- Как бы там ни было, теперь в Деревне у них найдутся другие занятия, - сказала Майя. - Дядя Володя будет при них неотлучно и об этом позаботится… Сейчас меня беспокоит другое. О. Алексей прав. Альга должна переговорить с Папой. Как можно скорее все объяснить. У нее это получится даже лучше, чем у меня.
- Значит, ты не отрицаешь, что у нее с Папой особые отношения?
- Конечно, особые. Альга вообще особенный человек.
- А я что говорил! Поэтому я посоветовал ей прежде чем использовать свои особые качества, узнать на этот счет мнение Мамы.
- Ну что ж, Мама будет только рада, если между маршалом и Папой снова восстановится мир, - спокойно кивнула Майя.
- Я не это имел в виду… - начал я. - Мне казалось, Маме не понравится, что…
- Что ей может не понравится? - оборвала меня Майя.
- То самое, - пробормотал я, - о чем тебе неприятно говорить. Посредничество девушки с такими особенными качествами. Между прочим сама Альга, когда я намекнул ей на это, заметно смутилась и согласилась, что без ведома Мамы этого делать не стоит…
- Представляю, как ты ее обидел своими дурацкими намеками! - всполошилась Майя. - Теперь, чего доброго, она замкнется в себе и ни за что не захочет поговорить с Папой!
- Ну и не надо, - пожал плечами я. - Это может сделать Мама. Или ты. Я сам могу поговорить с ним и все ему объяснить, - предложил я без особой уверенности.
- Не сомневаюсь, - усмехнулась Майя, - ты прекрасная замена Альге. Папа обязательно прислушается к твоему мнению. Ты легко убедишь его не искать вокруг себя врагов и заговоров.
- Не понимаю. То ты хочешь, чтобы Альга повлияла на Папу, то говоришь, что тебе неприятно, если они…
- А тебе и не надо ничего понимать! - снова прервала меня Майя. - Просто постарайся не говорить лишнего. Альга очень тебя уважает, ценит твое мнение, и ты легко можешь ее обидеть.
Я только рукой махнул.
- Не знал, что она такая обидчивая. Не говоря уж о том, что она ценит мое мнение.
- Ничего удивительного, - снова обиделась за подругу Майя. - Она тоже творческая натура. Ты для нее почти пророк. Она всегда была в восторге от Москвы, от твоего проекта, от самой идеи проекта и, кажется, мечтает написать об этом эссе или даже книгу.
- Ого - книгу! Так она еще и писательница. И как же, интересно, она трактует эту самую идею? - улыбнулся я.
- О, у нее на этот счет целая теория! - Майя заметила моей иронии. - Она считает, что архитектура вообще способна самым непосредственным, мистическим образом влиять на мировоззрение целого народа и что тебе удалось создать воплотить идеи русского космизма. Якобы теперь Москва незаметно, но мощно формирует в головах людей образ обновленной России. Как бы излучает национальный дух… В общем, что-то в этом роде. Я не очень разбираюсь.
Я невольно улыбнулся.
- Почему же, ты очень образно все изложила.
- Не смейся. Даже профессор Белокуров отметил, что у Альги большие способности.
- Я и не думал смеяться. Она действительно недалека от истины. Что еще она говорила?
- Ты лучше сам у нее спроси, - проворчала Майя.
- Мне показалось, что ты сама запретила мне с ней дискутировать, - кротко заметил я.
- Да. Запретила!.. Впрочем, нет. Какие глупости! С какой стати я буду тебе что-то запрещать? Просто мне не хочется, чтобы ты ее вдруг обидел. Если хочешь, поговори с ней об этом. Это не секрет. Ей будет очень приятно. Да и тебе, я думаю, тоже будет очень любопытно. Она умница. Она очень серьезно к этому относится и вообще убеждена, что ты настоящий гений.
- А ты - нет?
- Я же знаю тебя почти всю жизнь, - удивленно сказала Майя.
- Тебе безразлично?
