Кошкин стол - Майкл Ондатже 15 стр.


А потом выходили остальные, в красочных лохмотьях, и в течение часа прыгали с деревьев в никуда, и на лету их подхватывали те, кто, казалось бы, падал с еще большей высоты. Человек, усыпанный мукой, рушился на центральный батут и восставал из поднятого им облака. Канатоходцы вышагивали от дерева к дереву, несли наполненные до краев ведра, поскальзывались на полпути и повисали на одной руке, опрокидывали ведра на зрителей. Иногда в них была вода, иногда - муравьи. Всякий раз, как они ступали на канат, барабанщик предупреждал об опасности и сложности номера, а труба верещала и хохотала вместе со зрителями. В результате все рушились на землю. Упав на асфальт, сворачивались клубком, а потом вставали. И стояли только они - пока зрители не вскакивали на ноги. Представление окончено, наверху остался только один акробат, и он громко призывает на помощь, держась за канат одной-единственной пяткой.

Поначалу Асунту ловила только Пасипия. Только доверия к ней у девочки не было. Была одна убежденность, что если уж родственница не выхватит ее из пустоты и не спасет, так уж что там, можно и разбиться при ударе о землю. Потом пришло более суровое испытание - Пасипия отодвинулась от Асунты, стоявшей на высокой ветке, и приказала прыгать к другому акробату. Зная, что если стоять и ждать, страх только умножится, девочка преодолела его в один миг. Тот, кто должен был ее поймать, едва успел занять свою позицию.

Так вот девочка и вступила в предназначенный ей панцирь. Она стала членом труппы из семи человек, которая кочевала по провинциям южного побережья, она жила в одном из четырех шатров, под неусыпным присмотром Пасипии, велевшей ей сторониться музыкантов с их похотливым нравом. Однажды посреди выступления, выглянув из ветвей, она увидела в негустой толпе зрителей отца, и слетела к нему на одной руке, и обняла его, и до конца представления от него не отходила. Он пробыл с ними несколько дней. Правда, со скуки он не находил себе места, и Асунта с Пасипией чувствовали себя с ним неловко. Он быстро понял, что более надежного места для дочери не найти. Здесь, в цирке, у нее своя жизнь - а с ним бы своей у нее не было.

Она даже и не подумала о том, чтобы уехать с ним. И с этого раза, когда они встречались, дочь смотрела на отца взглядом взрослого человека и видела, как он все глубже скатывался в бездну преступного мира. Когда он однажды приехал, уж совсем крепко схваченный тисками своей заоблачной зависимости, Асунта вычеркнула его из своей жизни. Лишь смотрела, как он заводит дружбу с акробатом по имени Сунил, тем, что носил маску птицы, смотрела, как отец смеется вместе с юношей, пытается очаровать того своим голосом.

Все три года, что она его не видела, мир их был полон историй о Нимейере - он успел сделаться популярным, можно сказать даже любимым, преступником. Вокруг него собралась банда, в ее числе были убийцы, призраки мира политики, оказывавшиеся то в его пределах, то вне их. Он по-прежнему носил свое иностранное имя - знак презрения к истеблишменту. В руках этого человека такое наследие, полученное от некоего древнего европейского предка, а может, от кого-то еще, выглядело нелепым, и имя, за которое "наследник" так цеплялся, подвергалось насмешкам. У Асунты лишь изредка возникало желание утешиться его присутствием. В ее жизни были иные опасности. Выполняя трюки, она сломала нос, потом запястье - то, на котором по - прежнему носила материнский подарок из бисера и кожи.

А в семнадцать лет, когда она уже доросла до мастерства и уверенности, она неудачно упала. Они репетировали трюк - падение понарошку. Прыгнув с высокой ветки, она оттолкнулась подальше от ствола и, не рассчитав, не попала в руки тому, кто должен был ее поймать, - упала на дорогу и ударилась виском о верстовой столб. Придя в сознание, она никак не могла расслышать, что там ей так истово толкует Пасипия. Асунта все кивала и кивала, невзирая на боль, делая вид, что понимает, о чем речь. Страх, который вроде бы давно ушел, вернулся снова. Она поняла, что отныне будет обузой остальным шести членам труппы, ставшим для нее семьей. Месяц спустя, все еще погруженная в глухоту, она ускользнула из своего избранного мира.

