В рассказах Василия Шукшина оживает целая галерея образов русского характера. Автор захватывает читателя знанием психологии русского человека, пониманием его чувств, от ничтожных до высоких; уникальным умением создавать образ несколькими штрихами, репликами, действиями.
В книге представлена и публицистика писателя - значимая часть его творчества. О законах движения в кинематографе, о проблемах города и деревни, об авторском стиле в кино и литературе и многом другом В.Шукшин рассказывает метко, точно, образно, актуально.
Содержание:
Светлые души 1
Двое на телеге 2
Сельские жители 3
Солнце, старик и девушка 5
Далекие зимние вечера 6
Демагоги 8
Воскресная тоска 9
Змеиный яд 10
Гринька Малюгин 12
Классный водитель 14
Игнаха приехал 17
Одни 19
Нечаянный выстрел 20
Непротивленец Макар Жеребцов 22
Горе 23
И разыгрались же кони в поле 24
Степка 25
Космос, нервная система и шмат сала 28
Охота жить 29
Капроновая елочка 33
Вянет, пропадает 36
В профиль и анфас 37
В воскресенье мать-старушка… 39
Волки! 40
Думы 41
"Раскас" 42
Чудик 43
Миль пардон, мадам! 45
Земляки 46
Из детских лет Ивана Попова 48
Материнское сердце 54
Письмо любимой 56
Залетный 57
Алеша Бесконвойный 58
Микроскоп 61
Сураз 63
Сильные идут дальше 67
Шире шаг, Маэстро 68
Сапожки 71
Обида 72
Хозяин бани и огорода 74
Письмо 75
Дядя Ермолай 76
Генерал Малафейкин 76
Пост скриптум 78
Билетик на второй сеанс 79
Дебил 80
Жена мужа в Париж провожала 81
Ораторский прием 83
Мой зять украл машину дров 84
Забуксовал 86
Беседы при ясной луне 87
Страдания молодого Ваганова 90
Медик Володя 93
Версия 94
Гена Пройдисвет 95
Кляуза 98
Чужие 100
Штрихи к портрету 101
Сны матери 107
Самые первые воспоминания 108
Вопросы самому себе 109
Монолог на лестнице 111
Средства литературы и средства кино 115
Нравственность есть Правда 117
Вот моя деревня… 120
О творчестве Василия Белова 121
Он учил работать 121
Завидую тебе… 121
"Книги выстраивают целые судьбы" 122
Слово о "малой родине" 122
Василий Шукшин
Космос, нервная система и шмат сала
Светлые души
Михайло Беспалов полторы недели не был дома: возили зерно из далеких глубинок.
Приехал в субботу, когда солнце уже садилось. На машине. Долго выруливал в узкие ворота, сотрясая застоявшийся теплый воздух гулом мотора.
Въехал, заглушил мотор, открыл капот и залез под него.
Из избы вышла жена Михайлы, Анна, молодая круглолицая баба. Постояла на крыльце, посмотрела на мужа и обиженно заметила:
- Ты б хоть поздороваться зашел.
- Здорово, Нюся! - приветливо сказал Михайло и пошевелил ногами в знак того, что он все понимает, но очень сейчас занят.
Анна ушла в избу, громко хлопнув дверью.
Михайло пришел через полчаса.
Анна сидела в переднем углу, скрестив руки на высокой груди. Смотрела в окно. На стук двери не повела бровью.
- Ты чего? - спросил Михайло.
- Ничего.
- Вроде сердишься?
- Ну что ты! Разве можно на трудящий народ сердиться? - с неумелой насмешкой и горечью возразила Анна.
Михайло неловко потоптался на месте. Сел на скамейку у печки, стал разуваться. Анна глянула на него и всплеснула руками:
- Мамочка родимая! Грязный-то!..
- Пыль, - объяснил Михайло, засовывая портянки в сапоги.
Анна подошла к нему, разняла на лбу спутанные волосы, потрогала ладошкой небритые щеки мужа и жадно прильнула горячими губами к его потрескавшимся, солоновато-жестким, пропахшим табаком и бензином губам.
- Прямо места живого не найдешь, Господи ты мой! - жарко шептала она, близко разглядывая его лицо.
Михайло прижимал к груди податливое мягкое тело и счастливо гудел:
- Замараю ж я тебя всю, дуреха такая!..
- Ну и марай… марай, не думай! Побольше бы так марал!
- Соскучилась небось?
- Соскучишься! Уедет на целый месяц…
- Где же на месяц? Эх ты… акварель!
