Снаружи - обычное пятничное лондонское утро в начале декабря, утро совершенно такого же дня, как все другие дни, когда она бывала тут, сразу после того, как списалась на берег, или перед тем, как опять записаться на борт, и, однако, все стало другим. Она наконец сообразила, в чем дело. Мода. Когда она была в Лондоне в последний раз - когда, кстати? - девушки еще делали начес и носили высокие каблуки и колыхающиеся жесткие юбки. Теперь в городе не найдешь ни одной такой девушки. У всех прямые волосы, низкие каблуки и короткие пальто. Очень короткие. Некоторые едва прикрывают нижний край трусов.
Элси окинула взглядом собственное отражение в одной из витрин. Не слишком ли она старомодна в своем старом пальто? Сразу и не поймешь. Возможно. С другой стороны, не так уж она молода, и нет такого закона, чтобы женщина, чей возраст приближается к сорока, строго следовала моде. Лучше позволить себе быть солидной теткой, не то рискуешь получить свою долю насмешек, адресованных женщинам, - мысль широким кругом обходит слово "пожилым", не такая уж Элси и старая, - которые молодятся. Хотя, в сущности, это все равно. Насмехаться могут и над теткой. Насмехаться могут надо всем и по любому поводу. Если ты не мужик, конечно. Тогда достаточно влезть в тот наряд, который тебе предписывает общество. В костюм и котелок, если ты рожден ревизором или чиновником. В куртку и свитер, если ты матрос или простой работяга. На ум приходит старая портовая шутка: "Как называется ливерпулец в костюме? - Обвиняемый".
Элси опустила глаза, но совсем прогнать улыбку не сумела. Та словно только и ждала, пока Элси не подымет глаза и не увидит девушку-подростка, направляющуюся прямиком к ней, девушку с большими накрашенными глазами, в белых ажурных колготках, поехавших широкой стрелкой, и в ядовито-розовом пальто, всего на несколько сантиметров длиннее обычной куртки и с налетом зимней грязи на обшлагах. Девушка напоминала тряпичную куклу, донельзя замусоленную любимую куклу, которую шестилетняя хозяйка нарядила в самое лучшее, что нашла. Непослушная улыбка выползла на лицо Элси. И вот их глаза встретились, в какое-то мгновение они увидели друг друга, а увидев, не поняли. Рот девушки приоткрылся, она с явной обидой отвела взгляд, словно застыдившись, и, ускорив шаг, прошла мимо. Улыбка Элси погасла, в какую-то секунду захотелось повернуться и броситься за девушкой - догнать, схватить за руку и сказать, что совсем не то имела в виду. Совершенно не то! Но, естественно, Элси никуда бежать не стала. Только сунула руки в карманы пальто и пожала плечами, словно там, на них, лежала вина и словно таким образом ее можно сбросить на землю. Что, естественно, не удалось. Как не удавалось никогда.
Вот наконец показалась Трафальгарская площадь, Элси стояла у перехода и в ожидании зеленого света смотрела на другую сторону. На площади было необычно пустынно - не считая, разумеется, стаи голубей у памятника Нельсону, - по серому асфальту двигалось лишь несколько десятков людей. Возможно, туристы. И среди них - одинокий англичанин, направляющийся на работу. Или к зубному. Или к любовнице, которая…
- Come on, luv, - произнес мужчина у нее за спиной. Она подняла глаза и, увидев зеленый свет, устремилась вперед, на площадь. Не то чтобы она знала, что ей там делать. Что вообще делать с достопримечательностями, кроме того, чтобы стоять и смотреть на них? Пока проходит время, пока секунды и минуты, тикая, проносятся мимо, покуда ты приближаешься к краю могилы и великому забвению.
Она передернула плечами, встряхнулась. Глупость, просто верх глупости - думать вот так. Она ведь собиралась прогуляться, или как? Ей ведь больше всего не хватало именно прогулок там, в море? Не важно, сколько кругов она нарезала по палубе, все равно это не то, что прогулка по суше и тем более прогулка по Лондону в сторону Трафальгарской площади.
- Excuse us, miss, - внезапно послышался голос. - Could you?
