Отрезав по куску от зубра, они разлили и стали уплетать. Один из них поднялся со стаканом зубровки, обмотан простыней, приземист, чернобров. Узнал в нем Кравчука.
- Я предлагаю, - сказал Кравчук, - запить беловежского зубра зубровкой! - он засмеялся и добавил: - А также похоронить Советский наш Союз и учредить ну как это… сообщество… Нам нужен цивилизованный развод.
- Да, - почесал в затылке Ельцин, - а люди что скажут?
- Что люди? Что люди-то? - настаивал Кравчук. - Поделим Алмазный фонд, посольства за границей, и будем жить - как люди…
- Вот-вот, - поддакнул лежащий в стороне Шушкевич, - ведь это означает - демократические перемены.
- Предатели! - я сжался, чтоб не завыть. - Так значит, они готовят раздел империи!
- Ну, если Украина так хочет - Россия согласна, - запухший Ельцин чокнулся с товарищами, продолжили беседу. Сидели бочкозадые, взопревшие…
- Решим демократически, - промолвил Ельцин, - объявим завтра в печати, что СССР распущен, а мы, знай, представители восточного славянства - создали СНГ - союз достойно-независимых.
- Уж лучше - содружество! - привстал Шушкевич.
- Ну черт с ним, нехай содружество, - они разлили горилки и запрокинули в хайло.
Я глухо зарычал, шерсть встала дыбом. С громоподобным лаем прыгнул из-под шкур и бросился на беловеж-путчистов. Вцепился крепкими клыками в откормленную ляжку Кравчука. Удар поленом по голове сразил меня. - Пущай его оттащат… посмотрим, что с этой падлой делать, - сержант Величкин отдавал рабочие распоряженья.
Меня отволокли на задний двор. Там, где разделывали туши убитых зверей, повесили за лапы - на распялке. Допрос повел майор Пичужкин - начальник охраны Ельцина. Он наперво велел стегать лазутчика, и крепкие солдатские ремни впились в лохматый мой загривок. Через какие-то минуты висел безжизненным обрубком, мыча, пуская пузыри кровавые.
- Ну так, - майор Пичужкин закурил, - теперь докладывай. Ведь это ты убил солдата Хасбулаева?
- Да, я.
- Как, почему и по какому наущенью ты прибыл сюда?
- Я… я пришел из неоткуда. Меня давно мотает по всяким задворкам мира… я так хочу, но не могу - из лабиринта дел российских…
Еще один удар заставил волка подтянуться до потолка:
- Докладывай, покуда не стянули всю шкуру!
- Я прибыл из ставки Гитлера под Винницей.
- Чего? - в его лице - недоуменье. - Ты что тут заливаешь, гнида!
Раздался мощнейший щелчок, и тело подскочило от этого удара.
- Что, хочешь ремнем по печени? А ну, докладывай!
- Ну ладно… раз вы того желаете… я - верный ленинец… пришел, чтоб убедиться, насколько нынешние коммунисты верны заветам Ильича… как берегут Страну Советов.
- Чо-чо? - в его глазах я уловил смущенье, а может, чутку понимания. Решил пойти - ва-банк.
- Я убедился, что все распродано, партийно-феодальная номенклатура торжествует, и, самое ужасное, идет раздел СССР. Здесь, господин майор, на ваших, знай, глазах свершается ужасное - раздел империи Петра.
- Чо-чо? - однако закурил, прошелся вокруг меня. Потом нагнулся и прошептал: "Ну ладно, животина ты вроде ничего, и у тебя душа болит. Однако освежевать тебя я должен. Свидетелей не оставляют. Ну там освежевали, подумаешь - видать, судьба. Ведь все мы - фаталисты"… - И, взяв острейший финский нож, провел от шеи до пупка. Седая волчья шкура разошлась легко. И взгляду майора открылось: блистающее белизной, болезненное человечье тело.
Майор работал обеими руками. Стянув всю волчью шкуру, он бросил ее в сторону и прошептал: "Да ты артист!"
Да, я предстал пред ним как падший Аполлон: поджарый, с воспаленным взором, взопревшая мошонка болталась между ног. Утерли мне морду полотенцем, толкнули прикладом в спину. Майор сказал, зловеще смеясь, чтобы слышали другие: - Иди вперед, вражина! - и мы пошли.