Когда в труппе поняли, что она не вернется, Пасипия отправила на ее поиски Сунила - это он поймал ее в самый первый раз, когда она смогла довериться кому-то, кроме тетки, это он отчаянным рывком попытался предотвратить ее роковое падение. Он добрался до Коломбо и исчез. Больше Пасипия ничего про него не слышала.

Сунил попал на предварительное слушание дела Нимейера и увидел Асунту на забитой народом верхней галерее зала суда в Коломбо. Когда суд закончился, он, держась на расстоянии, шел за ней по узким улочкам с наклонными тротуарами, потом по темному переулку, превратившемуся в улицу золотых дел мастеров. Улица Чеку. Она была по-средневековому напыщенной. Асунта шла все дальше, а потом, где-то на Мессенджер-стрит, вдруг пропала. Сунил замер на месте. Он знал: он-то ее не видит, а она его - да. Она всегда с удивительной быстротой подмечала, что происходит вокруг, а теперь, когда страх ее вернулся, должна была отточить это умение еще больше. Кроме того, он уже заблудился. Всю свою жизнь он провел в южной провинции и совсем не ориентировался в городе. Тут сильная рука схватила его за локоть. Она затащила его в комнату размером с ковер. Он молчал. Знал - она стесняется своей глухоты. Сел и замер.

Говорила она с трудом, растягивая слова. Существование ее, похоже, обессмыслилось, талант вытек наружу. Он провел в этой комнате весь вечер, не сводя с нее глаз, а утром, как они и договорились, пошел с ней в тюрьму, где держали ее отца. Когда ее повели на свидание, дожидался снаружи.

Отец ее подался вперед и произнес одно слово. ""Оронсей", - сказал он. - Сунил и все остальные тоже будут на борту, будут мне помогать". Судно пойдет в Англию, они организуют ему побег. После этого он практически просунул лицо между прутьями и продолжал говорить.

У выхода из тюрьмы она увидела худощавую фигуру Сунила. Подошла к нему, обняла за шею и зашептала в ухо, поведала, что должна сделать. Жизнь ее больше ей не принадлежала - она принадлежала отцу.

Средиземное море

Рамадин устроился в тени.

Мы с Кассием скорчились в подвешенной в воздухе спасательной шлюпке. А внизу, на палубе, Эмили перешептывалась с человеком по имени Сунил. Мы верно догадались, где они встретятся, и теперь слышали каждое их слово - раковина нашей шлюпки усиливала голоса. Каждый звук до краев заполнял нашу темноту, жаркое и тесное пространство.

- Нет, не сюда.

- Сюда, - возразил он.

Какое-то шуршание.

- Тогда давай…

- Твой рот. Такая сладость, - говорил он.

- Да. Молоко.

- Молоко?

- Я за ужином съела артишок. Если съесть артишок, а потом выпить молока, молоко станет сладким на вкус… Даже если предлагают вино, я прошу молока. Если до того съела артишок.

Мы не могли понять, о чем речь. Может, они пользуются каким-то тайным шифром? Долгая пауза. Потом смех.

- Мне скоро нужно уходить… - сказал Сунил.

Рядом что-то происходило, а мы не понимали что.

Кассий перегнулся ко мне и прошептал:

- Где там артишок?

Чиркнула спичка, и я почти сразу почувствовал запах ее сигареты. "Плеерс".

И вдруг они с Сунилом будто сделались совсем чужими, и тут начался куда более таинственный разговор. Непонятное дело. По всей видимости, диалог об артишоке увел нас куда-то не туда. Теперь речь шла о времени и распорядке: как часто ночной вахтенный проходит по прогулочной палубе, в котором часу узнику подают еду, когда выводят на прогулку.