- Пусти, пойду баню посмотрю. Готовься. Белье вон на ящике. - Она ушла.
Михайло, ступая до горяча натруженными ногами по прохладным доскам вымытого пола, прошел в сени, долго копался в углу среди старых замков, железяк, мотков проволоки: что-то искал. Потом вышел на крыльцо, крикнул жене:
- Ань! Ты случайно не видела карбюратор?
- Какой карбюратор?
- Ну такой… с трубочками!
- Не видела я никаких карбюраторов! Началось там опять…
Михайло потер ладонью щеку, посмотрел на машину, ушел в избу. Поискал еще под печкой, заглянул под кровать… Карбюратора нигде не было.
Пришла Анна.
- Собрался?
- Тут, понимаешь… штука одна потерялась, - сокрушенно заговорил Михайло. - Куда она, окаянная?
- Господи! - Анна поджала малиновые губы. На глазах ее заблестели светлые капельки слез. - Ни стыда ни совести у человека! Побудь ты хозяином в доме! Приедет раз в год и то никак не может расстаться со своими штуками…
Михайло поспешно подошел к жене.
- Чего сделать, Нюся?
- Сядь со мной. - Анна смахнула слезы.
Сели.
- У Василисы Калугиной есть полупальто плюшевое… хоро-о-шенькое! Видел, наверно, она в нем по воскресеньям на базар ездит!
Михайло на всякий случай сказал:
- Ага! Такое, знаешь… - Михайло хотел показать, какое пальто у Василисы, но скорее показал, как сама Василиса ходит: вихляясь без меры. Ему очень хотелось угодить жене.
- Вот. Она это полупальто продает. Просит четыре сотни.
- Так… - Михайло не знал, много это или мало.
- Так вот я думаю: купить бы его? А тебе на пальто соберем ближе к зиме. Шибко оно тянется мне, Миша. Я давеча примерила - как влитое сидит!
Михайло тронул ладонью свою выпуклую грудь.
- Взять это полупальто. Чего тут думать?
- Погоди ты! Разлысил лоб… Денег-то нету. А я вот что придумала: давай продадим одну овечку! А себе ягненка возьмем…
- Правильно! - воскликнул Михайло.
- Что правильно?
- Продать овечку
- Тебе хоть все продать! - Анна даже поморщилась.
Михайло растерянно заморгал добрыми глазами.
- Сама же говорит, елки зеленые!
- Так я говорю, а ты пожалей. А то я - продать, и ты - продать. Ну и распродадим так все на свете!
Михайло открыто залюбовался женой.
- Какая ты у меня… головастая!
Анна покраснела от похвалы.
- Разглядел только…
Из бани возвращались поздно. Уже стемнело.
Михайло по дороге отстал. Анна с крыльца услышала, как скрипнула дверца кабины.
- Миша!
- Аиньки! Сейчас, Нюся, воду из радиатора спущу.
- Замараешь белье-то!
Михайло в ответ зазвякал гаечным ключом.
- Миша!
- Одну минуту, Нюся.
- Я говорю, замараешь белье-то!
- Я же не прижимаюсь к ней.
Анна скинула с пробоя дверную цепочку и осталась ждать мужа на крыльце.
Михайло, мелькая во тьме кальсонами, походил около машины, вздохнул, положил ключ на крыло, направился к избе.
- Ну сделал?
- Надо бы карбюратор посмотреть. Стрелять что-то начала.
- Ты ее не целуешь случайно? Ведь за мной в женихах так не ухаживал, как за ней, черт ее надавал, проклятую! - рассердилась Анна.
- Ну вот… При чем она здесь?
- При том. Жизни никакой нету.
В избе было чисто, тепло. На шестке весело гудел самовар.
Михайло прилег на кровать; Анна собирала на стол ужин.
Неслышно ходила по избе, носила бесконечные туески, кринки и рассказывала последние новости:
- … Он уж было закрывать собрался магазин свой. А тот - то ли поджидал специально - тут и был! "Здрасти, - говорит, - я ревизор…"
- Хэх! Ну? - Михайло слушал.
- Ну тот туда-сюда - заегозил. Тыр-пыр - семь дыр, а выскочить некуда. Да. Хворым прикинулся…
- А ревизор что?
- А ревизор свое гнет: "Давайте делать ревизию". Опытный попался.
- Тэк. Влопался, голубчик?
- Всю ночь сидели. А утром нашего Ганю прямо из магазина да в КПЗ.
- Сколько дали?