Шатаясь, шел впереди, за мной - майор Пичужкин, наставив пистолет "Макарова" в затылок, поодаль - солдаты из охраны. Угрюмая и сытая луна висела над Беловежской Пущей, над местом страшного предательства. Меня поставили у стенки и навели стволы.
В последний момент решил бежать. Рывком скакнул: нацеленные пули застряли в стене. Петляя, рванул туда, где, точно знал я, был выход из подземелья. Петляя зайцем, увиливая от жужжащих пчел любви, я добежал до входа, боднул ополоумевшего часового и устремился вниз.
Внизу они все так же, не замечая меня, тренировались в самбо да пили чай, похрустывая сахаром вприкуску… испарина на юных и глупых лбах…
По коридору, столь знакомому, я устремился прочь - подальше от Беловежской Пущи, подальше от ставки Гитлера. Ну погодите, предатели!
За километром километр продолжался бег. Роняя кровь и пот, бежал по направлению к Москве - столице СССР. Во что бы то ни стало!
Подземный коридор сужался и снижался, и я уже касался плечами замшелых стен, когда застыл перед железной дверцей. На ней написано: Гробница В. И. Ленина. Вход посторонним воспрещен. Билеты в Мавзолей распроданы.
Я стал ломиться, отчаянно и безнадежно.
НАШЕ ДЕЛО ЖИВЕТ И ПОБЕЖДАЕТ
Я слышал, как сзади нарастал топот сапогов: выходит, крышка! Прижавшись лбом к двери, я в энный раз простился с жизнью. Прощай, товарищ незабвенный…
Внезапно дверь отворилась, из темноты шепнули: давай, браток, и я прошел в залитую зеленым светом галерею. Дверь за мною закрылась - на три могучих поворота, со скрежетом.
Ступая по ковровой дорожке, я шел по галерее вниз. Вокруг - гудящий ровный звук, прохлада вечности и голубое освещенье. По стенам - вымпелы, знамена и редкие видеокамеры - уставились на неожиданного посетителя.
Там - вдалеке - свет ярче, он разгорается и переходит в красный. Как будто ярость трудового человечества вскипает ровным пламенем. Играет музыка - органная. А в центре зала - на помосте - в стеклянном саркофаге - лежит, сложивши сморщенные ручки на груди, - он, самый человечный Человек.
Ильич лежал с загадочной улыбкой, как будто все происходившее вокруг - давно знакомая возня, по сути не меняющая неумолимого движения истории.
- Товарищ Ленин, что же это делается? - я начал биться о стекло. - Очнитесь же, товарищ Ленин!
- Товарищ Ленин, промойте же глаза, протрите уши! Сегодня совершается немыслимое, они задумали разрушить СССР! Проклятые путчисты - Ельцин и компания - жрут водку в Беловежской Пуще и обсуждают раздел империи.
Раздался звук, похожий на утробный стон. Лоб Ильича поморщился. Раскрылся один глазок, потом другой. Ильич зевнул, уперся ножкой в саркофаг и скинул крышку. Рывком привстал и посмотрел с прищуром: "А вы кто будете, товарищ военспец?"
- Я - красный дипкурьер, меня послали с товарищем Сухановым, однако…
- Не надо лишних слов, товарищ! Мы сами разберемся, что к чему.
Он взял меня за руку и бодренькой походочкой увлек по коридору. Подземный город под Кремлем и Красной площадью кипел своей, особой жизнью. Вдоль нашего пути застыли часовые - в буденовках, ушанках, маскхалатах. Не замечая посетителей, в соседних галереях тренировались кремлевские курсанты - учились приемам самбо, карате, дзюдо. У писсуаров стояли, беседуя, какие-то геронты в каракулевых пирожках, в ратиновых пальто до пят.
Под Боровицкой башней сделали привал. Ильич достал из тайного кармана сушеную колбаску и перочинным ножиком разрезал, потом стал есть, подкидывая кусочки, ловя их на лету мохнатым рыжим ртом. Утерся рукавом и обернул ко мне свои умнейшие глаза: "Ну как вам наша родина, СССР?"