- Я хотел попросить тебя нам помочь… - произнес Сунил, потом они перешли на чуть слышный шепот.

- Он в принципе на такое способен?

Голос Эмили вдруг зазвучал очень отчетливо. И испуганно.

- Он знает, когда часовые теряют бдительность. Или хотят спать. Но он все равно слаб, из-за побоев.

- Его избивали? Когда?

- После циклона.

Мы вспомнили, что после отхода из Адена узника несколько ночей подряд не выводили.

- Они, похоже, что-то заподозрили.

Что заподозрили?..

Казалось, мы с Кассием слышим во тьме мысли друг друга, слышим, как медлительная машинерия наших юных мозгов пытается перемолоть эту скупую информацию.

- Уговори его увидеться с тобой именно здесь. Скажи, когда именно. Мы будем готовы.

Она молчит.

- Он к тебе бегом побежит. - Это Сунил произнес со смехом. - Главное - его не отваживать.

Мне показалось, я услышал имя мистера Дэниелса. А потом Сунил завел речь про какого-то Переру, и скоро глаза у меня начали закрываться сами собой. Когда они ушли, я уснул было прямо в шлюпке, но Кассий растолкал меня, и мы выбрались наружу.

Мистер Джигс

Первую половину плавания пассажиры не выказывали никакого интереса к тому, что на борту "Оронсея" находится английский офицер. Мы иногда замечали, как он в одиночестве бродит по палубам, потом поднимается на узкий балкончик перед капитанском мостиком и сидит там в полотняном кресле, будто полноправный владелец судна. Постепенно всем стало известно, что мистер Джигс - офицер высокого ранга, который был откомандирован в Коломбо и поставлен работать в паре с неким мистером Перерой из отдела уголовного розыска. Им было поручено сопроводить заключенного Нимейера в Англию, где он должен был предстать перед судом. По слухам, Перера обитал в одной из кают туристического класса. Где ночевал англичанин, мы не имели понятия. Пришли к выводу, что в более роскошных апартаментах.

Примерно тогда, когда Нимейера избили, мистер Дэниелс застал мистера Джигса за разговором со стражниками. Он был в ярости. Только было непонятно, обвинял ли он их в жестокости или просто отчитывал за то, что сведения о побоях просочились наружу. А возможно, рассуждала мисс Ласкети, Джигс негодовал потому, что избиение могло стать для узника своего рода лазейкой, средством защиты на грядущем судебном процессе.

На мой взгляд, самой приметной чертой английского офицера были предплечья, поросшие курчавым рыжим волосом. Мне было трудно на них смотреть. Он носил отглаженные рубашки, шорты и гольфы, но эти рыжие волоски чем-то меня раздражали, и когда на одном из танцевальных вечеров он пригласил на вальс Эмили, меня обуял гнев - будто бы я был ее отцом. Даже мистер Дэниелс больше подходит моей прелестной кузине, подумал я.

Я заловил мисс Ласкети и стал выспрашивать о связи между мистером Джигсом и узником.

- Если он убил судью-англичанина, это очень серьезно. Они не позволят, чтобы его судили на острове. Там только прошло первое слушание, а дальше дело передали в Англию. Да тебе-то что? В общем, этот мистер джигс, вместе еще с одним, по имени Перера, отвечает за то, чтобы довести Нимейера в целости и сохранности. Говорят, тот большой талант по части побегов. Говорят, поначалу его посадили в камеру с толстой деревянной дверью, а он умудрился сжечь ее и убежать, хотя и сам при этом обгорел. Однажды выпрыгнул из поезда вместе с часовым, к которому был прикован наручниками, и тащил беднягу до первой кузницы, хотя тот и упирался. В общем, совсем не подарок.

- А за что он убил судью, тетя?

- Пожалуйста, не зови меня тетей… не знаю. Сама пытаюсь выяснить.

- Судья что, был плохим?

- Не знаю. Разве судьи бывают плохими? Нет, не будем думать такого.

