Лена же, истомившаяся от долгого, по ее мнению, воздержания, требовала все большего и, похоже, она начала Генриху надоедать уже в самый первый вечер их близости. Лена ничего этого не понимала. Не понимала, что всего показывать нельзя, это может испугать некоторых мужчин, а уж тем более – респектабельного немца, живущего размеренной и, подчеркнем это слово – умеренной жизнью. Стихия никак не входила в его программу, ничего подобного не надо, только тихое и приятное плаванье на весельной шлюпке по тихой глади Женевского озера, так, три-четыре гребка в минуту и отдыхать, потом опять немного – и отдыха-ать. Лена не вняла советам более умной и искушенной подруги, поэтому их роман с Генрихом II просто обязан был скоро закончиться. Но она пока об этом не подозревала, да и Генрих, хоть и был несколько испуган ее ненасытностью и разочарован (и, между нами говоря, – особенно мерзкими голубыми плавками, которые никак не отвечали его представлениям о вкусе или о все том же чувстве меры) – был тем не менее еще не готов к немедленному расставанию. Напротив, он собирался еще какое-то время понаслаждаться этим юным и жадным телом, так долго вызывавшим в нем мечты и утреннюю эрекцию. Если уж дорвался наконец, так что же, сразу бросать, что ли? Но предложить Лене руку и сердце – вот это уже дудки, такой вариант отпал после первого же вечера. А ведь мог бы и состояться, мог бы, если бы глупая Лена слушала умных людей! Если бы послушалась Гамлета – не проворонила бы деньги, если бы послушалась Виолетту – минимум через полгода была бы бельгийской гражданкой и женой богатого дядьки, ну, во всяком случае, – состоятельного.
Ну, а что касается Барда, то он на первых порах мог быть очень полезен, поэтому Виолетте нужно было вести себя с ним, по возможности, осторожно. Она старалась, но любую улыбку, адресованную ему, бармен понимал слишком буквально и уже говорил всем, что Вета – его невеста, не спрашивая, как относится к этой виртуальной помолвке другая сторона. От этого Вета только теряла клиентов, отчего и само заведение проигрывало в деньгах, но Барду было плевать на потери, он, видите ли, полюбил и, ревнуя к своим посетителям, строил из себя этакого Хосе, хотя Кармен исправно и дисциплинированно работала в его же баре.
Много повидавший за стойкой своего заведения Бард – таких девушек, тем не менее, за всю свою многоопытную жизнь не видывал. Он правильно вычислил Виолетту, приняв с самого начала за аксиому то, что такие принцессы в хостессы не ходят. Тут что-то было не то, какая-то тайна скрывалась за Виолеттой, то ли в неординарном прошлом, то ли в будущем. То ли она в его баре спрятаться хочет от кого-то или от чего-то, то ли у нее какие-то планы, связанные с этим баром, но не с ним, потому что лучшим продолжением службы в баре для любой хостессы был бы как раз – выход замуж за хозяина. Но нет же! Она никак не обнаруживала готовность стать его женой, несмотря на все его намеки. Нет, далеко не проста-ая хостесса обслуживала клиентов в его баре, он был в этом совершенно уверен.
Во второй части своих размышлений Хосе-Бард был отчасти прав: планы, связанные с баром, как мы уже знаем, у Виолетты действительно были, и Бард в эти планы не вписывался никак, но он об этом еще не догадывался. И, не догадываясь, стал рьяно пытаться повязать Вету брачными узами. Когда Бард – своими более чем прозрачными намеками и огненными взглядами – уже отчаялся пробить непонятное безразличие Веты к серьезности своих намерений, он решил действовать конкретнее и прямее. Срок Ветиной визы уже истекал. Продление визы впрямую зависело от карточки, дающей право на работу. И то, и другое Бард мог сделать запросто, но не делал, чтобы загнать Вету в угол окончательно. В последнее время Бард говорил уже прямо:
– Теперь у тебя только один выход – выйти замуж за бельгийца… Например, за меня.
