- Меня зовут капитан Трентам, - проинформировал он замершую в ожидании толпу необученных вояк, демонстрируя акцент, характерный больше для лондонского Мэйфэра, чем для железнодорожной станции в Шотландии. - Я - начальник штаба батальона, - продолжал он, раскачиваясь с пятки на носок, - и буду нести ответственность за вашу партию в течение всего периода вашего расквартирования в Эдинбурге. Прежде всего мы строем отправимся в казармы, где вам выдадут постельные принадлежности. Ужинать вы будете в восемнадцать ноль ноль, а в двадцать один час прозвучит команда "отбой". Завтра утром подъем будет произведен в ноль пять ноль ноль. Вы должны будете подняться, позавтракать и в ноль шесть ноль ноль приступить к основному курсу обучения. Такой распорядок будет выдерживаться все следующие двенадцать недель. И я обещаю вам, что эти двенадцать недель станут для вас сущим адом, - добавил он с большим удовольствием в голосе. - В течение этого периода сержант-майор Филпотт будет старшим уорент-офицером, отвечающим за ваше подразделение. Сержант-майор воевал на Сомме, за что был награжден медалью за воинскую доблесть, так что он знает точно, что вас может ждать, когда мы в конце концов окажемся во Франции и будем вынуждены встретиться лицом к лицу с противником. Прислушивайтесь к каждому его слову внимательно, ибо это может оказаться именно тем, что спасет вашу жизнь. Продолжайте, сержант-майор.
- Благодарю вас, сэр, - отрывисто пролаял сержант-майор Филпотт.
Пестрая команда уставилась с благоговейным трепетом на личность, которой будут вверены их жизни на следующие три месяца. В конце концов, он был тем, кто повидал врага и вернулся домой, чтобы рассказать об этом.
- Что ж, займемся вами, - сказал он и повел своих новобранцев, тащивших с собой все, начиная от разбитых чемоданов до бумажных свертков, по улицам Эдинбурга ускоренным шагом только для того, чтобы местные жители не успели сообразить, каким недисциплинированным был весь этот сброд.
Несмотря на непрезентабельный вид, прохожие тем не менее останавливались и приветствовали их аплодисментами. Уголком глаза Чарли заметил, что один из них единственной оставшейся рукой опирался на костыль, заменявший вторую ногу. Двадцатью минутами позднее, преодолев подъем, оказавшийся самым крутым в жизни Чарли и чуть не лишивший его дыхания, они вошли в казармы Эдинбургского замка.
В тот вечер Чарли, почти не раскрывая рта, прислушивался к акцентам людей, без умолку болтавших вокруг него. После ужина, состоявшего из горохового супа - "по одной горошине на каждого", - острил дежурный капрал, и мясных консервов, он был расквартирован, ежеминутно узнавая новые слова, в большом спортивном зале, временно вмещавшем четыре сотни коек, каждая из которых едва достигала двух футов в ширину и стояла в футе от соседней. На тонком матрасе из конского волоса находились одна простыня, одна подушка и одно одеяло. Так требовали королевские наставления.
Тогда впервые Чарли пришло в голову, что Уайтчапел-роуд 112 мог бы считаться роскошным жилищем. Уставший до изнеможения, он свалился на неразобранную постель и заснул мертвецким сном, но только для того, чтобы проснуться, как всегда, в четыре тридцать следующего утра. В этот раз ему, однако, не надо было идти на рынок и уж конечно не надо было выбирать, что съесть на завтрак.
В пять часов одинокая труба вывела его компаньонов из сонного оцепенения. Чарли уже поднялся, умылся и был одет, когда к ним вошел, печатая шаг, человек с двумя полосками на рукаве. Он с шумом захлопнул за собой дверь и закричал: "Подъем, подъем, подъем!", - всякий раз пиная конец кровати, если в ней угадывались очертания находящегося там человека. Зеленые новобранцы подскакивали и бежали в очередь к тазам, чтобы умыться ледяной водой, которая менялась только после каждого третьего человека. Некоторые затем бросались в уборные, которые находились за дальней стенкой зала и источали запах почище того, что стоял на задворках Уайтчапел-роуд в душный летний день.