После этого короткого разговора я побрел прочь, так и не поняв, что я должен думать о происходившем. Заметил, как мисс Ласкети, внезапно изменив направление, подошла к мистеру Джигсу и стала ему что-то толковать, умудрившись задержать его внимание и вызвать интерес.

Когда мы вновь встретились за столом, она пересказала, что ей удалось узнать. Судя по всему, джигс и Перера "провели осмотр" судна еще до того, как кто-либо из нас поднялся на борт. Им, как сопровождающим, полагалось в подробностях изучить все палубы. Они заранее заблокировали все возможные пути побега, удалили самые невинные с виду предметы - противопожарное ведро с песком, металлический шест, - которые можно было использовать в качестве оружия. Пересмотрели списки пассажиров - не окажется ли среди них земляков узника. Наняли охранников с Мальдивских островов, у которых заведомо не могло быть никаких связей на Цейлоне. Два дня они дотошнейшим образом исследовали судно. Теперь же постоянно были настороже - именно поэтому мистер джигс и устроил себе пост на мостике, откуда можно было наблюдать чуть ли не за всем, что происходило на борту. Помимо прочего, он сообщил мисс Ласкети, что столь строгие меры продиктованы серьезностью преступления. Мистер Перера, как оказалось, был лучшим сотрудником уголовной полиции Коломбо, а мистер джигс, по его собственным словам, лучшим, кого смогла прислать Британия. И вот теперь они, а с ними трое охранников с Мальдивов, следили за каждым шагом и движением узника по имени Нимейер.

Слепой Перера

джигс был на "Оронсее" самым заметным и самым обсуждаемым пассажиром, что же до его напарника по предотвращению побега, того часто обсуждали, но редко видели. Мистер Перера, полицейский с Цейлона, ни разу не попался нам на глаза. Кроме того, "Перера" - очень распространенная фамилия. Мы о нем знали одно: что он - "слепой" Перера, так как он происходил из той ветви семьи, где фамилию писали без буквы "й", а вообще существовали как Перера, так и Перейра. Судя по всему, уголовная полиция специально послала сотрудника в штатском: если на борту окажутся соратники заключенного, они не смогут понять, кто именно за ними следит. Так что джигс разгуливал по всему судну, сидел на самом видном месте, рядом с мостиком, а его азиатский коллега, будучи не ниже рангом, оставался невидимым. Мы знали одно: оба они заблаговременно поднялись на борт и досконально обследовали все судно. К тому времени, как мы прибыли на "Оронсей", мистер Перера превратился в одного из пассажиров - аноним, путешествующий, скорее всего, под чужим именем. Некоторые даже начали подозревать, что на борту находятся два таинственных Переры.

Мы часто говорили о таинственном полицейском агенте. Кто он? Как выглядит? Как-то раз мы с Кассием целый день прослонялись следом за одним странного вида пассажиром, высматривая признаки необычного поведения.

- Существует два типа тайных агентов, - объяснила нам мисс Ласкети. - Работающие на виду и скрытно. Если ты тайный агент, тебе полагается легко, даже настойчиво завязывать знакомства. Входишь в бар и сразу знакомишься со всеми официантками и барменами. С лету заставляешь их поверить в свою личину. Знаешь всех по имени. Нужно обладать быстрой сметкой и мыслить, словно преступник. Но существуют и другие тайные агенты, их работа куда хитроумнее. Вроде этого Переры. Он, наверное, шастает тут повсюду. Просто мы его пока не опознали. джигс работает на виду. А Перера - бог его ведает.

Судя по всему, этот невидимый и "слепой" Перера и был автором того, что впоследствии получило название "агрессивного сценария". Суть его в том, что полицейский агент заводит знакомство с преступником, завоевывает его доверие и одновременно пытается внушить ему страх, показывая, что он (полицейский агент) - человек еще более опасный и одержимый. Был случай, когда этот Перера - в частной жизни скромный человек и прекрасный семьянин - отвел подозреваемого в королевский лес в Канди и заставил рыть могилу. Потребовал, чтобы та была в длину метр, а в ширину чуть поменьше, - тело придется сложить пополам. Завтра на заре, пояснил он, состоится казнь. Подозреваемый, молодой член одной банды, решил, что у Переры обширные связи в самых высоких криминальных кругах, и тут же выдал всех своих сообщников.