За спиной у нее стояла девушка, протягивая фотоаппарат - юная женщина с темными волосами и белозубой улыбкой, а рядом с ней стояла точно такая же. Полная копия. У них даже пробор был одинаковый и одинаковые старомодные куртки и юбки в складку. Совершенно ясно, что они не лондонки. Туристки из Италии или Испании, судя по медальонам с изображениями святых на шеях у обеих. И близнецы. Определенно однояйцевые.
Она улыбнулась в ответ. Конечно. Девушки положили руки друг другу на плечи и улыбнулись в камеру. И пока Элси поднимала фотоаппарат и подносила его к глазам, ее обожгло тоской. Когда-то и у меня…
Когда она повернула назад, начался дождь, мелкий и грязный лондонский дождь, проникающий под каждый волос на голове, - скоро он совсем испортит ее прическу. Машинально она поднесла руку к вороту и стала нашаривать пальцами несуществующий шарф, потом поспешно глянула на часы и решила. Чашка кофе. В следующий миг она увидела вывеску. Tea Room. Элси улыбнулась про себя. Словно она сама вызвала ее силой мысли.
Она села за столик у окна и расстегнула пальто, огляделась. В помещении, кроме нее, практически никого не было. В глубине сидели за столиком две пожилые дамы и вели негромкую беседу; если не считать их, было совершенно пусто. На улице за окном дождь припустил сильнее, прохожие неслись почти бегом, женщина в полиэтиленовой косынке, мужчина с зонтиком, мальчишка, поднявший воротник куртки, но не застегнувший ее. Сколько же на свете народу! И каждый из них - главный персонаж своей собственной истории, полной собственных слов и воспоминаний, а еще уверенности, наполовину вытесненной в подсознание: все это однажды будет уничтожено, прекратится, перестанет быть. Город продолжит жить, универмаги будут каждое утро открывать свои двери, кафе будут работать, газеты выходить, деньги - менять владельца, одежда - шиться, чтобы потом ее износили и выкинули, но каждый из тех, кто создает эту жизнь, движется к смерти. Никто ее не избегнет.
Элси закрыла глаза. Что это с ней сегодня? Почему она думает все время о вещах, о которых благоразумному человеку думать не следует?
Она взглянула на свой кофе, словно ища в нем ответа, и вздохнула так громко, что обе дамы на мгновение прервали разговор и посмотрели на нее. Она попыталась улыбнуться в ответ успокаивающей улыбкой и подняла чашку. Тогда дамы отвели взгляды и продолжили беседу.
Тревога. Ответ, естественно, таков. Она волнуется. Боится. Нервничает. Опасается предстоящей встречи. Как она всегда боялась встречаться с Бьёрном. Боялась, что он в этот раз, именно теперь, задаст те два вопроса, которые никогда не задавал, те два вопроса, которые пролегают между ними, которые всегда лежали между ними и с каждым прошедшим годом делались все огромнее. Скоро она уже не сможет находиться с Бьёрном в одном доме - все место займут эти незаданные вопросы.
Наверное, все-таки настало время дать на них ответ.
~~~
- Лондон, - сказал Томми и улыбнулся.
- Yes! - сказал Пео и откинулся назад, провел ладонью по коже сиденья. - Лондон.
Бьёрн ничего не сказал, только улыбнулся, сидя на откидном сиденье возле водителя.
- В отель "Стрээ-энд-Палас", - сказал Никлас.
- Дворец Стрэнд, - перевел Буссе и оперся о дверь, удерживая равновесие, когда черный лимузин звукозаписывающей компании тронулся и поехал, набирая скорость. Буссе сидел на другом откидном сиденье.
- Кто-нибудь тут бывал уже, кроме меня? - спросил Томми и принялся рыться в кармане в поисках сигарет.
Никто не ответил, даже не покачал головой, потому что и вопрос, и ответ на него уже звучали раньше и потому что ответ к тому же прибавлял очков Томми и убавлял всем остальным. Все смотрели в окна, молча разглядывая незнакомый мир. Лишь одна вещь за окнами была знакома: черное такси позади них. С репортером и фотографом из "Бильджурнала".