Завтрак состоял из одного черпака каши, половины чашки молока и галеты, но никто не жаловался. Жизнерадостный шум, доносившийся из этого зала, не оставил бы у немцев никаких сомнений в том, что эти рекруты разобьют любого врага.
В шесть часов, после того как были заправлены и проверены постели, они нехотя потащились в холодной предрассветной мгле на заснеженный плац.
- Если это прекрасная Шотландия, - услышал Чарли акцент кокни, - то я - эскимос.
Впервые после того, как он покинул Уайтчапел, Чарли рассмеялся и подошел к юноше значительно ниже себя ростом, который сжимал руки между ног, пытаясь их согреть.
- Откуда ты родом? - спросил Чарли.
- Из Поплара, приятель. А ты?
- Из Уайтчапела.
- Чертовски далеко.
Чарли пристально посмотрел на своего нового знакомого. Юноша был не более пяти футов и трех дюймов ростом, худощавый, с темными курчавыми волосами и блестящими глазами, которые все время находились в движении, как будто ожидая подвоха. Его потертый с заплатами на локтях костюм сидел на нем как на вешалке.
- Меня зовут Чарли Трумпер.
- Томми Прескотт, - отозвался он и протянул отогретую руку. Чарли крепко пожал ее.
- Соблюдать тишину в строю, - донесся голос сержанта. - Перестроиться в колонну по три, по росту, становись!
Они разошлись.
Следующие два часа они занимались тем, что, по определению сержанта, называлось "строевой подготовкой". Снег продолжал непрерывно сыпаться с неба, но сержант, похоже, не собирался позволить, чтобы хоть одна из снежинок упала на плац.
Они маршировали тремя шеренгами по десять человек, что, как впоследствии узнал Чарли, называлось отделением, взмахивая руками до высоты пояса, высоко поднимая подбородки и делая сто двадцать шагов в минуту. "Смотри веселей" и "Шагай в ногу" - вновь и вновь слышал Чарли. "Боши тоже маршируют где-то там и ждут не дождутся, чтобы развалить ваш строй", - заверял их сержант, а снег продолжал валить.
Будь он в Уайтчапеле, Чарли бегал бы по рынку с пяти утра до семи вечера и еще провел бы несколько раундов на ринге в клубе, выпил пару пинт пива и не ощутил бы никакой усталости, но в этот день, когда в девять часов сержант предоставил им десятиминутный перерыв, чтобы выпить по чашке какао, он свалился на землю на грани изнеможения. Глянув вверх, он увидел склонившегося над ним Томми Прескотта.
- Закуришь?
- Нет, спасибо, - сказал Чарли, - я не курю.
- Тогда чем же ты занимаешься? - спросил Томми, прикуривая.
- Я содержу булочную на углу Уайтчапел-роуд, - ответил Чарли, - и…
- Давай-давай, заливай, - прервал его Томми, - дальше ты мне скажешь, что лондонский лорд-мэр - твой родной папочка.
Чарли усмехнулся.
- Не совсем так. А ты чем занимаешься?
- Работаю на пивоварне, разве не видно? "Уитбред и компания", улица Чизвел 1. Я тот, кто грузит бочки на повозки, а затем развозит их на лошадях по всему Ист-энду. Платят не очень, зато к вечеру всегда можно надраться до чертиков.
- А что тебя заставило пойти в армию?
- Видишь ли, это длинная история, - ответил Томми. - Если начинать с…
- Так, команда, возвращаемся на плац, - прокричал сержант, и больше ни у кого уже не было духу произнести хотя бы слово в течение двух следующих часов, когда они маршировали туда и сюда, туда и сюда до тех пор, пока Чарли не почувствовал, что ноги у него вот-вот отвалятся.
Ланч состоял из хлеба и сыра такого качества, что Чарли никогда бы не осмелился предложить их на продажу миссис Смелли. Утоляя голод, он слушал рассказ Томми о том, как в возрасте восемнадцати лет ему пришлось выбирать между двумя годами тюрьмы и добровольной отправкой на фронт. Он подбросил монету, и голова королевы оказалась сверху.