- Нет, - тихо сказала Майя. - Просто я всегда знала, понимала с детства, что однажды ты сделаешь что-то великое. И сделал. Вот и все…
После этих слов на меня словно пахнуло ароматом матиолы, в невероятном количестве насаженной в то прекрасное лето свихнувшимся садовником. Я посмотрел на ее руки и вспомнил, как они нежно ласкали моего сына. Я взглянул ей в глаза. Они излучали тот же чистый и родной синий свет. Они были широко раскрыты и казались чуть-чуть пьяными. Она улыбалась, и в этот миг я не сомневался, что на ее губах играет та самая "прощальная улыбка", призванная блеснуть на мой "печальный закат". Мы улыбаясь смотрели друг на друга. Единственное, что нас разделяло - это большой овальный стол, над которым ярко сиял светильник. Так мне казалось и уже грезилось, как у нас прекрасно тут все устроится…
- Как у тебя хорошо! - вырвалось у меня.
- Ничего особенного, - пожала плечами Майя. - Голые стены и все. Офисную мебель должны привезти и смонтировать только на будущей неделе, а пока тут делать нечего.
- Почему офисную? - опешил я.
Господи, я же ей только что вдохновенно толковал о том, как здесь все необыкновенно можно было бы декорировать! Намекал весьма прозрачно…
- А какую же еще? - удивилась она. - Ведь мы решили, что здесь у нас будет что-то вроде центрального офиса, - объяснила она. - Хозяйственные и организационные вопросы, касающиеся нашего Пансиона, удобнее будет решать здесь, а не в Деревне.
- Вот оно как, - уныло протянул я.
Все мои сокровенные мечты насчет гнездышка в восточном вкусе рухнули в один момент.
- Конечно, - энергично продолжала Майя, - В будущем число наших воспитанников, возможно, значительно увеличится. Здесь, вдали от детей, так сказать на нейтральной почве, мы сможем устраивать родительские собрания, проводить собеседования с новыми желающими. У дяди Володи, как у директора Пансиона, офис, конечно, будет в самой Деревне, а у меня, как у администратора, здесь.
- Ну да, ты ж теперь администратор… Неужели для тебя это так важно?
Я и вовсе пал духом.
- Очень важно. Я рада, что теперь у меня есть свое настоящее дело.
- Но ведь ты, кажется, еще не старая дева, чтобы возиться с чужими детьми.
- Глядя на нынешних детей, я думаю, что, если бы у меня были свои, я бы их тоже определила в наш Пансион… А вообще-то, - улыбнулась Майя, - мне кажется, я уже давно старая дева.
Мне хотелось вскочить и, опустившись перед ней на колени, обнять ее ноги и признаться в любви. Я бы смог убедить ее, что в свои двадцать лет она отнюдь не старая дева и ей вовсе ни к чему эта забава с Пансионом. Что если бы у нас с ней были дети, мы бы чудесно жили своей семьей. Это гораздо лучше. Это и есть настоящее счастье. И мой Александр жил бы с нами. А Наташа, Бог с ней, пусть бы пожила "по-человечески". Устроила бы свою жизнь так, как ей хотелось, пожила для себя. Все так просто, ясно, и никому не во вред, к общему благу. Я искренне в это верил… Ах, если бы только сейчас снова вернулся тот летний день, и мы с Майей лежали бы рядом на горячем песочке под солнышком, касаясь друг друга локтями! Я с легкостью выложил бы ей все, что у меня на сердце. Но как объяснить ей все, если даже за окном стоял такой промозглый зимний туман?.. Может быть, уже вообще не нужно было ничего объяснять. Майя и так знала главное. То, что я сообщил ей в той глупой записке. Она для себя уже все определила, когда вернула мне мою записку. Это было сделано с определенной целью. Но я, бестолковый, так тогда и не понял, что именно это должно было означать.
- Тебе кто-нибудь когда-нибудь объяснялся в любви? - осторожно спросил я.
- Что-что? - удивилась Майя.
Я повторил свой вопрос.