- Еще не судили. Во вторник суд будет. А за ними давно уж народ замечал. Зоечка-то его последнее время в день по два раза переодевалась. Не знала, какое платье надеть. Как на пропасть! А сейчас ноет ходит: "Может, ошибка еще". Ошибка! Ганя ошибется!
Михайло задумался о чем-то.
За окнами стало светло: взошла луна. Где-то за деревней голосила поздняя гармонь.
- Садись, Миша.
Михайло задавил в пальцах окурок, скрипнул кроватью.
- У нас одеяло какое-нибудь старое есть? - спросил он.
- Зачем?
- А в кузов постелить. Зерна много сыплется.
- Что они, не могут вам брезенты выдать?
- Их пока жареный петух не клюнет - не хватятся. Все обещают.
- Завтра найдем чего-нибудь.
Ужинали не торопясь, долго.
Анна слазила в подпол, нацедила ковшик медовухи - для пробы.
- Ну-ка, оцени.
Михайло одним духом осушил ковш, отер губы и только после этого выдохнул:
- Ох… хороша-а!
- К празднику совсем дойдет. Ешь теперь. Прямо с лица весь опал. Ты шибко уж дурной, Миша, до работы. Нельзя так. Другие, посмотришь, гладкие приедут, как боровья… сытые - загляденье! А на тебя смотреть страшно.
- Ничего-о, - гудел Михайло. - Как у вас тут?
- Рожь сортируем. Пылища!.. Бери вон блинцы со сметанкой. Из новой пшеницы. Хлеба-то нынче сколько, Миша! Прямо страсть берет. Куда уж его столько!
- Нужно. Весь СССР прокормить - это… одна шестая часть.
- Ешь, ешь! Люблю смотреть, как ты ешь. Иной раз аж слезы наворачиваются почему-то.
Михайло раскраснелся, глаза заискрились веселой лаской. Смотрел на жену, как будто хотел сказать ей что-то очень нежное. Но, видно, не находил нужного слова.
Спать легли совсем поздно.
В окна лился негреющий серебристый свет. На полу, в светлом квадрате, шевелилось темное кружево теней.
Гармонь ушла на покой. Теперь только далеко в степи ровно, на одной ноте, гудел одинокий трактор.
- Ночь-то! - восторженно прошептал Михайло.
Анна, уже полусонная, пошевелилась.
- А?
- Ночь, говорю…
- Хорошая.
- Сказка просто!
- Перед рассветом под окном пташка какая-то распевает, - невнятно проговорила Анна, забираясь под руку мужа. - До того красиво…
- Соловей?
- Какие же сейчас соловьи!
- Да, верно…
Замолчали. Анна, крутившая весь день тяжелую веялку, скоро уснула.
Михайло полежал еще немного, потом осторожно высвободил свою руку, вылез из-под одеяла и на цыпочках вышел из избы.
Когда через полчаса Анна хватилась мужа и выглянула в окно, она увидела его у машины. На крыле ослепительно блестели под луной его белые кальсоны. Михайло продувал карбюратор.
Анна негромко окликнула его.
Михайло вздрогнул, сложил на крыло детали и мелкой рысью побежал в избу. Молчком залез под одеяло и притих.
Анна, устраиваясь около его бока, выговаривала ему:
- На одну ночь приедет и то норовит убежать! Я ее подожгу когда-нибудь, твою машину. Она дождется у меня!
Михайло ласково похлопал жену по плечу - успокаивал. Когда обида малость прошла, он повернулся к ней и стал рассказывать шепотом:
- Там что, оказывается: ма-аленький клочочек ваты попал в жиклер. А он же, знаешь, жиклер… там иголка не пролезет.
- Ну теперь-то все хоть?
- Конечно.
- Бензином опять несет! Ох… Господи!..
Михайло хохотнул, но тут же замолчал.
Долго лежали молча. Анна опять стала дышать глубоко и ровно.
Михайло осторожно кашлянул, послушал дыхание жены и начал вытаскивать руку
- Ты опять? - спросила Анна.
- Я попить хочу.
- В сенцах в кувшине - квас. Потом закрой его.
Михайло долго возился среди тазов, кадочек, нашел наконец кувшин, опустился на колени и, приложившись, долго пил холодный, с кислинкой квас.
- Хо-ох! Елки зеленые! Тебе надо?
- Нет, не хочу.
Михайло шумно вытер губы, распахнул дверь сеней…
Стояла удивительная ночь - огромная, светлая, тихая… По небу кое-где плыли легкие, насквозь пронизанные лунным светом облачка.
