Но потом привидениям дали немного передохнуть после яростного пения "фиолетового". Отдохнуть под спокойную песню Пахмутовой и Добронравова "Надежда – мой компас земной", исполнявшуюся всеми гостями нестройным хором. Весь танц-пол включился. Все пели "Надежду", одновременно танцуя. Это был трогательный момент единения русских предпринимателей, когда игорный, нефтяной и все другие русские бизнесы соединились в одно. Все пели прочувствованно, с душевной теплотой, невесть откуда взявшейся в их закаленных жестокостью организмах. Так, что казалось – вот-вот они все возьмутся за руки, на хитрых и стальных глазах выступят слезы умиления, и, поддавшись душевному порыву, они кинутся обнимать друг друга. Во всем была какая-то странная, непонятная в их нынешнем положении ностальгия по прежним песням и прежней России. Польша-Люблин-замок-Вип-гости из криминального мира – герои перестройки и… советские песни. И только один Саша, да еще, пожалуй, хозяин Марат чувствовали весь специфический юмор происходящего. Они переглянулись пару раз во время хорового пения "Надежды" и друг друга поняли.
Но что каждый из них собой представляет сегодня, – все-таки неожиданно прорвалось. Наиболее близки всем оказались слова "А удача – награда за смелость". Они, видно, были точным попаданием в жизненную позицию исполнителей и были спеты с особым воодушевлением, с каким-то категорическим экстазом и восторгом по поводу пойманной некогда удачи.
Когда началась "Летка-енка" на русском языке и все выстроились гуськом, держась за плечи впередистоящего, Марат, на которого никто, пока он стоял в дверях, и внимания не обратил, предложил покинуть зал "ретрокараоке" и снова спуститься вниз.
– Там уже все поставили, – сказал Марат.
И действительно, изысканные напитки и еда, о которой можно только сказать "яства", ждали их вместе со свечами на стерильно убранном столе, с которого всего за 7 минут, в течение двух песен, были убраны все остатки пищевого разгрома, а красиво расположенные канделябры возвращали всe к началу праздника. День рождения снова вошел в цивилизованное русло. Тихая общеобразовательная беседа, свечи, феодальная роскошь в полумраке, а также утешительная информация о том, что прежде, чем наверху начались выступления гостевой самодеятельности, тут, до их приезда выступили и профессионалы, что буквально час назад уехал Энрике Иглесиас, а еще раньше привозили Паваротти, который пел целых полчаса.
– А как это? Вы знакомы?! С Лучано Паваротти?!! – обалдело всплеснули девушки руками.
– До сегодняшнего дня знакомы не были, – усмехнулся Марат. – Теперь знакомы.
– А как это? – повторила Алена, – у него и у этого Энрике тут гастроли?
– Да нет же, – терпеливо объяснял Марат, – это Серега Каргин, ну тот, кто пел "Электричку", мне решил такой подарок сделать на день рождения. Вот и прилетели. На частных самолетах. А сейчас обратно улетели. Вот и все.
– Ни фига себе подарочки… – вдумчиво промолвила Даша. – Сколько ж это надо зап…
– А вот об этом не стоит, – не дал ей закончить вполне, впрочем, естественный вопрос Марат. – Человек, которому принадлежит пятая часть Лас-Вегаса, кое-что может себе позволить, верно? – и Марат подмигнул Саше и Дареку.
– Ой, да вы все врете, пардон, обманываете, наверно, – простодушно заподозрила Даша, – разыгрываете меня, да? Дурочка такая из России приехала, да? Да? Тока честно?
– Ну почему же вру, – серьезно сказал Марат, но посмотрел на Дашу с этаким веселым огоньком в глазах. – Все на видео записано. Хотите, пойдем, посмотрим.
– Так экран же занят. Этой самой караокой, – подала голос Алена, поскольку видела, что большая часть гостей осталась там для совместного пения и танцев.
– Он у меня не один, – опять усмехнулся Марат. – Пошли.