- Ты хочешь знать, был ли у меня кто-нибудь? - уточнила она, опустив глаза. - Действительно ли я старая дева?
Она по-прежнему улыбалась, но это была смущенная улыбка.
- Что ты говоришь глупости, какая ты старая дева! Тогда, получается, и Альга - старая дева?
- Нет, Альга девушка, но никак не старая дева, - серьезно сказала Майя. - Девственница и старая дева это разные вещи.
- Что-то не улавливаю разницы.
- Альга не старая дева, - упрямо повторила она. - Вот и все.
- А все-таки, неужели тебе никогда не признавались в любви?
Майя задумалась.
- Если не считать детского сада… пожалуй, нет. Мне кажется, молодые люди полагают, что прежде чем признаться мне в любви, нужно признаться в этом Папе, и у них сразу пропадает всякое желание… Хотя, - проговорила она как будто с усилием, - на этом новогоднем балу я действительно получила записку с признанием.
- Ну вот! - подхватил я, внутренне напрягшись. - Вот видишь!
Я пытался хоть что-нибудь прочесть на ее лице, но ничего не мог понять.
- Чепуха, - махнула она рукой, - это ведь был детский бал. Кто-то из детей в шутку или всерьез сунул мне в сумочку записку. Может быть, даже твой Александр.
- Мой Александр? Почему Александр?
- Ну да. Помнишь, дядя Володя рассказывал, как дети нас между собой поделили? Но, скорее всего, это дело рук Косточки. Такие дерзкие глупые шуточки в его стиле. Я показала записку Альге.
- Да?.. И что же она?
- Она отнеслась к этому иначе. По ее мнению, это мог быть не детский розыгрыш, а вполне серьезное признание взрослого человека, который в меня по-настоящему влюблен.
- Вот-вот! - снова подхватил я. - А почему бы и нет?
- Она говорит, что влюбленный мужчина, даже если это очень умный человек, может вести себя очень глупо. Просто как мальчишка. Она считает, что этим человеком может быть кто угодно. Даже ты, Серж…
Неужели ей самой, без Альги, не могла прийти в голову такая простая мысль!
- Допустим, что… - с величайшей осторожностью начал я, но Майя меня не слушала.
- Не знаю, не знаю, - торопливо продолжала она. - Это все не серьезно. В общем, чепуха…
Я пытливо взглянул в ее лицо. Уж не лукавит ли она? Не ведет ли со мной игру, ожидая, что я сам признаюсь насчет записки?
- Что же ты с ней сделала? - поинтересовался я.
- С чем?
- Ну, с этой запиской.
- Не помню.
- Как так?
- Не помню и все. Может, просто выбросила.
- Как выбросила, куда? Нет, ты все-таки попробуй вспомнить!
- Уф-ф! - вздохнула Майя. - Кажется, припоминаю…
Я не сводил с нее глаз.
- Кажется, я смяла ее и выбросила на какой-то поднос, - сказала она. - Да. В дамской комнате.
Наступило молчание.
- Знаешь, - наконец произнес я, - мне тоже подложили записку…
- Тебе? Такую записку?.. Зачем? Чепуха какая-то, - повторила она.
У нее на лице было написано неподдельное недоумение, и я почувствовал, что напрасно затеял этот разговор.
Я выпил последний бокал вина. Достал табакерку. Я испытывал большое смущение и даже не знал, что сказать. Все было напрасно.
- Ты должен поскорее исправить свою ошибку, - вдруг заявила Майя.
- Какую ошибку? - рассеянно спросил я.
- Ну как же! Ты должен встретиться с Альгой и убедить ее безотлагательно переговорить с Папой. Что в этом нет ничего такого, дурного, и ты ее отговаривал.
- Глупости! Она девушка очень даже самостоятельная. Незачем мне этого делать, - отмахнулся я.
- А все-таки ты должен это сделать! - строго сказала она.
- Но Альга говорила, что сама зайдет к тебе и через тебя выяснит мнение Мамы.