- Два года? - удивился Чарли. - Но за что?
- Сплавлял некоторые бочки налево, делая дела с одним-двумя владельцами питейных заведений. Лет сто назад меня бы повесили на месте или отправили в Австралию, так что я не могу жаловаться. В конце концов это меня не минует.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Чарли.
- Видишь ли, мой отец был профессиональным карманником, а яблоко не падает далеко от яблони. Видел бы ты, какое было лицо у капитана Трентама, когда он узнал, что мне светила тюрьма, если бы не призыв в фузилеры.
Двадцать минут, отведенные для ланча, истекли, и всю вторую половину дня они были заняты подгонкой обмундирования. С Чарли, фигура которого оказалась стандартного размера, разделались довольно быстро, а вот Томми форму подбирали целый час, чтобы он не выглядел, как участник бега в мешках.
Вернувшись в казарму, Чарли свернул свой лучший костюм, положил его под кровать, рядом с той, на которой расположился Томми, и пошел расхаживать по залу в своей новой форме.
- Одежда, снятая с убитых, - проговорил Томми, тщательно осмотрев куртку на Чарли.
- Что ты имеешь в виду?
- Прислана с фронта, разве нет? Выстирана и заштопана, - сказал Томми, показывая на двухдюймовый шов чуть повыше сердца. - Примерно такой разрез должен оставлять штык, как мне кажется, - добавил он.
После двух часов занятий строевой подготовкой на теперь уже обледеневшем плацу они были отпущены на ужин.
- Опять черствый хлеб с сыром, - пробурчал Томми угрюмо, но Чарли был слишком голоден, чтобы жаловаться, и подбирал озябшими пальцами все до последней крошки. Вновь он рухнул на кровать как подкошенный.
- Как вам понравился первый день службы королеве и отечеству? - спросил дежурный капрал своих подопечных, выключая в двадцать один ноль ноль газовые фонари в казарме.
- Очень понравился, спасибо, капрал, - донесся из глубины саркастический выкрик.
- Хорошо, - сказал капрал, - мы всегда стараемся быть добрыми с вами в первый день.
Раздавшийся стон, как показалось Чарли, был слышен в центре Эдинбурга. Сквозь возбужденный говор, продолжившийся после ухода капрала, Чарли услышал последний сигнал горна, доносившийся со стены замка, и провалился в сон.
На следующее утро, когда никто еще даже не пошевелился в своей кровати, Чарли был уже на ногах, умытый и одетый. Он заправил постель и чистил сапоги, когда прозвучала команда "подъем".
- Не слишком ли мы ранние птички? - сказал Томми, переворачиваясь в постели. - Но зачем беспокоиться, спрашиваю я себя, если тебя ждет на завтрак лишь червячок.
- Если ты первый в очереди, это, по крайней мере, будет хоть теплый червячок, - заметил Чарли. - И в любом случае…
- Ноги на пол. На пол! - взревел влетевший в казарму капрал и стал колотить по каркасам кроватей палкой.
- Конечно, - разглагольствовал Томми, пытаясь унять зевоту, - такому собственнику, как ты, приходится вставать рано по утрам, чтобы убедиться, что все его работники уже собрались и никто не увиливает.
- Прекратите разговоры, вы, двое, - приказал капрал, - и одевайтесь побыстрее, иначе окажетесь в наряде на работу.
- Я одет, капрал, - отозвался Чарли.
- Не пререкайся, дружище, и не называй меня капралом, если не хочешь отправиться чистить уборные. - Этой угрозы оказалось достаточно, чтобы даже Томми встал с постели.
Второе утро было также посвящено строевым занятиям под продолжавшим падать снегом, который уже покрывал землю дюйма на два. Последовавший за этим завтрак вновь состоял из хлеба и сыра.
После обеда, однако, ротный распорядок предусматривал "Игры и отдых". Поэтому последовало переодевание, и они строем побежали в спортивный зал заниматься гимнастическими упражнениями и боксом.
