…
– А-а, так в этом все дело… – понимающе и даже разочарованно всматривалось начальство в корни Сашиного возмущения. Ведь никакой другой реальной причины, кроме денег, они и представить себе не могли. Деньги – это ясно, остальное – лирика, мусор. Человека можно купить, а если он не продается, тогда купить дорого, – эта непреложная для них истина ревизии не подлежала.
– Саша, работай, – с мягким призывом прийти в себя, пока не поздно, сказал коммерческий директор. – Зайдешь ко мне после летучки и оформим другой договор. 2 тыс. в месяц тебя устроят? Аванс – сейчас же! Вы согласны? – обернулся он к коллегам. Те кивнули, глядя на бунтаря с явной насмешкой – что, мол, парень, и теперь будешь плевать против ветра?
Но Сашу уже понесло, он уже решил и не вчера, что лучше потерять деньги и стабильность, нежели лицо вместе с остатками принципов, поэтому далее удивил и озадачил высокое телевизионное собрание.
– Деньги я не возьму, – сказал Саша, – даже те, что уже заработал. Мне уже не нужно, я ухожу. Одного не пойму, неужели же вам, никому из вас, совсем-совсем не стыдно? Вот сын тебя спросит, – обратился он к художественному руководителю канала, – чем ты, папа, занимаешься на ТВ? Ты называешься-то как? Художественный руководитель! А чего художественного в том, что ты покажешь простыню из спальни какой-нибудь Алены Лапиной? Или она расписана Сальвадором Дали? А вы, кстати, знаете, кто это такой? – повернулся он к генеральной продюсерше. Та, с лицом охотящегося питона, смотрела на Сашу сквозь сузившиеся и немигающие щелки глаз. – И что ты сыну ответишь? – опять обратился Саша к худруку. – Если ему не врать, если честно, что ты ответишь? Правду? Так он тебя тогда совсем уважать не будет. Ладно, – махнул Саша рукой, – все равно бесполезно. Будьте здоровы. Творческих успехов вам, – добавил он, сделав ударение на слове "творческих", что прозвучало теперь само собой, как издевательство, – и гордо пошел вон из кабинета. Потом, у дверей, он, вроде бы вспомнив что-то, обернулся и раздумчиво так, будто продолжая давний разговор с самим собой и желая напоследок поделиться с коллегами своими соображениями, сказал: – Кстати, интересно, сам-то предмет, база, так сказать, передачи, звезды те самые, стоят того, чтобы им такое внимание уделять? Ну, кто-то из них – пожалуй, но большинство-то? Если бы они были вправду звезды, они бы так быстро не гасли, нет?… Получается, что вы не астрономы, наблюдающие за звездами, а обслуживающий персонал всякого эстрадного хлама, так? Рейтинг ваш любимый, если уж на то пошло, выше всех у наркотиков и автомата Калашникова. Это хорошо? Вы туда стремитесь?
И, оставив вопрос повисшим в воздухе, уже окончательно вышел из кабинета, из студии и с телевидения.
Правда, пройдет длинное время, и он вернется. Ему, что называется, сделают иное предложение, от которого он не сможет отказаться. Ему предложат делать свою авторскую программу, еще одно "ток-шоу", а по-нашему – интересный разговор, сопровождаемый живыми телеиллюстрациями, который он поведет с действительно стоящими людьми – не только с теми, кто широко известен (их пользует почти каждое "ток-шоу"), критерий отбора должен будет устанавливать сам Саша: писатель или артист должен быть хорошим, оригинальным, умным, обязательно талантливым, а не просто популярным. И должен будет идти живой обмен мыслями, стихами, актерскими наблюдениями, идеями, все не грязно, не подло, и совсем не надо будет терять лицо. И Саша, невзирая на гораздо более плотный режим работы, чем был в той "желтой" программе, – согласится. Но все это будет потом, еще очень-очень нескоро…
Глава 2-я, в которой Саша ищет средства к существованию и с этой же целью уезжает из Москвы
После короткого и скверного опыта с телевидением, Саша все равно продолжал заниматься поденщиной. Поиски случайных заработков однажды чуть было не привели его в рекламный бизнес. Очевидный идиотизм большинства сценариев рекламных роликов и слоганов, выдуманных будто специально для умственно отсталых людей, сначала раздражало, а потому уже и смешило профессионального литератора Александра Велихова, и он как-то решил облагородить нашу плебейскую рекламу маникюрным глянцем своего остроумия, влить в нее, можно сказать, – свежую кровь. Для стихотворной пробы была выбрана знаменитая паста "Бленд-а-мед". В то, что именно от нее твердеют не только зубы, но даже птичьи яйца, как убеждала постоянно идущая по ТВ реклама, – мало кто верил. А те, кто не поленился проверить и намазал пробное яйцо любой другой пастой, например, "Жемчугом", – убедились, что эффект абсолютно одинаковый: намазанная любой ерундой скорлупа становилась тверже ненамазанной. И Саша сочинил шутливую рекламку, которая по его мнению, должна была заставить улыбнуться потенциального покупателя и заманить его своей бесхитростной прелестью: "Кто любит пасту "бленд-а-мед", тому есть, чем съедать обед. А кто не дружит с "бленд-а-медом", – тому хреново за обедом". Льстиво зарифмованная реклама палача кариеса – "бленд-а-меда", так и осталась невостребованной, так как Саша даже не знал толком – кому следует продать свой шедевр рекламной словесности. Правда, он намекнул нескольким знакомым, которые могли найти выход на рекламщиков, что у него есть, чем их порадовать, более того, посреднику был обещан процент от гонорара, но никто так и не заинтересовался. Всем было лень, да и деньги небольшие, чего из-за них париться. И Саша, привыкший щедро рассеивать зерна своей одаренности направо и налево – больше не настаивал, а потом и вовсе забыл.