- Мнение Мамы и так известно, - нетерпеливо сказала Майя. - Ведь Мама лучше других знает характер Папы и, как и все мы, ужасно обеспокоена произошедшим с маршалом. И будет счастлива, если удастся восстановить мир… Даже если ей противно то, как Папа подъезжает к Альге, - краснея продолжала Майя, - она тем не менее прекрасно понимает, что тут ему ничего не светит. Мне даже кажется, что только теперь, учитывая прошлые похождения Папы, она смогла почувствовать себя по-настоящему спокойно. Теперь, во всяком случае, все происходит, а точнее, не происходит, у нее на глазах. Если раньше Папа по ночам носился по всем московским притонам и к нему в офис среди бела дня заявлялись девицы, чтобы познакомиться с его рабочим кожаным диваном и получить в подарок сережки или кольцо, то теперь ему, бедняге, как ручной болонке, не остается ничего другого, как целыми днями валяться у себя на этом диване и мечтать о том, чего ему не видать, как собственных ушей.
- Это мудро, - признал я. - Тут есть своя логика.
Так оно, пожалуй, и было. Папа действительно - особенно после покушения - главным образом отлеживался на диване у себя в офисе, как будто у него только и дел было что фиксировать появление и исчезновение холодной, как луна, Альги.
- Все-таки странно будет выглядеть, если я вдруг полезу к ней с этим разговором, - сказал я. - Почему бы тебе все-таки самой не поговорить с подругой? Мне это как-то не с руки. Неудобно.
- Нет, уж ты, пожалуйста, постарайся, Серж. Этого никак нельзя откладывать. Я тебе уже сказала: у меня еще куча дел. Ближайшие несколько дней мне вообще придется провести в Деревне, чтобы на месте решить кое - какие проблемы. Скоро начнутся занятия. Все должно быть готово!
Делать нечего, я пообещал, что переговорю с Альгой. Пусть повлияет на Папу, мне-то что.
- Ну, - энергично сказала Майя, поднимаясь из-за стола, - тогда иди!
- Как?! прямо сейчас?
- Ну конечно.
Она тут же направилась к выходу. Мне ничего не оставалось делать, как послушно последовать за ней. Меня вежливо выставляли вон. Такое у меня было ощущение.
- Значит, ты решила устроить здесь контору, - проговорил я на ходу, обводя грустным взглядом голые стены, на которых уже не осталось даже флера мечты - исчезли персидские ковры, фонтаны, клетки с попугаями… - А где же ты собираешься жить? Опять с родителями?
- Еще чего! Теперь я буду постоянно жить здесь. Не считая, конечно, тех моментов, когда мое присутствие будет необходимо в Деревне.
Она проводила меня до самого лифта. Пока мы ждали лифт, я неуклюже спросил, словно цепляясь за соломинку:
- Можно тебя хотя бы поцеловать на прощание?
Что верно, то верно: влюбленные мужчины действительно иногда ведут себя, как идиоты. В частности, задают такие идиотские вопросы. Зачем вообще понадобилось об этом спрашивать, если я вот уже много лет всякий раз по-родственному чмокал в щеку?
- Нельзя, - сказала Майя.
- Почему? - задал я еще более глупый вопрос.
- А ты сам как думаешь?
- Не знаю.
- Тогда можно, - сказала она равнодушным тоном.
Я наклонился и дотронулся губами до ее щеки. Щека была горячая. Или мои губы были холодными?.. Готов поклясться, что, когда наклонился ее поцеловать, она подставляла мне не щеку, а губы…
Я шагнул в лифт.
- Заходи в гости, - сказала она и чуть приподняла руку.
- Обязательно, - кивнул я. - "Аб-за-тельно" - так выговорилось у меня. Я был как в тумане.
Внизу в фойе я зачем-то принялся надевать пальто, замешкался, и ко мне тут же подскочил прежний востроглазый вахтер и услужливо помог попасть рукой в рукав.