Через 10 минут девушки убедились, что Марат не только не врал, но еще и увидели, с каким почтением поздравляли юбиляра суперзнаменитости, после чего их уважение к хозяину, которого и так было предостаточно, возросло до высот невообразимых. Вплоть до того, что уже изрядно подвыпившая Даша бросила своего Дарека и стала оказывать Марату такие знаки внимания, что тому стало даже неудобно.
– Я должен вернуться к гостям. Сожалею, – сказал Марат и встал в темном просмотровом зале со светским полупоклоном. – Смотрите дальше. Если захотите выпить или еще что-то съесть, не стесняйтесь, нажмите вот эту кнопочку, к вам придут, вы закажете и вам тут же принесут. Не стесняйтесь, любые фантазии. Когда устанете, – продолжал он, отлепляя от себя Дашу, которая (скорее всего от желания попрощаться с максимальной сердечностью) приникла к нему всем своим телом, – так вот, когда устанете, нажмите другую кнопочку, вот эту, и вас проводят в ваши комнаты. Ну все, пока, увидимся утром, – и великолепный Крез-Марат вышел из просмотрового зала.
Оба концерта посмотрели. Дарек, не успевший даже обидеться на то, что ему чуть ли не предпочли другого, держал Дашу за слабеющую руку. Выпито было немерено. Им носили виски и коньяки с выдержкой не менее 20-ти лет. Пищевые фантазии дальше омаров не пошли, и пьяный уже Шурец все пытался разрезать омара ножом, но тот весело выскальзывал и падал на пол, пока, наконец, Маратовский лакей не принес другого и сам не освободил его от панциря со сноровкой бывалого расчленителя.
Вечеринка таки удалась. Вторая кнопочка была нажата, и наши друзья попарно разошлись по комнатам в западном крыле замка. Но перед этим Шурец еще попросил доставить ему, как он попытался выговорить – "в пртменты" – несколько бутылок немецкого и несколько бутылок чешского пива. Пиво было доставлено. Желание каждого выполнялось быстро и неукоснительно: Марат отдал соответствующие распоряжения.
И, поскольку у Саши с Аленой все было заранее слажено, отношения определены, то Саша и проснулся утром, совершенно не понимая, где находится, на огромной постели под балдахином и наткнулся левой рукой на чье-то голое тело, лежащее рядом с ним. Он выпил столько, а пиво настолько завершило разгром организма, что память напрочь отказывалась воссоздать события предыдущей ночи, и Шурец никак не мог врубиться – кто это с ним рядом лежит. Он решил проверить, но сначала надо было выпить пива, без этого не слушалось ничего: ни руки, ни ноги, ни, тем более, голова, не способная не только к простейшему анализу, но даже к принятию полноценных глотков. Саша нашарил на тумбочке справа – к счастью открытую и ополовиненную бутылку "Баварского". Втолкнув в себя несколько глотков, Саша оказался в силах открыть следующую бутылку и залпом выпить. После чего полежал неподвижно с минуту и почувствовал, что жизнь возвращается. Затем он залез рукой под соседнее одеяло и, легонько касаясь, провел ею вдоль по спящему телу.
– Женщина, – с облегчением констатировал он. Потом перегнулся через нее и посмотрел на лицо. – Красивая, – с еще большим облегчением убедился Шурец. Потом напрягся и вспомнил имя: – Алена! – произнес он вслух уже радостно.
Алена проснулась от того, что подумала: ее кто-то зовет, но кто – понять было выше ее сил. Ей тоже было плоховато, но все-таки не так, как Саше. Она повернулась и узнала.
– Саша, – отозвалась Алена, с трудом разлепляя вспухшие губы, и потянулась к нему теплым, стройным и мягким телом.
Посталкогольная утренняя эрекция вновь бросила Сашу в открытые и готовые на всe объятия Алены, после чего она, пытаясь в свою очередь освежить пивом изнемогший организм, сказала:
– А сейчас у тебя лучше получилось, чем ночью.