Вот какова была повседневная работа Переры на службе в уголовной полиции. Правда, мы тогда ничего этого не знали.

Сколько вам лет? Как вас зовут?

Если у нас и происходили какие разговоры с официальными лицами, сводились они к ответам на вопросы. Допрашивая нас во время того шторма - а мы дрожали больше от холода, чем от страха, - капитан снова и снова интересовался, сколько нам лет. Мы отвечали, он переваривал, потом забывал и через минуту спрашивал снова. Мы пришли к выводу, что он либо слишком медленно соображает, либо слишком быстро говорит, потому что он переходил к очередному вопросу, даже не дослушав наши ответы. Постепенно до нас дошло, что реплика эта приправлена сиропом глубочайшего презрения. В ней содержался незримый вопрос: "Сколько дури у вас в головах?"

А мы-то считали, что совершили героический поступок. Ибо не равновелики ли эти часы, что мы пролежали пластом во власти циклона, истории про грешника, ослепленного на пути в Дамаск? В более взрослые годы нам утешительно было узнать, что героев, например, Шеклтона, исключали из школы - возможно, за схожие вещи. "Сколько вам лет, сэр?" - рявкал директор на этого заносчивого и непокорного мальчишку.

В любом случае было очевидно, что капитан не слишком-то жалует свой азиатский груз. Несколько вечеров кряду он декламировал стих А. П. Герберта о растущем национализме на Востоке. Заканчивался стих так:

И птицы все вскричали рьяно:

"Баньян - для жителей Баньяна!"

Капитан очень гордился этим своим номером, и, полагаю, именно тогда и пошатнулось мое убеждение в непогрешимости всех обитателей Главных Столов. Как пошатнулось оно и в тот день, когда, в обществе барона, я переводил взгляд с величественного и благородного бюста Гектора де Сильвы на бездвижное тело, распростертое на постели. Именно это, видимо, и заставило меня через полчаса после того, как тело это погребли в море, подойти к раздвижному столику, на котором позабыто стоял этот самый бюст. Мы с Кассием подняли его (он за уши, я за нос), перевалили через ограждение и отправили за борт вслед за телом.

Похоже, к тому моменту мы уже переросли любопытство в отношении власть имущих. Нам больше был по душе скромный мистер Дэниелс, весь ушедший в заботы о своих растениях, и бледная мисс Ласкети, одетая в этот ее голубиный жилет с многочисленными карманами, предназначенными для переноски птиц. Вот такие вот чужаки, как эти двое, и иные обитатели иных "кошкиных столов", встретившиеся на моем жизненном пути, и вызывали во мне перемены.

Портной

Самым молчаливым за нашим столом был портной мистер Гунесекера. Усевшись на свое место в первый день плавания, он представился, протянув свою визитную карточку: "Гунесекера, пошив одежды. Канди, Принс-стрит". Тем самым он сообщил о своей профессии. За трапезами оставался молчаливым и всем довольным. Смеялся, когда смеялись другие, не превращаясь в пятно неловкого молчания. Но я так и не узнал, понятна ли ему суть наших шуток. Подозреваю, что нет. Тем не менее был он человеком галантным и деликатным, даже если наша шумливость его и коробила, особенно когда мистер Мазаппа разражался своим лошадиным хохотом. При этом он всегда первым отодвигал стул для мисс Ласкети и, угадав смысл наших жестов, передавал солонку или обмахивал ладонью рот, предупреждая, что суп очень горячий. В результате выглядело все так, будто он горячо интересуется застольным разговором. И тем не менее до сих пор, на протяжении всего пути, мистер Гунесекера не произнес ни единого слова. Даже если мы заговаривали с ним по-сингалезски, он витиевато пожимал плечами и вращал головой, будто просил прощения за отказ от беседы.

Назад Дальше