Видимо, все дело в недосыпе. Или в нервах. Снова сценическая лихорадка. Но ощущение было странное - что все это не на самом деле. Словно это сон наяву. Словно он сам - персонаж сна. И можно выключить остальных ребят из своего сознания, и словно на переднем сиденье не сидит Карл-Эрик рядом со своим водителем…
Моргнув, Бьёрн посмотрел по сторонам, вбирая в себя все цвета - ярко-красный пиджак Томми, черный рукав рубашки Пео, светлые, почти белые волосы Буссе - и все подробности по ту сторону окна. Ратуша из красного кирпича. Нарисованные от руки вывески лавочек. Девушка в синем пальто и белых чулках. Женщина в косынке, с черной кошелкой в руке. Это - настоящее. Все вместе. Об этом надо помнить. Нельзя позволить себе поверить, будто все это сон. Ведь произошло то, чего никогда не могло бы произойти. Вернее, происходит, как раз сейчас.
- Ну что, пацаны, - спросил Карл-Эрик на переднем сиденье, - довольны?
- Офигенно, - сказал Томми и закурил.
- Класс, - сказал Пео.
- Просто зашибись, - сказал Никлас.
- Вообще потрясающе, - сказал Буссе.
Наступило молчание.
- А что Хальгрен? - спросил Карл-Эрик.
Бьёрн моргнул:
- Еще бы! Так клево!
- По девчонке не скучаешь?
Томми ухмыльнулся.
Бьёрн отвел челку с глаз:
- Что?
Карл-Эрик явно веселился.
- Да по той девчонке в Каструпе?
- А, - отозвался Бьёрн.
- Как ее зовут-то?
- Ева.
И опять стало тихо, Бьёрн пристально смотрел в окно.
- Она твоя девушка? - спросил Пео.
Бьёрн сменил позу, он толком не знал, что ответить. Она его девушка? Нет. Хотя… В каком-то смысле да. В каком-то смысле она стала его девушкой, когда вдруг появилась с утра у парома. Если бы только не бросилась ему на шею в Каструпе, в тот самый момент, когда фотограф "Бильджурнала" поднимал камеру. Не вмешайся Карл-Эрик, фотография вышла бы уже в следующем номере. Ничего хорошего. Совершенно ничего хорошего.
- Да просто девушка, - сказал Бьёрн.
Томми снова ухмыльнулся.
- Ой-ой. - Он пихнул Пео в бок. - Просто девушка.
Пео ухмыльнулся в ответ:
- Значит, просто девушка.
Их улыбки явственно слышались и в голосе Карла-Эрика:
- А теперь тебя мама ждет, в отеле.
Замечательно. Они собираются и дальше развлекаться на его счет. Выпрямившись, он полез в карман куртки за сигаретами.
- Да. Ждет.
- И давно вы не виделись?
Год, две недели и четыре дня. Но этого сказать он не мог, только небрежно пожал плечами.
- Да с годик, - сказал он, - вроде бы.
И наклонился над зажигалкой, которую протянул ему Томми.
- Во сколько сегодня репетируем? - спросил он затем.
- В шесть, - сказал Карл-Эрик. - Но на месте надо быть не позднее полпятого. Так что имейте в виду.
Она сидела на темно-красном бархатном диване в фойе и встала в тот самый миг, когда он вошел, и какое-то мгновение стояла и только смотрела на него, а потом поспешно разгладила юбку рукой и улыбнулась неуверенной улыбкой. Он остановился и стоял так же неподвижно, стараясь приучить свои глаза к тому, что это Элси, - глаза, привыкшие, что перед ними Инес. Вообще-то теперь сестры были уже не настолько похожи. У Инес волосы были короткие и кудрявые, у Элси длинные и уложенные в прическу. Инес ходила в основном в чем-то цветастом, чем-то, что, возможно, было платьем, но, впрочем, с тем же успехом могло считаться домашним халатом - Бьёрн так никогда и не понял, в чем разница, - в то время как Элси была в узкой юбке и тонком джемпере с жакетом. Как девушка. У нее была даже золотая цепочка на шее. Он знал, что у Инес есть такая же, но что она надевает ее только по торжественным случаям. К тому же Инес была рядом, а Элси далеко. Нет. Он закрыл глаза и поправился. Это Элси рядом. А Инес далеко. В данный момент.