– Еще бы, – сказал Шурец, откупоривая новую бутылку пива. – Я же пьяный был… В хлам. Какая уж тут любовь…
– Кстати о любви… – выпив и помолчав, задумчиво произнесла бывшая секретарша, а ныне – гетера сутенера Капитанского. – Ты мне о ней всю ночь говорил. И сказал, что женишься на мне, когда в Москву вернемся. Ты женишься? Или как? Или так будем?
– Ой, водка все, виски…
– Ах вот как! – приподнявшись на локте начинала Алена семейную ссору. – Значит это у нас с тобой все по пьянке вышло, так?
– Ну зачем ты, – попытался разрядить ситуацию уже веселый Шурец. – Ты же знаешь, что ты мне с самого начала понравилась.
– А жениться, жениться будешь? – тоже повеселела Алена и полезла на него сверху.
– Ну, там посмотрим… – томно сказал поэт, вновь входя в Алену, – конечно… что же… вполне возможно…
Но пока она ритмично извивалась над ним, будто танцуя, Саша увидел у нее на животе татуировку – красного с зеленью дракона, чей длинный хвост уходил в паховую область. И когда они переменили позу, он подумал, что женитьба на такой, повидавшей виды девушке, была бы с его стороны шагом опрометчивым. Но что, мол, тешить похоть в Москве время от времени, да еще, как он надеялся, бесплатно, – или, как говорят музыканты, – "на шару" – почему бы и нет. Каламбур лабухов "девочка на шару", родившийся из названия известной картины Пикассо, вспомнился ему очень кстати. И Шурец с неистовой силой, вновь и вновь продолжал бить красного дракона своим животом, пока Алена не застонала от глубокого удовлетворения, которое доставил ей поэт сегодняшним похмельным утром.
Виолетта с подругой
Бармен и одновременно хозяин заведения Бард был влюбленным, мстительным и практичным. Все три качества соединились в его реакции на нижайшую просьбу Лены взять ее обратно на работу. Виолетта стояла рядом и просьбу поддерживала. Бард, искоса поглядывая на нее, читал Лене грубую и унизительную нотацию. Что-то Лена понимала сама, что-то, но не все, чтобы совсем не огорчить, Вета ей переводила. Лена, как провинившаяся школьница, понуро стояла молча, лишь изредка поднимая на Барда страдальческие и виноватые глаза. Завершая нотацию, Бард сказал:
– О’кей. Первый и последний раз я тебя прощаю. Завтра приступишь к работе. Но!.. – повысил он вдруг голос и, будто выстрелил в Лену этим своим "но". Затем продолжил для Виолетты совершенно неожиданным, – но ты должна для меня кое-что сделать. Сейчас же, в моем кабинете наверху.
И мстительно глянул на Виолетту: понимает ли она, о чем речь?.. Она поняла, но удивилась. Эта реакция была единственной, но совсем не той, которую хотел бы видеть влюбленный человек, долгое время безуспешно ищущий взаимности. Ход был мальчишеским и глупым. Слабый отблеск ревности или хотя бы досады на ее лице желал бы видеть Бард, но увидел лишь удивление и, – может ему это только показалось, – насмешку.
Ему не показалось, насмешка была. Бард ведь выбрал для Лены вполне мужское и вполне похабное наказание – сексуальную компенсацию за многодневный прогул. Понятное дело – назло Вете, так как Лена была ему в принципе и даром не нужна, но это "назло" своей цели не достигло. Что же касается Лены, то, конечно, можно было бы сказать, опираясь на предыдущие эпизоды ее жизни в Бельгии, что ей тут фатально не везло с мужчинами, но только не в данном случае. Выбранное для нее Бардом наказание было для нее скорее удовольствием. Поэтому она, притворно вздохнув и успев посмотреть на Вету с нескромным превосходством, но одновременно и – как бы извиняясь, – с лицемерной неохотой побрела за барменом искупать свою вину.