- Но вы же в курсе, товарищ Ленин…
- Не надо, батенька, финтить, наш строй непобедим, а господам, которые пытаются его разрушить, покажем, где рачье зимует…
Ильич задумался. Тяжелая и липкая харизма лилась из глаз его. Он явно начал что-то осознавать. "Творится в царстве нашем, право же, неладное…" Он взял меня под руку: "Пойдемте, поговорим накоротке! Тут всюду уши, я знаю место…"
Вошли в сверкающий подземный туалет, в кабинку, закрыли дверь, и Ленин, ежеминутно спуская воду, продиктовал мне на ухо: "Товарищ дипкурьер, я назначаю вас начальником охраны всего Кремля! Постройте этих дураков-курсантов, скажите, что Отечество в опасности, возьмите штурмом Кремль! Когда все будет готово, пошлите нарочного в Мавзолей, и я приду. Надеюсь, что спасем Страну Советов!"
В подземном Музее Революции нашли почетный костюм чекиста. С трудом я влез в потрескавшуюся кожу, повесил маузер. Ильич сел рядом на ступеньках и принялся строчить. Его овальный лысый череп сверкал, в нем отражался контур видимой вселенной. "Громадный, мудрый человек!" - подумалось.
Ильич протянул бумажку: "Мандат на власть. Вручаю лично. Действуйте! Сегодня - звездный час истории!" - Есть! - щелкнул я каблуками, вышел в коридор и зычно гаркнул: "Курсанты, стройсь!"
Обритые олухи позднесоветской поры уставились на меня не понимая: "Чего там?" Все - лопоухие, сутулые, в глазах - сплошная пустота. - Чего? А ну-ка стройсь! - я вытащил свой маузер и выстрелил. Неоновая трубка над головой хлопнула и погасла.
- Товарищи курсанты! Социалистическое отечество в опасности! Все эти, как их, социал-предатели, сначала Горбачев, затем дубина Ельцин и компания задумали разрушить Союз… В ответ на это товарищ Ленин отдал приказ: взять Кремль, восстановить Империю! Кто мне не верит, может посмотреть мандат: вот подпись Ильича!
Ребята стали просыпаться. Рябой калмык Василий прошептал: "А что же это, ребя, пока мы тут, они там делят…" Ему ответил хохол Фесенко: "Да нас тут держат знать за дуриков! Ребята, стройсь, бери оружие!"
Случилось чудо. За две минуты оружие разобрано; они построились и ровным шагом пошли за мной. На выходе нас встретил пузатый комендант Кремля: "Вы что тут разбрелись? А ну-ка, брысь под землю!" - "Послушай, комендант! - я вытащил мандат. - Товарищ Ленин лично поручил: занять все здания в Кремле, восстановить Союз".
На пропитом лице полковника мелькнуло подобие улыбки: "Вы что здесь, охренели? А ну под землю!" - Одним ударом кулака я повалил его. Курсант Петров сорвал ключи, и мы открыли кремлевские ворота. - Ура, товарищи! - мы побежали, но стеганула очередь: стреляли со всех сторон.
- Вперед! - мы поднялись в атаку, но тут же залегли: коварный пулеметчик строчил оттуда - с колокольни Ивана Великого.
Стреляли также из здания Верховного Совета СССР… Что делать? Шальные пули летели со всех сторон, имелись убитые и раненые.
Я написал записку Ильичу: "Что делать?" Послал курсанта Иванова. Ответ пришел незамедлительно: "Что делать? Ждать. Иду на помощь!"
Он появился в воротах - в костюме-тройке и кепке. Но несмотря на холод - решительный - и очень человечный. Не пригибаясь, подошел к лежащим: "Ну что, ребята, сдрейфили? А ну, за мной!"
Раздалось нестройное ура. Ильич шел впереди, потрясая сухим кулачком. За ним бежал я, с "Калашниковым" наперевес, а позади - курсанты кремлевской роты.
Пулемет строчил нещадно, и немало наших полегло. Заместо них вступали новые. Задело в руку и Ленина, однако он перевязал ее платком и снова повел на приступ. Рывок, еще рывок, и вот мы подбежали к Верховному Совету. Охрана сдалась без звука. - А ну-ка, хлопцы, кто снимет пулеметчика? - спросил нас Ленин. Настала тягостная тишина. Все мялись, дышали в обмороженные кулаки. Ведь колокольня Ивана Великого - а не хухры-мухры…
- Попробуйте-ка вы, товарищ Ленин! - сказал сержант Фе-сенко.
- А что, могу попробовать, - ответил Ленин. Лукавый огонек сверкнул в его глазах, - когда-то в Шушенском стрелял я белок в глаз. - Уверенным движеньем он взял мой АКМ, умело перевел на одиночные, прицелился, застыл, нажал курок. Звук выстрела, затем протяжный крик, и тело пулеметчика упало на площадь.