Он протянул вперед руки и улыбнулся. По-настоящему уверенная улыбка, по-настоящему уверенный жест. Вполне подходящий.
- Мать, - сказал он.
Она сделала шаг вперед и снова остановилась.
- Бьёрн.
Ее голос дрогнул, он скорее почувствовал, чем заметил, как замерли остальные парни и уставились на него, как они ловят каждую интонацию и движение. Теперь главное - удержать равновесие. Не казаться напряженным. Cool. Вот правильное слово. Надо быть, что называется, cool.
Глаза у Элси блеснули, она устремилась к нему и нырнула в его распахнутые объятья, и в следующий миг он осознал, что вырос минимум на пять сантиметров с тех пор, как они виделись в последний раз. Тогда они были одного роста, а теперь он настолько выше, что ей пришлось чуть запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. Она тоже это заметила и, отступив на шаг, улыбнулась:
- Ты вырос!
Он улыбнулся в ответ:
- Не-а. Это ты усохла.
Это была правильная реплика, от нее мир снова пришел в движение и все опять стало реальным. Элси рассмеялась и сделала шаг назад, парни из группы рассмеялись следом, Бьёрн повернулся к ним, представляя им Элси, а тем временем Карл-Эрик сделал шаг навстречу и вытянулся в струнку.
- А это Карл-Эрик, - сказал Бьёрн. - Из звукозаписывающей компании.
- И твой продюсер, - сказал Карл-Эрик, поспешно поднося руку Элси к губам. Элси изумленно уставилась на него, а потом рассмеялась.
И был обед. Совместный обед. Карл-Эрик первым вошел в зал ресторана, остальные шествовали следом, Элси впереди, а Бьёрн позади всех. Это было большое помещение, и темное, с цветными стеклами в свинцовых оконных переплетах, темной мебелью и шелестящими белыми скатертями. Не самое подходящее для поп-группы, думал Бьёрн, пробираясь между двумя столами. Хотя это еще вопрос, как должен выглядеть ресторанный зал, подходящий для поп-группы. Бьёрн чуть пожал плечами, сам себе в ответ, а тем временем метрдотель остановился у круглого столика и чуть поклонился в адрес Карла-Эрика, который коротко кивнул в ответ - стол одобрен! - а потом повернулся к Элси и отодвинул стул. Она медлила, ища глазами Бьёрна, а потом смирилась и, опустив глаза, села. Никлас оказался слева от нее, Бьёрн увидел, как она глянула в его сторону, прежде чем посмотрела на него самого. Он снова чуть пожал плечами - что ж поделаешь! - прежде чем выдвинуть стул и тоже сесть. Она чуть шевельнула губами - а я надеялась на другое! - прежде чем склониться над меню, протянутым метрдотелем. Бьёрн отвел глаза.
Стало тихо, пока все ждали официанта. Очень тихо.
- Так вы служите во флоте? - сказал наконец Карл-Эрик.
Элси отпила глоток воды:
- Да.
- Я сам в молодости ходил в море.
Она повернулась к нему и попыталась улыбнуться:
- Правда? А куда вы ходили?
Карл-Эрик сморщил нос:
- По стокгольмским шхерам. В Ваксхольмском пароходстве.
Томми рассмеялся первым, а поскольку засмеялся Томми, то засмеялись Никлас, Пео и Буссе. Лицо у Элси стало изумленное, потом она тоже рассмеялась, но Бьёрн ограничился тем, что подпер подбородок руками и улыбнулся. У дверей он увидел репортера и фотографа из "Бильджурнала", оба растерянно переминались, словно не решались войти в зал. Матс, так зовут репортера. Такой крутой весь из себя, который то и дело краснеет. Всего на пару лет старше Бьёрна и тоже не бывал до этого в Лондоне. Похоже, и в ресторане-то вряд ли бывал. Вид такой, во всяком случае. Зато фотограф старше и искушеннее. Вот он наконец делает шаг через порог и направляется к ним, вспышка с тяжелым блоком питания на плече, в руках "Лейка". Матс, спотыкаясь, бредет следом, его щеки пылают. Это мог быть я, подумал Бьёрн. Я мог бы быть Матсом. Но я - не он. Я Бьёрн Хальгрен. Я стал Бьёрном Хальгреном.