И когда он в первый раз так сказал, Вета отозвалась в том смысле, что подумает. Разговор происходил вечером, в ее рабочее время, но поскольку Бард всеми силами изолировал ее от клиентов, то клиентов у нее и не было. Приходящие мужчины бросали на нее заинтересованные взгляды, пытались ее заказать на вечер, предлагали большие деньги, но им администратор или кто-нибудь еще при входе советовал этой леди пока не интересоваться, она, мол, занята, а если те продолжали упорствовать, им говорили просто и с сожалением: она скоро выходит замуж за нашего любимца Барда, поэтому сейчас она работает только в исключительных случаях и только по своему желанию, но сегодня, мол, она как раз не в настроении и желания у нее нет. Они все беззастенчиво врали, отнимая у Виолетты заработок, но это и понятно: Бард им был намного дороже, они зависели от него, и хотя кому-то из персонала и жалко было Виолетту, и видели они, что ее загоняют в угол, но ничего поделать не могли и сами в этом гоне участвовали.
А в тот вечер ей была обеспечена полная пустота в клиентуре еще и потому, что у них с Бардом шло решающее объяснение по поводу его любви, а также целесообразности их дальнейшего сотрудничества, если она его любовь не примет с подобающей ее положению благодарностью. Другими словами, то был этакий лирический шантаж, на который Бард пошел, будучи доведенным до крайности своей упрямой страстью, удивительной для него самого. Даже работа и доход, деньги, которые Вета могла бы приносить бару, отступили для него на второй план и стали как бы не важны. У Барда сместились приоритеты, была разрушена вся его система ценностей, и от этого он тоже очень страдал. Он, в сущности, был совсем неплохим человеком, но ведь далеко не первым, кто при встрече или контакте с нашей героиней терял себя и поступал вопреки своим принципам. Виолетта покоряла мужчин и пользовалась ими с поразительной беспечностью, что уж тут поделаешь… Но вот сейчас ее прижали, и она это понимала.
– Я подумаю, – сказала она, прибегнув опять к типичной отговорке, но не тут-то было.
– Только быстро, – сказал Бард с неожиданной резкостью.
– Сколько? – спросила она.
– Час, – ответил Бард.
– Что ж так недолго? – усмехнулась Вета.
– А я и так долго ждал, – сказал Бард.
– Ладно, только я пойду на улицу думать, о’кей? – предложила Вета.
– О’кей, – сказал Бард. – Через час я тебя жду.
И Вета пошла по улице, пока даже приблизительно не понимая, как ей следует теперь поступить, какой искать выход из этого тупика.
Вот так бездумно она шла по вечернему Антверпену, пока не дошла до оживленного перекрестка, на котором увидела довольно приличное для Бельгии скопление людей. Вета подошла ближе и вдруг увидела в центре сборища… Петра I-го. Высоченный мужчина в гриме и костюме знаменитого русского царя пил залпом из горлышка бутылку водки. Вета разглядела и этикетку, на которой была родная надпись: "Русский стандарт". По мере опорожнения бутылки в толпе нарастал восхищенный гул. А-а-а-а! – все громче гудели зрители, напряженно следя за каждым глотком императора, прорубившего некогда сюда окно. Когда в бутылке оставалось граммов 50, царь оторвался от нее и победоносно крякнул, не закусывая, не запивая и не занюхивая ничем. Только крякнул и триумфально поднял бутылку у себя над головой, которая ровно на свой размер возвышалась над обступившими его людьми. Над некоторыми возвышались даже его гордые плечи и грудь. Заведенная только что показанным аттракционом толпа зароптала. Несколько человек выкрикнули:
– А еще! Там же еще осталось! Вы не допили!!