Раздалось громкое: "Ура, да здравствует Ильич!" Я приказал ребятам обследовать и опечатать помещенья ельцинцев и вместе с Ильичем проследовал в его старинный кабинет, где в годы гражданки он руководил фронтами.
Здесь все осталось неизменно. Стояла скульптура обезьяны, подаренная Хаммером в 22-м, дымился чай, оставленный им в свой последний, неожиданный визит: в октябре 23-го.
- Садитесь! - приказал мне Ленин. - Передавайте по телеграфу, немедленно: "Всем, всем, всем! Социалистическая контрреволюция, о необходимости которой столько лет упрямо твердили большевики, наконец-то свершилась! Кремль взят, беловежских национал-предателей объявляем вне закона и приговариваем к смертной казни через повешение - заочно. Советский Союз объявляется восстановленным в границах 1922 года. А всякую там Галицию, Бессарабию и Прибалтику возвращаем Антанте ко всем чертям собачьим!"
Ильич задумался, отхлебнул чайку: "Выполнение указанной программы действий возлагаю на красного курьера товарища… как вас там? Андрея. Подпись: Председатель Совета Народных Комиссаров - Владимир Ульянов-Ленин. 31 декабря 1991 года. Кремль".
- За что такая честь? - я хотел было взбрыкнуться, однако прикусил язык, увидев, что Ленин показал кулак. Тогда я встал, одернул кожаную куртку и, подойдя к телеграфу, начал набирать: "Всем, всем, всем…"
Мюнхен, 1993
О ПОВЕСТИ ДМИТРИЯ ДОБРОДЕЕВА "ВОЗВРАЩЕНИЕ В СОЮЗ"
Главное действующее лицо писаний Дмитрия Добродеева - время. Русское, вечное время. Время - замкнутая спираль и подчиняющее себе все и вся. Не он один заметил, что ничто не меняется в России, что, выйдя на улицу, можно встретить воинов Чингисхана, мирно беседующих с революционными солдатами семнадцатого года. И что Россия с легкостью заглатывает любого человека, и косточек не останется. Но, как бы там ни было, именно об этом написана опубликованная в журнале "Дружба народов" рок-повесть "Возращение в Союз". Добродеев скорее похож на мистика, ищущего скрытой сути явлений. Его тексты пронизаны стремлением вырваться из плена повседневного кошмара. В том числе и отказавшись от сложившихся литературных стереотипов.
Андрей Урицкий (Радио "Свобода")
Бег на месте. Общепримиряющий
На протяжении тридцати восьми страниц "журнального варианта" герой-рассказчик куда-нибудь (от кого-нибудь) бежит, а встречные-поперечные его с ожесточением бьют. Успешливо, так как нашему бегуну больно, безуспешно, так как парня не задушишь, не убьешь. Я не знаю, каков объем полнометражного "Возвращения в Союз". Может, половину в "Дружбе народов" выпотрошили, а может, три четверти. Гегель в любом случае посрамлен: переход количества в качество тут не предполагается. Быстрая смена декораций и реквизита оставляет в неприкосновенности долгоиграющую
Обмороженный Мересьев, военный инструктор при африканском марксистско-людоедском режиме, кокаинист-евразиец, добывающий для НКВД то ли компромат на белого генерала, то ли его самого, засекреченный космонавт-догагаринец, девочка, павшая жертвой любострастия Берии, лисица, увильнувшая от ленинской пули в Горках-Шушенском, инженер-вредитель, перегрызающий зубами одну из плотин Беломорканала, мгимошник-фарцовщик, делающий раннедемократическую карьеру, и отбойный молоток Стаханова по непонятным рецензенту причинам "в картине не участвуют". "Веселые ребята" (откуда мной беззастенчиво покрадена сия реприза) доказали, что нашенские мастера комедийного жанра не хуже ихних. Задача Добродеева проще: если эквивалентность Чаплина и Утесова может быть иным злопыхателем оспорена, то взаимозаменяемость Мересьева и Корчагина (разведчика и горевшего-несгоревшего космонавта; белогвардейского поручика и ясноглазого геолога; ленинской репки, сталинского дедки, хрущевской бабки, брежневской внучки, андроповской жучки, горбачевской кошки и ельцинской мышки) очевидна для всех друзей и знакомых кролика, включая с утра пьяного ежа.