Карл-Эрик умолк на полуслове и посмотрел на фотографа:
- О, Юнсон, мы вас что, забыли?
Фотограф не ответил, только поднял фотоаппарат и навел на Бьёрна, который тут же машинально поднял подбородок и чуть улыбнулся в камеру. Это будет хороший снимок. Бьёрн на всех снимках хорошо выходит. На них он куда лучше, чем в реальности.
- Нам нужен другой стол, - сказал Карл-Эрик. - Прессе тоже надо поесть.
Он махнул рукой официанту, который немедленно кинулся к метрдотелю, который, в свою очередь, примчался чуть не бегом. Другой столик? Ну разумеется. Неиспользованные салфетки вновь ложатся на стол, стулья отодвигаются, все встают и снова гуськом направляются в другой конец зала. Метрдотель встал возле стола побольше и поднял брови, Карл-Эрик опять кивнул. Принято.
На этот раз Элси села рядом с Бьёрном, так близко, что всем показалось совершенно естественно - они вместе будут сидеть по левую сторону от Карла-Эрика, а Матс и Юнсон разместятся от него справа.
Элси дождалась, пока застольная беседа наберет обороты, потом расстелила салфетку на коленях и, глядя в свой бокал с вином, спросила приглушенным голосом:
- Все хорошо?
У Бьёрна защемило в животе. Мгновенная боль, которая появилась и пропала, прежде чем он дотянулся до своей салфетки.
- Все замечательно, - улыбнулся он. - Как видишь.
- Как Инес и Биргер?
Он протянул ей хлебницу. Это был осмысленный жест - взрослого человека. Потому что он теперь взрослый. Самостоятельный и обеспеченный. Гораздо более известный, чем когда-либо была она. Или могла бы быть.
- Да в общем как обычно. Более или менее.
Она взяла маленькую булочку, но тут же выронила:
- Ой, какая горячая!
Он не ответил, просто протянул руку, взял ту же самую булочку и положил на ее тарелку. Та и правда оказалась очень горячая, но не настолько, чтобы он не мог взять ее без гримасы боли на лице. Я могу, внезапно подумалось ему. А ты не можешь. Он поспешно улыбнулся, пряча эту мысль.
- Совсем свежая.
Она не взглянула на него, смотрела только на булочку на своей тарелке и по-прежнему говорила очень тихо:
- Как все это получилось?
Он улыбнулся еще шире, но заставил ее подождать ответа. Картинки пронеслись в памяти, он увидел калитку перед домом в Ландскроне, почувствовал вкус железа на языке и понял, еще не понимая, что это был день, когда он, маленький, только что осознал, что у всех остальных детей есть мама и папа. А что у него? Инес и Биргер. Секундой позже он был уже на несколько лет старше и проходил мимо Дома ребенка в Ландскроне, серого здания с серым балконом и несколькими белыми железными кроватями, выставленными на солнце, и уверенность в том, что он должен был оказаться там, что она когда-то хотела сдать его именно туда, медленно затопляла тело, наполняя каждую клетку. Он моргнул, заставляя себя думать обо всем этом другом, хорошем, обо всем том, благодаря чему он сидит теперь в этом лондонском отеле и может позволить себе выбрать любое блюдо, какое захочет. О том, как он играл в школьном театре в шестом классе. Как он переупрямил Инес и смог отрастить длинные волосы. Как впервые стоял и пел перед всем классом, это было Love Me Tender, и половина его "я" глубоко погрузилась в мелодию, а другая половина видела, как некоторые из девчонок вдруг выпрямились и смотрели на него широко раскрытыми глазами, настежь распахнутыми немигающими глазами, видящими будущее, глазами, которые еще тогда разглядели сегодняшний день.