На ломаном французском языке, вернее, невообразимым образом смешивая французские и английские слова, которые в его речи преобладали, император объяснил, что специально оставил водку на дне бутылки, чтобы желающие убедились, что это не туфта, что там настоящая 40°-ая водка, а не вода, что всe без обмана, желающие могут попробовать. Желающие нашлись, и тогда его ассистентка в поддерживающем русский колорит – сарафане и кокошнике, проворно достала из своей сумки "Адидас" стилизованные чарки и еще одну бутылку водки. Те, кто сомневался, были посрамлены публично, но ничуть не расстроились.
– Водка!! – радостно заорал один из них, попробовав напиток из первой бутылки.
– А хуля подозревал? – промолвил вполголоса Петр I и налил ему еще из другой, уже открытой ассистенткой бутылки. И затем угостил всех желающих по кругу.
Бельгийцы восхищенно смотрели на гиганта и цокали языками. Для каждого из них доза, принятая на их глазах богатырем-императором, была бы смертельной. Все возрастающее уважение к русской короне читалось в их глазах, и единение с бельгийским народом было достигнуто моментально. Ассистентка, игриво приподняв подол своего сарафана, пошла собирать в него дань для мощного русского царя. Деньги сыпались щедро, а женщина, призывно вертя кокошником налево и направо, выкрикивала: "Аттракцион "Русское диво"! Только для вас! Проездом в Америку! Завтра на том же месте и в это же время российский император выпьет залпом бутылку водки, не закусывая, и угостит всех желающих! Кто хочет выпить водки с Петром I-м, приходите завтра!" Затем она деловито ссыпала честно заработанные деньги в свою спортивную сумку и сняла кокошник, давая этим понять всем, что представление окончено и пора расходиться. А Петр I тем временем, совершенно трезвый, раздвигая корпусом оставшихся людей, направился прямо к Виолетте, которая наблюдала всю сцену, смеясь и словно позабыв о своих неприятностях.
– Русская? – спросил он, тоже улыбаясь, одновременно отклеивая усы и снимая парик.
– Русская, – ответила она и первой представилась, – Виолетта.
– А я – Виктор! – радостно сказал бывший император, – а это моя жена, – показал он на ассистентку, уже снявшую прямо на улице через голову свой длинный сарафан и оказавшуюся в модных потертых джинсах с дырками и майке с Майклом Джексоном на груди. – Танюша, иди сюда, – позвал он, – познакомься с соотечественницей.
– А как вы узнали, что я русская? – все так же смеясь спросила Вета.
– Так ведь не трудно, – продолжал радоваться Петр, оказавшийся без парика и усов моложавым мужчиной лет сорока. – Ты ведь единственная, кто тут не удивился, когда я пузырь принял. Обычно все обалдевают, а ты стоишь и знаешь, что русские вот так умеют, верно?
– Да, правильно, – согласилась Вета.
– Вот так и зарабатываем, количество зевак растет с каждым днем, – сказал Виктор, – уже пол-Европы проехали, потом в Америку собираемся. А ты-то здесь чего делаешь, подруга? – спросил он почти фамильярно обнимая Вету за плечи своей огромной лапой. Но Вета не обижалась, наоборот, у нее было такое ощущение, что этого Виктора с его Таней она знает уже тыщу лет и даже может у него совета попросить, как ей теперь следует поступить в ее сложившихся обстоятельствах. А Виктор, будто угадав, чего она хочет, сказал: – Пошли, выпьем теперь, посидим, как люди.
– Еще?! – пришла очередь удивиться Виолетте.
– А чего? – засмеялся Виктор. – Мне литр махнуть, как два пальца об асфальт.
– Где посидим? – спросила Виолетта.
– Да тут, в любом кафе. Я там заодно в туалете и переоденусь. А то этот концертный костюм меня стесняет, – он опять засмеялся.
Через полчаса в сопровождении коньяка "Наполеон", о котором Виктор сказал, что императору – императорское, и вкусной еды, какую Вета не пробовала со дня приезда, Виктору и Тане была рассказана вся ее немудрящая история. Друг и опекун погиб в России, срок визы истекает, работа есть, но бармен требует жениться – вот и всe! Можно было уложиться и в пять минут, но ведь еще ели и выпивали, и о доме говорили. Веселый оптимистичный Виктор даже не посерьезнел в финале Ветиной исповеди.