Место бармена занял на время один из двух его помощников, а Вета села за стойку и заказала себе апельсиновый фрэш. Извиняющийся взгляд подруги, которую на 5 минут, но все же предпочел Вете этот дурак Бард, – только развеселил ее.
"И впрямь дурак, – подумала Виолетта, – неужели он действительно считает, что такой бестолковый и беспомощный жест в ее сторону может подтолкнуть ее к решению побыстрее выйти за него замуж. Ну дурак! Не понимает, что все – наоборот. Теперь уж точно не выйдет! Даже в самом крайнем случае, даже если уж совсем ничего не получится с миллионером, даже если все рухнет и она уступит, то все равно не ему, придурку бельгийскому, недоумку из бара".
Однако в этом баре еще работать и работать. Лене – завтра, а ей-то – сегодня, уже через час, и Вета отставила в сторону недопитый фрэш, чтобы потом можно было с клиентом выпить больше, и попросила кофе, крепкий и без сахара.
Хотелось есть. Вообще, на этой работе есть хотелось все время, но в баре хостесс не кормили, а на воле, вне бара деньги все же надо было на всякий случай экономить и по возможности откладывать. Поэтому чаще всего в пищу употреблялось традиционное "сотэ", по полтора доллара за порцию. Белая булка, внутри зелень и маленький кусочек сыра – вот что такое "сотэ", наиболее частая еда. Но бывало иногда, что в меню вносилось премиленькое разнообразие.
Один раз живший рядом с ними на том же этаже марокканец предложил поехать с ним к его брату в марокканский ресторан, чтобы хорошенько накормить полуголодных девушек. Ему, видно, жалко их стало, соседки и вправду имели далеко не цветущий вид. Это своевременное приглашение последовало примерно через неделю после того, как Лена вновь приступила к трудовой деятельности. Она теперь вела себя смирно и дисциплинированно. Раз в два дня Бард с идиотской методичностью приказывал ей подняться в кабинет. В первый раз было бесплатно, а потом за дополнительные услуги он Лене немного, но все-таки приплачивал. У клиентов Лена по-прежнему была, что называется – не нарасхват, а скромная и не лишенная приятности работа по совместительству даже радовала. Лена жаловалась подруге на математическую точность расписания, лишенную всякой человечности, и на полное отсутствие чувств у сластолюбивого бармена. Ну что это такое, пришли, брюки спустил, резинку надел, ей немедленно снять только то, что внизу, и три варианта: по понедельникам на столе, по средам – на диване, по пятницам – стоя и опираясь на стол. Неизменно! Романтики – ни малейшей! Все молча, ни слова не скажет, не погладит, не улыбнется даже, паскудник! Одна механика: раз-два, раз-два… Даже не вздохнет, не застонет никогда, когда заканчивает. Финишировал, застегнул брюки, молча подождал, пока Лена оденется, пропустил вперед, запер кабинет и так же, ни слова не говоря, вернулся с ней в зал.
Ей по-прежнему было неловко из-за того, что бармен выбрал в конечном итоге именно ее для своих плотских забав. Она наивно думала, что Вета переживает от Бардовской неверности в любви. А Вета переживала только об одном: как бы этот Бардовский секс-регламент не кончился быстро, а длился бы как можно дольше. Она даже надеялась, что он привыкнет к Лене, к сексу с ней и оставит ее наконец в покое. Вот если бы он перепрофилировал свою страсть на Лену, вот славно было бы!
Но эти надежды были напрасны. Он с аккуратной регулярностью имел Лену, но любил – Виолетту, и каждый раз вел Лену наверх демонстративно мимо ее столика с клиентом, ловя ее взгляд, а поймав, принимал горделивый и нестерпимо дурацкий вид человека, которому внимание Виолетты (употребим здесь чудесную афористичность выражений фотомодели Даши) – "глубоко параллельно". Жалкие потуги, потому что весь его вид можно было бы выразить только такими простыми и безыскусственными словами: "Вот так-то вот! На тебе! Поняла?! Вот, то-то!" И обмануть его поведение могло разве что саму Лену, что впрочем, и получилось. Единственное, чему продолжала удивляться Лена, так это тому – что он слова не скажет, сношается так, будто водку в своем баре наливает: отмерил, налил, подвинул заказчику – все! Так бесстрастно, что прямо кошмар какой-то!