Сказанное освобождает рецензента от необходимости описывать маршрут добродеевского протагониста, более или менее прихотливо петляющего по советским пространствам-временам. Джентльменский набор соответствующих штампов памятен большинству потенциальных читателей "Возвращения в Союз". Представьте себя у телевизора, а на экране произвольно (пожалуй, с установкой на нарочитую бессистемность) смонтированные кадры хитовой, околохитовой и хитонареченной кинопродукции 1930-х-1980-х годов. Сюжетные скрепы, мотивирующие очередной прыжок рассказчика и его очередную метаморфозу, не имеют никакого значения. В иных случаях мотивировок просто нет. Да и зачем? Не спрашиваем же мы, почему в первых кадрах тридцать четвертой серии волчье-заячьей эпопеи персонажи брошены в валютное казино, а не на космодром. Будет и космодром (свиноферма, супермаркет, типография и т. п.). Сразу по изобретении подобающих прикидов. Сальто-мортале из из предреволюционной Москвы на борт зажатого торосами сухогруза "Иван Сучаев" (как бы 15 марта 1937 года) стоит скачка со стройплощадки на кухню фешенебельного ресторана. Почему полярная колотьба должна предшествовать кремлевско-сталинскому банкету, а корчагинский эпизод следовать за новомафиозным? А по кочану. Волк и Заяц вольны бегать где угодно - не вольны они остановиться. "Разноцветность" микросюжетов подразумевает их узнаваемую (и радующую зрителя) повторяемость.
Было бы вящей несправедливостью не отметить определяющего воздействия эстетики "Ну, погоди!" на "Возвращение в Союз". Но столь же несправедливо было бы игнорировать радикальное различие этих феноменов. Мультяшка (подобно "мыльным операм") в идее своей безначальна и бесконечна. Не то с Добродеевым. "Возвращение в Союз" может как угодно расширяться и съеживаться, сохраняя при этом свои "границы" (оболочку идеального воздушного шарика). Странствие начинается на эмигрантской встрече 1992 года в мюнхенской "Русской избе" (Союз рухнул), странствие закрывается телеграфным декретом от 31 декабря 1991 года ожившего и вернувшегося в родной кабинет Ленина: "Всем, всем, всем! Социалистическая контрреволюция, о необходимости которой столько лет упрямо твердили большевики, наконец-то свершилась! Кремль взят, беловежских национал-предателей объявляю вне закона и приговариваю к смертной казни через повешение - заочно. (Вопреки установке на "произвольный монтаж" предыдущий эпизод имел место в Беловежской Пуще. (А. Н.) Советский Союз объявляется восстановленным в границах 1922 года. А всякую там Галицию, Бессарабию и Прибалтику возвращаем Антанте "ко всем чертям собачьим"! Комментарии не требуются.
Указанную программу вождь поручает выполнить все тому же герою-рассказчику, но это, право, излишне: он свое дело сделал - вернулся. Так как не уезжал.
Калейдоскоп добродеевского текста подсказывает словцо: динамика. Как же: драки, погони, атаки, быстрый блуд, быстрый поддавон, вперед и только вперед. Между тем вещь совершенно статична. "Вечная повторяемость" утверждена и тавтологией эпизодов, и жесткостью рамочно-идеологической конструкцией, и вальяжно-ленивым слогом, временами сползающим в вольные ямбы на пятистопной основе. Хочет того Добродеев или не хочет, а ассоциация с персонажем, размышляющим на диване о своей роли в трагедии русского либерализма, возникает с роковой неизбежностью. Такой же, как мечта о "возвращении в Союз" - о столь необходимой встрече с Никитой Пряхиным и камергером Митричем. Есть ведь в этом сермяжная правда. Она же посконная и домотканая. Ну а в последнюю минуту наверняка позвонит в дверь Остап Бендер.
Андрей Немзер
"Всем, всем, всем! Социалистическая контрреволюция, о необходимости которой столько лет упрямо твердили большевики, наконец-то свершилась! Кремль взят, беловежских национал-предателей объявляем вне закона и приговариваем к смертной казни через повешение - заочно. Советский Союз объявляется восстановленным в границах 1922 года. А всякую там Галицию, Бессарабию и Прибалтику возвращаем Антанте ко всем чертям собачьим!"
(из повести "Возвращение в Союз")