Чарли, будучи уже в полулегком весе, с нетерпением ждал своей очереди, чтобы выйти на ринг, в то время как Томми все время удавалось каким-то образом держаться в задних рядах, хотя оба они постоянно слышали угрожающее похлопывание хлыста и чувствовали присутствие капитана Трентама. Он, похоже, всегда находился рядом и не спускал с них глаз. Улыбка в тот день появлялась на его лице лишь тогда, когда кто-нибудь падал, сбитый с ног ударом. При виде же Томми его взгляд всякий раз становился откровенно враждебным.
- Я отрыжка природы, - заметил Томми, когда они вновь оказались вместе в тот вечер в казарме. - Ты, конечно же, слышал выражение "второсортный". Так это я, - поведал он своему приятелю, который лежал в это время на кровати, уставившись в потолок.
- Мы сможем когда-нибудь выбраться отсюда, начальник? - спросил Томми дежурного капрала, вошедшего в казарму за несколько минут до отбоя. - Ну, скажем, за хорошее поведение?
- Вам будет разрешено выйти в город в субботу вечером, - сказал капрал. - В течение трех часов увольнения, с шести и до девяти вечера, вы сможете делать все, что захотите. Однако вы не должны уходить дальше, чем на две мили от казарм, обязаны вести себя, как подобает королевским фузилерам, и возвратиться назад трезвыми, как стеклышко, без одной минуты девять с докладом в караульное помещение. А теперь спите, мои дорогие. - С этими словами он прошел по казарме и выключил все до одной газовые лампы.
Когда наступил наконец субботний вечер, два измочаленных солдата накрутили по городу на болевших и распухших ногах столько, сколько это было возможно сделать за три часа с пятью шиллингами в кармане, что, впрочем, избавляло их от дебатов о том, какую пивную посетить.
Несмотря ни на что, Томми, похоже, знал, как за один пенни можно получить у любого хозяина больше пива, чем Чарли мог предположить. Когда они находились в последнем на их пути злачном месте, волонтер Томми умудрился исчезнуть из него в сопровождении барменши, разбитной толстухи по имени Роза. Через десять минут от возвратился.
- Что ты там делал? - спросил Чарли.
- А ты как думаешь, идиот?
- Но ты отсутствовал всего десять минут.
- Вполне достаточно, - ответил Томми. - Только офицерам требуется больше десяти минут для того, чем занимался я.
На следующей неделе они приступили к изучению устройства винтовки, приемов штыкового боя и даже топографии. В то время как Чарли быстро научился ориентироваться по карте, Томми всего за один день постиг устройство винтовки. Уже к третьему занятию он мог разобрать и вновь собрать ее быстрее самого инструктора.
В среду утром капитан Трентам прочел им первую лекцию по истории королевских фузилеров. Лекцию можно было бы назвать вполне интересной, если бы Трентам не давал недвусмысленно понять, что никто из них не достоин служить в одном с ним полку.
- Те из нас, кто избрал королевских фузилеров по историческим или семейным традициям, должно быть, понимают, что, позволяя преступникам вступать в наши ряды только потому, что идет война, мы вряд ли поднимаем престиж нашего полка, - говорил он, явно глядя в сторону Томми.
- Чванливый сноб, - произнес Томми достаточно громко, чтобы слышали все присутствовавшие на лекции, кроме самого капитана. Последовали смешки. Выражение лица Трентама стало злобным.
После обеда в четверг капитан Трентам опять посетил спортзал, но на этот раз он не похлопывал себя по ноге хлыстом. На нем были надеты белая гимнастическая жилетка, темно-синие шорты и плотный белый свитер, отличавшиеся такой же аккуратностью и безупречностью, как и его военная форма. Он расхаживал по залу, наблюдая за происходящим на снарядах, но, как и в прошлый раз, его больше всего интересовали события на ринге. В течение часа на ринг выпускались пары и обучались основным приемам защиты и нападения. "Держи удар, парень", - каждый раз доносились слова, когда кулак достигал подбородка.
Когда Чарли и Томми пролезали между канатами на ринг, Томми дал ясно понять своему приятелю, что он намерен провести три минуты боя с тенью.