Да, не экономно, не бережно, не целенаправленно, еще как? – ну, в общем, неправильно обходился Саша со своим талантом. Талант ведь что? – Одаренность. – А одаренность, это что? – Дар. – А чей дар? – Божий, разумеется. – Хорошо, а дар – это что? – Ну, наверное, подарок. Теперь подытожим. Стало быть, талант – это подарок от самого Бога, и обходиться с таким подарком небрежно – это значит, не уважать того, кто подарил. А это уже свинство.
Вот примерно так объяснял Саше свое миссионерское предназначение один маститый советский литератор, живущий ныне в Израиле, но постоянно приезжающий в Россию тогда, когда в Израиле активизируются теракты. Такая причина всякого нового визита была скрытой, потому что могла показаться его поклонницам не совсем приличной, трусливой даже. А вот явной причиной или поводом для очередного приезда было приглашение на концерты в Россию. Эти концерты маститого писателя назывались творческими встречами. На них публика, они же – читатели, приобретали множество книг любимого автора и стояли после концерта в очереди за его автографом в только что купленной книге. В книжных магазинах книг его было навалом, и нельзя было сказать, что они там так уж бойко раскупались, но здесь дело было другое: лично, очно, из рук в руки и – драгоценная роспись. Поэтому доход от продажи книг зачастую превышал гонорар за выступление, что, несомненно, улучшало материальное положение литератора. Гонорар он получал в долларах, а за книги – в рублях, на которые можно было очень неплохо жить на бывшей Родине, пока он тут пережидал эскалацию арабо-израильского конфликта.
И вот однажды друзья привели его в скромненькое поэтическое кафе, где выступал в тот вечер Саша Велихов. Саша читал свои стихи. Разные, в том числе и любовную лирику, но доля таких стихов в его выступлении была незначительна. Поскольку Саша был склонен к провокационной хохме, не слишком тщательно скрытой под маской серьезности, то и основная масса стихов была ориентирована как раз в эту сторону. Корифей был восхищен. Он пригласил после финальных бурных аплодисментов Сашу к своему столику. Саша был свободен, книг ему подписывать было не надо, потому что у него не было издано ни одной, и ему было лестно, что израильская легенда русской словесности проявляет к нему, недостойному, такое внимание. Что он талантлив, но недостоин, Саша узнал через 5 минут.
После ряда вступительных комплиментов классик перешел к наставлениям. Он объяснил Саше все про подарок Бога, непринужденно, как бы вскользь, но вместе с тем и необоснованно – ставя в пример себя, как носителя Божьего Дара, которым он сумел правильно распорядиться. Необоснованной вся его филиппика была потому, что классик в последние годы увлекся малыми формами и переложением бородатых анекдотов и древних народных мудростей в новые стихотворные конфигурации, но ничего, заслуживающего серьезного внимания, из-под его пера с момента эмиграции – так и не вышло. А уж его интерес к большим заработкам на покинутой им земле, выгодно отличающимся от его заработков на "земле обетованной" – не имел к Богу даже косвенного отношения.
"И почему все они, – думал Саша, – из своего прекрасного далека, уже будучи не нашими, живущими совершенно другую жизнь, – так любят учить нас жить. У всех у них есть свои рецепты, как обустроить Россию, и каждый из них знает, как надо правильно в ней, в России, дышать. И каждый из них на склоне лет полагает, что именно он-то и живет, как надо, и может вразумить неразумную русскую паству, опираясь на свой личный опыт. Наблюдая со стороны перед телевизором в каком-нибудь Сан-Диего за всеми нашими бедами, бедностью, грязью и беспределом, – как удобно и комфортно делать выводы. А потом приехать сюда ненадолго и здесь тоже, пребывая в полной изоляции от тех же несчастий и бедности, от которых Сашу, да и многих других, спасал только юмор, – иметь право назидательно делиться своими глубокими мыслями, рожденными на пляжах Флориды или в скверах Лондона. Да к тому же примерно то же самое говорил Саше пьяный Петя Кацнельсон, журналист МК. Но Петя – пьяный близкий соотечественник, а этот израильтянин – специалист по изгибам "загадочной русской души", он-то зачем? Подарок от Бога – понятно! Обходиться, как Саша, с подарком-талантом наверное грешно и страшно, это тоже понятно… Но Саша, однако, никакого страха не чувствовал. Он полагал, что живет естественно и не делая никому зла – этого пока достаточно. А что касается дара, то – придет время, и он постарается вернуть в мир то, чем Господь его наградил, но только сам, без указующего сухого перста миссионерствующего классика.
Саша кивал, вроде как удрученно соглашался, на открытый конфликт не шел, чтобы не огорчать друзей, их познакомивших, затем отказался продолжить вечеринку в другом ресторане и на прощанье получил от знаменитого поэта его книжку с автографом нижеследующего содержания: "Дарю я эту книгу Саше, чтоб прославлял он дело наше", что свидетельствовало о невозвратной потере Божьего дара у автора, и в лучшем случае намекало не на Божий дар, а на скромный сувенир от ребе из Тель-Авива; затем сделал вид, что растроган автографом до слез, сердечно попрощался и поехал пить пиво и делиться впечатлениями к своему другу, композитору и артисту Славке Смирнову.