Вдыхая всей грудью вольный, настоянный на запахе полыни воздух, Михайло сказал негромко:
- Ты гляди, что делается!.. Ночь-то!..
Двое на телеге
Дождь, дождь, дождь… Мелкий, назойливый, с легким шумом сеял день и ночь. Избы, дома, деревья - все намокло. Сквозь ровный шорох дождя слышалось, только, как всплескивала, журчала и булькала вода. Порой проглядывало солнышко, освещало падающую сетку дождя и опять закутывалось в лохматые тучи.
…По грязной издавленной дороге двигалась одинокая повозка. Рослая гнедая лошадь устала, глубоко проваливала боками, но время от времени еще трусила рысью. Двое на телеге вымокли до основания и сидели, понурив головы. Старик возница часто вытирал рукавом фуфайки волосатое лицо и сердито ворчал:
- Погодка, черт тебя надавал… Добрый хозяин собаку из дома не выпустит…
За его спиной, укрывшись легким плащом, тряслась на охапке мокрой травы маленькая девушка с большими серыми глазами. Охватив руками колени, она безразлично смотрела на далекие скирды соломы.
Рано утром эта "сорока", как про себя назвал ее сердитый возница, шумно влетела к нему в избу и подала записку:
"Семен Захарович, отвези, пожалуйста, нашего фельдшера в Березовку. Это до крайности необходимо. А машина у нас на ремонте.
Квасов".
Захарыч прочитал записку, вышел на крыльцо, постоял под дождиком и, войдя в избу, бросил старухе:
- Собери.
Ехать не хотелось, и, наверно, поэтому бойкая девушка не понравилась Захарычу - он сердито не замечал ее. Кроме того, злила хитрость председателя с этим его "пожалуйста". Не будь записки и не будь там этого слова, он ни за что не поехал бы в такую непогодь.
Захарыч долго возился, запрягая Гнедуху, толкал ее кулаком и, думая о записке, громко ворчал:
- Становись, пожалуйста, в оглобли, дура окаянная!
Когда выехали со двора, девушка пробовала заговорить с возницей: спрашивала, не болит ли чего-нибудь у него, много ли снега бывает тут зимой… Захарыч отвечал неохотно. Разговор явно не клеился, и девушка, отвернувшись от него, начала негромко петь, но скоро замолчала и задумалась.
Захарыч, суетливо подергивая вожжи, тихо ругался про себя. Он всю жизнь кого-нибудь ругал. Теперь доставалось председателю и этой "сороке", которой приспичило именно теперь ехать в Березовку.
- Ххе-е… жизнь… Когда уж только смерть придет. Нно-о, журавь!
Они с трудом выехали на гору. Дождь припустил еще сильнее. Телега качалась, скользила, точно плыла по черной жирной реке.
- Ну и погодушка, чтоб тебя черти… - ругался Захарыч и уныло тянул: - Но-о-о, уснула-а-а…
Казалось, этому пути, дождю и ворчанию старика не будет конца. Но вдруг Захарыч беспокойно заерзал и, полуобернувшись к спутнице, весело прокричал:
- Что, хирургия, небось замерзла?
- Да, холодно, - призналась она.
- То-то. Сейчас бы чайку горячего, как думаешь?
- А что, скоро Березовка?
- Скоро Медоухино, - лукаво ответил старик и, почему-то рассмеявшись, погнал лошадь: - Но-о, ядрена Матрена!
Телега свернула с дороги и покатилась под гору, прямо по целине, тарахтя и подпрыгивая. Захарыч молодецки покрикивал, лихо крутил вожжами. Скоро в логу, среди стройных березок, показалась одинокая старая избушка. Над избушкой струился синий дымок, растягиваясь по березняку слоистым голубым туманом. В маленьком окошке светился огонек. Все это очень походило на сказку. Откуда-то выкатились два огромных пса, кинулись под ноги лошади. Захарыч соскочил с телеги, отогнал бичом собак и повел лошадь во двор.
Девушка с любопытством осматривалась и, когда заметила в сторонке между деревьями ряды ульев, догадалась, что это пасека.
- Бежи отогревайся! - крикнул Захарыч и стал распрягать лошадь.
Прыгнув с телеги, девушка тотчас присела от резкой боли в ногах.
- Что? Отсидела?.. Пройдись маленько, они отойдут, - посоветовал Захарыч.
Он бросил Гнедухе охапку травы и первый потрусил в избушку, отряхивая на ходу мокрую шапку.