– Да пошли ты его подальше, бармена своего, – предложил он.
– Как это "пошли"? – удивилась Вета простоте решения.
– Легко, – сказал Виктор.
– Ну да, а работа, а виза…
– Никуда не убежит ни то, ни другое, – вступила в разговор Таня. – Судя по всему, твой бармен втюрился в тебя по самые помидоры, и если ты ему скажешь, что должна подумать не час, а минимум месяц, он тебя с работы ни за что не выгонит.
– Во-во, – подтвердил Виктор, – и сейчас тоже опоздаешь. Не бойсь! Подождет! Скажешь, земляков встретила. Пусть знает, что ты здесь тоже не одна, что за тебя есть тут кому заступиться.
– Так вы же уедете не сегодня-завтра, – предположила Виолетта.
– Да не в этом дело, – опять засмеялся Виктор, – не о нас речь. Он же не знает, что ты встретила тут каких-то бродячих комедиантов, бывших артистов театра на Малой Бронной, которые занимаются тут алкоголизмом. Пусть думает, что ты встретила кого-то такого, кто тебе работу найдет получше, чем у него, пусть узнает… через два часа. А раньше мы тебя просто не отпустим, покормим хорошенько, да, Тань? А то смотри, как отощала девочка. Так вот, через два часа пусть он узнает, что вдруг так получилось, что ты от него больше не зависишь, поняла?
– Поняла, – неуверенно согласилась Вета.
– Ну чего ты скисла, – опять подала голос Таня, – ты же можешь сыграть так: возвращаешься в его заведение – счастливая, с опозданием и даже не извиняешься, потому что встретила… ну, кого ты встретила…
– Бориса Березовского, – подсказал Виктор.
– Ну зачем ей эти громкие фамилии? – с веселой укоризной обратилась к мужу Татьяна. – Да любую назови, скажи – друг из Москвы, в торгпредстве тут работает.
– Скажи, работу предложил с продлением визы, – подхватил Виктор, – не говори, какую, главное, что у тебя есть варианты. А не он один, Бард этот… И счастли-ивая все время с ним разговаривай, легкая… Чтоб тебе проще было в образ войти, мы тебе сейчас настроение будем поднимать, – и он подлил в бокал Веты еще солидную порцию коньяка. – Ну, будем! – сказал Виктор. – Для нас, русских, тут безвыходных ситуаций не бывает.
Самое интересное, что все вот так по наспех сляпанному либретто и сложилось. Когда через 3 (!) часа веселая и чуть пьяная Виолетта вошла в бар, Бард был настроен непримиримо. Но вместо девушки, стоящей перед неразрешимой дилеммой: "жить или не жить ей теперь в Бельгии", вместо невесты, насильно выдаваемой замуж против своей воли, вместо побитого существа с лицом собачки Каштанки, выброшенной вчера на улицу, – он вдруг увидел нечто совершенно другое и неожиданное. Веселая, совершенно неподавленная, а напротив – беззаботная девушка стояла перед ним, не извиняясь даже за опоздание, и рассказывала, как встретила какого-то влиятельного друга из России, и тот предложил ей место в его фирме, но она пока (пока!) отказалась, сказав ему, что прежде должна уладить дела на своей работе. Поэтому у нее есть к Барду встречное предложение: о замужестве она должна подумать месяц, а не жалкий час. Нет, она совсем не отказывает Барду, но он должен согласиться, что такие важные решения принимаются не в одночасье, это абсурдно, легкомысленно и в корне неверно. Она должна присмотреться к нему, привыкнуть к этой мысли, поговорить о будущих детях и т. д. и т. п. Бард слушал вначале, тяжело и угрожающе сопя, но ожесточение на его лице постепенно менялось на легкое сомнение.