Так что марокканский ресторан внес хоть какое-то оживление не только в их привычное меню, но и в жизнь. Прогулка все-таки, хотя ничего особенного в еде и не было. Сосед-марокканец накормил отощавших хостесс своим любимым блюдом из риса с соусом и кусочками разнородного мяса – свинины и курицы. Блюдо называлось весьма экзотично для Бельгии, но вполне уютно и по-домашнему для России – "кусь-кусь". Все же наелись, спасибо соседу.
Казалось бы, чего это такая потрясающая девушка, как Виолетта, терпит такие лишения. Ну, с Леной – все понятно, но она-то что? И умница, и красавица, да еще и с колдовскими способностями, привыкшая брать от мужчин и от жизни все – чего она-то так бедствует и терпит, а? Но не будем забывать о генеральном плане Виолетты, ради которого она и готова была потерпеть. Изменить свое нынешнее положение, стать вполне благополучной любовницей или даже женой какого-нибудь богатого аборигена (кроме Барда, конечно, это было уже исключено) – было бы для нее – раз плюнуть, но Вета желала жить по восходящей линии: каждый новый мужчина обязан быть выше на социальной лестнице и богаче предыдущего. Так что она твердо знала, зачем терпит, ради кого. А появлялись кандидаты всякие; уровня Гамлета, во всяком случае, возникали неоднократно. И тоже, как и марокканский ресторан, превносили свежие впечатления в довольно скучную жизнь простой хостессы. Как ни странно, длительное воздержание от половой жизни Виолетту никак не беспокоило. Она умела как будто отсечь определенную сторону бытия, которая только помешала бы ей сейчас в достижении главной цели, умела словно заморозить в себе на время то женское естество, которое выходило бы за рамки простого флирта с клиентами. Не иначе тут не обошлось без некоторых ее магических способностей, но она даже не отдавала себе в этом отчета. Она упорно фильтровала породу, выискивая среди, – пусть даже золотого песка, – настоящий самородок.
К примеру, одна, достаточно крупная золотая песчинка стала методично и довольно долго за ней ухаживать примерно через два месяца после начала работы в баре. До этого все были помельче и попроще, и все, конечно, желали переступить границы взаимоотношений хостессы и клиента, и все звали кто куда: кто в ресторан, кто на прогулку в Швейцарию, и все, как правило, приглашали в гости к себе на виллу.
"Тут, понимаешь, у них у всех виллы, – злобно думала Виолетта, – в кого ни плюнь – у того вилла. Чихать я хотела на их виллы, мне бы дворец!"
И она продолжала быть очаровательно вежливой, но неприступной. Безупречно вежлива была она, придраться было не к чему, свои обязанности она выполняла идеально, а на все остальное она, как говорится – не подписывалась.
Но появился все же клиент, которого ни один отказ из седла не выбил. Он был столь же упорен, как тот барон-извращенец, который все хотел сломать Вету, увидеть, как она напивается, и хочет, но не может, – отлучиться в туалет. У этого цели были совсем другие, но очень далеко идущие.
При первом же появлении стало ясно, что пришел очень богатый и очень крутой. Богатые и крутые мужчины в западных странах предпочитают не бросаться в глаза ни одеждой, ни украшениями, ни прической, а предпочитают этакую дорогую скромность. Есть, конечно, исключения, например, в среде техасских миллионеров, но в целом – строгая, дорогостоящая классика. Но вышесказанное не относится к большинству наших мужчин, быстро разбогатевших предпринимателей из бывшего СССР. Тут-то сразу должно быть ясно, что пришел богатый и крутой, это – типа визитная карточка.