- Сходитесь друг с другом, вы двое, - кричал Трентам, но, хотя Чарли и начал тыкать в грудь Томми, он по-прежнему не собирался наносить тому ощутимые удары.
- Если вы не будете вести бой по-настоящему, за вас возьмусь я и разделаюсь с каждым по очереди, - выходил из себя Трентам.
- Бьюсь об заклад, он не собьет и крема со сладкого пудинга, - проговорил Томми, и на этот раз его слова достигли ушей Трентама, который к неудовольствию инструктора тут же перепрыгнул через канаты и, сказав "посмотрим", велел тренеру надеть ему боксерские перчатки.
- Я проведу по три раунда с каждым из этих двоих, - говорил Трентам, пока инструктор нехотя шнуровал ему перчатки.
Все в зале прекратили свои занятия и наблюдали за тем, что происходит.
- Ты первый. Твоя фамилия? - спросил капитан, показывая на Томми.
- Прескотт, сэр, - ответил Томми с ухмылкой.
- Ах да, осужденный, - процедил Трентам и тут же прогнал с лица усмешку, как только Томми начал кружить по рингу, пританцовывая и стараясь держаться от него на безопасном удалении. Во втором раунде Трентам стал наносить отдельные удары, но недостаточно сильные, чтобы причинить вред Томми. Он приберег это унижение для третьего раунда, в котором нокаутировал Томми таким апперкотом, которого парень из Поплара никогда не видел. Томми уносили с ринга, когда Чарли надевал свои перчатки.
- Теперь твоя очередь, рядовой. Как твоя фамилия?
- Трумпер, сэр.
- Ну что ж, приступим, Трумпер, - только и сказал капитан, прежде чем начал с ним сближаться.
Первые две минуты Чарли защищался хорошо. Используя канаты и угол, он уходил вниз и в стороны, вспоминая навыки, приобретенные им в детском клубе Уайтчапела. Он чувствовал, что мог бы даже задать капитану хорошую трепку, если бы тот не обладал очевидным преимуществом в росте и весе.
На третьей минуте Чарли стал держаться увереннее и даже нанес один-два удара ко всеобщему удовольствию наблюдавших. Когда раунд подходил к концу, он понял, что выстоял в этом поединке. По сигналу колокола, возвестившему об окончании раунда, он опустил перчатки и повернулся, чтобы отправиться в свой угол. Но секундой позднее сжатый кулак капитана опустился сбоку на его переносицу. Раздался громкий хруст, и Чарли повалился на канаты.
В зале стояла мертвая тишина, пока капитан расшнуровывал свои перчатки и уходил с ринга. При этом его единственными словами были: "Никогда не забывай об обороне".
Изучив состояние лица своего приятеля в тот вечер, когда Чарли лежал в своей кровати, Томми только и сказал:
- Извини, дружище, это все я виноват. Этот гад - садист. Но не беспокойся, если немцы не доберутся до ублюдка, это сделаю я.
Чарли смог лишь слегка улыбнуться.
К субботе оба они достаточно поправились, чтобы встать вместе со своей ротой в длинную очередь за денежным довольствием и получить у казначея причитающиеся им пять шиллингов. В течение трех часов увольнения в тот вечер пенни исчезали гораздо быстрее, чем двигалась перед этим очередь за ними. Однако Томми по-прежнему удавалось получить на них больше, чем любому из рекрутов.
К началу третьей недели Чарли с большим трудом мог натянуть на распухшие ноги выданные ему сапоги из грубой кожи, но, видя по утрам ряды ног на казарменном полу, он понимал, что другим было не легче.
- Наряд на работу тебе, парень, это уж точно, - прокричал капрал. Чарли взглянул на него, но слова были адресованы Томми, лежавшему на соседней койке.
- За что, капрал? - спросил Томми.
- За состояние твоих простыней. Ты только посмотри на них. Можно подумать, что у тебя тут побывало за ночь три женщины.
- Только две, если честно вам признаться, капрал.
- Меньше разговаривайте, Прескотт, и не забудьте явиться сразу же после завтрака на работу в уборные.
- Спасибо, капрал, я уже был там этим утром.