Далее Вета сказала, что этот месяц она должна работать, а не сидеть у Барда в заложницах. С этой практикой – лишения ее клиентов и заработка – пора завязывать. И наконец, пусть он перестанет на время объявлять ее своей невестой и тем отпугивать от нее мужчин. Она же не в постель с ними собирается, а только работать, разговаривать, пусть он это наконец поймет. Если он не согласен, пожалуйста, она сейчас же уходит и больше он ее никогда – она подчеркнула это слово – никогда не увидит.
Бард вовсе не хотел не видеть ее никогда, об этом говорил его красноречивый и укоризненный взгляд. А Вета своим дерзким афронтом сама сейчас поставила перед ним трудную задачу: либо расстаться с ней принципиально и навсегда, либо задавить свое самолюбие и пойти на ее условия. Она в тот момент, конечно, играла "ва-банк" и ставила на карту свою судьбу в Бельгии.
Бармен опасно молчал минуты три, затем принял решение, и лицо его вновь омертвело.
– Значит так, – сказал он, – работай. – "Ура", чуть не закричала Вета, но сдержалась.
– Работать ты будешь с сегодняшнего дня… Нет лучше с завтрашнего, так как сегодня ты почти пьяна. Так вот, работать будешь тогда хостессой по полной программе. Если тебе не нравятся льготы, которые я предлагал, то получи! Никаких поблажек, опозданий и нарушений! Вовсю, от открытия до закрытия. Клиентов у тебя будет много, больше, чем у других, будь уверена, и справляться тебе будет тяжело. Ты будешь вкалывать тут, как чернорабочая, я тебе обещаю. Но ты ведь сама этого захотела, правильно?
Бард брал реванш за местное поражение на любовном фронте: Как?! Отказали ему?! Пусть не окончательно, но отказали!.. Какая-то нищая русская эмигрантка?! И хотя хорошо понимал, что не "какая-то", а совсем особенная, ему все-таки надо было проявить себя хозяином, последнее слово должно было остаться за ним.
– Ты на этой работе, – продолжал он, – будешь еще подыхать от усталости и спиваться. Клиентами я тебя завалю так, что ты будешь умолять меня, чтобы их было поменьше… Но я не соглашусь, – помолчав, добавил он и пристально посмотрел Вете в глаза. Испуга не увидел.
– Согласна? – спросил он. – Только без раздумий на этот раз.
– Согласна, – с вызовом ответила Виолетта.
– О’кей. Ты хотела работы, ты ее получишь. О визе я позабочусь сам. Еще на месяц. А через месяц ты сама попросишься замуж за меня, чтобы хотя бы отдохнуть немного, но тогда уже я подумаю, брать тебя в жены или нет. Вот так! – сказал бармен Бард, взяв победную ноту в своей, так и не спетой песне.
Саша
В городе Люблине девушки сразу после приезда вознамерились пойти в ресторан. Ну, естественно, не в музей же им идти, не в театр же польский какой-нибудь, – смешно. Ресторан – наиболее привычное, родное, можно сказать, место, и после изнурительного путешествия отдохнуть и оттянуться – возможно только в привычном оазисе, райском уголке для усталого путника… или путницы… или путаницы… (с ударением на "а"). Автор давно замечен в словоблудии, и приводимая здесь игра слов, которая кажется ему исполненной латентного смысла, еще раз служит печальным подтверждением его (автора) неопрятной склонности к дешевым каламбурам. Однако желание поиграть с вариантами слова "путана", словом, определяющим стиль поведения Сашиных спутниц, в общем, простительно, согласитесь. Тем более, что нам надлежит все-таки подробнее остановиться на портретах девушек, пусть небрежно, беглыми штрихами, не выписывая детали и не проникая в глубь характера, но – все-таки надо. Надо, потому что почти документальная хроника наших дней, излагаемая здесь словоохотливым автором, нуждается время от времени в конкретизации и типизации, другими словами – в определенных примерах.