- Благодарю, - пробормотал я и спохватился, что он ждет вознаграждения. Совсем немного, сущую мелочь. Какой-нибудь рубль. Здесь это считалось хорошим тоном, что - то вроде дружеского жеста. Я пошарил сначала в одном кармане, потом в другом. Там, естественно, было пусто. Я это прекрасно знал.
- Благодарю, - еще раз пробормотал я и пошел к выходу.
Вахтер все еще пришаркивал за мной, и в зеркалах я видел его ухмылку: что ж, дескать, так не солидно-то, а?
На душе у меня было очень нехорошо. Грустно и неопределенно. Я клял себя за то, что так сглупил: нечутко, невнимательно отнесся к тому, что представляло для Майи большую ценность - к ее неожиданному увлечению. По сути, отмахнулся от нее, когда она потянулась ко мне с открытой душой. Не спустился со своих олимпийских высот. Не выслушал, не проникся… Удастся ли мне реабилитироваться в следующий раз? Предложить свою помощь? Примет ли она ее? И когда еще у меня появится такая возможность?.. Теперь мне оставалось лишь мучаться ожиданием.
Я вышел и снова, задрав голову, взглянул вверх. Нижние ярусы зданий по-прежнему солнечно сияли, подсвеченные искусственным светом, но вся верхняя часть, словно по волшебству усеченная, отсутствовала, погрузившись в густое белое облако. Стало быть, лишь в своем воображении я мог восстановить величественный абрис моей Москвы.
Теперь нежданно-негаданно у меня появилась странное поручение. Я пообещал Майе "исправить свою ошибку", переговорить с Альгой. Я еще не знал, как я это исполню, но уже был уверен, что это будет выглядеть ужасно глупо. Во-первых, я не видел в этом никакой необходимости, а во-вторых, для этого понадобится разыскивать эту странную девушку, улучать момент, когда можно будет поговорить с ней с глазу на глаз, подбирать какие-то слова… Можно представить, как она на меня посмотрит, за кого примет!
Но делать было нечего. В конце концов это желание Майи. Иначе я рискую снова показаться ей человеком, который относится пренебрежительно к тому, что для нее очень важно. Кроме того, если не поспешить и не сделать все возможное, история, приключившаяся с маршалом Севой, действительно грозит повлечь самые скверные последствия.
В общем, я решил поскорее развязаться с этим поручение. К тому же после этого у меня будет хороший повод навестить Майю, так сказать доложить, что ее поручение выполнено.
Вдруг я спохватился, что не знаю, где, собственно, мне искать эту шатенку с ничего не обещающими изумрудными глазами? У меня не было ни домашнего телефона Альги, не знал я также, где она живет. Можно было бы вернуться к Майе и спросить, но, честно говоря, у меня не хватило на это духу. В конце концов я решил, что наверняка застану Альгу у Папы. Она сама говорила, что в качестве доброй самаритянки вынуждена дежурить у него в офисе. Папа, еще, якобы, хорошенько не оправившийся после покушения, смиреннейше упросил ее побыть при нем. Но отправляться к Папе по собственной инициативе сейчас у меня не было ни малейшего желания. Другое дело завтра. Завтра с утра в Папином расписании было выделено время для еженедельной встречи с приближенными - что-то вроде расширенного производственного совещания. Тогда я и улучу момент перекинуться словом с Альгой, которая несомненно будет находиться где-нибудь поблизости.
Я не посещал эти совещания регулярно. Только во время подготовки проекта и начала строительных работ в Москве являлся, как на службу. Потом, когда обнаружил, что дела идут прекрасно и без моего участия, а моего мнения никто - Папа тем более - не спрашивает, и на совещаниях я главным образом встреваю невпопад, я забросил бывать на них. Кроме того, мне совершенно не нравилось, что Папа того и гляди станет воспринимать меня как своего сотрудника, вот-вот начнет покрикивать на меня, как на подчиненных: и дурак, и тупой, и такой-сякой. Так что я захаживал туда лишь изредка - исключительно из любопытства или от нечего делать, в качестве, так сказать, вольного художника. Тихо посиживал себе в уголке да нюхал табачок.